Волчица и пряности. Том 19

Он видел только руку, вцепившуюся в одеяло. Маленькую, нежную ручку.

— Бр... рат? — далёким эхом из небольшой дырочки в её коконе прозвучало знакомое слово.

— Что?

— Прости...

Хотя он слышал это слово прежде, сейчас оно прозвучало для него будто в первый раз.

— Н-но, знаешь, мм... я ... мм...

— Миюри.

Когда он произнес её имя, Миюри, собравшаяся объясниться своим дрожащим голосом, из-за чего казалось, что она снова сейчас плачет, сжалась в одеяле ещё плотнее, словно рак-отшельник.

Коул вздохнул, будто стараясь успокоиться, и продолжил:

— Госпожа Хоро уже рассказала мне об этом, а твой голос действительно звучит ужасно.

Её голос охрип и иссох. Был мучительным, как бы истощённым, одно его звучание вызывало в нём желание откашляться. Она выплакала все глаза, исчерпав запас слёз, но всё равно продолжала плакать. Коул совершил действительно что-то ужасное.

Миюри была способна упасть со скалы и продолжать улыбаться, стоя вся в крови, но сердце внутри её маленького тела было очень ранимым.

— Я принёс лекарство. Оно поможет твоему горлу.

Миюри закопошилась, ища дыру в своём коконе, чтобы высунуть наружу лицо.

— Госпожа Хоро помогла мне. Она поручилась за его вкус.

Он взял ложку из маленькой деревянной чашки, которую держал в руке, ещё разок перемешал и немного зачерпнул.

— Мм, восхитительно, — похвалил он, и оно действительно было весьма хорошим.

Миюри даже не стала есть в своём расстройстве и сразу заинтересовалась.

— Хочешь немного?

Пересилив свои сомнения, она выглянула из одеяла.

— Да...

У неё был вид, как после тяжёлой болезни. Её волосы спутались, лицо опухло. Кожа вокруг мутных глаз покраснела и опухла сильнее всего, трудно поверить, что такая вообще может быть у живого человека. Когда Коул подумал, что он стал причиной таких перемен в ней, его сердце снова защемило. Однако он знал, как всё поправить. Он протянул ложку Миюри, и измученная девочка, даже не приподнявшись, с готовностью открыла рот. Её поникшие волчьи уши вдруг выпрямились.

— Эт... это... — залепетала поражённая Миюри и тут, наконец, обратила внимание, как выглядит Коул. — Б-б-брат, твоё лицо...

— Я не думал, что снять улей будет не так просто.

Как бы он ни кутался, пчёлы как-то добирались до него и жалили. Каждое место на его лице распухло, трудно было представить, удастся ли ему теперь просто умыться.

— Кстати, как тебе лекарство? Сюда прямо в мёд отжали сок имбиря и добавили немного вина, а потом размешали. Я слышал, что этим потчуют придворных певиц, если они простудятся.

Миюри посмотрела ему в лицо, потом заглянула в чашку и, наконец, её губы тронула улыбка.

— Оно хорошее.

— Вот и славно.

— Я ещё хочу.

У Коула появилось ощущение, что она понемногу возвращается в своё обычное состояние, но, конечно, он не стал отговаривать её, а просто дал ещё ложку. Миюри довольно хлопнула хвостом.

— О, но если я съем слишком много, тебе не...

— Не волнуйся. Из улья вылился целый водопад мёда. А так как в твоём лекарстве есть и мёд, и вино, оно забродит, если мы оставим его слишком надолго, и станет пьяным напитком. Ешь скорее.

— Я бы хотела попробовать его как раз тогда.

— Тебе нельзя.

Миюри надула щёки, и, казалось, совсем стала прежней. Но когда она нарочно сдула щёки, Коула пронзило чувство, что она снова заплачет, но она улыбнулась. Тёрла глаза руками и улыбалась.

— Брат, ты дурень.

Спрашивать, что она имела в виду, уже не было необходимости.

— Прости.

Затем, довольно улыбаясь, Миюри открыла рот, требуя ещё мёда, но вдруг она посмотрела на него и сомкнула губы, по выражению её лица он подумал, что она что-то заметила.

— Что ещё? — спросил он.

Она вдруг без предупреждения потянулась к нему и поцеловала в щёку. Раздалось громкое чмок, и Миюри медленно отодвинулась.

Это произошло так внезапно. Она улыбнулась ему, склонив голову к плечу, а Коул не мог даже шевельнуться. Она, конечно, знала, как неукоснительно он соблюдал учение Бога и даже принял обет воздержания. Она всегда дразнила его и заигрывала, понимая это.

— Миюри, мне нужно снова тебя ругать?

— Это было не просто так. Я слышала, что самый быстрый способ исцелить укус пчелы — это высосать яд. Это моё лекарство!

Она всегда была подготовлена. И она любила розыгрыши больше всего на свете.

— Я пробовала сама справиться — руками и кое-чем ещё, но...

Миюри медленно положила пальцы на воротник своей одежды, а затем быстро повернула к нему затылком.

— Меня тоже ужалили.

На её тонкой белой шее явственно выделялся укус. Она весьма низко опустила воротник, обнажая шею куда ниже пчелиного жала, она будто делала что-то ужасно потрясающее, чтобы потрясти глаза Коула. Её действия более чем наводили на мысль о влиянии неё танцовщиц и исполнительниц музыки, приходивших в купальню и, вероятно, подумавших, как было бы забавно научить её подобным вещам.

Но Миюри была Миюри. Роль соблазнительности ей быстро наскучила, настроение обольщения исчезло в одно мгновение, и её хвост забил по кровати. Её слишком забавлял её розыгрыш. Она наклонилась вперёд ещё дальше.

Понимая, что перед ним уже обычная Миюри, которую он хорошо знал, Коул смог отнестись к этому хладнокровно. Он вытащил хрящик из раковины на груди и потёр им шею ей, радостно прикрывшей глаза в ожидании поцелуя.

— Это лекарство от господина Сайруса. Он сказал, что это хорошо помогает.

Он умышленно улыбнулся, Миюри поджала губы и нахмурила брови, будто отказываясь принять это за шутку.

— Надо же, брат, ты ничего не понимаешь!

— Понимаю, я вижу все твои фокусы насквозь.

— Бука! — крикнула она и потребовала: — Мёду!

И широко открыла рот.

Зрелище получилось совсем не подобающее девушке, она распахнула рот так широко, что можно было разглядеть заднюю стенку горла, однако же, ей это странным образом подходило. И у него было ощущение, что он видел это где-то раньше.

Он зачерпнул ещё мёда и поднес ложку к её рту, который тут же с отчётливым звуком захлопнулся. Затем он вспомнил. Этот широко открытый рот предсказывал, что однажды Миюри вцепится им ему в голову.

— Хочешь ещё? — спросил он, тем не менее, спокойно, без особой тревоги.

Во всяком случае, пока для неё найдётся хорошая еда, ей обеспечено хорошее настроение.

— Да! — прозвенел её голос среди сумерек в эту пору новой зелени.

Волчица и забота об овцах

Если посчитать, прошло немногим более тринадцати лет с того момента, как он открыл купальню в деревне горячих источников, спрятавшейся глубоко в горах. Получается, что он работал как хозяин купальни намного дольше, чем как одинокий странствующий торговец.

"Да, старею..." — подумал Лоуренс, лёжа на спине в своей повозке и глядя в небо.

— Поднимайся, дурень. Или ещё не проснулся?

Одновременно с этим обращением на его лицо упало нечто, покрытое шерстью. Он посмотрел сквозь шерстинки, отдававшие запахом соломы, высушенной под щедрыми лучами солнца, и ароматом разогретого сладкого мёда, и разглядел прекрасный, хорошо расчёсанный, блестящий в лучах солнца мех.

— Я буду не против, если ты возьмёшь поводья и будешь править повозкой. Ты годами сидела рядом со мной и смотрела, как я управляюсь с ними, разве нет? — ответил он из-под меха, игриво тёршегося о его лицо.

— Я Хоро, мудрая Волчица из Йойтсу. Гордости волка не пристало браться за поводья коня.

Мех покинул его лицо, теперь на него смотрела девушка, недовольно скрестившая руки на груди. У неё были льняные волосы и красновато-янтарные глаза. А ещё — большие острые волчьи уши одного цвета с её волосами и пушистым хвостом, бьющимся под плащом взад-вперёд. За семнадцать с лишним лет, прошедших с их первой встречи, она совсем не изменилась внешне.

Хоро, называвшая себя мудрой волчицей из Йойтсу, была не человеком, а воплощением волчицы, обитавшей в пшенице.

— Тогда подожди чуток. У меня болит спина...

— Фу-ух... — нарочито вздохнула Хоро и, расплетя руки, начала рыться в вещах.

— И это результат тяжёлой мужской работы.

Она искоса посмотрела на него сердитыми глазами.

— Разве праздник в том городе закончился не несколько дней назад? Как трогательно, что ты целый день сидишь на козлах, а потом не можешь двигаться из-за боли в спине.

Она достала из сумки большой кусок круглого хлеба, масло, ещё сыр и мёд.

— Э-эй, ты же не собираешься на самом деле съесть всё это на... ох...

Всё это им дала в знак благодарности гильдия менял Сувернера — города, в который они приехали на некоторое время по делу. Их послало правление деревни Ньоххира, где Лоуренс построил свою купальню, они должны были помочь менялам на большом празднике, называвшемся "Праздником мёртвых". На нём пришлось заняться увлекательным делом — ловлей овец и свиней, выпущенных на городской площади. Пойманных животных тут же забивали. Благодаря хитрости — волчьей помощи Хоро — он сумел добиться победы, поймав невероятное количество добычи, однако с возрастом ему справиться было уже невмочь. Его мышцы и суставы болели несколько дней. Когда он, наконец, решил, что уже сможет справиться с дорогой, они покинули город, и в результате теперь он оказался в таком положении.

— Ну и оставайся на месте, дурень. Я сама буду наслаждаться всем этим.

Она стала намазывать маслом весь кусок хлеба, не потрудившись нарезать его на ломти. Она вела себя немного лучше в присутствии их единственной дочери или гостей у них в купальне, но здесь, на обочине дороги в лесу, их никто не мог видеть.

Намазав побольше масла, Хоро широко раскрыла рот и впилась в хлеб. Она не обращала внимания на рассыпавшиеся повсюду крошки и казалась вполне довольной, её хвост радостно покачивался.

— Честное слово... — проговорил Лоуренс, чувствуя, что никакие его слова сейчас не имели бы для неё значения, он мог лишь расслабиться и посмотреть в небо, и он так и сделал.

Тогда Хоро, трижды откусив сама, на четвёртый раз отломила кусочек и поднесла к его рту. И повторяла это снова и снова. Он сказал себе, что достающиеся ему кусочки не слишком велики не по причине её жадности, а из-за заботливости — она следила за тем, чтобы ему было легко проглотить.

Щедро посоленное масло изумительно оттеняло сладость пшеничного хлеба.

Лоуренс смотрел на небо, жевал и глотал. Погода была хорошая, совсем безветренная. Несколько птичек взлетели с поля и направились в лес. Он был бы не прочь так проводить время.

— Это напомнило мне о прошлом, — рассеянно сказала Хоро, провожая птичек глазами и держа в руках мех с вином.

Но она вовсе не казалась опьяневшей от неумеренного приобщения к нему.

— Снова хочешь отправиться в странствие?

Это случилось в те времена, когда торговец Лоуренс странствовал по свету, на своём пути он тогда встретил Хоро и взял её в свою повозку, и они вместе в увлекательном странствии искали её родину, снова и снова попадая во всевозможные передряги. Ему на миг показалось, что они вернулись в прошлое, но, глядя сбоку на лицо Хоро, устремлённое в небо, он подумал, что она всё же немного изменилась.

Хоро посмотрела на него сверху вниз и с какой-то мукой в глазах улыбнулась.

— Дурень. Конечно, нет.

Она встала, отряхнула крошки хлеба, усеявшие её юбку, и потянулась. Затем обвела глазами всё, что их окружало — лес и поля, дорогу и город вдалеке — и уголки её рта приподнялись в довольной улыбке.

— Мне по сердцу там, где я каждый день могу впитывать своей кожей горячую воду. Место, которое ты создал.

Она снова посмотрела на него сверху вниз и улыбнулась уже шире, обнажив клыки.

Лоуренс прищурился, но не из-за слишком яркого солнца.

— Горячая вода может вылечить мою больную спину.

— Конечно. И ночи пока холодные. Мне новые походы не доставили бы удовольствия.

Хотя солнце уже неплохо пригревало, в тёмных уголках леса сохранилось ещё много снега. После заката становилось ужасно холодно, и Лоуренс не смог бы уснуть без хвоста Хоро.

— Ещё было бы ужасно, если бы я заболел. Так много нужно сделать, чтобы подготовиться к лету, нам понадобится помощь новенькой. Нам надо подготовить ей комнату и подумать, как разделить работу. Вернёмся домой и начнём... Хм? Что не так?

Пробегая в голове перечень того, что надо сделать, он вдруг осознал, что Хоро пристально смотрит на него. Она не собиралась спорить с ним, она смотрела на него, как на обмороженный палец на ноге, который зудит, но почесать его нельзя.

— Ничего, — ответила Хоро раздражённо и отвернулась.

Некоторое время Лоуренс недоумённо смотрел на её полную обиды позу, пока, наконец, не понял, в чём дело. Его губы тронула кривая усмешка.

— Что, ты по-прежнему недовольна?

— О чём это ты? — поинтересовалась она, не глядя на него.

В довершение всего, она притворилась, что не понимает.

— Серьёзно...

От этой ситуации он не мог отделаться, просто молча вздохнув, если её поведение наполовину было игрой, то вторая половина была вполне серьёзной. На празднике в Сувернере у Хоро и Лоуренса произошла неожиданная встреча с теми, о ком ходило довольно много разговоров, с теми, в ком видели возможных соперников для купален Ньоххиры, деревни с горячими источниками, с теми, кто не являлся людьми. Сверх того, они были не птицами, кроликами или овцами, а волками. Наёмниками с юга, которые, когда им удалось раздобыть разрешение занять одно место в горах на севере, отправились туда, чтобы основать свою собственную деревню с горячими источниками, где бы им можно было начать мирную жизнь. Но это разрешение втянуло волков-наёмников в нежданные проблемы, и Лоуренс с Хоро протянули им руку помощи. Он думал, что всё закончилось как нельзя лучше. Но, сглаживая неровности этого дела, Лоуренс забыл о самой существенной.

Так вышло, что один из волков в итоге должен был жить отдельно от своих спутников.

В то время у хозяев купальни в Ньоххире произошли перемены. Честный молодой человек и озорная, но трудолюбивая девочка, приходившаяся единственной дочерью хозяевам, эти двое, помогавшие с работой в купальне, отправились в странствие, оставив все дела лишь на хозяина с его женой, которым было бы трудно управляться с ней. Наняв одного из волков для работы в купальне, хозяин мог убить двух пташек одним камнем. Сложность состояла в том, что это была самка, воплощение волчицы, её человеческая форма имела вид молодой девушки. Хоро, видимо, было, о чём подумать по этому поводу.

И отказать в найме этой девушке по имени Селим было нельзя. Ей тогда совсем некуда будет пойти, раз ей приходилось жить вдали от старшего брата и всей семьи, с которыми она добиралась с юга. Для не-человека было бы ужасно жить в одиночку в незнакомом городе, и Хоро, к примеру, была к одиночеству куда чувствительней обычного человека. Она не возражала против найма самой Селим, но ощущала в самой глубине сознания некоторую угрозу волчьему чувство своей территории.

— Молодая девушка, что к нам сейчас придёт, ничего не значит.