Вершина мира 1. Часть 4

Я удивленно подняла бровь, узнавая в говорившей, всегда ровную, несколько меланхоличную Лику, психолога-эксперта. Это кто ж сумел сотворить чудо и довести доктора до белого каления? В ответ девушке слышалось тихое успокаивающее бормотание. Дверь уборной распахнулась и на пороге возникла распаленная гневом Лика.

— Это женский сортир, — предостерегающе бросила она через плечо, обращаясь к невидимому мне спутнику, — или вы желаете зайти следом и подержать меня за руки?! Не желаете? Это уже радует!

Лика шагнула в туалет и ловко прихлопнула дверь, явно надеясь щелкнуть приставалу по носу. Она вихрем пронеслась по помещению и рванув кран пустила холодную воду. Меня раздраженная женщина, похоже, не заметила. Я застыла с неприлично открытым ртом, разобрав, что Лика не просто ворчит, доктор материлась!

— С-с-с! — зашипела я, тряся кистью и отшвыривая в ближайшую раковину прогоревший окурок, ожегший пальцы.

Лика подскочила и развернулась на звук.

— Тьфу, ты! Анька, зараза! Напугала, разве так можно? — тряхнув головой, вопросила она. — Что ты здесь делаешь?

— Подсматриваю и подслушиваю, — честно призналась я, спуская ноги с бортика.

— Сигарета есть?

— Есть, — я вытянула из кармана пачку и, открыв, протянула эксперту.

— Ага, — Лика чуть подрагивающими пальцами выудила сигарету и, закинув в рот, принялась хлопать себя по карманам в поисках зажигалки. Я протянула ей свою и Лика, благодарно кивнув, прикурила. Закурив за компанию, решилась расспросить о столь несвойственном для девушки поведении.

— Кто ж вас, доктор, так достал?

— Ай, — фыркнула она, нервно затягиваясь, — сил нет никаких с этим начальством!

— Вы хотите поговорить об этом? — подражая коллегам Лики, я изобразила на лице предельное участие и внимание, поинтересовалась я.

— Анька, не юродствуй! — скривилась она, рукой отгоняя дым.

— Да не, я вполне серьезно, — я затушила сигарету и щелчком отправила окурок в урну, — пошли в комнату отдыха, там сейчас все равно никого не будет. Я собираюсь пить кофе и бездельничать, еще минут двадцать, составишь мне компанию, а заодно расскажешь о своих бедах.

— Пошли, — вздохнув, согласилась она, споласкивая руки, — но это будет не совсем правильно и этично, ведь это вы все должны ходить ко мне со своими проблемами, а не я к вам.

— Лика, ты знаешь, что это диагноз? — поинтересовалась я, направляясь к выходу. — Как это у вас там — сверхценная идея вместе с синдромом незаменимости, помешанные на эгоизме и, вследствие всего шизофрения?

— Ты говоришь глупости, — нахмурилась Лика, — такого диагноза никогда не существовало!

— А теперь будет, — пожала я плечами, — кому-то же надо сторожить сторожей.

— Я, стало быть, сторож, а ты, значит, будешь меня сторожить? — мрачно хохотнула Лика. — Что ж, я согласна, все равно работать не хочется, признаться, просто не знаю с какой стороны за что браться.

В комнате отдыха, как я и пророчила, было пусто, народ предпочитал сползаться сюда ближе к обеду. Засыпав в кофеварку кофе, налила воды из канистры. Мы помолчали, глядя, как вода в кофеварке начинает закипать, подниматься по стеклянному желобу и, проходя через фильтр, темным гейзером выплескивается в резервуар. Кофеварка щелкнула, выключаясь, я разлила кофе по чашкам, и уселась на диван, вытянув ноги. Лика плюхнулась рядом, взяла чашку, отхлебнула кофе и поморщилась — слишком горячий.

— Так что там за проблема неразрешимая?

— Вызвал меня с утра начальник и заявил, что сегодня я вылетаю на какой-то семинар, где завтра во второй половине дня буду делать доклад по психическим расстройствам различных социальных групп. Короче, истинный идиотизм, этот доклад сто лет никому не нужен, но начальство приказало, — Лика тоскливо вздохнула.

— Постой, как это сегодня вылетаешь?! — нахмурилась я, даже чашку в сторону отставила. — Это же не консультация какая на стороне! Это симпозиум, к нему готовиться надо!

— Надо, — тяжко вздохнув, подтвердила Лика, — вот кто-нибудь начальству бы еще это объяснил!

— Почему тебя заранее не предупредили? Это же не одного дня дело!

— Письмо затерялось на просторах сети, — кривляясь, загнусавила Лика, передразнивая начальника госпиталя, — оно должно было придти две недели назад, но не пришло! Представляешь, о том, что будет симпозиум, наши узнали, только когда секретарь позвонила чтоб подтвердить участие!

— Бред, — протянула я.

— Бред говоришь? Нет, суровая реальность! Нет, чтоб отказаться! Куда там?! Мы подтвердили! Мы ж впереди галактики всей! А мне что теперь делать?!

— Прежде всего, успокоиться, — посоветовала я, почесывая бровь, — нервами ты тут ничего не сделаешь. У тебя хоть какие-то наработки есть?

— Есть у меня наработки, — досадливо отмахнулась Лика, — я ехать не хочу! Понимаешь? Этот доклад даром никому не нужен, только время потеряю!

Я кивнула. Да, я ее понимала. Воспоминание о последнем семинаре с моим докладом в программе, случившимся в позапрошлом году до сих пор вызывало тихое бешенство из-за бездарно потраченного времени.

— Но и это еще не все, — продолжила негодовать подруга, — сегодня из полицейского отдела позвонили и потребовали срочно провести освидетельствование! Нет, это просто немыслимо! Они хоть понимают, что это может занять уйму времени!?

— Ничего они не понимают и, хуже того, понимать не хотят. Им нужно это освидетельствование и все.

— Это точно, — вздохнула она, разглядывая кофейную гущу на дне чашки.

— А что за освидетельствование? — безразлично поинтересовалась я, искренне сочувствуя подруге.

— Да, рядовой случай, — махнула рукой Лика. — Некая фигурантка корчит из себя шизофреничку. Отвечать уж больно не хочется, а мне возись. Полдня уйдет на эти глупости. Анька, слушай, а может, ты того...

— Чего — того?

— Сходи за меня, а? Ань, ты же все знаешь! У тебя же чуйка, не у каждого психиатра со стажем такая есть! Ты ж уже ходила за меня пару раз, и твоим выводам я вполне могу доверять.

— Лика, тебе никто не говорил, что льстить нехорошо? Да не смотри ты на меня так! Конечно, схожу, — отмахнулась я от ее умоляющего взгляда.

— Анька, спасибо! Ты только отчет составь, а я подмахну,— Лика посмотрела на меня расширившимися глазами, не смея поверить своему счастью. — Там действительно ничего сложного! Зайди только ко мне за кое-какими тестами, чтоб солидно все выглядело, хотя, дело ясное — симуляция. Значит так, встреча назначена на два часа, фигурантку зовут Сабрина Куприна, обвиняется в убийстве двадцатилетней давности. Вырезала всю семью... Ань, что случилось?

— Ничего, — мотнула я головой, стараясь, чтобы голос звучал нормально, несмотря на тугой ком тошноты, подкативший к горлу. Дело выходит за рамки профессионального, и я не имею права...

— Ты плохо себя чувствуешь? — заволновалась Лика. — Если тебе нехорошо, я не буду в обиде, если ты откажешься...

— Все нормально, съела, наверное, что-то, накатывает сегодня, — выдавила я улыбку, — за освидетельствование не волнуйся, схожу сразу после операции.

— Спасибо тебе, — Лика одним глотком допила кофе, сполоснула кружки и поставила их в шкафчик, с беспокойством поглядывая на часы, — ты себе даже не представляешь, насколько меня выручила! Так, я побежала, а ты зайди ко мне за материалами и тестами, хорошо?

— Конечно, зайду, — пообещала я.

Лика кивнув, выскочила из комнаты отдыха. Я уперлась локтями в колени и спрятала лицо в ладонях. Надо дышать, надо успокоиться! Вот оно как получается! Я не верю в провидение, но, похоже, оно существует. А если так, значит, так надо и мне не отвертеться от встречи с матерью. Что ж, миледи, держитесь... Забрав у Лики материалы, направилась в свой кабинет, до операции еще достаточно времени, чтоб успеть просмотреть оставленные мне документы.

В деле не было для меня ничего нового, все это я уже знала от отца. Меня заинтересовали только фотографии потерпевших. С одной на меня серьезно, без тени улыбки смотрел мальчик пяти лет, темноволосый, сероглазый, одетый в парадный костюмчик. Мальчишке было явно неудобно в этом одеянии, но он стоически терпел неудобства. Я погладила пальцем фотографию. Привет, Владушка. На следующей, молодая симпатичная женщина, светловолосая, кареглазая, с чуть вздернутым носиком и пухленькими губками, ага, а это, значит, наша мама. А вот от третьей прошибло электрическим разрядом. Влад! Именно тот, каким я узнала его, отмыв и откормив грязное пугало. Я несколько секунд разглядывала фотографию, пока до меня дошло, что это не Влад, а его отец. У Влада никогда не было строго черного делового костюма, да и носить он их не умеет, ему что попроще — джинсы и свитер. А этот, с фотографии, будто сжился с костюмом и чувствовал себя в нем очень комфортно. И прическа. У моего Влада никогда не было волос до плеч.

Я резко встала, сгребла материалы в ящик стола и отправилась мыться перед операцией.

Мельком глянув на циферблат настенных часов, висящих напротив операционной, я почти побежала в свой кабинет. Без десяти два. Успею. Сунув папку с копией дела и тесты под мышку, на несколько секунд замерла у зеркала. Поправила волосы и осталась собой довольной. Картинка, а не девочка — глазки горят, сложная операция прошла отменно, на щеках легкий румянец, нос, правда немного подкачал, но ничего, терпимо. Я одернула просторную форменную рубашку с глубоким треугольным вырезом и поспешила навстречу со своим призраком.

Остановившись у стойки дежурного, осведомилась, где д"Санси. Молоденький, незнакомый дежурный с подозрением оглядел мою хирургическую форму без опознавательных знаков, но с Эжем, все-таки связался.

Эжен выглядел хмурым, уставшим и недовольным. Не выбритая щетина придавала его физиономии разбойничий вид. Туго парню приходится. Увидав меня, его лицо скривилось, как от зубной боли.

— Только тебя мне здесь не хватает! — взвыл он, закатывая глаза. — Ну, что ты здесь делаешь, а, Романова?

— Вы эксперта вызывали?

— Да! Да, черт возьми, но я вызывал психиатра, а не хирурга!

— Очень хорошо. Наш эксперт, который обычно работает с вами, не может придти по техническим причинам. Все остальные заняты под завязку, да и не пойдет никто больше в вашу богадельню, осталась только я. Если вы, господин майор, сомневаетесь в моей квалификации, то, милости прошу, заявите об этом моему начальству, пусть назначат мне профессиональную комиссию и...

— Все! Все, Романова, заткнись, Христа ради! — завопил он. — Мало мне мамаши, так тут еще и дочь. За что мне все это? — прохныкал он, обращаясь к потолку. Потолок определенно не знал.

— Эж, хорош комедию ломать, — устало попросила я, — у меня еще дел куча, давай побыстрее закончим и разойдемся каждый в свой угол.

— Аня, ни один суд не примет освидетельствование, подписанное тобой, ты это понимаешь?

— А освидетельствование и не будет подписано мной, — так же как он закатив глаза, сообщила я, — оно будет подписано Ликой, так что ни один суд не подкопается. И на суд, кстати, будет Лика ездить, а уж никак не я! А если эта гусыня, моя мамаша, на суде закатит истерику по этому поводу, ей никто не поверит. Солгав раз, вполне можно солгать еще бесчисленное количество, а она лгала по поводу своего душевного здоровья, иначе, зачем было бы вызывать эксперта.

— Анька, ты же потом жалеть будешь, — тихо проговорил он.

— Ты по поводу моей совести печешься, что ли? — недоверчиво переспросила я. — Что я свою мамашу посадить хочу?

— Что-то вроде того, — нехотя согласился Эж.

— Забудь, — посоветовала я, — со своей совестью я как-нибудь договорюсь. Попозже. К тому же, мамаше раньше надо было думать, лет двадцать назад, так что...

— Черт с тобой, — махнул Эж рукой, — пошли.

Эжен проводил меня в дальнюю комнату для допросов, оборудованную стеклом Гизела, прозрачным с одной стороны, соединяющим эту комнату с другой, маленькой, узкой, напичканной записывающей аппаратурой, специально для желающих наблюдать за допросом и оставаться при этом незамеченным.

Стены основной комнаты обшиты звуконепроницаемым материалом, выкрашенным в "веселенький" серый цвет. Посреди пустого помещения небольшой металлический стол с вмонтированным в него микрофоном, соединенным с записывающим устройством. Возле стола два неудобных стула. Яркая лампа под потолком заливала помещение пронзительным бестеневым светом. Обстановка подавляющая и не располагает к долгому гостеванию. Единственное, чего хотелось неподготовленному человеку, попав в подобную комнату, покинуть ее, как можно скорее.

Примерно в такой же комнате я рисовала лошадок, а потом делала уроки, поминутно дергая следователей и экспертов, когда ни черта не понимала математику, а после писала свою первую курсовую. В такой же комнате со мной доверительно разговаривал один из папиных напарников. Суровый хмурый мужик, смущаясь и забавно краснея, объяснял напуганной первыми женскими неприятностями девочке, что ничего страшного с нею не случилось, а потом приволок едва ли не весь ассортимент гигиенических средств из соседней аптеки. В такой же комнате меня утешала добрая половина участка, когда бросил первый мальчик. Ненормальное детство? Ничуть! По крайней мере, это гораздо лучше чем, если бы мой отец оказался судебным экспертом, или, скажем, патологоанатомом!

Я прочертила пальцем по столу, словив себя на том, что от воспоминаний губы расплываются в глупой улыбке, попыталась придать себе вид серьезной невозмутимости. Не получилось. Я скорчила рожу своему отражению, думая, как будет забавно, стой сейчас кто-нибудь по ту сторону стекла. Но с играми пора заканчивать, надо приниматься за работу.

Договорившись с Эженом, что тот будет отслеживать происходящее из потайной комнаты и вести запись, затеяла перестановку. Предстояло разместить стулья так, чтобы я не загораживала собой обзор ни ему, ни видеокамере и к тому же поставить подозреваемую в как можно более невыгодное положение.

Я подвигала стулья, чуть повернула стол. Уселась на стул, предназначенный для мамаши, и попросила, глядя в стекло:

— Эжен, поверни лампу немного влево, — лампа над головой зашуршала, поворачиваясь. — Еще чуть-чуть. Стоп! Вот так хорошо.

Так было действительно хорошо. Свет лампы теперь отражался в зеркале и раздражающе слепил. То, что надо, если я не желаю, чтоб меня узнали с первых же минут общения. Подозреваемая будет сидеть наискосок ко мне. Ей будет крайне неудобно смотреть на меня, и в глаза будут бить блики, создаваемые игрой света и неровностями стекла за спинкой моего стула. Я же, располагаясь спиной к зеркалу, буду надежно защищена от этого. Жестоко? Такова жизнь. Укрепив стулья в нужном положении при помощи напольных замков, опустилась на свое место полностью довольная собой и собственной жизнью, постаралась выкинуть из головы всяческие мысли. Надо сосредоточиться.

Долго пробыть в одиночестве мне не дали. Вскоре отворилась дверь, тихо щелкнув замком, и в комнату ввели подозреваемую. Я с интересом рассматривала женщину, одетую в темно-синюю тюремную робу. Гордая осанка, колючий взгляд сапфировых глаз, бледное, высокомерное лицо и черные волосы, собранные в пучок даже после нескольких дней ареста не потерявшие своего косметического блеска. Здравствуй, мама!