До и после Победы. Книга 3. Перелом. Часть 5

Именно в таких условиях с августа по декабрь 1940 года проходила Битва Ста Полков — коммунистическая 8я армия начала масштабное наступление на японские войска и их коммуникации в северном Китае. В наступлении принимало участие более четырехсот тысяч человек, тогда как японцы считали что коммунистов в несколько раз меньше. Это привело к тому, что за несколько месяцев боев коммунисты освободили обширные территории на севере Китая и нанесли японцам существенные потери.

Внезапные нападения на японские гарнизоны, охранявшие железнодорожные станции, мосты, промышленные предприятия, вызвали у японцев панику. Гарнизоны, неся большие потери, разбегались, и партизаны легко выполняли поставленные задачи: подрывали мосты, разбирали рельсы железных дорог, поджигали военные склады и склады сырья, выводили из строя промышленные предприятия и станционные сооружения. Три железные дороги, шедшие с востока на запад, прекратили свою работу. Были серьезно повреждены и магистральные шоссе. За два месяца было совершено свыше 1800 нападений на японские гарнизоны, освобождено 70 крупных населенных пунктов и территория с населением 5 миллионов человек. Было разрушено 500 км железных и около 1500 км шоссейных дорог, взорвано 260 мостов. Японцы потеряли убитыми и ранеными около 20 тысяч солдат и офицеров, было захвачено 5,5 тысяч винтовок, 200 пулеметов, 200 гранатометов, 16 орудий и большое количество боеприпасов. Большая победа. Правда, в последовавшем контрнаступлении японцы отбили много потерянных территорий, а также стали проводить 'тактику трех все' — 'все убить, все сжечь, все ограбить'.

ГЛАВА 7.

Южнее — в Центральном Китае — действовала Новая 4я армия коммунистов. Она сорганизовалась в районе между Шанхаем и Нанкином, в тылу японских войск — несколько партизанских отрядов слились в единую структуру в конце 1937 года, через полгода после начала войны, и в последующие два года ее нажим на японцев только возрастал, так что если в начале войны японцы могли управлять населением района силами трех полков, то в 1940 году оккупационные силы пришлось увеличить на целых три дивизии. Более того, к концу этого года Новая 4я армия в провинциях Цзянсу и Аньхой — к северу от Шанхая — освободила район, равный одной трети территории этих провинций с населением в 13 миллионов человек. Поначалу в армии было немного людей, но потом ее ядро увеличилось до пяти тысяч бойцов, которые подкреплялись пятнадцатью тысячами примкнувших студентов, рабочих, школьников, многие из которых были вооружены лишь пиками и гранатами (вот такое странное сочетание, но гранаты изготовить было проще, чем изготовить или захватить стрелковое вооружение), а также местными ополчениями, так что к середине-концу 1940 года ее состав увеличился до 100 тысяч бойцов. И при таком скудном вооружении армия совершала нападения на японские гарнизоны, разрушала дороги — как писал один американский корреспондент — 'Новая 4-я армия в любую неделю, в любой день ежедневно в среднем уничтожала по 30 японских солдат'. Да, запланированная привычка убивать была важной составляющей в победе над врагом, у нас тоже были такие планы, только мы изначально брали более существенные обязательства — в сорок первом это было тысяча фрицев в день, сейчас — десять тысяч, а то немцы что-то медленно убывали в числе — вот мы и форсировали планы по их уничтожению, благо что промышленность уже позволяла их реализовать. Китайцы тоже старались как могли, поэтому японцы даже в окрестностях Нанкина не могли сделать ни шага без крупных охранных отрядов. Только в одном Нанкине пришлось держать охранный отряд численностью в 7 тысяч человек.

Проблема была в том, что этот же район был важен и для четырех семейств, державших власть в Гоминьдане. И, хотя район временно был под пятой японцев, но семейства рассчитывали, что когда-то ситуация поменяется, японцы уйдут или как минимум позволят продолжить хозяйственную деятельность, край — придется отстегивать им какой-то процент — это терпимо. А вот с коммунистами такое не выйдет — эти если пустят в том районе крепкие корни, то заберут себе все. Именно поэтому 4я армия была опасна не только для японцев, но и для Гоминьдана — опаснее даже 8й армии — та была все-таки далеко не в самых густонаселенных и промышленно освоенных районах Китая.

Поэтому Чан Кайши старался ограничить рост 4й армии. Для начала он сократил, а потом и вовсе прекратил ей помогать — не передавал оружие, боеприпасы, что получал от других государств или производил на своих заводах внутри Китая. Затем сократил число районов, из которых армия могла набирать солдат — формально армия подчинялась Чану Кайши, поэтому такие приказы имели некоторую силу — понятное дело, что добровольцев они все-равно не останавливали, но приток людей все-таки снизился. Дальше — больше. При освобождении коммунистами очередного уездного города там сразу же появлялись эмиссары от Чана Кайши, они восстанавливали сохранившиеся структуры Гоминьдана и, пользуясь полномочиями от главнокомандующего, препятствовали, а то и вовсе срывали всенародные выборы, подменяя выборные органы партийными ячейками Гоминьдана. А с весны 1940 года гоминьдановские части, еще остававшиеся в Аньхое (в тылу японцев либо между языками японской оккупации, вытянувшимися внутрь Китая вдоль Янцзы и Хуанхэ) начали совершать нападения на отряды коммунистов, причем чем дальше — чем чаще и интенсивнее. В октябре 4й армии вообще было приказано передислоцироваться к северу от Хуанхэ, то есть освободить от своего присутствия район между Шанхаем и Нанкином, а в начале 1941 года гоминьдановский генерал под предлогом того, что коммунисты провоцируют беспорядки, семью дивизиями напал на штабную колонну 4й армии и почти полностью ее уничтожил, погибло почти девять тысяч человек, командующий 4й армией попал в плен, многие командиры были убиты. Это было фактически возобновление гражданской войны, причем на территории, оккупированной японцами. Японцы тоже не упустили момент, разбив еще несколько подразделений 4й армии. Но тут уже возмутилась либерально и антияпонски настроенная часть китайского общества, была создана 'Лига демократических политических организаций Китая', да и Советский Союз веско сказал 'что же вы, сволочи, творите ?', и Чан Кайши, опасаясь оказаться в политической и экономической изоляции, временно сдал назад — 4я армия была спасена от окончательного разгрома.

И рвать с гоминьданом коммунистам было пока не с руки — все-таки единый фронт позволял законным образом наращивать свою силу. Росла Красная армия, росли и ряды КПК — порой настолько быстро, что партаппарат просто не справлялся с наплывом желавших вступить в партию и несколько раз приостанавливали прием новых членов — за прошедшие десятилетия народ уже разобрался, кто именно был на его стороне и радел за его благополучие, поэтому многие самые активные и уходили прежде всего к коммунистам. Уходили и патриоты — позиция КПК всегда была антияпонской и выгодно смотрелась на фоне постоянных метаний гоминьдана — то воюем, то не воюем. Поэтому, даже если человек и не особо разделял коммунистические взгляды, то он все-равно шел именно к коммунистам, чему способствовала политика 'открытых дверей', которую проводил Мао — грубо говоря, принимали чуть ли не всех кто захотел. В итоге к 1941 году численность КПК достигла 800 тысяч человек. Но из-за большого наплыва зачастую чуждых элементов партия из относительного монолита превратилась в лоскутное одеяло с группировками, выражающими различные мнения.

Причем Мао, сам же и затеявший этот рост, уже давно предвидел будущие проблемы — с таким лоскутным одеялом недолго и власть потерять. Поэтому уже в 1937 году Мао окончательно утвердился в мысли, что ему требуется своя версия марксизма — с учетом традиций китайского общества и вместе с тем отличающаяся от догматической версии — так он мог бы выбить почву из-под 'московской' группы китайских коммунистов — основных его соперников. Поэтому первым шагом 'приверженность левацкому догматизму' заклеймили 'рабскими действиями по указке Москвы' — нехилая 'заявка на победу' и на самостоятельность. Первые пробы своих положений он сделал в лекциях для командиров Красной армии — типа в военном деле есть своя китайская специфика (а до невоенных дел доберемся позднее). В этих лекциях он настойчиво проводил мысль, что между Советской Россией и Китаем есть различия, которые надо учитывать при ведении боевых действий — закладывал фундамент под идею подгонки марксизма под китайские условия — то есть условия, выгодные для Мао. Заодно прошелся и по 'возвращенцам' — той самой 'московской группе', обвинив их в догматизме. И так как имен не называлось, да и лекции были непубличными — только для комсостава Красной армии — то это сходило ему с рук, пусть и на грани. А вот когда один из сподвижников Мао назвал прошедшее десятилетие периодом левацкого авантюризма — поднялась буря, которая улеглась только к лету, когда тот же самый человек снова повторил свои слова, снова поднялась волна возмущения, но теперь уже веско выступил Мао, напомнив про ленинские слова о 'детской болезни левизны' — умел все-таки использовать авторитеты в своих целях, чему и я учился в меру сил и времени.

И, как и я позднее, Мао внимательно проштудировал труды классиков и прочих теоретиков, но если я делал это лишь для того, чтобы подбирать подходящие цитаты под свои цели, то Мао готовился создавать свой базис китайского коммунизма. Впрочем, он и ранее блистал — 'Если Вы не занимались изучением конкретной проблемы, Вы лишаетесь права рассуждать о ней.' В скрижали ! Ну и дальше — 'Есть люди, которые говорят: 'А покажите мне, что об этом написано в книге!' Такое обожествление письменного источника чревато опасностью. Мы должны читать труды Маркса, однако почерпнутые в них знания ничего не стоят, если не соотнесены с конкретной ситуацией. Нам необходимы книги, но следует решительно отказаться от их обожествления, идущего вразрез с реальной жизнью. Откуда нам узнать, что мы имеем дело с обожествлением? Только из анализа конкретной ситуации'.' Ну и последним гвоздем — 'В мире объективной реальности перемены бесконечны, как бесконечно познание человеком истины в процессе его практической деятельности. Истина отнюдь не исчерпывается марксизмом — он всего лишь открывает новые дороги к ее познанию. Практика и познание, практика и познание. Этот цикл повторяется вновь и вновь, поднимаясь каждый раз на более высокий уровень... Вот в чем заключается сущность диалектического материализма единства познания и действий человека' — Мао фактически спихнул марксизм с пьедестала непогрешимости, применив его же терминологию.

С начала войны Мао был исключительно за ведение партизанской войны, никаких прямых столкновений. К Гоминьдану Мао относился с подозрением, если не сказать больше, поэтому в телеграммах всегда указывал, что партийцы должны руководствоваться интересами партии и лишь затем интересами Объединенного фронта. Иной была позиция Москвы и, следовательно 'московской' группы — им был важен гоминьдан как сдерживающий японцев фактор — надо было отвлечь последних от Сибири как можно дольше. Именно поэтому их установками было 'консолидировать и расширять сотрудничество с Чан Кайши'. В общем — хотели пустить козла в огород, а то, что при этом подставят своих же товарищей — это было неважно. Повторялась ситуация 1927 года, когда в результате чанкайшистского переворота погибло много коммунистов, как раз из-за политики максимального сотрудничества, проводимой руководством КПК.

В 1939 году Мао продолжал давить 'московских'. Так, он все время напоминал про леваческие взгляды многих предыдущих и нынешних руководителей и видных деятелей КПК, причем делал это хитро — под предлогом того, что надо нести в массы правду об истории КПК — естественно, исключительно для консолидации партийных рядов. И уже под таким соусом из статьи в статью кочевала мысль, что только после совещания в Цзуньи в 1935 году, во время Великого Похода, коммунисты Китая встали на позиции большевизма (что бы это ни значило), тогда как ранее многие коммунисты были на левацко-троцкистских позициях, то есть возлагали надежды прежде всего на рабочий класс, на восстания в городах. И тут же говорилось, что нынешние 'московские' — Ван Мин и прочие — руководили партией с 1931 года ('ага' — тут же догадывался всякий читатель этих статей — 'то есть минимум четыре года были леваками, а скорее всего и больше'), в 1935 году были в Москве ('ага, то есть решение стать тру-большевиками принимали не они ... а сейчас-то они стали настоящими большевиками или только маскируются, и лишь товарищ Мао ...').

Ван Мин понимал, к чему идет дело, поэтому предложил Мао сделку — один не торгует семечками, другой не выдает кредиты ... а не, это из другой оперы, у китайцев было иначе — Ван Мин признает первенство Мао в партийной иерархии, а Мао не поминает про 'заслуги' Вана и его приближенных. Ну то есть абсолютно пораженческая и капитулянтская позиция. Вместо того, чтобы либо найти или выдумать компромат на Мао либо просто признать свои прошлые ошибки и начать гнать на тему 'зато теперь мы ого-го какие богатыри !' — Ван Мин решил спрятать голову в песок. Оставив жопу неприкрытой, чем Мао и воспользовался по полной — выждав для порядку пару лет и заодно укрепив вертикаль своими людьми, он продолжил издевательства над уже фактически поверженными соперниками — в конце 1940 года он составил перечень 'ультралевацких ошибок, допущенных группой Ван Мина в Цзянси'. Причем, прочитав этот перечень, любой правоверный коммунист схватился бы за сердце — 'И это теперь ставят в вину ?'. Да, надо успевать колебаться вместе с линией партии. 'Имело место полное отстранение от экономической жизни класса капиталистов (ультралевацкая политика в области труда и налогообложения) и зажиточного крестьянства (которому отписывались самые негодные земли); физическое истребление голодной смертью помещиков (взамен конфискованной земли им не предоставлялась другая). Суровым гонениям подверглась интеллигенция; серьезный левый уклон присутствовал в подавлении контрреволюционной деятельности; органы местного самоуправления были монополизированы коммунистами... Ультралевачество проявилось в военной политике (идея захвата крупных городов, пренебрежение партизанской войной) и нанесло значительный ущерб внутрипартийной жизни (нападки на товарищей по партии и чрезмерно строгие наказания провинившихся). Все эти ошибки нанесли КПК и делу революции в целом весьма трудно поправимое зло'.

Ну, ладно — да, с городами и вправду упорствовали слишком долго, и на Мао с его идеями — как показало время, правильными — шли гонения. Но остальное-то ?!? Капиталистов — да во власть ? Это сейчас, когда шла агрессия Японии — это еще куда ни шло — объединение нации и все такое, но в те-то времена, когда раздел был внутри китайского общества, причем как раз по вопросам имущества и распределения прибылей ... ? А помещики — истребляли их, бедненьких ... это после того, как они десятки и сотни лет наплевательски относились к крестьянству и продавали зерно за рубеж в обмен на бусы и прочие цацки, тогда как с крестьян драли три шкуры за аренду земли, так что тем приходилось продавать детей, чтобы все выплатить помещику и государству ?!? Или когда предки этих самых помещиков раз за разом устраивали взбунтовавшимся от голодухи крестьянам кровавую баню ? А яблонька от яблоньки ведь недалеко падает. Да с помещиками вообще-то поступали гуманно, раз не сразу убивали (чего они в общем-то и заслуживали), а предоставляли шанс побарахтаться (ну а то, что они неспособны к труду и потому дохнут в стране, где можно снимать два урожая в год, а налоги и аренда снижены в несколько раз — 'такая уж их боярская доля ...' — сразу видна их 'ценность' для общества). А перл 'местные органы власти монополизированы коммунистами' — слышать такое от коммуниста — сразу понятно — врет и не краснеет. Кто еще способен проводить в жизнь политику в интересах большинства населения ? Гоминьдан ? Так он как был буржуазно-националистической партией, так и остался, причем на девяносто процентов — именно буржуазной, с защитой интересов именно этого класса. В общем, по этому списку было понятно, что Мао уже достиг сверх-крепкого положения в КПК, раз выдал такой список 'прегрешений', при этом наплевав и на историю, и на народ.