Многие видные деятели опричнины, еще недавно гордо стоявшие у трона царя и смотревшие на всех свысока, теперь оказались кто в опале, кто в ссылке, а кто и под арестом. В числе последних лиц, был дьяк Салтыков, который под пытками рассказал Малюте Скуратову о тайном ему поручении князя Вяземского относительно жизни и здоровья государыни Марии Яковлевны. Извиваясь на дыбе, Салтыков поведал и о своем визите в Вологду, и о тайном налете его людей на постоялый двор, и о неудачных попытках отравить королевну и в Москве.

Когда все это было доложено государю, то он пришел в сильный гнев и тотчас приказал Малюте найти и взять под стражу лживого спальника, что было незамедлительно исполнено Скуратовым. Князь Вяземский, по приказу которого было арестовано, пытано и отдано в руки палача много народу, сломался, едва оказался в подвале. В разорванном кафтане, с разбитым лицом, он уже совсем не напоминал любимца царя, вчерашнего властителя людских судеб.

Стоя на коленях перед государем, он поспешил исповедовать ему свою заблудшую душу в надежде на прощение и сохранения жизни. С легким сердцем указал он на Висковатого и аптекаря Папюса, как главных заговорщиков, втянувших его в это темное дело посредством звона монет. Оба указанных лица были немедленно арестованы, пытаны и дали признательные показания, от которых у царя волосы зашевелились на голове. Такой вседозволенности со стороны англичан, государь никак не предполагал.

Предавший однажды — предаст и дважды. Великий государь всегда помнил этот материнский наказ и без колебания, включил троицу заговорщиков в число тех лиц, что было решено казнить на Болотной площади.

Всего их было около тридцати человек. Все они занимали высокие места возле государя, и на их наказание собралось много народа.

Царь специально решил устроить публичную казнь, в отличие от прежних, так сказать адресных возмездий. Он желал, чтобы простой люд знал виновников в набеге татар на Москву, а также изменников, чьи коварные козни не позволяли государю удачно закончить войну за Ливонию. Что столь удачно началась для русского оружия, но никак не могла завершиться долгожданной победой и присоединением балтийских земель.

Всех осужденных, стражники по одному выводили из закрытых повозок на которых они приехали на площадь и подводили к высокому помосту. На нем был установлен царский трон для государя и небольшое кресло для царицы — королевы.

Её присутствие многих ввергло в недоумение. Никогда прежде царицы не присутствовали на подобных событиях, но с учетом того, что много чего не было до появления Марии в Москве, народ покорно принял волю своего государя.

Каждому подведенному к помосту приговоренному, бояре зачитывали перечень его прегрешений, а затем обращались к царю с предложением того или иного наказания.

Чей список не был особенно длинен и широк. Вопреки досужим рассказам иностранных дипломатов, осужденных на смерть людей, не варили живьем в котле и не вырывали куски мяса с их обнаженного тела. Все это были досужие плотские фантазии иностранцев, переносивших разновидности собственных казней. Ибо воспитанные на них с младых ногтей, они воспринимали их, как своеобразные развлечения, тогда как для русских, публичная казнь в первую очередь вызывала чувство страха, за содеянные грехи.

В зависимости от степени вины обвиненного перед государем и народом, бояре приговаривали их либо к отсечению головы или повешенью. Далее как не странно шел расстрел из лука или пищали, а особых злодеев подвергали четвертованию, или наносили сто ударов кнутом. Последнее наказание для бывших любимцев царя считалось особенно позорным и унизительным. Так как секли в основном слуг и всевозможную голытьбу, и секли нещадно, до смерти. После ста ударов кнутом, никто не вставал живым со скамьи.

Многие из иностранцев, присутствие королевы в этом кровавом судилище, воспринимали, как простое и понятное для них желание поразвлечься. Получить приятное удовольствие от вида крови и мук, казнимых царем ослушников, однако они жестоко ошиблись. Очень часто в процессе суда Мари просила государя смягчить наказание осужденным и тот, охотно прислушивался к её словам.

Так из тех, кто был приговорен к четвертованию, ни один не принял эту мучительную смерть и были повешены, под одобрительные крики толпы. А казнокрад Фуников, вместо того, чтобы быть сваренным в кипятке, был отправлен государем в ссылку в Белозерск со всем своим многочисленным семейством.

Когда же наступил черед осужденных по её делу опричников, Мария встала с кресла и стала просить государя не отнимать у них жизни.

— Я с радостью бы исполнил твою волю, царица, но закон требует их сурового наказания, ибо они знали, что творили свое зло и против кого, — отвечал государь шотландке. — Не в праве я прощать тех, кто поднимает руку на помазанника божьего, которым ты дважды была в своей жизни. Ибо это есть дурной пример, как для высокородного сословия, так и для простого люда. Везде должен быть порядок и потому их предадут смерти. Какую ты для них выбираешь казнь?

— Самую легкую.

— Хорошо. Твое слово закон. Им будет предоставлен выбор между топором и ядом — пообещал царь.

— Ещё об одном одолжении хочу просить тебя, государь. У некоторых из осужденных есть родные и близкие, которые ни в чем не виноваты в содеянном против меня зле. Я прошу не наказывать их. Не лишить ни жизни, ни имущества, ни угла.

— Хорошо. Я услышал твою просьбу, и родные казненных преступников, не будут подвергнуты преследованию.

— Благодарю тебя, государь и муж мой — произнесла Мария и, поклонившись, царю в пояс, села в свое кресло.

Милость, проявленная королевой в этот день, обернулась для неё неожиданной стороной. Многие из семей тех, кто был осужден или арестован, по тому или иному делу теперь стали дожидаться у ворот Кремля её выхода или выезд и когда это случалось, дружно бросались ей под ноги или копыта её коня с челобитной.

Не желая прослыть неблагодарной, Мария часто приказывала свитским принять бумагу, чем порождала надежду у несчастных. Естественной, что всем королева помочь не могла, но и то, что ей удавалось сделать, людская молва мгновенно превозносила во стократ. Отчего каждое её деяние, обрастало слухами и легендами.

Все это натолкнуло Ивана Грозного в его хитросплетении тайных игр и игрищ на одну необычную мысль. Наступила осень, когда государь собрал в Грановитой палате Боярскую думу и представителей земства, глазам которым предстала необычная картина.

Вместо привычного царского трона и маленького резного стульчика по левую руку от царя, перед ними, стоял только один трон. Подобная картина, конечно же, моментально породила массу слухов и разговоров.

Отсутствие места для королевы Марии было воспринято боярами и земством как признак её болезни или того хуже опалы. Многие из бояр и земщины, вполне объяснимо стояли за второй вариант. Уж больно это было в духе царя батюшки, да и царица давно не появлялась из своих покоев, но все их предположения и утверждения оказались жестоко посрамлены. Шотландка подобно фениксу, выпорхнула из темного небытия, куда её отправили злые языки.

Когда рынды широко распахнули двери главной палаты русского государства, через них первым к боярам вышел государь, а за ним царица. В добром здравии, величественно держа голову, как и подобало её сану.

Увидав Марию целой и невредимой, без усеченной головы, бояре обрадовались, но не успокоились. Отсутствие стула царицы много о чем говорило и вскоре, разъяснения последовали. Не садясь на трон, государь торжественно объявил, что решил отречься от своего сана и трона в пользу своей жены, царицы Марии Яковлевны Стюарт, урожденная герцогиня де Гиз.

После того, как эти слова были произнесены, Иван взял царицу под белые руки, и лично возвел по ступеням своего трона. После чего вручил Марии царский скипетр и державу, водрузил на голову специально изготовленный золотой царский венец и приказал боярам и земству присягать на верность новой государыне.

Слова и действия Ивана вызвали шок у собравшихся сановников и воевод. Никто не мог заставить себя сделать шаг в сторону трона, видя в этом каверзный подвох со стороны Грозного. И только когда он гневно воскликнул: — Я кому сказал, собаки!? — бояре бросились исполнять его приказ.

Стоя у ступеней трона, государь внимательно следил, за тем как приближенные исполняли его повеление, постоянно приговаривая при этом: — Руку, руку целуй! Как мне целовал, так и ей целуй! А ты ноги, ноги целуй! Ничего, что спина не сгибается, ты на колени становись! Самой государыне самодержавной на верность присягаешь, пес шелудивый!

Когда все закончилось, царь торжественно вывел Марию из палат на царское крыльцо и под громкие крики: — "Многие лета!" представил собравшемуся в Кремле московскому народу его новую правительницу — королевну Марию Яковлевну. После чего приказал накрыть для московского люда столы на Ивановской площади, а сам удалился в палаты вместе с женой государыней.

Все бояре, земство и придворные что присутствовали на этом событии, посчитали провозглашение Марией правительницей Московского царства какой-то лукавой шуткой государя Ивана Грозного. Уж слишком неправдоподобно все это было, но дальнейший ход событий поставил их ещё в больший тупик.

Утром следующего дня королевна собрала Боярскую думу и объявила, что государь Иван Васильевич вчера вечером съехал из кремлевских палат в Александровскую слободу, где отныне и будет находиться. После чего села на царское место и стала вершить государственные дела, медленно и неторопливо. Откладывая в сторону особо важные, чтобы потом обсудить их с дьяком Феофаном и Малютой Скуратовым, оставленным Иваном ей в помощь. Ибо хоть и была она объявлена государыней, но нуждалась в царевом догляде. Таков был тайный план государя Ивана Васильевича, смысл которого знало малое количество людей.

Часть II. Правление и приобретение.

Став великой государыней Всея Руси, Мария Стюарт, завела себе привычку время от времени покидать Кремль, дабы узнать не по докладам, а воочию как живет простой московский люд.

Так как ездить по улицам столицы и спрашивать своих подданных об их житье бытье долго и для правителя не с руки, Мария отправлялась в торговые ряды, благого, далеко ходить не было большой нужды. Прямо за стеной Кремля на площади, между храмом Покрова и Неглинскими воротами, находилось множество лавок с различным товаром, и где бойкая торговля шла с утра до самого вечера.

Государыня специально не выбирала точного дня и часа для подобных выходов, предпочитая действовать сугубо по наитию. Вот и в тот день её, что-то толкнуло под руку призывая оставить кремлевские палаты и выйти на свежий воздух.

Следуя неведомому зову, властным взмахом руки она прервала дьяка Курицына, что исполняя роль секретаря, нудным и противным голосом читал очередную важную бумагу. Сойдя с трона, Мария решительным шагом направилась в опочивальню, приказав служанкам переодеть себя в выходное платье. Кликнула конюшенному, чтобы готовил жеребца Рассвета, и по прошествию времени отправилась на торговую площадь, развеяться от дел и поговорить с простым народом.

Будучи назначенной на пост государыни Московского царства, она была вынуждена принимать различные торговые и поместные делегации, чем ломала старые московские устои, согласно которым замужняя женщина была обязана вести затворнический образ жизни и ни в коем случае не должна была показывать посторонним свои волосы и лицо.

Церковь и государство строго следили за соблюдением канонов домостроя, но для Марии, как иностранки и государыни, было сделано исключение. Прибывших к ней посланцев она принимала, скрыв свое лицо под прозрачной кисеей, а рыжие волосы были тщательно спрятаны под отложной воротник шапки ерихонки, которую венчала символический венец. Его по приказу царя Ивана специально изготовили для правительницы из тонкого золота, щедро украсив его самоцветами.

Охрана государыни командовал стольник Никита Плетнева, который называла за глаза хождения правительницы в народ, "чертовыми". Так как было крайне трудно позволять царице свободно ходить между лавок с товарами, общаться с людьми и при этом сдерживать напирающую толпу любопытствующих москвичей и гостей столицы. Ведь для многих увидеть в живую правительницу Московии был единственный шанс в жизни.

— Ох, беса тешим, матушка, — не раз и не два говорил сотник Марии, после очередной такой прогулки в народ. — Не сдержим, какого-нибудь черта, не доглядим, чего-либо, так государь с нас голову снимет.

— Не снимет, — беззаботно отвечала Плетневу Мария. — Скажешь, что такова была моя царская воля.

— Как же, ему скажешь, ему объяснишь. Снимет и слушать не станет — горестно вздыхал сотник, явно надеясь разжалобить царицу, но та была непреклонна и хождения, новоявленного Гаруна аль Рашида продолжались.

В этот раз, к большой радости Плетнева, государыня совершала конный выезд, благо её любимый Рассвет давно застоялся в конюшни. Подобный выезд позволял охранникам сдерживать напор любопытствующих зевак боками и копытами своих лошадей, а не теснить их руками и бердышами. Мало кто хотел бы, чтобы ему на ногу упало крепкое копыто царских жеребцов или чтобы их крепкие зубы как бы невзначай схватили его руку, плечо или что ещё хуже отгрызли ухо. Подобные случаи регулярно случались.

Одним словом кони лучше помогали охранять государыню от назойливого внимания толпы, которая в мгновения ока заполняла торговую площадь, едва царица выезжала из Кремля через Спасские ворота.

Вот и в этот раз не успела государыне со своей немногочисленной свитой приблизиться к товарным рядам и стала рассматривать разложенный на лотках и лавках товар, как площадь разом загудела, как потревоженный улей. Люди моментально облепили царский конвой, и принялись возбужденно переговариваться, а особо храбрые даже стали здороваться с Марией и даже заговаривать.

— Будь здорова, матушка! Как житие!? — слышалось из рядов любопытных.

— Спасибо. Слава богу, хорошо, — без запинки отвечала правительница, не забывая добавить, — и вы не хворайте.

Согласно не писаному правилу, люди сначала давали возможность царице осмотреть хотя бы часть товара и только когда, она доходила до Лобного места, начинали предпринимать попытки подать ей челобитную или пожаловаться на притеснения со стороны дьяка, боярина или на кого-либо из придворных.

Так было всегда, но на этот раз все пошло иначе. Королевна ещё только углубилась в товарные ряды, когда к её коню, из толпы бросился молодой мужчина. Не убоявшись ни копыт и зубов коней царской стражи, ни копий и сабель, сидящих на них всадников, он вьюном проскочил под шеей одного из коней, и смело двинулся по направлению к государыне, держа раскрытыми высоко поднятые ладони рук.

Видя, что незнакомец, рискнувший испортить церемонию выезда без оружия, Плетнев не ударил его ни саблей, ни кистенем, хотя руки очень чесались сделать это. Государыня не раз выговаривала сотнику за его поспешные действия. Единственное, что он мог сделать это попытаться оттеснить наглеца своим конем за пределы круга, пока государыня с интересом разглядывала товары одного из армянских купцов, которые тот, привез якобы из самой Индии.