Локхарт расхохотался, тем самым избавив Северуса от подозрений, будто это какой-то чужак под Оборотным. Кто ещё мог так смеяться? Да и кто ещё мог превращаться в хомяка?

— Жаль только, что я опоздал! — затараторил он в своей обычной манере. — Не успел с твоей мамой поздороваться! А я так по вам соскучился, пока изображал умалишённого!

Северус, несмотря на усталость, тут же выхватил из его слов суть происходящего:

— То есть ты, чучело гриффиндорское, пять лет изображал, что у тебя нет памяти?!

— Ага! — довольно заулыбался Локхарт. — Окклюменция — наше всё!

Теперь Северус наконец-то понял, зачем Локхарту понадобился его спектакль с пафосными речами про Обливиэйт. Скорее всего, он заметил, что палочка Рона Уизли была сломана, спровоцировал взрыв и подстроил всё так, будто по нему самому ударило заклятием, лишающим памяти. Оставался только один вопрос — зачем?!

— А что, колдомедики сказали, что память мне отшибло? — продолжал тарахтеть Гилдерой — совсем как двадцать лет назад. — Нет, я, конечно, старался, но, знаешь, кого только не берут в колдомедики! Взять хотя бы того Боула, которому Дьявольские силки прислали. Я же честно пытался их убрать подальше, выбросить, — не дали! Тогда-то я и понял окончательно, что пора что-то делать, а не только по ночам по Мунго рыскать, газеты читать.

— А нам-то почему не рассказал? Ты не подумал, что люди могут за тебя переживать?

— Твои родители ведь уехали, — справедливо заметил Локхарт. — Кстати, хорошую защиту ты им устроил, я так и не обошёл...

— Нечего мне льстить, — буркнул Северус, — я просто сделал то, что должен был сделать. И нечего уходить от ответа! Почему ты мне ничего не говорил? Я, по-твоему, не умею хранить тайны?

— В том-то и дело, что очень хорошо умеешь! — заявил Гилдерой. — Я действительно хотел тебе рассказать! А потом я подумал: у тебя и так слишком много секретов, которые тебе приходится скрывать... этот Лорд, и этот Дамблдор, и прочее... только моих тебе не хватало! Секрет хранить — это тоже трудно, и чем их больше, тем труднее. Разве нет?

Он лишний раз подтвердил, что не зря получил какую-то премию за самую обаятельную улыбку. Сердиться на этого негодника было просто невозможно — хотя очень хотелось.

— Может, ты всё-таки объяснишь мне, ужаснейший из гриффиндорцев, — продолжал ворчать Северус, чтобы не выдавать своей радости, — зачем тебе понадобилось изображать человека без памяти?

— Да какая разница, кого изображать — человека без памяти или человека без мозгов... Там мне хотя бы автографы раздавать не приходилось, там я делом занимался, а не развлекательные глупости сочинял. Сочинять благоглупости в угоду публике, слащаво улыбаться в угоду публике, выглядеть смазливым олухом в угоду публике... Северус, тебе самому бы не надоело?

— За пять лет мне бы точно надоело симулировать!

— Я не симулировал! Вернее, симулировал только первые пару месяцев, а дальше — даже если бы перестал притворяться, меня всё равно считали бы безнадёжным, по инерции! Я просто устал от этих преклонений. Взять ту же Грейнджер — вроде бы неглупая девочка, а как реагировала, когда меня видела! Профессор Локхарт то, да профессор Локхарт это, да вы такой могучий и великий... И так — со всем женским населением магической Британии! Иногда я думал, что надо мной просто изощрённо насмехаются. Иногда думал, что лучше бы надо мной насмехались, чем так поклонялись! Да ну её кентаврам под хвост, такую славу. В общем, когда мне представилась возможность от неё избавиться, я особо не задумывался.

— По той простой причине, что ты этого не умеешь! — заметил Северус. — А каким делом, говоришь, ты занимался?

— Я же жил в одной палате с Лонгботтомами, — ответил Гилдерой, — и за ними наблюдал, всё думал, как бы им помочь. Я же в ментальных искусствах разбираюсь, даже ты не можешь не признать!

— Так, а вот это уже интереснее. Рассказывай.

Участь Лонгботтомов не давала Северусу покоя вот уже много лет — всё же Фрэнк и Элис были на редкость достойными людьми.

— Я, кажется, понимаю, что с ними, — задумчиво объяснял Локхарт, — но не представляю, что с этим можно сделать! Понимаешь, их болезнь — это естественная реакция на боль и стремление от неё огородиться, это некий барьер, за которым их души прячутся от мира. Барьер, стена, броня — называй как хочешь. Да, броня — это, наверное, самое подходящее определение. Их души нарастили некую защитную оболочку и скрылись за ней, а как её снять — я не представляю... В общем, есть о чём поговорить.

Северусу и самому было о чём поговорить с Гилдероем — за эти пять лет он много раз жалел, что рядом нет этого ужасного гриффиндорца с его нестандартным мышлением. Предмет предполагаемого разговора — вернее, предметы — были надёжно спрятаны в его кабинете под всеми известными ему защитными чарами и дожидались своего часа.

...Всё началось в ту ночь, когда Локхарт якобы потерял память и когда Северус обнаружил в Тайной комнате одну странную тетрадку. Беглый её осмотр показал, что к ней имеет смысл присмотреться получше, а потом...

Потом было странное происшествие с Дамблдором, когда тот раздобыл некое странное кольцо и чуть не лишился жизни. Но всё же не только не лишился, но и начал проводить с Поттером какие-то загадочные уроки. Северус попытался узнать, о чём же они там беседуют, получил отпор и решил, что директор таким демонстративным недоверием развязал ему руки. Следующие несколько месяцев он, как никогда, радовался своей неприметной анимагической форме, позволяющей не только запасать ингредиенты, но и прятаться в кабинете директора и узнавать многие любопытные вещи.

Потом была зимняя ночь возле замёрзшего озера, когда Поттер едва не утонул. Пока Рон Уизли вытаскивал его из воды и приводил в чувство, Северус незамеченным перехватил медальон...

И сейчас он не мог поверить в свою удачу — ему удалось оказаться рядом с осколками души Тёмного Лорда и извлечь их, не причинив им вреда, пока их никто не уничтожил. Хоть крестражи и считались ужаснейшим творением темнейшей магии, Северус всё же не считал, что чужая душа заслуживает быть уничтоженной, и не собирался позволять кому-либо над ними надругаться. Осколки души Тёмного Лорда были извлечены и надёжно спрятаны, а Северус задавался вопросом, подобным вопросу Локхарта: что теперь делать с попавшей в его руки повреждённой чужой душой?

* * *

На следующий день, ближе к вечеру, за Северусом прислала мадам Помфри — Гарри Поттер пришёл в сознание. Северус шёл к нему, не зная, чего ожидать.

Гарри Поттер определённо не был лучшим человеком в его жизни. Однако Северус успел проникнуться к нему тем, что можно было назвать тёплыми чувствами. Гарри был именно таким, каким полагалось быть подростку-гриффиндорцу — дерзким, бескомпромиссным, крайне восприимчивым, с энергией, бьющей через край. Направить бы её в нужное русло — и, вполне возможно, из мальчишки выйдет толк. В конце концов, чего можно ожидать от ребёнка, который вырос без родителей, — сначала с опекунами, не ставившими себе цели хоть как-нибудь о нём позаботиться, затем с деканом, которая тоже не особо утруждалась его воспитанием, и директором, который растил его для подвигов, а не для жизни. В какой-то момент Северус осознал, что не только сочувствует мальчишке, но и подумывает, как бы помочь ему устроиться.

— Вы помогали мне в память о моей маме?.. — тихо спросил Гарри, и Северус с досадой подумал, что для первого вопроса мальчишка мог бы подобрать что-нибудь и более толковое, хоть бы и "как вы посмели убить Дамблдора?!"

— Я помогал вам в силу чувства ответственности, — ответил он. — Такое, знаете ли, затруднительное, но крайне полезное чувство. Советую и вам выработать его у себя — хотя бы для того, чтобы иметь право считаться взрослым человеком.

Он смотрел на Гарри — худого, с отросшими волосами, которые, наверное, неделями не знали расчёски, измотанного и окончательно обескураженного — и думал, что нужно немедленно либо сказать что-нибудь язвительное, либо покинуть Больничное крыло. Иначе он, чего доброго, растрогается и начислит Гриффиндору баллов, и сам же себя не простит.

Язвить он всё же не стал, но и покидать Больничное крыло было рано — сначала нужно было убедить Поттера в том, что ему просто приснился сон. Да, мистер Поттер, это всего лишь кошмар, вызванный воздействием многих факторов, как внешних, так и вызванных неустойчивостью вашего сознания. Нет, это не оскорбление, а констатация факта. Нет, не было никаких пятидесяти убитых, с чего вы это взяли? Уж не пересмотрелись ли вы магловских боевиков, мистер Поттер, — откуда у вас такие кровожадные кошмары? Нет, боюсь вас разочаровать, но Хогвартс не разрушен, так что учиться вам всё же придётся. Патронусы? Что ж, давайте поговорим о Патронусах, — что именно вас интересует?.. Да, они могут принимать облик, который ассоциируется у вызывающего его волшебника с близким ему человеком. Мой Патронус? Мистер Поттер, это очень личный вопрос. Ох, не делайте такую виноватую мину, ради Мерлина... да прекратите себя накручивать, кому я сказал! Были в моей жизни и более личные вопросы, чем вопрос о моём Патронусе! Ладно, что уж с вами делать, смотрите. Но потом — обедать, пить лекарство и спать!

— Точно такой Патронус принадлежит самой мудрой и заботливой женщине, которую я когда-либо знал, — пояснил Северус, когда его серебристая лань, изящная и грациозная, растворилась в воздухе. — Но — нет, никаких романтических чувств, — ответил он на невысказанный вопрос Гарри, написанный у него на лице, — она уже замужем. За моим отцом.

— Моя мама?!

— Нет, мистер Поттер, — вздохнул Северус, — моя.

Некоторое время они молчали. Северус подавил желание пригладить нечёсаные волосы этому мальчишке, на долю которого выпало слишком много испытаний, и пообещал себе снять побольше баллов с первого попавшегося гриффиндорца — чтобы не впадать в сентиментальность.

— Знаете, мистер Поттер, почему полезно иметь навыки окклюменции? Для защиты своего сознания не только от посторонней легилименции, но и от посторонних манипуляций. Для того, чтобы иметь своё собственное твёрдое мнение по большинству вопросов и не позволять никому навязать свою точку зрения. Чтобы не поддаваться так называемому промыванию мозгов... если они у вас хоть чьей-нибудь милостью имеются, — добавил он, решив, что слишком вышел из облика Слизеринского Ужаса. — Очень полезный навык — зря его в Хогвартсе не проходят, он был бы весьма полезен большинству взрослеющих людей. Кстати говоря...

"С чего это я сокрушаюсь, что в Хогвартсе что-то проходят или не проходят?" — подумал он. — "Разве я не директор? И разве директор не имеет права корректировать учебные планы?"

— Насколько я помню, вы никогда не прислушивались к моим словам и постоянно поступали наперекор, — сказал он. — А потому советую вам: не вздумайте поправляться и приходить в себя, мистер Поттер. Не смейте набираться сил, и размышлять тоже не смейте, вам это ни к чему. И уж ни в коем случае не просите меня помогать вам после окончания вашей учёбы. Даже мысли не допускайте, будто я могу оказать вам какую-либо поддержку — в конце концов, когда я этим занимался?

И тут произошло нечто невероятное — ещё более невероятное, чем секреты Тайной комнаты и потомков Слизерина, чем анимагическая форма Локхарта и его шпионско-целительская деятельность в Мунго. Гарри Поттер несмело улыбнулся и сказал Северусу Снейпу:

— Спасибо, сэр.

Немного помолчал и добавил:

— Так уж и быть, это последние ваши советы, которых я не буду слушать!

Северус кивнул и понадеялся, что на пути к своему кабинету встретит как можно больше гриффиндорцев, нарывающихся на снятие баллов. Слишком много сентиментальности вызывают у него представители этого факультета в последнее время!

А потом потекли рабочие будни, полные новых забот. На собрания Пожирателей отлучаться больше не приходилось, зато приходилось отлучаться в Министерство — например, на бесконечные разбирательства, касающиеся тех самых Пожирателей. Статуи великанов и оборотней так и остались стоять памятниками человеческой злобе и предостережением для потомков, а вот с людьми было посложнее. Некоторые из статуй Пожирателей оставили в том же виде, некоторых — тех, у кого был шанс исправиться — вернули к жизни. Делать это пришлось постепенно: как выяснилось, они даже не заметили, что несколько недель пробыли памятниками, считали, что битва идёт полным ходом, и понадобилось немало времени, чтобы втолковать им истинное положение вещей (многие ему обрадовались).

Гарри, Рону и Гермионе разрешили остаться в Хогвартсе до конца учебного года. Не выгонять же их на улицу, в самом деле, — мало ли, что ещё они натворят? Пусть уж лучше будут под присмотром. Они посещали уроки вместе с другими шестикурсниками — и каждый из неразлучного трио уже в первую неделю чуть ли не лез на стену... Гермиона бегала в Больничное крыло за успокоительными зельями после каждого урока с Рэйвенкло — а точнее, с Луной Лавгуд. Колин Криви, в своих лучших традициях, всё так же донимал Гарри Поттера — тот переносил это с философским спокойствием, старательно радуясь тому, что Колин всё-таки жив. А Рона Уизли, на правах младшей сестры, донимала Джинни — хотя бы потому, что регулярно читала "Ежедневный пророк" и была в курсе эпопеи со свободолюбивым украинским драконом.

Дракон, полетав по Британии, нашёл приют в йоркширском особняке мистера Малфоя. Что привлекло его туда, осталось неизвестным — то ли высокий магический фон, то ли на редкость удобное и при этом безлюдное местоположение... Как бы там ни было, хозяин не стал возмущаться растоптанными кустами и напуганными павлинами — он нашёл способ извлечь выгоду из ситуации. Заручившись поддержкой гринготтских гоблинов, он заявил, что предоставил животному убежище и тем самым, вполне вероятно, спас его. С ним, возможно, хотели бы поспорить, но с гоблинами спорить не стали — и Малфои вышли из воды не только сухими, но и посвежевшими.

Читая об истории с драконом в Пророке, Рон негодовал. Таким наглым угоном опаснейшего зверя, повлекшим за собой все описанные Снейпом крупные неурядицы и множество мелких, не возмущался только ленивый. Какими только словами не называли подростков, вздумавших разгромить Гринготтс, разгневать гоблинов, поставить на уши и маглов, и волшебников! Дело в конце концов уладили, но Рон всё же был рассержен такой неблагодарностью:

— Мы же спасали магический мир!

— Я начинаю полагать, что лучше отдать мир тому, кто стремится его захватить, чем доверить его спасение самозваным героям, — в конце концов сказал ему Снейп. — Так будет гораздо безопаснее и милосерднее по отношению к миру — дешевле выйдет отдать, чем восстанавливать. Вашими попытками спасения вы едва не разрушили половину Британии!

Когда Снейп узнал, что Гермиона после окончания школы собирается заниматься правами домовых эльфов, он заявил, что некоторую практику в этом вопросе может обеспечить ей прямо сейчас — и даже, по итогам прохождения практики, написать ей рекомендательное письмо. Гермиона с энтузиазмом согласилась, Рон же был настроен скептически — он ожидал, что директор подстроит им какую-нибудь особо пакостную пакость, в своём духе. Как оказалось, он был не так уж и неправ.