Волчица и пергамент. Том 1

К чему? Для чего?

Разумные на первый взгляд ответы готовы были сорваться с его языка, но все они казались неправильными. Пока он напряжённо думал, на него чуть не наехал фургон. Именно Миюри схватила его за рукав и всем своим телом оттянула его назад.

— Братишка, ты дурень!

— Извини.

Но извинялся он совсем не за фургон. Он сожалел, что не мог ответить на её простой вопрос.

Важность стремления во всём себя сдерживать содержится в Писании и преподносится как добродетель, но в то же время многие вещи, признаваемые правильными, там не прописаны. Когда он думал, почему же умеренность считается необходимой частью праведной жизни, настоящей причины не находил. А если бы она существовала, то только одна.

— Потому что, возможно, это просто кажется правильным.

Взгляд Миюри наполнился сомнением.

— Я знаю, что некоторые люди не могут следовать умеренности, но и они, скорее всего, понимают саму благость её.

Он снова задал себе этот вопрос, не замечая, как сомнение на лице Миюри сменилось беспокойством. Возможно, неверно гнаться за идеей лишь потому, что она есть. Ему вспомнился древний философ, сказавший, что добродетель — это нечто естественное.

— И всё же, если это так, что же станется с обетом целомудрия?..

Свадьба — всегда повод для празднества, но священники старались подавлять естественное желание, приводившее к ней. Естественно ли быть свободным от желаний? Кто может согласиться с тем, что целомудрие — это естественно?

— Хмм...

Когда кто-то принимает те или иные явления за норму, на его пути могут встретиться невообразимые вещи, способные поставить эту норму под сомнение. Коул стоял среди улицы, углубившись в свои размышления, пока его не ухватили за рукав. Это была Миюри, готовая расплакаться.

— Братик... Я больше не буду такой себялюбивой, пожалуйста, прости меня...

— Что?

Она яростно в него вцепилась. Коул не понимал её слов, может, Миюри подумала, что он продолжает стоять на месте, потому что она захотела купить еды? Он посмотрел на повисшую на нём девочку, в его голове мелькнула мысль. Может быть, в следующий раз она возьмёт его за руку.

— Ох, наверное, я слишком много думаю, — сказал он и, положив ладонь Миюри на голову, потрепал ей волосы, стараясь успокоить. Но неожиданность прозвучавших слов погнала его разум по кругу, словно птицу, неспособную найти дерево, на ветку которого можно было бы сесть. Всё же чувства тревоги и неловкости не помешали его любопытству заинтересоваться, куда же птица в итоге направится.

План города впечатлял своей продуманностью. Город состоял из радиально расположенных районов с площадью в центре, любой, потерявшийся в каком-то районе, мог выйти к ней, ориентируясь на колокольню, её было видно отовсюду.

Коул шёл первым, Миюри тащилась следом, больше не заикаясь насчёт еды. Наконец, они пришли в ремесленный район. Как и следовало ожидать, в портовом городе вроде Атифа было много плотницких мастерских. Под их кровлями непрерывно пилили, строгали и смолили густой чёрной смолой брёвна. Коул думал, что Миюри, прятавшаяся в бочке из-под смолы, будет вертеть носом, учуяв знакомый запах, но она просто внимательно наблюдала за работой.

— Так вот как они её используют.

— Смола нужна для защиты от воды и плесени. Когда корабли везут товары в отдалённые земли или готовятся к боевому походу, они используют её для сохранности мяса, чтобы оно не портилось в дороге.

— Хмм. У неё дымный запах, так что мясо может стать хорошим на вкус.

Понятно, так вот как ты на это смотришь, — подумал Коул.

Они пошли дальше, пока не вышли к улице, где выделывали шкуры. Первые этажи мастерских не имели стен, там кожевники занимали дублением шкур и выделкой кожи. На столах аккуратным рядком лежали тёплые на вид шкуры горностая. Коулу было любопытно, какой аристократ мог позволить себе купить такие.

Продолжив путь, они дошли до торговой лавки, на стене которой висела здоровенная коровья шкура, видимо, служившая вывеской.

— Они из этого сделали ту карту? — и Миюри обнюхала шкуру.

Человек в лавке, занимавшийся ручкой бритвы, обратил на них внимание.

— Вы что-то хотели?

— Мы наверняка смогли бы продать его собственный мех, — прошептала Миюри на ухо Коулу, с трудом сумевшего подавить улыбку. Ремесленник и вправду был жутко волосат, он казался одинаково большим как в длину, так и в ширину, просто какой-то человек-медведь.

— Не часто можно увидеть вместе молодого священника и посыльного из компании Дива. Вы ищите бумагу для письма?

Коул слегка ткнул кулаком в голову непослушной Миюри, а затем прокашлялся и ответил:

— Мне нужна бумага, чернила, пергамент и мел.

Мел втирали в неровный пергамент, чтобы его поверхность стала гладкой.

— "Отлично, предоставьте это мне!" — сказал бы я вам, да только вчера мы получили крупный заказ на пергамент, а закончили его только наполовину, — пожал плечами кожевник-медведь, потом дотянулся до пергамента на столе и взмахнул им. — Мне нужно сделать из вот такого куска пять листов. При том, что обычный мастер может сделать не больше трёх.

Он походя похвастался своим мастерством, но умение получить пять листов действительно впечатляло. В отличие от бумаги, изготавливавшейся из старых тряпок, пергамент выделывался из шкур животных, и то, насколько тонко нарезалась шкура, целиком зависело от умения мастера.

— Другие мастерские тоже заняты подобными заказами? — спросил Коул и кожевник, потупившись, поднял глаза и взорвался могучим смехом.

— Должно быть, ты родом из большого города. Единственные в округе, кто занимается пергаментом и бумагой для письма, — это наша мастерская и наша гильдия. Как ни крути, но Атиф не из тех городов, где тысячи нотариусов постоянно заказывают пергамент.

— Понятно... — простонал Коул.

Если всё так, что же случилось?

Кожевнику-медведю, казалось, что-то вдруг пришло на ум.

— Обожди, раз уж мы заговорили, тот вчерашний заказ должен быть доставлен в компанию Дива.

— Что?

— Да, всё верно. Теперь я вспомнил. Пришло сразу несколько хорошо одетых парней и попросили всю бумагу, что у нас была... Я был так счастлив, когда мы продали пергамент, что аж забыл об этом.

Хорошо одетые люди скупили всю имевшуюся здесь бумагу для компании Дива, это навело Коула на один-единственный вывод.

В это время из лавки вышел худой, пожилой мужчина с белой бородой, полная противоположность медведеподобному кожевнику.

— О, покупатели, понятно.

— Эй, хозяин, а кто были те ребята, что сделали вчера большой заказ?

— А? Твоя голова может думать лишь о том, как хорошо ты способен нарезать кожу, да? У тебя так никогда не получится вести дела. Заказ был от уинфилдских аристократов.

Другими словами, от Хайленда.

— Серьёзно? Что эти островные дворяне здесь забыли?

— О Господи... Разве я не говорил тебе хоть иногда показываться на собраниях гильдии? Их королевство и Церковь грызутся из-за десятины, помнишь? Королевство считает эти налоги глупостью, а тот аристократ — его глашатай. Он приехал убедить Церковь Атифа сотрудничать. И, кажется, сначала он хочет сблизиться с горожанами, поэтому проводит встречи с каждой гильдией. Там я и был всё утро.

— О. Хех...

Медведю-человеку это было явно неинтересно, он смотрел вниз, беспечно разглядывая бритву. Наблюдая за ними, Коул больше проникся уважением к бородатому старику.

— "Хех"? Это всё, что ты можешь сказать? Болван. Если этот аристократ преуспеет, мы больше не будем платить церковные налоги.

— Ух, это было бы здорово. Говорят, что папские пиры — сплошное расточительство. Хорошо, если бы не пришлось больше платить за их роскошь, — это прозвучало довольно грубо, но мнение могучего ремесленника, постукивавшего от нечего делать бритвой по столу, вероятно, разделяли многие горожане. — Но как это связано с заказом?

Бородатый старик без колебаний стукнул его по голове. И довольно сильно. Затем повернулся к Коулу и Миюри, щурясь, словно от солнечных лучей.

— Раз ты пришёл вместе с мальчиком из компании Дива, значит, ты приехал помочь этому аристократу?

— О, да.

— Мда. Я слышал о королевстве уже давно, но сегодня на собрании я узнал столько нового. Особенно о том, какой прекрасный человек этот наследник Хайленд. Он мечтает о вещах, которые я не мог даже вообразить, — сказал старик, затем, глубоко поклонившись, он пожал руку Коулу и даже взял за руку Миюри. — Мы люди простые и, честно говоря, никогда не думали, что Церковь или королевство как-то связаны с нами. Но я и представить себе не мог, что Писание может быть переведено на наш язык и что нам дадут заглянуть в самую суть слов Господа. Как же это чудесно.

Старик говорил с таким жаром, что его язык не поспевал за словами и порой заплетался.

— Простите меня... В любом случае, хоть с нас и достаточно попов и безмерной церковной роскоши, мы не в том положении, чтобы давать отпор. Это портовый город. Только Господь знает, когда случится кораблекрушение. Если нам запретят все религиозные обряды, корень городской жизни зачахнет. Обычной человеческой храбрости недостаточно, чтобы отправиться на корабле в чёрное как смоль море, рискуя погибнуть там от холодных зимних ветров. Корабли не перестают тонуть. Если ты живёшь в этом городе, то кто-то из твоей семьи обязательно связан с морем.

Когда провалились переговоры с кафедрой в Ренозе, появилось немало причин перенести внимание на Атиф. Местные жители вырезали на носах кораблей изображения ангелов или Божьей Матери и давали им имена святых для защиты в плаваниях. Любой, кто видел в порту пойманную треску и сельдь, мог догадаться, сколько здесь рыбаков. Кроме того, море здесь было совсем не то, что в тихих и тёплых прибрежных городах на юге. Серое, ледяное море. Упавшему за борт здесь не выжить.

— Оказать помощь в таком деле — это действительно честь для нас. Как видите, я уже настолько стар, что могу полагаться только на мастерство этого медведя.

Похоже, не только Коул с Миюри, глядя на этого кожевника, видели перед собой лесного зверя. Миюри нагнула голову, стараясь не захихикать.

— У нас есть знакомые писари, с ними мы уже говорили, так что по поводу копий можете не волноваться. Как только вы преуспеете в переводе, мы сделаем их как можно больше, и тогда все узнают, как смешна и нелепа эта Церковь.

У горожан, подобно старику, не было причин сомневаться в Божьей защите. Они были недовольны лишь порочностью тех церковников, кто провозглашал себя наместниками Бога на земле.

Коул снова понял, что всё, что делает королевство Уинфилд, это отнюдь не варварство, а необходимость. За всем этим лежал мир, в который он верил. Истинное учение Господа — вот, к чему стремился Хайленд.

— Давайте вместе сделаем всё, что в наших силах, — сказал Коул, крепко пожав руку старика в ответ.

— Миюри, теперь ты понимаешь, насколько поразителен принц Хайленд? — спросил он девочку на обратном пути из мастерской, и она кивнула, хоть и без особого желания.

В оставшуюся часть дня они ещё немного погуляли по городу. Какое-то время осматривали перестраивавшиеся городские стены и смотрели с холма на серое море, а потом вернулись в торговый дом.

Вечером их пригласили на ужин, устроенный Стефаном, Хайленд был на нём почётным гостем. Разговор шёл на отвлечённые темы, однако Коул, наблюдая за присутствующими, почувствовал, что в учтивости Стефана по отношению к Хайленду проскальзывает нечто иное, нежели лесть и желание услужить. Во время ужина Коул больше беспокоился о сохранности улыбки на лице, поэтому совсем не запомнил, что ел. Миюри же нахально наелась до отвала и даже не хотела покидать стол, уверяя, что не может двигаться, но, узнав, что их пригласили в комнату Хайленда и там её ждут конфеты, бессовестно пошла следом.

— Возможно. Когда я говорил с жителями, все казались очень удивлёнными тем, что я остановился в торговом доме компании Дива. Очевидно, господин Стефан делит свой город с Папой, понимаешь ли. И благодаря поставкам товаров имеет с ним прочные связи. Это невероятно, что он дал пристанище такому человеку, выступающему против Церкви, как я. Господин Стефан позволил мне остановиться здесь без особой охоты и лишь потому, что так ему приказала компания. Торговцы вроде него всегда беспокоятся о прибыли больше, чем о добродетели. Если отменят десятину, Церковь потеряет в доходах, тогда упадёт число сделок с ней, что и тревожит господина Стефана.

— Получается, компания Дива не единодушна, — сделал вывод Коул.

— Такая большая компания — всё равно что государство. Невозможно привести всех к общему согласию, не говоря уже о том, что все они торговцы. Они вертятся, словно флюгеры на крыше.

Лоуренса, бывшего когда-то торговцем, Коул безмерно уважал, поэтому он улыбнулся и оставил этот выпад без внимания.

— Однако когда я пришёл в ремесленную мастерскую за бумагой и услышал их историю, я лишний раз убедился, что запрет всех религиозных церемоний — действительно ошибка, — сказал он.

— Я тоже удивился, общаясь с городскими гильдиями, их ответы очень отличались от тех, что я слышал в Ренозе. Словно, я стал для них спасителем, — проговорил Хайленд бархатистым голосом и, улыбнувшись, поднёс вино к губам. — Хотя изначально эта земля принадлежала язычникам, город основали южане, приплыв на корабле и поселившись здесь. Они страшились мира за внешними стенами и верили, что в глубинах этого моря живут чудовища, с которыми человек не может справиться. Бог почитался здесь, как нигде. Стоит сказать...

Он мягко прищурился, подпёр ладонью подбородок и, положив руку на подлокотник своего кресла, стал наблюдать за Миюри, которая не проявляла никакого интереса к учению Господа и сейчас трепетно держала поднос сушёных яблок в сахаре, чавкая над ним. Изобилие фруктов в сахаре объяснялось вкусами множества богачей, им нужно было как-то коротать время среди скуки морских путешествий.

— Большинством людей движет материальная выгода. Они не могут вынести налоговое бремя, — Хайленд говорил и наблюдал за Миюри, присоединившейся к ним только ради конфет. — Ты ведь видел городские стены, которые сейчас перестраивают? А мощёная дорога, идущая от порта, разве не впечатляет?

— Это прекрасный город.

— Точнее сказать, этот город отчаянно хочет стать прекрасным. Люди задыхаются под тяжестью пошлин, которыми их обложили. Ведь для такой деятельной жизни, которую показывает Атиф, он не очень богат.

Эти сведения ему наверняка предоставила компания Дива.

— Более того, у города довольно молодая кафедра, она занимает пока невысокое положение в Церкви. Что ещё важнее, здешний архиепископ никогда не назначался в церковь богатого города.

Люди из верхов улыбаются подчас до ужаса хладнокровно.

— Он набирает влияние и считает, что все деньги, проходящие через Церковь, принадлежат ему. Но в то же время горожане говорят, что он трудолюбив.

Алчность и страстное служение Церкви — два стремления, сосуществование которых не укладывалось у Коула в голове. Хайленд посмотрел на него и тихонько засмеялся.