Чужая Глубина

Первое затмение возвращало его в Берланду — песчаный район, отделенный от всего цивилизованного мира небывалыми по величине пустынями. Чужой мир, небо, барханы — он был для него чужим во всём. Почти такой же ненавистный, как тот где он очутился сейчас. С одним лишь исключением — Берланду бурлил и варился в собственной жестокости, словно змей, что умудряется пожирать свой хвост. Власть здесь разделялась на четкие жизненные постулаты: так хочу я, или так хочет мой главарь. Третьего просто не дано. Кстати, надо заметить, данные правила распространялись исключительно на тех, кто еще мог влачить свою жалкую жизнь под палящим солнцем кровавой Багзарты — столицы бескрайнего пустынного региона.

Хоаким тогда был одним из наемников Серебряного червя. Так называли самых отъявленных и беспринципных любителей скорой наживы. У них, в отличие от жителей Берланду, принципов оказалось еще меньше. А точнее, всего один: заказчик платит — работа выполняется! И неважно, на что придется пойти, чтобы добиться намеченной цели.

Куда привела его дорога наемника, Хоаким понял только потом, когда из пансионов стали выбегать одуревшие от страха и отчаянья люди. Они заприметили вооруженных гостей уже давно, но, как бывало в таких случаях, не сразу сообразили, что опасность угрожает именно им. Обычно мирные жители Берланду платили дань и не боялись кровавых расправ, случавшихся между бандами. Они оставались зрителями, которые ежемесячно выкупают собственную безопасность, а взамен получают немного спокойствия, а иногда и дикое представление с выстрелами, кровью и ревом моторов. При этом они никогда не вмешивались в хозяйские распри, а те, в свою очередь, дорожили своими поданными. Да и кто станет уничтожать собственный источник дохода? Немного припугнуть, прижать к ногтю, но не больше.

Но наемники были гостями. Гостями опасными, способными переступить через все мыслимые и немыслимые законы.

Мехиканец жал на курок, а его ноги тряслись, как у трехлетнего сопляка, которого напугал грозный рык соседского пса. И это было лишь начало! Когда пальба стихла, а окровавленные тела ни в чем неповинных горожан сгрузили в кучу, Хоаким испытал нечто невообразимое. Его в буквальном смысле вывернуло наизнанку, словно перчатку.

Ночью, засыпая с открытыми глазами, он видел тех, кого не приняли пески пустыни. Сущности являлись к нему, желая отомстить за отнятую жизнь. Они требовали долг и грозили ужасными проклятиями.

Спустя неделю болезнь только усугубилась. Хоаким стал видеть мертвецов уже днем, наяву. Они сопровождали его повсюду. И, как говорят в таких случаях, самую заразную хворь можно вывести только другим еще более сильным недугом. Тут и наступило время для второго затмения.

Искупить свою вину мехиканец решил в долине Последнего слова. Так называли тюрьму Гвенемара, самое мрачное и злое место на всем Восточном побережье Нескучного моря. Он пытал, но чужая боль не приносила облегчения. Он заставлял говорить, только слова признания не казались правдивыми. Он видел страдания, но они оказывались напрасным. В рядах инквизатории Хоаким продержался недолго, около двух лет, если не брать в расчет его долгие и болезненные попытки убежать от самого себя. И вновь он ощутил на себе ужасную длань неведомой силы. Душа разрывалась на части, когда Хоаким понял, что и здесь он совершил ошибку. А что же с правдой, которую он так искал? Наверное, она, будто птица Феникс, ускользнула от него, помахав на прощание крылом. Пытаясь искупить грех, мехиканец лишь навешал на себя еще пару сотней безвинных душ.

Попав в подводное царство вечного полумрака и невыносимой прохлады, он, наконец, успокоился. Нет, не смирился, а именно успокоился. Утопив в себе давно забытые воспоминания, тревожившие его израненную душу, Хоаким попытался в очередной раз начать все сначала. Забыть старые проступки. Ошибки. Тяжелые, непоправимые ошибки. И всё вроде бы получилось, но надо было такому случиться, что воспоминания, улучив самый неудачный момент, нахлынули с новой силой.

— С тобой все в порядке?

Стиснув зубы, Хоаким вцепился в металлический бок бурава, словно собирался разломить его пополам.

— Все в норме. Почти. Не волнуйся, бригадир, я справлюсь. Наверное, остаточное влияние Глубины, будь она неладна!

Стрелок решил, что приступ прошёл, но нервное напряжение, кружившее вокруг него, никуда не делось.

С мехиканцом творилось что то неладное, но что именно бригадир понять был не в силах. Однако вывод напрашивался сам собой — спускать глаз с громилы в ближайшие часы пребывания в Подземье не следует.

Хоаким остановился и попытался глубоко вздохнуть, получил своё третье и, пожалуй, самое сильное затмение. Необычный город, а точнее подводная зала, внезапно превратилась для него в самый настоящий Морской храм. То самое место, куда можно прийти беспутным грешником, а выйти заново рожденным. Именно в этом месте он почувствовал, что способен окончательно расслабиться и скинуть с себя шелуху старых грехов. Видение оказалось настолько четким, будто пришло из воспоминаний. И чужой мир в один миг стал родным, а цель вполне ясной.

Он во что бы то ни стало должен найти это место. И тогда он, наконец, обретет покой.

Высокие каменные своды, украшенные бесчисленным количеством элюмов, напоминали звездное небо. Но не то, которые люди привыкли видеть вдалеке от погрязших в свете газовых ламп и стальных облаков городах, а то, что накрывает тебя с головой, будто зловещее пророчество. Чёрное, как смоль, запутавшееся в бежево рыжих туманностях, где звезды — не путеводные нити, а напротив, на таком кошмарном полотне они вечные узники души, и им не найти покоя в этом бесконечно пустом пространстве.

Пытаясь найти точку опоры, Хоаким ненадолго остановился, закрыл глаза и глубоко вздохнул, чувствуя невероятную тяжесть в ногах. Затмение ушло стремительно и безвозвратно. Чужие голоса, шепот, мольба — они выветрились безвозвратно, словно и не было их вовсе. На лице стрелка робко заиграла измученная улыбка. Он с легкостью уловил знак, способный окончательно расставить все по своим местам. Данное путешествие — единственный шанс для него, наконец то, искупить вину за все то зло, что накопилось в жизненном рюкзаке за долгие тридцать лет.

— Может быть привал? — предложил Кимпл.

— Думаю, не стоит, со мной все в порядке, — устало произнес стрелок.

— Уверен?

Хоаким обернулся и посмотрел на ренегата и неотстающую от него мисс Финчер. Крошин без устали крутил головой, что то конспектировал в свой маленький блокнот, а интендант, не отпуская рукоять кортика кинжала, не отставала от него ни на шаг.

— Бригадир, позволь вопрос? — не спеша начал мехиканец.

— Валяй.

— Ты единственный из нас, кто знает эту службу вдоль и поперек. Десять лет на коконе, еще столько же в береговой охране. Скажи, разве встречаются в адмиралтействах или в тайном ведомстве подобные раздолбаи?

Кимпл сразу понял, куда клонит стрелок, поэтому с ответом не торопился.

— А что тебя так удивило в ренегате?

— Если честно — все! — Хоакин успокоился и попытался увеличить расстояние между ними и группой шагов до двадцати. — Только не говори, что ты не заметил его осведомленность почти во всех важных вопросах?

В ответ бригадир лишь пожал плечами:

— По моему, вполне обычная канцелярская мурена, которая не видит ничего дальше своего носа, зато великолепно чует обман и наличие стопроцентных предателей.

— Нет, по моему, тут что то другое, — не согласился Хоакин. — Одно дело рыться в чужом белье и совсем другое — когда ты даже не знаешь, как выглядит это самое белье. Понимаешь, к чему я клоню? Он ведет себя как зеленый новичок, впервые ступивший на палубу. Не знает очевидного, удивляется простым вещам, да и цель всей нашей операции слишком размыта. Нас словно гонят по чужой указке, непонятно куда и неизвестно зачем. Лично у меня складывается впечатление, что они сами не знают, куда и зачем идут.

— Официально мы являемся поисковым отрядом. Здешние пещеры и коридоры всего в пятнадцати двадцати милях от места гибели батисферы капитана Алонсо... И возможно...

— Все это далеко не секрет, бригадир. Не надо пудрить нам мозги! — недовольно поморщился Хоакин. — Вы, руководство, зачастую слишком поверхностно оцениваете ситуацию и строите планы прямолинейно, так, как велит вам ваш кабинетный кодекс, вдали от опасности и реальности чужого мира. Только в отличие от аншефа и прочих командиров, ты здесь с нами, бригадир... Поэтому не стоит юлить. Либо выкладывай, как оно есть, либо этот разговор не имеет никакого смысла.

Подобного напора Кимпл никак не ожидал. Тем более от неразговорчивого и непритязательного во всех отношениях мехиканца. Кто бы мог подумать, что в голове стрелка кроется что то большее, кроме прямолинейной демонстрации силы.

Бригадир недоверчиво уставился на Хоакима, задавшись одним простым вопросом — а не Глубина ли управляет языком здоровяка? Не она ли, старая стерва, затеяла этот весьма нелогичный разговор?

— Брось, бригадир, — заметив настороженный взгляд капитана, фыркнул мехиканец. — Я видел тебя, когда перед самым отплытием ты завалился в каюту к этому пришлому, мать его, ренегату, — и, выдержав паузу, добавил: — Хватит водить нас за нос, как приблудных щенков. Мы одна команда и пока что каждый член этой команды должен чётко понимать свою задачу и видеть цель. А не болтаться как сардина посреди планктона! Что происходит, Кимпл?

— Хорошо, тогда слушай, — довольно быстро, по мнению Хоакима, сдался бригадир. — Ты прав, нашему аншефу известно не больше нашего. Он лишь выполняет приказ, поступивший сверху.

— А если быть точным, оглашенный ренегатом Крошином.

— Именно. И этому пришлому, как ты выразился, думаю, известно не так уж и мало. Перед отплытием в рейд он довёл до меня, что шелф Псион подал сигнал бедствия. Несколько коротких сообщений с промежутками в три часа. Кислорода у них впритык, но Крошин считает, что они смогут продержаться до нашего прибытия.

Новость не произвела на Хоакима никакого впечатления. Он словно ожидал подобного ответа и воспринял информацию как источник для новых вопросов.

— Ничего не понимаю, — лишь сказал он. Тихий спокойный голос. И вновь череда несостыковок, которые пришли в голову не только стрелку. — Скажи, зачем тогда мы прёмся в Чет, к эти простодушным ихтианам? Разве нельзя поговорить с Ануком, показать ему карты, приблизительные ориентиры, и он сам отведет нас к Псиону. К чему такие сложности? И еще, разъясните мне неучу, каким образом нам удастся вытащить огромный шелф из каменных тисков?

— Думаю, нам не придётся этого делать. И еще, хочешь знать моё мнение, если нам удастся добраться до обломков батисферы, найдём разве что обуглившиеся останки, — быстро произнёс Кимпл и, немного помолчав, добавил: — Больше у меня нет для тебя ответов. Но скажу одно — пока находимся в подчинение ренегата Крошина, мы обязаны выполнять его приказы. И действовать чётко, согласно подводному уставу. Ошибки обсудим потом, когда закончится рейд.

— Получается, ты просто слепо доверяешь адмиралтейской мурене? — удивился Хоаким.

— Пока да. Но знаешь, у меня существует великое желание избавиться от поводыря и прозреть.

— Ну ну, посмотрим. Только вот опасаюсь я, а что если ты обретёшь свои зенки слишком поздно, когда твоя самонадеянность заведёт нас в такие дебри, что обратно пути уже не будет...

— Боишься смерти? — прищурился Кимпл.

— Боюсь не достигнуть намеченной цели!.. — рявкнул Хоаким и сплюнул себе под ноги.

Путь тянулся между огромными сталактитами, огибал опасные грани сталагмитов и упирался в висячие мостики, помогающие перебраться через ледяные воды рек Подземья. А мощные поручни, скованные между собой ржавой металлической цепью, наводили на мысль, что ихтианы достаточно трудолюбивы. Иначе никак нельзя было объяснить четкие границы тропки, указатели со странными символами, а также бесчисленное множество гигантских горшков, в которых росли новые элюмины. Рассадники ставили в тех местах, где начинался полумрак. Отжившим свой срок кораллам для перерождения необходимо было, по меньшей мере, три четыре десятка часов, чтобы на каменных стенах появлялись первые ростки святящихся граней.

Анук не замолкал ни на минуту, демонстрируя гостям особенности своего мира. Правда, его рассказ вскоре потерял содержательность и стал довольно утомительным, чтобы слушать его дальше, но достаточно быстрым, чтобы исхитриться прервать ихтиана хотя бы на минуту. Или перевести разговор в иное русло. Хотя назвать эту трескотню беседой было бы неправильным. Кимпл слышал исключительно голос Анука, и лишь иногда его перебивал осторожный вопрос Крошина. Судя по всему, ренегат мирился с непривычной для него ролью вечного слушателя, но даже у самого уравновешенного человека, в отличие от ихтианов, наступает предел. И тогда...

Крик ренегата оказался таким пронзительным, что Анук быстро ретировался и, совершив три огромных прыжка, очутился рядом с Кимплом.

— Что это с ним? — как ни в чем не бывало поинтересовался ихтиан.

— А как ты думаешь? — без особого энтузиазма, ответил Кимпл.

— Даже предположить не могу. Вы люди такие странные. То просите рассказать о Подземье, то орете, словно пучеглазые руллы.

— Кто? — не понял бригадир.

— Ну, руллы! Помнишь, я тебе рассказывал? Часов двести назад, при нашей последней встрече.

Об исключительной памяти ихтианов у глубинщиков ходили настоящие легенды. Спроси у нечеловека, что было с ним тысячу часов назад, — и он расскажет тебе всё до мельчайших подробностей, даже не запнувшись. Поинтересуйся у ихтианов, как жили их предки, и они припомнят тебе сотни лет бытия предков.

— Прости Анук, но я...

— Я знаю, что у вас, людей, память короче, чем у рыб. Да и неважно, — похоже, ихтиан сегодня был в ударе и не собирался останавливаться на достигнутом. Выставив вперед свою перепончатую лапу, он указал куда то вдаль и весело выкрикнул: — Тогда посмотри и убедись — наши руллы самые пучеглазые руллы в мире!

* * *

Небольшой навес, примитивная деревянная утварь и маленькая горка костей. Таким, как выяснилось, был дом пресловутых руллов. Совершенно не обращая внимания на присутствие чужеземцев, двое абсолютно бесцветных, будто вываленных в крахмале, представителей низшего звена ихтианов занимались нехитрым делом — с жадность пожирали крохотных ракообразных. Выглядели они один в один как Анук, а вот вели себя достаточно примитивно. Издавая какие то странные, похожие на уханье совы звуки, они больше напоминали приматов, чем действительно разумных существ.

— Насколько они опасны? — после короткого наблюдения, внеся очередную пометку, уточнил Крошин.

— Не опаснее острохвостого гарагула, — отмахнулся Анук.

— Бригадир, поговорите с нашим проводником. Пусть либо молчит, либо научится в нашем обществе выражаться более яснее, — нарочито обратился Крошин к Кимплу, а не к ихтиану.

— Попрошу его при первой же возможности, — откликнулся Кимпл. Ему совсем не хотелось принимать высокомерную игру Крошина. Но в противном случае, он чувствовал, как в любую минуту может разгореться ссора. А нагнетать обстановку в Подземье было подобно смерти.