Сердце повелителя ведьм

Пролог. Приказ, который невозможно нарушить

Тонкая женская рука с острыми костяшками поднялась вновь постучать в дверь, но послышались шаги, и выглянула прелестная девушка: латунный оттенок волос красиво сочетался с болотно-зелёным цветом меланхоличных глаз, а мягкий овал лица, расслабленный рот с влажными губами, округлый подбородок создавали впечатление беззащитности, как и простое светло-зелёное домашнее платье с неглубоким декольте.

Всё выгодно отличало её от хмурой, угловатой Виктории в длинной чёрной юбке и стянутой корсетом белой блузке, — обычной одежде учительниц, — и она едва заметно нахмурилась, маленький ненакрашенный рот неприязненно дёрнулся — неизжитая ещё женственность отозвалась лёгким раздражением, зазвеневшим в голосе:

— Вы мисс Кэрри Боу?

— Да, — Кэрри теребила дверную ручку, поглядывая на огромный смолянисто-чёрный, блестящий пучок волос незваной гостьи. — Что вам угодно?

— Я Виктория Шварц. Меня прислал Каннингэм. Можно войти?

Коротко кивнув, Кэрри отступила, нервно заправляя за ухо выбившуюся прядь. Виктория оглядела бордовую гостиную: возле софы с шёлковой обивкой стоял отряд разноцветных чашек и кипа альбионских газет (первая полоса верхней Альбион Ньюс вопрошала: "Гражданская война — миф или реальность?"), камин, шкаф, пятнадцать полок, все три стула, углы комнаты были завалены потрёпанными книгами, и тонкие брови Виктории скользнули вверх: это были любовные романы.

— Любите читать? — насмешливо спросила она.

— Присаживайтесь, — закрыла дверь Кэрри. — Я вас слушаю.

— Каннингэм приказал вернуться в Альбион.

— Но почему? Что случилось?

От волнения глаза Кэрри казались больше и зеленее, Виктория отвела взгляд:

— Объяснят на месте. Самолёт через два часа.

— Нет. Нет. И ещё раз нет! Взрывы, охота на ведьм, охота на инквизиторов, взбесившиеся оборотни. Я читала, что у вас творится, — Кэрри махнула рукой на газеты. — Нет, я туда не хочу.

— Прочтите это.

Щёлкнул замок кейса, Виктория неохотно достала письмо с крупным чёрным изображением герба ордена Феба — солнце с девизом "Felix, qui quod amat, defendere fortiter audet*" по опутавшей ростовый щит ленте — на титульной части и маленьком оттиском в сургуче с обратной стороны.

— Нет, — поспешно сложив руки на груди, Кэрри отступила. — Не хочу возвращаться: ещё инквизиторы в чём-нибудь заподозрят, на заметку поставят. Нет.

— Ваш кузен послал официальный запрос...

— Виктор хочет моего возвращения? — щёки Кэрри зарумянились, глаза заблестели.

— Каннингэм попросил Вайса вас вызвать.

Искорка надежды в глазах Кэрри угасла, губы презрительно дрогнули:

— И инквизиторы согласились?

— Вайс из древнего рода, рыцарь, — Виктория возвела очи горе, — приняв во внимание состояние его здоровья, комитет счёл допустимым, чтобы его единственная родственница женского пола вернулась в Альбион вести хозяйство. Ваше право на жительство в Лондиниуме восстановлено.

— О, — горько усмехнулась Кэрри. — Как мило. Но я не вернусь. Не буду ходить с биркой на шее, как домашнее животное. Никогда больше, — она указала на дверь. — Уходите.

Опустив взгляд тёмно-синих, холодных глаз, Виктория снова протянула конверт:

— После того, как прочтёте.

— Обещаете?

Виктория кивнула. Выхватив конверт, Кэрри взломала сургучную печать, раскрыла сложенное втрое письмо. Посередине была красиво выведенная надпись:

"Возвращайся".

Чёрный оттиск герба на секунду засветился голубым неоновым светом, зрачки Кэрри расширились, лицо утратило осмысленное выражение.

Через пятнадцать минут она шла к такси с небольшим саквояжем в руках.

______

* Счастлив, кто смело берет под свою защиту то, что любит (лат.)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Горный остров, белая страна

Глава 1. Дом, "милый" дом

Смерть снова была рядом... Огонь. Осколки. Брызги расплавленного металла...

Кап!

Я вздрогнула, моргнула. Где я? Полумрак. Кухня. Тёмное дерево мебели. Чёрно-белая мозаика пола. Холод мурашками пополз по спине от осознания: я снова в этом проклятом доме. Клялась, ноги моей здесь не будет, но...

Кап! — из большого латунного крана медленно вытекала вода.

Каннингэм! Что-то случилось... В голове путалось, руки дрожали, накатывала тошнота... Каннингэм... Виктор... взрыв... Я сдавила виски: "Боже, не много ли взрывов я повидала здесь для своих девятнадцати?! Почему снова здесь? Что?.."

Кап! — я вздрогнула. Вспомнила: мисс Шварц передала письмо Каннингэма, и я, естественно, сразу поехала. Пропускные документы, билеты в третий класс — всё готово, на таможне удивительно быстро пропускают, и мы выходим в стеклянно-стальной, ярко освещённый зал, в толпу встречающихся, обнимающихся людей. Уютно пахнет кофе. И мне одиноко, холодно от того, что Виктора нет.

В зале для вылетавших инквизитор — странно, что именно здесь — говорит толпе журналистов, невыразительное лицо смотрит со всех видео-панелей тускло-серыми глазами, динамики несут по аэропорту воодушевлённый голос:

— ...только открытость и взаимное сотрудничество остановит надвигающиеся тёмные времена. Все мы видим, как изменился мир: жестокость рвётся в наши дома, разрушает жизни, крадёт сердца детей. Даже в Лондиниуме — столице! — осталось не так много мест, где можно чувствовать себя в безопасности...

Стараюсь не слушать, только он со всех сторон.

— И дальше будет хуже! Но у нас есть выход, есть способ решения этой проблемы, — инквизитор поднимает руки, словно хочет обнять толпу. — Объединение! Только вместе мы изменим мир к лучшему, лишь совместными усилиями — каждого в отдельности и всех вместе — избежим самоуничтожения. Для инквизиции настало время действовать иначе, стать более открытой. Мы должны сблизиться с народом, быть понятнее, гуманнее. Люди должны чувствовать: мы существуем для их защиты. И да поможет нам Бог...

БАХ!

Меня передёрнуло: этот ужасный звук, и взрывная волна из тысяч осколков, шрапнели, штукатурки, перегородок, крови. Я схватилась за голову: воспоминания разрывали душу. Темнота... Стоны... Голубые вспышки электричества на оборванных проводах, удушающий запах гари и штукатурки.

Ад.

Я сажусь — в пыли и грязи, хрустит стекло, но я — на мне только мелкие царапины. Дышать невозможно — пыль, эта едкая пыль. Где-то рядом кричит ребёнок. Виктория приподнимается: серая от штукатурки, испуганная, невредимая, и поблекшие, точно седые волосы окутывают плечи, стелятся по полу, пока она снова и снова пытается встать.

А я смотрю и не могу пошевелиться. Обломок стальной балки разрывает рукав посеревшей блузки, Виктория хватается за него, поднимается:

— Надо уходить. Немедленно, — читаю я по губам.

Меня трясёт. Хрустит стекло, и ребёнок страшно молчит. В сумраке мелькает рыжее пламя — вход в преисподнюю? Рука обрубком лежит рядом. Виктория пытается меня поднять, а я не могу — хочу, но не могу.

Кап!

Завал громко раздвигается жгучей благословенной магией, инквизиторы и полисрыцари шагают в этот ад. Грозные, как демоны, в руках — определители ведьм: бледно жёлтые стеклянные прямоугольники в серебряных рамах, по углам — пурпурные кабошоны фонтисов* под крестами. Виктория ещё тянет меня за собой, судорожно, упорно, а я в ужасе смотрю на надвигающегося инквизитора в фильтр-маске, под грубыми башмаками которого трещат и крошатся ошмётки.

Едва сканеры навели, стекло стало алым, раздаётся ненавистный визг.

— Ведьмы. Обе, — звучит приговором.

Нас с Викторией впечатывает в грязный колючий пол, вдохнув пыли, я кашляю до хрипа.

На запястьях смыкаются обжигающие церковным волшебством наручники. Тьма накрывает голову чёрным мешком, и меня больно подхватывают, несут, швыряют в колючий ад капкана благословенной магии. Ничего не понимаю, кроме того, что мы едем, кусаю губу, борясь с накатывавшей тошнотой в бесконечности пути. Долго-долго-долго. Из машины меня волокут, я стукаюсь коленом, задыхаюсь, я молюсь о пощаде, и мешок срывают — свет.

Бесцеремонно меня сажают на стул в маленькой серой комнате, в круге из барьерных фонтисов, под лампочкой без плафона. Двое полисрыцарей уходят, страшно лязгает дверь, оставляя меня один на один с инквизитором. Он по другую сторону прямоугольного стола на тонких ножках — непроницаемое узкое лицо с припухшими веками. Над дверью за ним — благословенный крест; меня убивает его охранительный жар.

Бесконечно, до одурения — одни и те же вопросы. Снова и снова. Инквизиция не верит в случайности. Инквизиция не верит ведьмам. Во взгляде инквизитора ни капли эмоций, он как машина, он может спрашивать бесконечно долго.

Кап!

Повезло — всего несколько часов, и ко мне является ангел — адвокат Ордена Феба: русоволосая женщина в тёмно-сером деловом платье. Маленькая и строгая, очки в роговой оправе, чёрный кейс. На шее — миниатюрный тусклый фонтис. Волшебница. Мы идём по коридорам; полисрыцари, инквизиторы — все работают, нормальные вроде бы люди, пока не попадаешь им в лапы.

Вслед за мной она садится на заднее сидение неприметного автомобиля с тёмными окнами.

— Каннингэм просил сопроводить вас до дома. Он будет позже, — она вздыхает. — Из-за теракта у Ордена много проблем, думаю, вы понимаете. Начались репрессии, Каннингэм делает всё возможное, чтобы защитить наших.

Кап!

Едем долго. Меня знобит. Передвинув очки на макушку, адвокат изучает бумаги. В мыслях пусто. Она помогает выйти из машины. Ведёт сюда, на эту кухню, магией избавляет от грязи на одежде, — платье снова красивого зелёного цвета, — коже, волосах, и мне от этого легче дышать. Сажает... Даёт выпить воды.

— Ждите Каннингэма.

И... Не замечаю, как и когда она уходит.

Кап!

Нет. Я сжала виски. Не хочу это помнить. Буду думать о другом — как советовал доктор. О другом! "Дышать медленно, сосчитать до десяти, наложить успокаивающее заклинание и думать о другом". Я коснулась ладонями лба, и магия потекла, стирая страх. Так лучше. Легче. Теперь — думать о другом.

Кап!

Заражённая ненавистью страна, проклятое жилище, пропитанное гордыней его прежней хозяйки. Ненавижу её, ненавижу! Время тянется невыносимо медленно, почти останавливая стрелки напольных часов. Ненавижу эти часы, их тёмное дерево, рельефные фигурки гарпий в переплетениях зарослей — безвкусная мерзость. Ненавижу ту, что поставила их сюда, воспоминания о ней. Но помню её лицо. Помню странно неприятный, мелодичный голос, его интонации в гневе — у меня всегда пробегали по спине мурашки.

Кап!

Ненавижу проклятый латунный кран!

— Хватит! — в два шага преодолев расстояние до раковины, я с трудом затянула вентиль.

Замерла.

Все те люди в аэропорту... кровь. Как они кричали... рука...

От скрутившего живот ужаса накатила тошнота, и в глазах потемнело: разорванные люди, люди!..

— Нет! — треснула кулаком о раковину. — Не буду вспоминать!

Руку ломило до слёз. В мысли рвались крики, крики, кровь... Пошатываясь, я вернулась, рухнула на стул. Пальцы ощутимо, видимо дрожали, и тиканье часов, скрежет маятника казались омерзительно громкими. Я задыхалась здесь, я... Сзади скрипнула лестница.

______

* Выдаваемые церковью приспособления для волшебства. Представляют собой разноцветные камни с серебряными или золотыми крестами. Необходимы для осуществления волшебства всем волшебникам, но не колдунам и ведьмам. Чем насыщеннее цвет фонтиса, тем волшебник сильнее.

Глава 2. Ожившая сказка

— ...вы прекрасно поладите, — мягкий, но настойчивый голос Каннингэма.

— Издеваетесь? — холодный, с хрипотцой голос — надеялась никогда больше не услышать его: голос человека, виновного в смерти моих друзей.

— Верю в лучшее, — дверь отворилась, курчавый и дерзко рыжий в свои семьдесят Каннингэм улыбнулся. — А вот и Кэрри.

Он не изменился с нашей последней встречи, кажется, на нём такой же тёмно-зелёный редингот и галстук с золотыми солнцами. Щёлкнул выключатель, и кухню залил яркий электрический свет, но уюта это не добавило.

Прихрамывая, с довольно кислым выражением лица зашёл Хэлиш: средних лет, но волосы до широких плеч седые, правый глаз тёмно-зелёный, левый — без радужки, желтоватый, с маленькой точкой зрачка. Одежда — привычный со школы при Академии тёмно-серый матовый костюм: безупречно сидевший однобортный сюртук с острыми лацканами, жилетка, зауженные брюки. На пышно задрапированном шёлковом галстуке, охватившем воротник "бабочку" белоснежной рубашки, щегольски поблёскивал тусклый серый фонтис в броши-булавке.

Меня передёрнуло от ненависти. Я поднялась навстречу круглолицему Каннингэму.

— Кэрри, дорогая, безумно рад видеть тебя целой и невредимой, — он приветственно сжал кончики моих пальцев мозолистой от тренировок с мечом рукой. — Как ты?

— Спасибо, более или менее.

— Добрый день, — сдержанно кивнул Хэлиш.

Я нахмурилась — и не удержалась:

— Какой же он добрый, если встречаешь тебя?

А Хэлиш, как обычно, будто не заметил грубости:

— Давайте закончим поскорее, — косясь на часы, прошелестел он.

— Ох уж эта торопливая молодость, — Каннингэм покачал головой. — А как же порадоваться встрече, традиционно обменяться любезностями, обсудить погоду?

Мы на него недоуменно посмотрели. Каннингэм развёл руками, всем видом демонстрируя, что сделал всё возможное для поддержания беседы, и приказал:

— Кэрри, примени к Алоису магию.

— Желательно молнию, — Хэлиш не сводил взгляда с запылившихся часов.

Шарахнуть чем-нибудь этого высокомерного урода хотелось давно, но дурное предчувствие останавливало: с чего вдруг такая радость?

— Зачем? — на всякий случай отступила я.

Но под взглядом светло-карих, почти жёлтых глаз Каннингэма сомнения таяли, как лёд под горячими лучами солнца.

— Так надо, — изрёк глава рыцарей Феба. — Кэрри, это моя личная просьба.

Жёлтые, тёплые глаза.

Да, так надо.

Руки поднялись на уровень груди, между сложенными в треугольник пальцами собирался искристый разряд, и прошлые обиды оживали в памяти.

Ослепительно вспыхнув, молния скакнула к Хэлишу — и так и застыла искрящим зарядом тока между нашими левыми руками: Хэлиш держал её кончиками пальцев — меня скрутило от боли в костях. Я захлебнулась воздухом, будто водой, и упала на колени. Молния ослепительно сверкала, трещала.

— Спокойно, Кэрри, всё в порядке, — Каннингэм стискивал спинку стула.

Боль медленно отпускала, с трудом я выдохнула вопрос:

— Что... это?

— Полагаю, вы должны догадываться, — Хэлиш шевельнул пальцами, молния исчезла, оставив лёгкое покалывание в ладони, гудение в голове, ужас и запах озона. — Я поймал вашу магию.

Что-то такое рассказывала бабушка... или прабабушка?

— Повелитель ведьм?.. Это же сказка, страшилка для непослушных ведьмочек, — выдохнула я, но других предположений не было. Разве только, происходящее — кошмар. Хэлиш очень походил на ночной кошмар.

— Да, — кивнул он. — Я повелитель ведьм.

Отпустив стул, Каннингэм с любопытством меня разглядывал.

— Невозможно... — я мотнула головой, ещё задыхаясь, потянула тугой, неровный от кружева лиф платья. — Такое скрыть от инквизиции невозможно.

— Я пользуюсь фонтисом, — длинные пальцы Хэлиша взметнулись к приколотому на галстук-косынку магическому амулету церковников. — И, в отличие от вас, могу въехать в страну без того, чтобы попасть на передовицы газет.

Этот бред, к несчастью, был осязаем: дрожавшая и потерянная, я стояла на коленях, мёрзших на холодном полу, и Каннингэм не хотел мне помочь. Опять меня собирались использовать в каких-то непонятных делах, снова человек, которому доверяла, и снова — с помощью Хэлиша. Ненавижу!

— Зачем вы это сделали? — поднявшись, я поочерёдно смотрела на них.

— Кэрри, — Каннингэм сцепил руки на животе. — Я всегда относился к тебе хорошо, позволил уехать и жить свободно.

— Знаю! — слёзы защипали глаза. — Но... но почему так и именно сейчас?

В груди было тесно от обиды, на Хэлиша я смотреть не могла — даже боялась — только на Каннингэма, продолжившего:

— Сейчас нельзя оставлять тебя без присмотра. Мне очень жаль, но выбора нет.

— И вы хотите, что бы за мной присматривал он? — ноги подгибались, я опёрлась на холодный край стола. Боже, как мне хотелось исчезнуть отсюда, спрятаться. — За что?

Каннингэм вздохнул:

— Если Доминатрикс получит контроль над твоим телом, Алоис остановит её, не причиняя вреда.

— Пустили козла в огород, — назвать истинную причину недоверия мешало наложенное Хэлишем заклятие неразглашения; я потёрла саднящую ладонь и в миллионный раз пожелала ему мучительной смерти. Села, расправила изумрудно блеснувший в свете подол и постаралась успокоиться: — Что дальше?

— Завтра приедут рыцари. Самые надёжные, — всплеснув руками, Каннингэм радушно предложил: — А не выпить ли нам по чашечке чая? С шоколадным печеньем, например, а то со всей этой суматохой я остался без завтрака.

Он издевался?

Глава 3. Чаепитие в военно-полевых условиях

Со спины Каннингэм казался молодым: прямая спина, широкие плечи, кудри без единого седого волоса. И сила, которую чувствуешь на расстоянии — словно солнце почтило визитом.

Включив чайник, Каннингэм в гробовом молчании достал из шкафа две упаковки шоколадного печения лучшей кондитерской магического Лондиниума "Золотая сладость", чашки, заварочный чайник.

Глава солнечных рыцарей хлопотал вокруг стола, как заправская хозяйка. Чайник бурлил. Незаметно покосилась на Хэлиша: уголок тонкогубого рта нервно дёргался.

— Кэрри, — поджав губы, Каннингэм выдержал многозначительную паузу. — Не хочу, чтобы возникло ложное мнение, будто я не доверяю своим людям, но было бы очень любезно с твоей стороны не посвящать их в тайну ваших с Алоисом необычных отношений.

— У меня есть выбор?

— Выбор есть всегда.

Только мне он его почему-то не дал.

— Какой чай: чёрный, зелёный, белый или цветочный? — улыбнулся Каннингэм.

— Цветочный, — я искала выход из ситуации и не находила: у меня разрешение на проживание только в пределах Лондиниума, и захочешь не сбежишь, а я ещё думала, что хуже быть не может.

— Прелестно, — Каннингэм засыпал шуршащее лепестками каркаде в заварочный чайник. — Алоис, присаживайся, угощайся.

— Вы мне ещё имбирных медвежат предложите, — Хэлиш сел напротив меня, но смотрел в сторону.

Неужели для разнообразия устыдился?

Залив кипяток, Каннингэм принёс из шкафа упаковку с имбирными медвежатами:

— Не знал, что ты их любишь.

Хэлиш натянуто улыбнулся:

— Я пошутил.

— Алоис, я не понимаю, когда ты шутишь, — Каннингэм скользнул пальцами по спинке стула. — Так вот, о гостях. Кэрри, тебе предстоит позаботиться об их комфорте.

— Не буду.

— Ты приглашена хозяйкой дома. Надо соответствовать указанному в запросе.

— Можно подумать, инквизиторы придут проверить, как я исполняю свои обязанности.

Губы Каннингэма дрогнули в полуулыбке:

— Такая умная и сообразительная девушка должна справиться. Не подводи меня и Виктора.

Сердце забилось чаще, Виктор — удар ниже пояса. Пришлось сдаться:

— Сколько рыцарей будет?

Беззвучная усмешка Хэлиша отбила желание о Викторе спросить: в другой раз, без этого ехидного свидетеля.

— Двое.

Я пожала плечами:

— Если они непривередливые, справлюсь.

— Замечательно, — Каннингэм налил мне полную чашку тёмно-красного горячего чая, сел рядом. — Они прибудут к ужину. Так же я и Алоис. И кардинал Тоунсенд...

В груди стало холодно:

— Кардинал Тоунсенд? — мой голос так страшно дрожал, всё внутри тряслось.

Каннингэм медленно кивнул:

— Да.

— Этот ублюдок... — дыхание перехватило, пришлось досчитать до пяти, чтобы продолжить, а голос срывался: — Он требовал, чтобы все ведьмы и колдуны покинули земли Альбиона.

— Людям свойственно заблуждаться.

— Я... мне... я не собираюсь заботиться о его комфорте! — я подскочила, и опрокинутая чашка покатилась, горячий чай растекался по столешнице. — И изображать радушную хозяйку перед этим уродом тоже не буду!

Хэлиш тёр подбородок, зрачок ненормального левого глаза расширился и пульсировал. Меня передёрнуло, отвернувшись, я продолжила говорить тише и ровнее:

— Не смогу находится с ним в одной комнате и не сделать... чего-нибудь страшного. Это невозможно.

— Кэрри, он изменил свои взгляды, — коротким жестом Каннингэм развеял чай.

— Плевать! Это из-за его проповедей Адам Смит пришёл с бомбой в детский садик. С бомбой. Против детей, — голос дрожал сильнее, я навалилась на стол, сказала — выдавила сквозь спазмы — в веснушчатое лицо Каннингэма: — Вы забыли, что в том взрыве погибли мои родители, брат, и чуть не погибла я?

Каннингэм не отвёл уверенного взгляда:

— У Тоунсенда дочь — ведьма. Узнав о её сущности, он несколько часов провёл, раскачиваясь, как сумасшедший, и бормоча, что бог жестоко покарал его за тщеславие и грехопадение. Но в итоге решил: это не кара, а указание правильного пути, и дочь — знак, что ведьмы и колдуны не зло.

Я расхохоталась: было так странно, легко и горько. Каннингэм откинулся на высокую спинку стула. Хэлиш покачал головой:

— Столько шума из-за отрастившей огромную седую бороду новости. Об этом даже в газетах писали. Где Вы были всё это время?

Я быстро утёрла проступившие слёзы:

— Не твоё дело.

— Кэрри, — строго посмотрел Каннингэм, — будь любезнее, ты же леди.

Щёки обдало жаром. Даже во времена ученичества я с Хэлишем не расшаркивалась и теперь не собиралась! Но покалывание в ладони напомнило, что он может силой добиться любезности...

— Здесь нет леди, Каннингэм, не делайте вид, что не понимаете этого, — Хэлиш смотрел на часы, светлый профиль чётко выделялся на фоне тёмного дерева, и мой взгляд невольно скользнул по сети тончайших, белёсых шрамов по виску — словно сосуды когда-то взорвались и оставили эти росчерки, уходившие под густые пепельные волосы.

— Алоис, — Каннингэм отчитывал его тем же тоном, что и меня. — Подобные замечания непедагогичны.

Хэлиш неторопливо повернулся к нему:

— Можете перенести нравоучения на завтра? — левый зрачок расширился до размера радужки, уголок губы под ним нервно дёргался.

Что-то происходило. Хэлиш почти невежлив, что для него странно, если не сказать дико. И... измотан. Да, он не постарел, как показалось вначале, а измотан, на нервах.

— Да, конечно, — прервал череду моих размышлений Каннингэм и размашисто потянулся к десерту. Хрустнуло надкушенное печенье. Каннингэм виновато улыбнулся, отряхивая крошки с редингота: — Прошу прощения за ужасные манеры, но шоколадные печенья заставляют меня забывать обо всём.

— Я могу идти? — Хэлиш уныло поправил в галстуке фонтис.

— Побудь с нами ещё немного, — с мягкой улыбкой — только глаза не улыбались — попросил Каннингэм. — Вы с Кэрри давно не виделись, есть о чём поговорить: ну, знаете, эта милая болтовня между бывшими учениками и преподавателями, это же так естественно.

— Да, разумеется, — обречённо согласился Хэлиш.

В отличие от него я не подчинённая Каннингэма и не собиралась играть в непонятные игры по неизвестным мне правилам:

— Послушайте, мой дорогой лорд Каннингэм...

Он смотрел с вежливым вниманием, я немного смутилась:

— Я его не переношу, и вы это знаете. Прекратите издеваться, я прилетела сюда не ради этой... этих... этих глупых, непонятных, надуманных разговоров, не ради игр в счастливую встречу ученицы с преподавателем, я прилетела за...

А зачем я прилетела?

— Юная леди, — улыбнулся Каннингэм. — Дожив до моих лет, ты поймёшь, какое это наслаждение — после тяжёлой ночи спокойно пить чай и вести нелепые разговоры.

Хмыкнув, я отвернулась, сложила руки на груди. Внутри всё клокотало от гнева.

— Хорошо, — Каннингэм отодвинул чашку. — Поговорим о твоих обязанностях хозяйки дома.

— Организовать ужин, я поняла.

— Да, что-нибудь уютно-домашнее, но по первому разряду, с учётом высокого положения гостя.

Я мысленно досчитала до десяти:

— Вы хотите его смерти?

Каннингэм выдержал двусмысленную паузу.

— Нет, — и улыбнулся слишком уж любезно.

Детские и юношеские впечатления о нём были куда приятнее.

— Я не получила зачёта по ведению домашнего хозяйства и этикету.

— Знаю, дорогая. Алоис поможет. По этикету у него был высший балл.

Я возвела очи горе.

— Он знает чудесные рестораны, там можно заказать самые изысканные блюда...

— Ещё что-нибудь?

От испытующего взгляда хотелось спрятаться, я дёргала тонкое кружево манжета.

— В нюансы дела посвящу после ужина, — Каннингэм сделал несколько глотков и отставил чашку.

Он ждал ответа.

— Ничего не понимаю, — призналась я, выпуская кружево; пригладила платье на коленях.

— Понимания я не требую, я прошу исполнить просьбу, только и всего. Ты согласна?

А что мне оставалось?

— Да... — я смотрела на косое плетение сочно-зелёной ткани. — Но зачем устраивать ужин здесь? Вы можете встретиться с кардиналом в Академии, у себя дома, у него в резиденции, где угодно, — голос на миг сорвался, я перевела дыхание. — Зачем моё присутствие? Вы же понимаете, я могу наговорить кардиналу гадостей. Зачем такие сложности?

Каннингэм улыбнулся, как неразумному ребёнку:

— Часто обходной путь приводит к цели раньше и безопаснее прямого.

— У вас плохо с геометрией, — я сцепила нервно дрогнувшие пальцы, а Каннингэм самодовольно признался:

— По геометрии у меня был высший балл.

— Так же как по казуистике, — Хэлиш снова поправил фонтис.

— Да, и по казуистике, — ничуть не смутился Каннингэм.

Надо поскорее заканчивать неприятный разговор:

— Итак, завтра я должна приготовить ужин, правильно?

— Совершенно верно, — кивнул Каннингэм.

— На пятерых.

— На шестерых. Встреча в полвосьмого. Ужин в восемь.

— Понятно. Как... — я прикусила губу. — Честно говоря, не организовывала ничего подобного, а школьный курс помню плохо.

— Алоис поможет, — Каннингэм не дал мне возразить. — Не отказывайся от помощи. К тому же Алоис всё равно будет здесь жить.

— Что? — всё внутри перевернулось, я надеялась, что ослышалась. — Он будет жить здесь?

Хуже не придумаешь! Я же... он...

— Да, будет жить здесь, — Каннингэм взял печенье. — Присматривать за тобой.

— В чём, на мой взгляд, нет абсолютно никакой необходимости, — Хэлиш снова смотрел на часы.

— Я считаю твоё присутствие обязательным, — в голосе Каннингэма зазвучал металл.

— Он будет здесь ночевать? — я не смогла скрыть страх.

— Да.

— Э-э, но... мы будем одни, а я... беззащитна.

Хэлиш смерил меня уничижительным взглядом:

— В этом мире не так много вещей, ради которых я согласился бы лишний раз к вам приблизиться, и ни одной из них у вас нет.

Волна злого жара прокатилась по телу, слов не было.

— Алоис, — Каннингэм помедлил. — Где твоя вежливость?

— Продал, — бесстрастно пояснил Хэлиш.

— Рад, что у тебя проснулось чувство юмора, но сейчас не до шуток. Будь серьёзнее, из вас двоих взрослый ты, — Каннингэм поднялся. — Надеюсь, вы поладите. Кэрри, уверен, гости будут от тебя в восторге. Всего хорошего.

Небрежно кивнув, он степенно покинул кухню. Некоторое время слышались шаги, потом тихий лязг открывшейся и закрывшейся двери.

Я осталась один на один с самым ненавистным человеком.

Полностью в его власти.

Глава 4. Разговор с чудовищем

Тишина. Что делать? Что говорить? Зачем?

Из внутреннего кармана вынув белоснежный блокнотный лист и ручку, Хэлиш что-то ровно написал и протянул мне:

"К. наложил заклинание подслушивания. Если минут десять мирно побеседуем о пустяках, он успокоится".

Я посмотрела на Хэлиша: правда измотан. Болен? Что опять задумал? Вздохнув, он черкнул пару строк. Теперь я сама взяла листок.

"Неужели думали, К. уйдёт, не убедившись, что мы не собираемся вредить друг другу?"

Отобрав ручку, я быстро написала: "Сейчас мне это сделать несколько затруднительно".

— Вы, кажется, уезжали заграницу? — резко прозвучал в тишине его хрипловатый голос.

От неожиданности сердце заколотилось быстрее.

— Да, жила на Майорке.

— И как там?

— Красиво, тепло... — прожила уйму времени, а сказать нечего. — Там люди хорошие, много фруктов, цветов...

Теребя фонтис, Хэлиш задумчиво смотрел в сторону:

— И просто рай на земле.

— Это ты к чему?

— Прочитал где-то, к слову пришлось, — Хэлиш подпёр щёку рукой. Непривычно было видеть его в фривольной позе: обычно он держался словно на официальном приёме во дворце. — Наверное, возвращаться не хотелось?

— Так сложились обстоятельства, — я ожидала подвоха. — А как у тебя дела?

Он вяло пожал плечами — удивительно по-домашнему:

— Как обычно.

Хэлиш всегда был мне неприятен вообще всем, даже правильные черты его лица казались неприятными. Я не хотела с ним говорить. Хэлиш выводил на бумажке завитки и ничуть не интересовался моей жизнью. Жизнью, которую испортил он!

— Чем собираетесь угощать гостей?

— Не знаю, — ненависть снова закипала во мне.

— Ну вот, а Каннингэм так на вас надеется, — с притворным разочарованием укорил Хэлиш. И продолжил мирно: — Советую позаботиться об ужине заранее. Сегодня.

— Поможешь? — свалить бы на него все хлопоты.

— Я? — Хэлиш смотрел на меня с сомнением.

— Каннингэм уверял, что я могу рассчитывать на тебя как на отменного специалиста по ресторанам.

— Я похож на завсегдатая ресторанов?

— Ну, да, с такой внешностью... — я осеклась, вспомнив, каким желанным гостем он был у прекрасной, божественной Шарлотты... и сидел на её заветном пуфике для возлюбленных.

— Можете продолжать, — любезно предложил Хэлиш.

Наверное, заготовил колкий ответ на оскорбления. Я вежливо отказалась:

— Полагаю, не стоит.

— Неужели иссяк запас фантазии?

Он насмехался, остаться в долгу я не могла:

— Как ни называй, уродом был, уродом и останешься. Не вижу смысла напрягать язык... и фантазию.

Холодно усмехнувшись, Хэлиш почесал покрытый шрамами висок:

— Вы правы. И вы не изменились.

— Я изменилась. Не изменилось отношение к тебе, никогда не забуду... — озвучить причину лютой ненависти заклятие неразглашения не позволило. О, если бы Хэлиш не предупредил о подслушивании, я бы договорила, и Каннингэм узнал правду!

Хэлиш это предусмотрел.

Я сцепила руки в замок и, кашлянув, спросила:

— Посоветуешь что-нибудь по поводу ужина?

— Это просьба?

— Да.

— Почему невежливо выражена?

— Да пошёл ты...

— Вы будете жить в своей прежней комнате? — Хэлиш резко встал, и, приложив левую руку к фонтису, взмахом правой испепелил блокнотный листок.

В глазах ещё плясали отсветы огня, я на миг зажмурилась:

— Да.

— Поселюсь подальше, дабы вы не волновались за безопасность своих сомнительных прелестей.

Так резок Хэлиш никогда не был. И я... растерялась: он же всегда безответно сносил все мои грубости. Хэлиш ушёл. Я ещё не могла поверить, что он это сказал, когда он внёс розовую корзину: внутри, уткнувшись мордой в газету, спал белый давно нестриженный пудель.

Корзину Хэлиш поставил на стол передо мной. Заголовок утреннего Лондиниум Ньюс сообщал: "Последние слова инквизитора Ламма: "Мы должны сблизиться с народом, мы существуем для его защиты"", более мелким шрифтом шло: "Против обыкновения Ламм воспользовался общественным авиатранспортом и оказался так близко к народу, что не смог защитить даже себя. Радикальная организация "Шмель" успешно продолжает объявленную в начале текущего года охоту на инквизиторов".

Я нахмурилась — газетчики утрировали, последние слова Ламма были иными — вопросительно посмотрела на возвышавшегося надо мной Хэлиша, казавшегося огромным даже теперь, когда я выросла:

— Чей это пёс?

— Ваш.

— У меня нет собаки.

— Поздравляю: теперь есть, — Хэлиш холодно улыбнулся. — Называйте его Виктором, ведь это имя вам так дорого.

Щёки запылали:

— Где Виктор?

— Он немного не в себе, — Хэлиш неопределённо взмахнул рукой. — Берегите пса как зеницу ока, он жизненно необходим Виктору.

— Почему?

— Все ответы — завтра после ужина, — Хэлиш вдруг наклонился — от него чувственно пахло дорогой туалетной водой с нотой корицы, седая прядь ласково коснулась моей щеки — и, щекоча ухо дыханием, интимно прошептал: — Если раньше не примете звериное обличие для непринуждённой беседы.

Опалённая гневом, я не могла шевельнуться от этой наглости, от одуряющего, соблазнительного запаха. Быстро кивнув на пса, Хэлиш оставил меня одну в полном недоумении, с дико колотившимся сердцем. Пёс тревожно дёргался во сне. При чём тут Виктор? Шутка Хэлиша? Запах его туалетной воды так и стоял в носу.

Надеясь избавиться от наваждения, я тряхнула головой, взгляд скользнул по статье — и зацепился за фотографии: я и Виктория. Поспешно вытащив газету из-под пуделя, я читала и покрывалась холодным потом: "По подозрению в организации теракта на месте преступления были арестованы ведьмы Виктория Аматориум Шварц и Кэрри Берта Боу".

Так вот что подразумевал Хэлиш, обвиняя меня в неспособности незаметно въехать в страну...

Глава 5. Виктор не в себе

Пудель затявкал. Я испуганно отпрянула, пёс бросился мне на колени и, виляя хвостом, стал лизать лицо.

— Потише, приятель, — я отодвинула расшалившуюся животину. — Эй, полегче.

Пудель мягко ухватил меня за ухо и потянул.

— Прекрати, — я сбросила его с колен.

Подумав, пёс засуетился, сиганул на тумбочку, сахарница покатилась, рассыпая по тёмному дереву белоснежный песок. Пудель провёл по нему лапой, рыча, разметал сахар.

С минуту я смотрела на бестолковую, но упорную возню по разглаживанию и царапанью сахарного песка, прежде чем вняла совету Хэлиша. Несколько мгновений сосредоточения — и тело превратилось в львиное. Теперь я могла понять пуделя, ворчавшего:

— Хэлиш, Хэлиш! Он только что был здесь! Я знаю, чувствую его запах!

В звероформе я снова ощутила возбуждающий запах туалетной воды.

— Кто ты? — я торопливо выбиралась из платья и нижнего белья, лапы путались, неприятно затрещало кружево чулка.

— Виктор, — назвавшийся Виктором спрыгнул с тумбочки и принялся нарезать круги.

— Какой Виктор? — кружево снова затрещало, и я оставила попытки стянуть чулки.

— Виктор Вайс, твой кузен, — пёс продолжал бессмысленный бег. — Хэлиш был здесь. Только что. Р-р, ненавижу!

— У Виктора другая звероформа, — прорычала я.

— Да-да, превращаюсь во льва, но это, — притормозив, пёс оглядел себя, — не звероформа, это — временное вместилище души, я тут немного... в неприятности попал.

— Что?! — аж подпрыгнула я. — Виктор, это действительно ты?

— Разумеется! — пудель сел напротив. — Можешь как-нибудь... это, протестировать, проверить, но в таком состоянии у меня не всегда полный доступ к памяти, да и... находит порой всякое, ты не пугайся, если бредить начну, в одну точку смотреть — это проходит через некоторое время.

— Что с тобой произошло?.. — обращение "милый" от неожиданности едва не соскочило с языка.

— Залез в главный архив инквизиции...

— Что?!! — у меня кровь стыла в жилах от одной мысли об этом суперохраняемом месте.

— Немного оплошал, — небрежно продолжил Виктор.

— Залез в главный архив инквизиции?! Немного оплошал?! — я вынужденно перевела дыхание. — Да ты понимаешь, о чём говоришь?!

— Э-э... полагаю, что вполне, — Виктор умно смотрел на меня блестящими тёмными глазами. — Можешь не кричать? Я прекрасно слышу, правда.

Я закусила язык, кивнула:

— Прости.

— Ничего, всё в порядке, — Виктор вильнул хвостом.

— И это ты называешь "в порядке"? — трагически спросила я.

— Ладно, предположим, не всё в порядке. Но это поправимо.

— Как? — я подступила к нему. — Могу я помочь?

— Да, расскажи, что Хэлиш здесь делал?

О Доминатрикс я рассказать не могла из-за заклятия, а без этой части манипуляции с магией были необъяснимы и, виновато глядя в сосредоточенную мордочку, я ответила полуправду:

— Каннингэм его здесь поселил.

— Что? — подскочил Виктор и забегал кругами, громко и нечленораздельно сопя; немного успокоившись, спросил: — Почему?

— Присматривать за нами.

— Нет, так нельзя, — Виктор помотал головой. — Это опасно.

— Почему?

— Ты не знаешь этого человека, — Виктор опять побежал, нервно поглядывая по сторонам. — Он связан с тёмными делишками некоторых высокопоставленных лиц... что Каннингэм сказал?

— О чём?

— О причине твоего возвращения, — сев напротив, Виктор нацелил на меня пристальный взгляд блестящих пуговок-глаз.

— Ну... — я усмехнулась нелепому виду своего обожаемого собеседника.

— Что сказал Каннингэм? — он оскалил мелкие белые зубы. — Почему вызвал?

— Он... — мысли как-то скомкались, потеряли ясность. — Не знаю: попросил, я вернулась... действительно, не знаю почему.

Я растерянно смотрела на Виктора. Он припечатал:

— Доминатрикс пробуждается.

— Как? — я подскочила, сердце бешено стучало, я так испугалась, что даже не удивилась его осведомлённости. — Уверен?

— А знаешь, почему пробуждается?

— Нет.

— Как ты понимаешь, наложенные на тебя печати Валтасара не могли ослабнуть просто так...

— Если честно, я в этом не очень разбираюсь, — я легла на пол, и теперь Виктор поглядывал сверху — так мне нравилось больше. — Каннингэм и месяц назад уверял, что поводов для беспокойства нет.

— А тебя что-то беспокоило?

— Повышенная тревожность, навязчивые сумбурные сны, так, какая-то... неуверенность, — я дёрнула хвостом, но он запутался в подъюбнике. — Чемоданное настроение.

— Вот как... Теперь понятно... — Виктор кивнул. — Наложенные Каннингэмом печати Валтасара не могли просто ослабнуть, для этого нужна была причина... помощь.

Неужели снова Хэлиш?

— Ты знаешь, кто в этом замешан? — с надеждой спросила я: вдруг, ну вдруг кто-нибудь добрался до правды без моих подсказок?

— Пытаясь выяснить и это, я оказался в столь... непрезентабельном виде.

— Прости, — мне стало радостно, что он совершал подвиг ради меня, но и невыразимо жаль, что он пострадал. — Расскажешь подробнее?

— Да... только... пока тело в ловушке, у меня некоторые проблемы с памятью.

— Ты предупреждал.

— Правда? Не помню, — он забавно нахмурился, снова прошёлся по кругу и сел напротив. — Я слабо помню пленение, да и прошлое несколько размыто. И за достоверность сведений пока не ручаюсь — нужно моё тело... Жить в двух не так уж удобно.

— Оо, сочувствую, — я с трудом удержалась и не лизнула его в нос.

— Ещё повезло, что выбрался, связаться смог.

— А что же с Доминатрикс?

— Как ты знаешь, Доминатрикс была настолько сильной ведьмой, что...

— Да знаю я, — я нервно дёрнула хвостом. — Кому она понадобилась?.. Последовательницам?

Как же я хотела рассказать о связи Хэлиша с Доминатрикс, но заклятие неразглашения крепко меня держало.

— А последовательницы интересуются ей меньше всего, — Виктор мотнул головой. — Но, возможно, они просто не знают...

— Кому она нужна?

— Не она, а её легендарная сила, заключённая в душе, которая заключена в тебе. Ты же знаешь, Доминатрикс прославилась...

— А по существу?

— Пытаюсь, — огрызнулся Виктор. — Просто в голове всё путается: я чувствую два тела, вижу сны и говорю с тобой.

— Прости, прости, — я смущённо потупилась. — Продолжай.

— Так вот... — он задумался и с размаху уткнулся носом в лапы. — Я забыл... забыл, что такое важное должно произойти в этом году...

— О... — я задумалась.

— Что-то такое глобальное... важное...

— Мм...

— Очень важное... — Виктор забегал кругами.

— Что же это такое важное, что ты вспомнить не можешь?

— Я не помню, — он ничком свалился на клетчатый пол. — Это ужасно, оставь меня... оставь одного, я должен успокоиться, сосредоточиться, а этот урод не идёт из головы. Надо было убить его, когда была возможность, — Виктор свирепо оскалился, и в глазах полыхнула ненависть. — Надо было ещё немного подержать...

У меня шерсть дыбом встала:

— Ты о чём?

Но его взгляд терял осмысленность, язык заплетался:

— О-о чём?

Сердце болезненно сжалось: бедный, несчастный Виктор, он так ужасно беззащитен сейчас. Он невнятно бормотал. Хорошо, что предупредил о приступах, но всё равно было жутко: казалось, он сейчас умрёт, и всё, конец всему.

"Он будет в порядке, он обещал..."

— Виктор, Виктор, — ласково позвала я и лизнула его в нос.

Не шевелясь, Виктор смотрел в одну точку. Мой милый, прекрасный Виктор, как я хотела заглянуть в его светлые человеческие глаза, надеялась обнять, мечтала, что он увидит во мне не девочку, а женщину.

Тяжело вздохнув, я легла рядом, вся обмирая от нежности и тревоги, собираясь оберегать его покой. Просто говорить с Виктором. Но звериный нос улавливал развратный запах туалетной воды, шерсть на загривке дыбилась при мысли о Хэлише. Нет, я должна всё выяснить о повелителях ведьм. Должна от него избавиться!

Глава 6. Дом злой королевы

Обратившись в человека, я оделась — тёмное кружево чулка было безнадёжно испорчено когтями — и понесла Виктора в свою комнату, подальше от ненавистного Хэлиша.

Гостиные и коридоры на втором этаже выглядели ещё запущеннее, чем кухня. Заботой о фамильном особняке Виктор не утруждался, и не удивительно: его воспоминания об отчем доме не лучше моих — отличная тема для сближающего разговора, если бы... если бы Виктор захотел поговорить со мной серьёзно!

Я крепче прижала к груди тёплое безвольное и неожиданно тяжёлое тельце: "Он когда-нибудь увидит, что я взрослая?" Эх, мечты, мечты — сколько их было. И надежд, что он дознается о Доминатрикс, о том, кто надоумил тётушку её в меня подселить. Или уже докопался и вот-вот отомстит за меня Хэлишу...

Хэлиш! — меня всю передёрнуло — интересно, в архивах инквизиции есть информация о повелителях ведьм? Должны же они были засветиться за столько лет. А Каннингэм от самого Хэлиша узнал или из секретных архивов Ордена? Есть ли в них информация о способах освобождения магии? Но, наверное, проще выйти замуж за Виктора, — я смущённо зарумянилась сравнению, — чем добраться до тех документов... Снова мечты.

От переизбытка барахла меня замутило: вазы, вазы, натюрморты, вазочки, статуэтки, статуи, натюрморты, полочки, столики, вазы, полочки, пейзажи, вазы, вазочки, бюсты, статуи, вазы, словно Шарлотта боялась оставить хотя бы каплю пустого пространства.

На углу рядом с моей комнатой раскорячилось чучело леопарда. С непередаваемым удовольствием я пнула побитое молью чудовище и вошла в свою бывшую комнату — скопище антиквариата, как и сам дом. Я не хотела, чтобы в моей комнате мебель была в двадцать раз старше меня, но Шарлота отказов не понимала.

Всё было по-прежнему: полосатые обои, кресло на растопыренных тонких ножках, стол, на котором остались письменные принадлежности, лампа с плафоном-витражом, венецианское зеркало, кровать тёмного дерева с чёрным бархатным балдахином, книжный шкаф. Одна полка была посвящена Доминатрикс, книги запылились, но названия ещё проступали на корешках: "Слуги дьявола: Доминатрикс", "Доминатрикс", "Кровавый след Доминатрикс", "Самые страшные ведьмы истории", "Самые громкие дела инквизиции", "100 великих злодеев истории", "100 самых кровавых преступлений в истории", "Почему ведьмы зло", "Архивы инквизиции: Доминатрикс", "Охота на ведьм: Доминатрикс", "Самые злые ведьмы".

Виктора я уложила на шёлковом покрывале роскошной постели — он растянулся, дёрнул лапками — рядом с кем-то заботливо доставленным саквояжем и ненавистным серебряным квадратом дюйм на дюйм с гербом столичной инквизиции — биркой, подтверждавшей разрешение на проживание в Лондиниуме.

Помедлив, я опустилась в кресло. Виктор трогательно посапывал. Вот мы и встретились. И личный разговор с Каннингэмом, наконец, состоялся, а понимала я меньше прежнего... и снова была предоставлена Хэлишу. Проклятье!

Громко заурчало в животе, заныло, и я тяжело вздохнула: печенье — не еда, особенно после таких стрессов, а готовить сейчас я просто не в состоянии, но можно ли сходить в кафе, если в газетах я объявлена подозреваемой в убийстве инквизитора? Что ж, Хэлиш должен это знать — помянув его последними словами, я отправилась в самый дальний от моей комнаты конец дома.

Шуршание платья, шорох шагов угасали в мёртвой тишине, в глазах зарябило от антикварных безделушек — их хватило бы на огромный магазин. Никогда не понимала, зачем эта показуха, ведь все и так знали, что Вайсы богаты. Жутко, зябко было здесь, и я сердилась на дом, Каннингэма, мне претила необходимость спрашивать разрешение выйти у Хэлиша, но инквизиции я боялась больше, чем не любила его и спрашивать разрешения.

Только спрашивать оказалось некого: я обошла этот вымерший особняк от захламлённого подвала до пыльного чердака, томясь воспоминаниями, мыслями, и с удивлением поняла — здесь только я и Виктор. Если меня оставили без присмотра и ничего не запретили, значит, можно выходить? Или от меня просто не ожидали намерения куда-то отправиться после... От воспоминаний о взрыве меня передёрнуло. Не думать об этом! Я остановилась. Это была ореховая гостиная.

Подняв голову, я встретилась взглядом с Ней. Надменная и великолепная Каролина Шарлотта Флотис-Вайс в антикварном "ошейнике" из жемчугов и брильянтов блистала обнажёнными, округлыми плечами в ореоле роскошного мехового манто, поражала неестественно узкой талией и каскадом вышитого жемчугом подола.

Шарлота спесиво поглядывала на меня с высоты портрета. В лёгком полумраке зашторенной комнаты лицо, соломенные волосы, презрительные глаза и вишнёвые губы казались настоящими, и я смотрела на неё снизу, как и прежде ощущая немотивированный страх перед этой чудовищной и невообразимо прекрасной женщиной: как злая королева, только без волшебного зеркала... В груди стало тесно и холодно, я выбежала, бежала до комнаты, врезалась в дверь и замерла, прижимаясь пылавшим лбом к холодному дереву. Мне срочно нужен был воздух, просто уйти отсюда.

Как же я надеялась, что не придётся больше надевать на шею инквизиторскую бирку. Но сегодня я вновь надела её.

Глава 7. Договор

В центральную часть Магического Лондиниума я на всякий случай не пошла, через метрополитен выбралась в пограничные районы: тут царил хаос и ошивались столь подозрительные личности, что встречи с патрулями инквизиции и полисрыцарей не грозили.

Главный чёрный рынок Восточного Альбиона встретил меня мрачными, вымощенными булыжниками улочками, напоминавшими о происхождении фразы "дождь кошек и собак": обглоданные кости мелких животных и трупики валялись повсеместно. На каждом углу пестрели чёрно-оранжевые агитки "Шмеля".

Прятавшееся за надстройками и надстройками надстроек домов, балконов и мансард небо изредка промелькивало над головой серо-голубыми пятнами. Потемневшие вывески мало что могли рассказать новичку. Спёртый воздух, странные, какие-то неживые, пугливые люди, давящая атмосфера кладбища во время эпидемии чумы... стоит ли удивляться, увидев здесь Хэлиша? Нет.

Он был в неприметном, выцветшем клетчатом пальто, широкополой шляпе и тёмных очках — промелькнул в пересекавшей мой переулок улице. Я пошла следом, почему-то испуганная, но непреодолимо влекомая тайной его дел. Вскоре Хэлиш скрылся в магазине с поблекшей вывеской. Я торопливо забежала на задний двор проверить чёрный ход: открыт. На кирпичной стене, отделявшей двор от соседнего, спиной ко мне сидел парень в потёртых джинсах и кожаном фартуке, разговаривал с кем-то на испанском или итальянском. Сердце выбивало бешеную дробь, но я бесшумно проскользнула внутрь, в затхлую темноту заставленного ящиками коридора, и пошла на голоса.

— Четыре с половиной миллиона, не меньше, — уверенно заявил старческий голос.

Хэлиш проскрипел:

— Слишком дорого.

— На аукционе я получу вдвое больше.

— Побойтесь бога, какой аукцион? Вам жить надоело?

— Угрожаете? — продавец сухо закашлялся.

— Вовсе нет, — с намёком на обратное возразил Хэлиш. — Лишь напоминаю обстоятельства... Сейчас я не могу предоставить такую сумму, тем более незаметно. Только семьсот тысяч.

— Вы же понимаете, этого недостаточно.

— Да, понимаю. Поэтому предлагаю в обмен несколько более безопасных для владения вещей, за которые можно выручить эквивалентную сумму. И я мог бы оказать некоторые услуги, в разумных пределах, конечно.

Помедлив, продавец сварливо осведомился:

— И что вы можете предложить?

Мне было страшно до тошноты, дрожащим указательным пальцем я приоткрыла сальную занавеску и увидела неопрятную, заставленную старой мебелью и потемневшими статуями чудовищных созданий комнату; старого, сутулого, болезненно истощённого продавца в чёрном, похоронном одеянии и стоявшего по другую сторону прилавка Хэлиша. Он протянул старику сложенную вчетверо бумагу, и тот, расстелив её на прилавке и низко склонившись, стал читать, беззвучно шевеля губами.

Неподвижно застыв над ним, Хэлиш хмуро разглядывал лысеющий затылок. В злобном мраке неуютной комнатки волосы и кожа Хэлиша словно светились, профиль чётко и почти аристократично вырисовывался на фоне поблекшей, потерявшей отчетливость тёмной картине.

Мужчин обступали уродливые изваяния из металла и дерева, из-под потолка смотрели остекленевшими глазами головы медведей, оленей и волков. Пыльные, жёлто-охристые окна почти не пропускали свет. Всё было уродливо, омерзительно, отталкивающе, и здесь даже Хэлиш, стоявший ко мне нормальной стороной лица, выглядел симпатично.

— Согласен, — продавец вернул бумагу. — Кроме пятого и седьмого пунктов: мне не нужны такие проблемы. А что касается услуги...

Обмирая, я подалась вперёд. Продавец приподнялся на цыпочки и жадно зашептал Хэлишу на ухо.

Шептал долго, увлечённо, безумно пялясь выкатившимися глазами в потолок, обхватив Хэлиша за шею, повиснув на нём, страстно поверяя ему тайну и подробности своего тёмного, наверняка незаконного желания. С таким выражением лица молятся Сатане. С таким выражением лица маньяк может разделывать свою ещё живую жертву. Мне стало дурно, но и уйти я не могла, смотрела, как прикованная.

Старик вцепился скрюченными пальцами в длинные, здесь словно серебряные волосы Хэлиша, утягивая его к прилавку, нашёптывая, посмеиваясь, лихорадочно шаря взглядом по потолку. Хэлиш упёрся ладонями в столешницу, запрокинул побледневшее лицо к потолку и продолжал слушать. Настроение продавца переменилось, лицо приняло жалобное выражение, смешки стали истеричнее. Вдруг он зашёлся икающим хохотом и уткнулся в плечо Хэлиша, забормотал уже сквозь всхлипы.

Хэлиш кивал: несколько всхлипов — кивок, несколько всхлипов — кивок. Отвратительное и жалкое зрелище. Наконец старик угомонился, и Хэлиш с явным облегчением освободился от безумных объятий, поправил галстук, одёрнул двойные манжеты. Серым скомканным платком утерев слёзы, торговец вернулся к прежнему сварливо-деловому тону:

— Сделаете всё, как я просил?

— Да, — кивнул Хэлиш. — Но тогда вы не можете рассчитывать на первую четверть списка.

Торговец сощурился:

— Не думал, что для вас это так сложно.

— Вы прекрасно понимаете, что ваша просьба выходит за рамки... разумного.

Поджав губы, старик мелко закивал и уточнил:

— Но вы исполните всё в точности, как я сказал?

— Да.

— Прямо этой ночью?

— Да.

— Тогда по рукам, — продавец протянул ладонь с перстнем-фонтисом.

Помедлив, Хэлиш тоже протянул руку. Сжав ладонь старика, он коснулся своего фонтиса, и договор при слабой вспышке света в сомкнутых руках закрепился магическим соглашением.

— Я за вами зайду, — сказал Хэлиш.

— Буду ждать, — пообещал торговец. — Во сколько?

— Просто ждите, я выберу удобное время, — Хэлиш запахнул пальто, надел шляпу, очки и ушёл.

Усевшись, старик уткнулся лбом в скрещённые на прилавке руки. Резкий, рыдающий хохот выбил у меня ледяной пот. Я попятилась в спасительную тьму коридора, тишину оставленного без присмотра заднего двора, в спасительную грязь улицы. Сердце рвалось из груди. Хэлиш уже скрылся — какое же счастье не столкнуться с ним сейчас. Меня потряхивало от страха, невыносимо мерзко было на душе.

Знать подробности предстоявшей Хэлишу работы я не хотела.

Глава 8. Охота на повелителя ведьм

Меня мутило и передёргивало, словно это на моей шее висел проклятый старик и шептал мерзости, от которых побледнел даже бессердечный Хэлиш. Я чувствовала на себе эту хватку и судорожное, горячее дыхание, вбивавшее в ухо слова. Потёрла ухо. Потёрла шею. Не проходило. Какая-то ошалевшая, я зашла в книжный магазин. Тут было темно, гадко пахло тухлятиной.

Из-за прилавка, почти скрытые вязаной шапкой, на меня смотрели мутно-серые глаза.

— Что вам угодно? — призрачный, с придыханием голос умирающего.

У меня мурашки поползли по спине, от запаха замутило сильнее.

— Мне... — я кашлянула, — нужна информация о повелителях ведьм.

Голова плавно покачнулась из стороны в сторону:

— Это магазин научной литературы, а не любовных романов, читайте внимательнее вывеску.

Выскочив на сравнительно свежий воздух, я посмотрела на вывеску: её невозможно было прочитать, и единственный угадывавшийся предмет — изображение книги. Я побрела дальше, переступая мусор и всевозможные агитки, оглядывая унылые мутные витрины, малосодержательные вывески.

Под конец третьей улицы, скользнув рассеянным взглядом по узкому тупиковому проулку между покосившимися домами, я резко остановилась — от неожиданности, совершенно случайно, не задумываясь.

Сердце трусливо сжалось в груди, я боялась повернуть голову в ту сторону. Мы очень долго молчали. Так невыносимо долго молчат в романах бывшие любовники после разлуки, мучительно не зная, что сказать и как, и стоит ли, и чем оправдать прошлые безумства и нынешнюю случайную встречу.

— Что вы здесь делаете? — с бесстрастной скрипучестью спросил Хэлиш.

— Гуляю, — я посмотрела на него.

Зеркальные тёмно-синие стёкла очков скрывали странность его разных глаз, делая его более нормальным, более человечным, красивым даже.

— Надеюсь, вы понимаете, что это звучит неуклюжей отговоркой?

— Я просто хотела есть, — рассердилась я. — Мне что, оправдываться за каждый шаг?

— Нет, — Хэлиш посмотрел на небо в прорези между балконов, сощурился. — Вас только что освободили из застенков инквизиции.

Как же он меня раздражал, это его вечное самоуверенное спокойствие! От гнева было жарко в груди, и голос получался неровным, ломким:

— И что теперь, от голода сдохнуть из-за этого?

А Хэлиш так презрительно, с сожалением поморщился:

— У вас кошмарные манеры, словно росли в трущобах, а не в благородной семье Вайсов.

— В гробу я видела всю их семейку!

— Так уж и всю? — приподняв бровь Хэлиш.

Щёки обдало жаром — я безудержно краснела:

— Чужие дневники читать нехорошо.

— Я не читал.

— Но слушал, как читают, урод поганый, — ногти больно вонзились в ладони, и только теперь я осознала, что сжимаю кулаки.

Усмехнувшись, Хэлиш спрыгнул с бочки, на которой сидел, подстелив своё пальто.

— В гробу или не в гробу вы их видели, — он шёл на меня, — но хорошие манеры...

— В Академии наслушалась твоих нравоучений, — я отступила. — Лучше скажи, где здесь можно купить книги... и поесть.

— Отвечать на заданные подобным тоном вопросы довольно неприятно, — Хэлиш картинно вздохнул и улыбнулся. — И отвечать на ваши вопросы я теперь не обязан: я ведь больше не ваш преподаватель. Поговорим, когда научитесь придерживать язык в цивилизованном русле.

— Ублюдок.

— Не заблудитесь... милая... леди, — так и оставив на бочке пальто и шляпу, он свернул на соседнюю улицу.

Он не имел права так со мной разговаривать. Только не он! Я побежала следом и, заметив его, остановившись на крохотном перекрёстке:

— Ты самый ужасный человек на свете!

Находившийся уже на следующем перекрёстке Хэлиш повернулся:

— Знаю! Но у вас всё равно ужасные манеры!

Я подняла камень и бросила. Он не долетел.

Внутри всё кипело от злости и обиды: ну почему, почему Хэлиш по-прежнему выводит меня из себя, как девчонку?! Ненавижу!

Бывают в шкафах скелеты, пугающие, даже если о них знаешь, Хэлиш относится к их числу. И так получилось, что единственное моё оружие против него — грубость. И не оружие даже, а мелкий способ мести.

Граница Простого и Магического Лондиниумов и с простой стороны не отличалась благоустроенностью, словно на стыке двух миров могли существовать только отбросы общества. Я отдалялась от пурпурной трёхметровой стены между районами, на которой размашистая оранжевая надпись гласила: "Смерть инквизиторам!"

Убрав бирку, без фонтиса, я была незаметна в толпе простых людей и ощутила себя свободнее, почти спокойно, хотя от малейшего воспоминания о Хэлише в груди закипала ярость. Ненавижу! Просто ненавижу! На трамвае я доехала до набережной Темзы полюбоваться потемневшим от сырости и времени гранитом и скоплениями лодок, катеров и барж.

Но едва я ступила на родной гранит, хлынул дождь, и я, подобрав подолы, ёжась от непривычного после Майорки холода восточной столицы, покрываясь мурашками от прикосновения воды и разбрасывая фонтаны брызг, прошлёпала по мгновенно образовавшимся лужам к кафе со значком интернета. Обед и Сеть ждали меня.

Глава 9. Миф

Стоило большого труда не обращать внимания на баннеры и ссылки, "кричавшие" об инциденте в аэропорту. Убийство инквизитора вытеснило весьма популярную новость об обнаруженной при капитальном ремонте Первого Храма капсуле, в которой кое-кто из священнослужителей и историков надеялся обнаружить Святой Грааль.

Информации о повелителях ведьм почти не было. Сказка, ведьмовская сказка для самых маленьких — вот кто они. Сказка, несвойственная Альбионским колониям ведьм, жаль, я плохо слушала свою болгарскую... кажется, всё же прабабушку.

Обсохнув в этом сумрачном кафе и разделавшись со скромным диетическим обедом я, измучив переводчик, наконец отыскала в Великорусском виртуальном пространстве подробное описание:

"Повелитель ведьм — вымышленный персонаж исключительно восточнославянской мифологии. Данных о нём почти нет".

Вступление не радовало.

"Судя по скудным сведениям, он, как колдуны и ведьмы, носитель первобытной, внутренней магии, не требующей и не переносящей контакта с фонтисом".

Только я своими глазами видела, как Хэлиш фонтисом пользовался.

"Согласно обрывкам легенды о Иолике и её чудесном звере, изначально души у них нет..."

Я нервно усмехнулась: это походило на правду.

"...поэтому их нельзя отнести к людям, хотя они обладают человеческой внешностью".

Только специфическая внешность Хэлиша наверняка не его природой объясняется, иначе повелителям ведьм трудно было бы оставаться "вымышленными персонажами".

"Позже душу они обретают, но каким образом — не вполне понятно. С одной стороны информацию можно истолковать как поглощение ими человеческих душ до тех пор, пока не встретится подходящая, которую они делают своей..."

Отпив немного чая, я глубоко призадумалась: а не для поглощения ли Хэлишу понадобилась душа Доминатрикс?

"С другой стороны, возможно, имеется в виду взаимодействие с другими душами, в результате которого у повелителей зарождается собственная душа, но суть процесса не ясна".

У Хэлиша, сердито подумалось мне, душа не зародилась.

"Если же принять во внимание краткое упоминание о двудушных повелителях колдовских сил в песне Таборда из скандинавской мифологии (этот вариант выглядит наиболее надуманным в силу недоказанности связи упомянутого в песне события с повелителями ведьм), получается, что человеческая душа появляется у повелителей в противовес имеющейся демонической, и они постоянно борются за доминирование.

Вопрос души повелителей ведьм часто затрагивался, но не раскрыт в легенде.

Намного яснее дела обстоят с магическими способностями: они эквивалентны колдовским и ведьмовским, но сила черпается из слуг, получаемых каким-то неизвестным способом".

Увы, с этим неизвестным способом пришлось столкнуться лично. Я понуро принялась разбирать абракадабру электронного переводчика, превращая её в нормальное повествование:

"Характер повелителей ведьм во многом зависит от их окружения".

Вспомнив старика-торговца в том злополучном магазине, я поёжилась.

"Они могут стать кровожадными чудовищами или защитниками добра, но в какую бы крайность ни ударился повелитель ведьм — он будет стоять до конца".

Ох, как же мне не понравилось это заявление, даже в груди похолодело.

"Повелитель ведьм принимает звериное обличие.

Предводительствуя над ведьмами и колдунами округи, он, управляет погодой, врачует, привораживает, отвораживает, провидит прошлое, замыслы, будущее, отыскивает клады и пр.".

Особенно интересно было это самое "прочее", но составители мифологического словаря предпочли не распространяться.

Задребезжал звонок входной двери, впустившей мокрую парочку. Ощутив запах свежести, какая бывает в Лондиниуме только во время дождя, я вспомнила тёплые дожди Майорки, и сердце ностальгически ёкнуло.

"Повелитель ведьм и после смерти не теряет силы".

Он что, всегда мной командовать будет? Не хочется верить.

"Повелителю ведьм приписывается тяжелый взгляд, от которого можно сойти с ума, заболеть и умереть. На шабашах повелитель непременно предводительствует и вступает с ведьмами в половую связь, таким способом продолжая свой род".

Интересно, а как он мог иначе род продолжать? Воздушно-капельным путём? Через пробирку? Я покачала головой.

"Живет уединенно, молчалив и нелюдим. Перед смертью силу передаёт преемнику напрямую или через магический амулет — иного способа упокоения не существует. Избыток силы и невозможность передать её до конца превращает повелителя в упыря, поэтому их следовало сжигать дотла, а прах развеивать по ветру над священными водами и год после этого не убивать рядом с этим местом. По истечении года место, в зависимости от характера повелителя ведьм, должно приобрести целебную или убивающую силу".

На месте погребения Хэлиша можно будет смело устраивать камеру смертников.

Я откинулась на жёсткую спинку стула, неприятно резавшую затылок.

И что ходячий восточнославянский миф здесь делал?

Миф.

Хэлиш неплохо устроился: церковники не беспокоят, ни для кого он не первородное зло... И так обидно: он злодей, и ему всё сходит с рук, а я ничего плохого не делала, а с пелёнок считаюсь преступницей из-за ведьмовской магии.

За избитым каплями окном мелькали зонтики и закрывавшиеся плащами, сумками и пакетами суетливые прохожие.

Так ничего и не узнала об отлове магии и борьбе с этим, только бред о душах и церемониях похорон. Но я не разбираться в природе Хэлиша и не хоронить его собиралась, просто хотела освободиться. Быть от него подальше. Но похороны как вариант исключать не стоило.

Сквозь окно пробивался тусклый свет... давний кошмар. Я закрыла глаза, и перед мысленным взором вспыхнул, словно удар молнии, образ: залитые дождём стёкла оранжереи, за ними фонарь, как луна, я одна, маленькая и беспомощная, после непонятного ритуала, в этом чужом доме под раскидистым кустом, прямоугольник открытой двери, чёрный силуэт, мгновенно ставший огромным, слишком ко мне близким, серебристые волосы ползут с плеч, и глаза — эти проклятые разные глаза. Я поспешно уставилась на чашку чая.

Хэлиш был там, когда меня соединили с Доминатрикс. Это он принёс сосуд с её душой, принёс, как величайшее сокровище, и вручил Шарлотте. И помог Шарлотте. И во всём, что сделала потом Доминатрикс, виноваты они!

С удвоенной силой я обыскала Сеть, но ничего, кроме пары дублей с уже изученного сайта, не нашла. Хорошо повелители маскировались, даже я, ведьма, слышала о них только страшилку: будешь плохой девочкой, и за тобой придёт повелитель ведьм. Видимо, я была плохой девочкой, и Хэлиш пришёл за мной.

Грустные мысли не отпускали, бередили старые раны, обиды, страхи, отравляя прогулку по Простому Лондиниуму — уныло серому, влажному, чуждому.

В уютном букинистическом магазине неподалёку от седьмой триумфальной арки я отыскала древнее издание восточнославянских мифов, где на потёртых и выцветших страницах хранилось предание об Иолике и её чудесном звере. Странная история...

Глава 10. Легенда и новые тайны Хэлиша

Отпечатанная крупным готическим шрифтом, перемежённая выцветшими иллюстрациями, история занимала всего несколько страниц:

"Давным-давно, так давно, что не сосчитать прошедших с тех пор дождей, жила-была ведьма. И у ведьмы этой была прекрасная дочка по имени Иолика. Ведьма жила в глухом лесу, изредка разменивая волшебные услуги на цветные камни из рудников близлежащих гор. Ведьма и дочь её жили спокойно, пока не развязали братья-князья войну. В лес стали забегать дезертиры, по городам и весям пошёл мор, а когда старший брат добрался до семьи младшего и вырезал всех женщин и детей, обрушилось на их земли страшное проклятие, и появилось чудовище страшнее мора, страшнее самой войны.

Никто не мог одолеть зверя: не брала его магия княжеских колдунов, хитрый и сильный, он избегал ловушек и неотступно преследовал убийцу... в конце концов старший князь и чудовище добрались до глухого ведьминого леса, и от леса, от избушки, от камней и самой ведьмы ничего не осталось. Пеплом покрытая земля, Иолика и огромный с волосами на холке зверь цвета серебра — вот что предстало перед осмелившимися подойти к тому месту.

Иолика вступилась за зверя и ушла с ним в горы, и о ней почти позабыли люди и сочли уже мёртвой, когда на земли вновь пришли война и смерть.

Слаб оказался младший, хитростью выживший князь, не защитил родину от соседей-захватчиков, и быть бы его людям в вечном рабстве, но с гор спустилась Иолика с огромным серебряным зверем — грозным повелителем ведьм, и все ведьмы захватчиков покорились его испепеляющей воле, и обернулась война вспять, захватчики стали жертвами, жертвы — захватчиками. Только покинул младшего князя повелитель ведьм, уведя с собой всех ведьм и оборотней, оставив людей самих разбираться в своих делах..."

Люди, конечно, разобрались, но зверя в покое не оставили, полезли на рожон и все полегли, а смерть последних из них повелитель с Иоликой наблюдали с холма. Обычная легенда, только у меня создалось впечатление, что это Иолика управляла повелителем ведьм, а не наоборот (иначе называли бы легендой о повелителе ведьм и его Иолике), но это так... к слову.

Оставался вопрос: создатели энциклопедии откуда информацию о душах, сказителях и похоронах вытащили? Впрочем, имевшийся у меня вариант мог быть пересказом, да и легенда не выглядела обещанными обрывками. Листов с аннотацией и выходными данным издания не было, проверить эту догадку я не смогла и вернула бестолковую книгу на полку.

Каменный архангел Гавриил осенял крестом входивших в магический Лондиниум. Тень святого длинным языком лежала на грязной мостовой, переступив лужу, отразившую испачкавшееся кружево подъюбника, я подняла взгляд вверх по улице...

Впереди шёл Хэлиш, он был не один: рядом степенно шествовал упитанный, средних лет чернорясный священник с подвешенной на шею банкой для пожертвований. Разговаривая с Хэлишем, седеющий, лысеющий церковник то и дело одёргивал прохожих, указывая на качавшийся на бечёвке коробок. Каждый раз Хэлиш недовольно бросал в банку монету, и разговор с движением продолжался до следующего более или менее подходящего для взыскания подаяния человека.

Внутри всё сжалось от непонятного, мутного ужаса, даже пот холодный на лбу проступил. Переведя дыхание, я последовала за странной парочкой. Они шли витиевато, и с каждым шагом страх ощутимее стискивал сердце холодными когтями, я подумала уже отступиться, когда мы добрались до маленькой, неприметной и неприятной церквушки. Один её вид вызывал у меня непонятный, животный ужас.

На непропорционально широкой паперти уныло серого цвета сидели трое калек, священник отсыпал им часть собранного, и они, подобрав костыли, бодро — на собственных ногах — удалились. Хэлиш что-то недовольно сказал, на что священник засмеялся, ещё посмеиваясь разжёг газовые горелки по бокам обитой железом двери, сдёрнул с неё агитку "Шмеля", отпер и пропустил раздражённого Хэлиша внутрь.

Минуту или две я стояла, выглядывая из-за угла дома, теребя манжет, не решаясь следовать за ними. Но и секреты Хэлиша я выведать хотела, понять, не он ли опять заинтересовался Доминатрикс.

Ещё раз оглядев неприятную церковь, я бросилась к ней, нырнула за высокую паперть, подтягивая подол, сжимаясь в уголке и молясь об удаче: от входа этот закуток не должен был просматриваться. Тут было сыро и неудобно, корсет пережимал живот, но я ждала, прислушиваясь, стараясь унять бешено колотившееся сердце. А пальцы мелко дрожали.

Минут через пять на малолюдной улице перед храмом появился человек в тёмном, безрукавом плаще с низко надвинутым капюшоном. Мне показалось, лицо скрыто маской телесного цвета, и явно не показался браслетный каркас боевого фонтиса, блеснувший в тусклом освещении аметистом камня и золотом благословенного креста, когда мужчина спешно оглядывался.

Вжавшись в стену, я подтягивала ноги к груди до боли в затёкших мышцах, но незнакомец присматривался к чему угодно, кроме входа в церковь, в котором, не обнаружив свидетелей, поспешно скрылся.

Любопытство было растравлено до предела, но у примыкавшего к высокой стене храма, судя по всему, не было удобного для разведки чёрного входа. Странное ощущение, что-то вроде дежа-вю, мучило меня, я желала и боялась действовать, просто сидела, разглядывая разномастные булыжники и набившуюся между ними грязь.

Начало смеркаться, и тихие, унылые звуки этого района пугали всё больше, даже свет в окнах казался мрачным и злым. Уйти я не решалась, — вдруг выходящий Хэлиш заметит, — от стывшей земли по телу расползался холод, я пеленала ноги в подол и обшитый посеревшим кружевом подъюбник лёгкого платья. Снова и снова я пыталась понять, почему в этот раз Каннингэм на стороне Хэлиша.

От звука открывавшейся двери сердце ушло в пятки, но и радость нахлынула на меня, отразилась нервной улыбкой. Кто-то вышел на крыльцо. Человек в плаще быстро, не оглядываясь, скрылся в тёмном переулке. Дверь не закрывалась, но, придавленная ужасом, посмотреть я не решилась.

— Хочешь исповедаться? — вкрадчиво предложил кто-то.

Я покрылась холодным потом. Хэлиш уныло отозвался:

— Ты давно не тот священник, которому можно исповедоваться, Зостер.

— Но моя память жива, Алоис, — священник вздохнул, — и от неё никуда не деться.

— Раньше надо было думать, — беззлобно ответил Хэлиш и спустился на несколько ступеней. — Но, возможно, я приду завтра.

Зостер усмехнулся:

— Твоё "возможно" всё равно что "нет".

— На этот раз я просто не знаю, как сложатся обстоятельства, — после паузы Хэлиш добавил: — Действительно не знаю.

— Понятно, — священник цокнул языком. — Этой ночью я зажгу лампады и помолюсь за тебя.

— Мы не из тех людей, чьи голоса достигают ушей ангелов, — Хэлиш спустился с лестницы.

— Я так не думаю.

Моё сердце бешено гнало кровь: всего пару шагов в сторону, один взгляд — и меня обнаружат.

— Так или иначе, — продолжил Хэлиш, — но для этого дела скорее понадобится помощь Сатаны...

— Не шути так.

— До свидания.

— Держи глаза души закрытыми, — крикнул Зостер в спину удалявшемуся Хэлишу. — Не открывай их.

Ужас охватил меня, но ответил Хэлиш не оборачиваясь:

— Не буду!

Священник постоял на крыльце ещё несколько минут. Я услышала унылое бормотание Зостера:

— Ах, Алоис, пора тебе повзрослеть и перестать верить в сказки.

И недружелюбный щелчок запираемой двери.

Теперь на всю просматриваемую улицу я была одна. Я выдохнула с облегчением, но... Что всё это значило?

Глава 11. Гуляющие

Не прошло и часа, как я оказалась у особняка Вайсов. Он казался мёртвым. Сердце радостно трепетало от вида опутавшего его плюща, тёмных, будто выколотые глаза, окон, и погнутой "W" на верхушке ворот, безжизненной оранжереи, где когда-то напугал меня Хэлиш. Словно моя ненависть всё же обрушилась на этот дом.

Месть сладка, даже если её осуществляешь не ты.

Волшебный замок послушно раскрылся. Виктор белым калачиком лежал на пуфике возле порога и, едва свет уличного фонаря коснулся морды, бодро вскинул голову. Вот и Виктор встречает меня у порога — разве не этого я хотела? Правда, немного в другой форме, но...

Заперев дверь, я зажгла тусклый ночной светильник и обратилась в львицу. Не успела вылезти из платья, Виктор рыкнул:

— Где была?

— Гуляла, — почти не соврала я, косясь на жёлтые пятна света.

— Где?

— В разных местах, — я посмотрела на Виктора. — Что вы не поделили с Хэлишем?

Его серьёзные чёрные глаза блестели:

— Я... не помню...

— Уверен? Не врёшь?

— Невежливо задавать подобные вопросы при попытке собеседника увильнуть от ответа, — Виктор спрыгнул с пуфика.

— У тебя по этикету тоже был высший балл?

— Нет, — хвост Виктора дёрнулся, — высший балл был у Шварц.

— Что ты хотел рассказать о Хэлише?

— Много чего... — вздохнув, Виктор ковырнул лапой коврик. — В частности, я абсолютно уверен: проклятие, из-за которого меня упекли в психушку, чтобы дорогая мачеха распоряжалась моей частью наследства, было наложено Хэлишем.

— Но как... — я осеклась: знала я, как, и злость снова полыхнула в груди. — Почему он не сидит в тюрьме за такие штучки?

— Я не смог доказать, — Виктор склонил голову, оскалился. — Не знаю, как он это сделал со своими примитивными способностями, но посмотрев ему в глаза... на мгновение, всего лишь на мгновение я ощутил, что... это было... как-то... — Виктор мотнул головой. — О, память, будь она не ладна... Но ты же знаешь, Хэлиш путался с Шарли, постоянно бывал в доме, ночевал здесь. Не удивлюсь, если они были любовниками!

Похоже, Виктор не знал, что в особняке Вайсов Хэлиш появлялся ради меня... ради Доминатрикс. И о силе повелителя ведьм не осведомлён. Я вспомнила блеклый фонтис Хэлиша: да, с таким магическим показателем обвинять его в наложении проклятия на рыцаря-паладина уровня три-пять было просто бессмысленно.

— Они были любовниками? — подступил Виктор, почти уткнувшись носиком в мой нос. — Ты что-нибудь такое видела?

От неожиданности я широко раскрыла глаза:

— Нет, не припоминаю ничего подозрительного... — от него пахло псиной и гневом. — Почему ты интересуешься?

— Да так, — Виктор развернулся. — Интересно, с кем ещё эта стерва наставляла рога папаше. Спокойной ночи.

Опустив хвост, он пошлёпал наверх.

Виктор назвал Шарлотту "Шарли".

Так её называли только очень близкие мужчины.

Укол ревности.

В комнате было душно, я раскрыла окно в ночь исходившего полнолуния, и прохладный ветер хлестнул в лицо запахом дождя. Альбионский дождь отличался от дождя Майорки — тот пах морем и цветами, а этот городом и цветами совсем чуть-чуть. Он был холодным.

Магией расстегнув платье и расшнуровав корсет, стянув их с покрывшегося мурашками тела, я застыла перед своим небольшим зеркалом. И думала о Шарлотте.

Я хотела быть такой же красивой, успешной: её обожали. Её боготворили. Общество лежало у её ног. Она умела одним взглядом свести мужчину с ума. Но дело не только во внешности: у неё был какой-то животный магнетизм. И подавляющая воля.

Даже Хэлиш был с ней особенно галантен.

А я ненавидела её до дрожи, мне становилось холодно и тошно от этого чувства.

И не хочу о ней думать!

Стремительно, быстрее, чем следовало для хорошего самочувствия, я обратилась в львицу и, сиганув в окно, приземлилась на дорожку... перед Хэлишем, источавшим чувственный аромат туалетной воды с привкусом корицы.

Выставив перед собой зонт, Хэлиш сложил руки в шёлковых перчатках на перламутровую дугу ручки. Фонтис лишь благодаря кресту не смотрелся чистым украшением в широком шёлковом галстуке цвета чёрного жемчуга — под цвет жилетки, проглядывавшей в глубоком вырезе чуть более светлого сюртука с остроугольными лацканами.

Шляпа, бросавшая густую тень на глаза, была в тон пепельного плаща и зонта. И остроносые ботинки в цвет галстука с жилеткой. Просто образец элегантности — хоть на подиум.

Хэлиш скептически меня оглядел.

Глава 12. Женщина в чёрном

— Не боитесь службы отлова животных? — спросил он с раздражающей снисходительной вежливостью, которой обычно сводил на нет мои бесчисленные оскорбления.

Я обратилась в человека. У Хэлиша хватило силы воли не свести взгляд ниже лица. Многолетние превращения в животное снимают стыд за обнажённое тело... по крайней мере по отношению к сексуально безразличным объектам. И всё же я немного смутилась.

— А ты не боишься инквизиции? — подбоченилась я, а так хотелось спрятаться, прикрыться чем-нибудь.

— Нет, что вы, не боюсь, — Хэлиш стряхнул невидимую пылинку с рукава. — Инквизиторы — это по вашей части, а я так, скромный волшебник с посредственными способностями уровня один-один, мне и фонтис выдали исключительно для порядка.

— Да он тебе без надобности, — я нарочито презрительно оглядывала его роскошное одеяние, не вязавшееся с убогой лавкой старика, за которым Хэлиш должен зайти. — Собрался на вечеринку? А как же присмотр за мной?

— Сейчас вы должны отсыпаться перед трудным днём, в постели я вам не нужен.

У меня щёки запылали от одного предположения о таком соседстве:

— Да уж, в постели без тебя комфортнее.

— Вот и договорились, — любезно заметил он, коснулся фонтиса, и на шею мне, холодно уколов благословенной магией, опустилась призванная им через окно бирка. — Желаю приятных сновидений.

— Каких сновидений?

— Приятных.

— Ты что, не видишь? — я взмахнула руками. — Я ухожу, собираюсь гулять по городу в звероформе...

— Прекрасно вижу, — столь же любезно заверил Хэлиш.

— И ты меня спокойно отпустишь на все четыре стороны?

— А почему я должен вас останавливать? — вежливо осведомился он.

— Но Каннингэм же...

— Каннингэм просил приглядывать за Доминатрикс, а не за вами, — он посмотрел на ущербную луну над моей головой. — Пока вы это вы, я могу быть совершенно спокоен.

— И никаких предостережений, лекций, обвинений в глупом безрассудстве? — в голове такое просто не укладывались.

— Я больше не ваш учитель, лекции только за отдельную плату. Предостережения? Будьте внимательны при переходе улиц, избегайте лишнего внимания. Довольны? Что до остального... — Хэлиш неопределённо взмахнул обтянутой перчаткой рукой, — я молчу о ваших ночных прогулках, вы — о моих. Вы не трогаете меня, я — вас. Мы вполне можем не мешать друг другу. Согласны?

И вроде ничего плохого он не сказал, а я снова закипала:

— Да.

— Вот и отлично, — Хэлиш достал часы. — Мне пора. Желаю приятного времяпрепровождения и сладких слов.

Обойдя меня слишком близко, — я ощутила тонкий аромат туалетной воды, — он первым покинул двор особняка. Мысли путались, секунду я медлила, а в следующую превратившись в львицу и ринулась следом.

Было любопытно и тревожно, кровь бешено неслась по венам. Отойдя на пару домов, Хэлиш поймал извозчика, пустил кэб тихим шагом — просто идеальный объект наблюдения.

Даже в шкуре с непривычки было немного прохладно, переступая блестящие лужи, я пряталась в тенях шуршащих каштанов, пробегала под коваными фонарями. Волосы Хэлиша светлели над опущенным верхом кэба, лениво цокали о мостовую лошадиные копыта.

Кэб остановился на набережной канала св. Марка, расплатившись, Хэлиш ловко для хромого спрыгнул на землю и, приблизившись к старинной чугунной решётке перил, опустил на них руки. Я огляделась и, не найдя более подходящего укрытия, съёжилась за урной. Ветер ударил в нос запахом переспелого банана. Я ждала.

Ждала довольно долго, замерзая, нервно дёргая хвостом, уверяя себя, что теперь уж точно выясню какую-нибудь тайну и, если повезёт, уличу Хэлиша в попытке вернуть Доминатрикс. Или хотя бы уверюсь, что в этот раз он ни при чём.

Хэлиш любовался старинными зданиями по другую сторону тихо плескавшейся воды. Он, что, никогда не оглядывался? Действительно: Хэлиш не повернул головы, даже когда за его спиной остановился кэб. Из-под тьмы козырька выплеснулась ещё более чёрная тьма — тонкая, похожая на плоское изображение женская фигура, упакованная в платье и редингот, под беспросветную чёрную вуаль, опутанная угольным полотном манто. Конь нетерпеливо бил копытами, но кэб оставался на месте.

Женщина бесплотной тенью скользнула к Хэлишу и положила затянутую перчаткой руку на его плечо, повела по спине, под волосы. Она запустила в них пальцы, смотря на них сквозь пелену вуали, потрясая меня болезненной хрупкостью запястий и своим потусторонним видом: призрак, морок, наваждение.

Упавшая на нос капля привела меня в чувство. Хэлиш раскрыл большой зонт над собой и спутницей, словно признавая этим её присутствие. Она смотрела на него снизу вверх, чуть запрокинув голову. И снова я, как завороженная, не могла отвести от неё взгляд. Губы Хэлиша разомкнулись, и я безумно захотела оказаться рядом, услышать его слова и её ответ.

Развернувшись, они пошли прочь вдоль набережной. Гулко, протяжно ударил церковный набат, они остановились: в одинаковых позах, одинаковое время смотрели в сторону источника раскатистого звука, и когда он стих, одинаковым движением вернулись к прогулке. От этого зрелища меня замутило, как от долгого головокружительного вращения.

Кэбмен развернулся и медленно пополз за ними. Я попробовала встать, но лапы подогнулись от слабости, головокружение усилилось, в глазах потемнело, слюна вязко потекла изо рта...

Когда я снова смогла подняться, ни Хэлиша, ни его спутницы, ни даже кэба поблизости не было. Похоже, я подверглась высококлассному заклинанию нецелевой защиты от преследования.

Глава 13. Кровавый повелитель

Элитная часть города не изменилась: особняки уверенно и чопорно стояли вдоль проспектов и улиц, старомодно оформленные сады, парки, мосты через каналы, фонари и даже рекламные плакаты в стиле ретро напоминали декорации к фильму о прошлом веке. Блаженная резервация богатых.

Взобравшись на дерево, я перепрыгнула островерхую ограду закрытого на ночь Парка Славы. Тут было спокойно и уютно, хотя и холодно немного с непривычки. Побродив по щекотавшему лапы газону, я забралась на карусель, в карету-кувшинку, и, положив морду в вырез окна, разглядывала городок-форт с медным драконом на крыше. Там, под полом западной башни, зарыт наш общий Секрет. По шерсти медленно потекли слёзы, я закрыла глаза, вспоминая Герду и Поля...

Бах!

Словно треснули по голове, сердце бешено колотилось, дыбом встала шерсть. Выпрыгнув из кареты, я огляделась: никого. А страшно так, что хотелось залезть в кусты. Но в парке никого не было! Небо предрассветно серело...

Боясь оборачиваться, я взобралась на дерево, перемахнула на проспект и помчалась в особняк Вайсов; проклятая бирка больно стукала меня по груди.

У кованых, раскрытых ворот тревожно пахло кровью, в прихожей — и вовсе одуряюще сильно. Оцепенев от страха, я всматривалась во враждебный полумрак, подкрашенный красным от кровавого следа ладони на горевшем ночнике. Отпечаток был и на стене. И капли на полу. И на полу тоже отпечаток руки. Трепеща всем телом и растревоженными ноздрями, я пошла по следу.

Брямс!-цзинь!-дзинь!-цзин!-тр-р-р-р...

Подскочив, холодея, я рванулась в полуподвал кухни, на звук, и едва не врезалась в открывавшуюся дверь. Мимо пролетело розовое и продолговатое, оказавшееся Виктором без единого волоска шерсти. Вытаращенные пуговки глаз безумно сверкали.

Мгновение он смотрел в кухню, столько же — на меня и броситься прочь. Первым порывом было ринуться за ним, защитить, но, судя по скорости, кровь принадлежала не Виктору...

Я вспомнила старика-торговца, дьявольское выражение его лица и судорожно скрюченные на светлых волосах Хэлиша пальцы. Сердце тревожно ухнуло куда-то вниз.

Любопытство сгубило кошку: перевоплощаясь в человека, я поднялась на задние лапы и вошла на кухню.

— Уходи, — его тихий приказ меня не остановил.

Запах крови — и трав — казался невыносимым даже в человеческом обличии. Хэлиш сидел на стуле, широкой спиной ко мне, промывал раны водой из кастрюли. Полуспущенная с истерзанного плеча рубашка цвела кровавыми пятнами, невзрачный безрукавый плащ с капюшоном валялся у ног; свободные тускло-полосатые серые брюки по левому бедру багрово намокли кровью. Рядом с кастрюлей белел флакон.

— Ты... ты ранен, — я тяжело сглотнула.

— Мы, кажется, договорились не лезть в дела друг друга, — он выжал тряпку над рваной раной предплечья, и красная вода хлынула из неё, закапала на стол, пол.

— Но... — я перевела взгляд на лежавший на столе фонтис: в нём не было магии — магия была в Хэлише, и всё моё существо, вся внутренняя, потаённая часть потянулась ей навстречу.

Хэлиш дёрнулся:

— Убирайся.

Я не могла — парализованная ужасом, стояла на месте.

— Немедленно! — он повернул мертвенно-бледное лицо.

Его глаза заполняла тьма, лёгкое покалывание побежало по моей коже. Глаза обжигали, подавляли, сводили с ума, ещё более неправильные, чем раньше, в своей беспросветной, от века до века черноте.

— У-хо-ди... — тихий рык не вязался с хищным, плотоядным выражением каменевшего лица, оскалом обескровленных губ.

Меня окатило волной жара. Как в замедленной съёмке Хэлиш выпрямил ссутуленную спину, поднялся:

— Уйди... немедленно.

Комната мягко поплыла. Он надвигался на меня — большой, сильный, пугающий. Я сосредоточилась и совсем близко увидела раны на его плече, шее, груди: глубокие, рваные царапины и укусы, — с такими не живут, ну точно не ходят, — едва стянутые лечебными заклинаниями. Уже не кровоточившие, но смертельно опасные.

— Тт-тебе нужен целитель, — горло сдавил спазм, в ушах гудело.

— Или донор.

На мгновение всё погасло, и сквозь полубесчувственную одурь я с трудом поняла, что стою. В объятиях Хэлиша. Из меня вытягивали душу — большим и мощным потоком: нагло, не спрашивая, насмерть. Я шумно вдохнула.

— Тихо, — с придыханием, но уверенное.

Вся моя магия вместе с душой переливалась в Хэлиша, и я видела, застывшими глазами видела серебряное сияние его волос, его крови и плоти, стягивавшей раны, а сама умирала. Остро чувствовала, как жизнь меня покидает. Колени медленно подгибались, и я оседала на пол. Неотрывно глядя в глаза, Хэлиш оседал вместе со мной. Я чувствовала его горячее дыхание на своём лице, медный запах крови, властно лежавшую на талии руку.

Яркой вспышкой в голове пронёсся протяжный удар гонга, словно что-то большое, железное и сильно натянутое не выдержало напряжения и наконец разорвалось.

"Не бойся, это только в первый раз... так, — прошелестел тихий, мягкий голос в моей голове. — Сейчас станет лучше... намного лучше".

Печати Валтасара разрушились, и Доминатрикс пробудилась. Меня накрыла паника.

Глава 14. Ведьма

Сила и жизнь ещё уходили, но тревожное ощущение гасило странное, ни на что не похожее тепло. От Хэлиша, от тех мест, к которым он прижимался, крепко обнимая, оно растекалось по коже и нервам, постепенно наполняя меня, как порожний сосуд.

"Да, да, да... — шептала Доминатрикс, запрокидывая голову, и волосы щекотали спину, — я так скучала по этой магии".

Меня передёрнуло от звука её голоса в мыслях, от ужаса, от того, что она, а не я, подняла мою руку и коснулась горячего обнажённого плеча, положив мои тонкие пальцы рядом с закрывавшейся серебряной плотью раной. Мои пальцы тоже засветились — не так ярко, и ощущения в них были иными: горячий холод или холодный жар струились по коже: тепло от Хэлиша, и холод — от меня.

Доминатрикс жадно любовалась волшебством исцеления, скользила рукой по каменным мышцам. Постепенно рана исчезла, словно её не было — невероятно! Улыбнувшись моими губами, Доминатрикс посмотрела в абсолютную — меня пугавшую, а её чаровавшую — тьму глаз; от Хэлиша по-прежнему исходило тепло, выражение лица было непривычное, какое-то дико растерянное — уязвимое.

"Уязвимый", — прокатилось по мыслям камнепадом. Моя рука, та, что была на плече, прошлась по обновлённой коже и обхватила шею Хэлиша, зарылась в растрёпанные, мягкие волосы; грудь затвердевшими сосками чувственно скользнула по его полуобнажённому, горячему торсу, и возбуждение вспыхнуло, накрыло меня до алых пятен перед глазами.

Доминатрикс — моим телом, против моей воли! — прильнула к обжигавшим губам этого чудовища, и он — будь он тысячу раз проклят и развеян прахом по всей земле! — позволил ей это. Дьявол его побери, он ответил на поцелуй, позволив языку скользнуть в рот!

"Нет!" — завопила я что было сил — но горло не издало ни звука, а поцелуй стал глубже, жарче, теперь его язык оказался у меня во рту, и прикосновения отдавались жаром внизу живота.

"Нет!" — жалобно взвыла я, а Хэлиш стискивал меня в объятиях, о боже, какой же он сильный.

"Молчи, только молчи, — умоляла Доминатрикс, обхватывая его бёдрами, — иначе услышит".

Я вырывалась — пыталась вырваться, но была пленницей тела, изнывавшего от страсти к человеку, которого я ненавидела всеми фибрами души. Я рвалась на волю, силилась вернуть контроль, орала всеми мыслями о нежелании прижиматься к Хэлишу, обнимать за шею, целовать этого проклятого Хэлиша, а желание обжигало, струилось вдоль позвоночника, невыносимо приятно было чувствовать внутренней стороной бёдер крепкие мышцы боков.

"Не хочу!" — истерично закричала я, остро ощутив выпуклость в паху.

"Замолчи!" — Доминатрикс потянула с него окровавленную рубашку.

"Ненавижу!"

"Заткнись!" — пальцы скользили по напрягшимся мышцам спины.

"Ненавижу эту тварь!"

Положив руки мне на плечи, Хэлиш уверенно отклонился и запрокинул лицо к потолку. Доминатрикс поцеловала его напряжённую шею в брызгах крови, покусывала.

— Я хочу тебя, хочу прямо сейчас, — шептала она с неприсущей моему голосу чувственностью мартовской кошки.

— Доминатрикс...

— Да... да...

Её не отвращал вкус крови, не отвращал Хэлиш — чудовища притягивают чудовищ. Он перехватил накрывшую его пах руку и отодвинул:

— Не потеряла пристрастия к повелителям ведьм?

— Нет, — Доминатрикс развратно повела бёдрами, — мне всегда нравилась эта часть вашей магии — изумительно...

И голос такой развратный, что хоть сквозь землю провались, и внутри всё горит от желания. Я с ужасом поняла, что последует за ласками и томными признаниями, и закричала с удвоенной силой. Рыча от возбуждения, Доминатрикс целовала и покусывала губы Хэлиша, мягкую мочку его уха, железные мышцы шеи. Её, то есть мои, руки скользнули по его скулам, зарылись в волосы. Мы посмотрели в его глаза, и я хотела плюнуть ему в лицо или ударить, но тело слушалось Доминатрикс.

— Ты ведь не предашь, — шептал мой нежный голос, рука змейкой скользнула по кубикам пресса вниз.

Хэлиш, к счастью, не спешил отвечать на домогательства, снова перехватил за запястье, Доминатрикс пыталась высвободиться, и слишком чувствительные соски тёрлись о широкую грудь Хэлиша, возбуждая ещё больше.

— Я хочу тебя, — страстно прошептали мои губы ему на ухо, а потом язык начал вытворять такое...

Стараясь отвлечься от тошнотворных, но почему-то так изумительно возбуждающих, действий соседки по телу, я подумала о целомудренном средневековье, в котором выросла Доминатрикс, и усомнилась в его целомудренности: в развратный век кино и интернета я таких штук отмачивать не собиралась... да и не умела.

"Учись, — Доминатрикс лизнула его ключицу, прикусила основание шеи. — С повелителями ведьм это в сто раз лучше, чем с обычным мужчиной. Впрочем, тебе всё равно сравнить не с чем".

"Прекрати, мне противно", — я так хотела убежать.

"Хочешь старой девой помереть?" — Доминатрикс снова повела бёдрами, крепче прижимаясь к пугавшей меня размером выпуклости.

"Лучше старой девой, чем с ним!"

"Замолчи, а то услышит... — она таки сунула руку ему в штаны, внутри себя я взвизгнула от ужаса. — Нет, ну честно, у меня тысячу лет никого не было, а тут такая возможность — не мешай, а запоминай, что и как я делаю, потом пригодится".

И она делала, но запоминать ощущение этой... обхваченной ладонью шёлковистой кожи я не хотела. Вздохнув, Хэлиш в мгновение ока содрал меня с себя и, подхватив на руки, помчался наверх. Ах, если бы это был Виктор, я была бы счастлива, но...

"Неужели никто его не остановит? Виктор!!!" Засмеявшись, Доминатрикс обняла Хэлиша за шею, прошептала в ключицу:

— Ты такой сильный.

"Не хочу! Пусть уберёт от меня руки! Люди, кто-нибудь, помогите!" Без толку: голос не слушался, язык шевелиться, но совсем не так, как я хотела. Звуки его тихих шагов таяли в пустых тёмных коридорах. Во рту пересохло: "Сколько можно это чудище облизывать?! Виктор!!! Каннингэм! Кто-нибудь... Но что они, увидев нас, подумают? Что мы хотим... Не хочу! Ненавижу! Не хочу с этим уродом, хочу с Виктором. Помогите!"

"Замолчи".

О, он может услышать! Пусть слышит: "Гад! Ублюдок, сволочь, скотина!" Близость с ним была мне отвратительна... Но как же — телу! — хотелось снова обхватить его ногами и прижаться к паху. Разум судорожно цеплялся за остатки здравого смысла, сопротивления, и вдруг — кровать: мы были в моей комнате, в шаге от постели, и это значит... значит...

"Наконец-то", — Доминатрикс тяжело дышала ему в шею:

— Я безумно тебя хочу.

Отпустив мои ноги, Хэлиш откину одеяло, вновь подхватил и положил меня на постель. Белёсые волосы ласково касались пылавшего лица, Хэлиш зажмурился, переводя дыхание. Я по-прежнему не могла пошевелиться, не могла закрыть глаза, чтобы хотя бы представлять себе Виктора.

Хэлиш распахнул чёрные-чёрные глаза. По воле Доминатрикс палец лёг на мои влажные от поцелуев губы, она начала его посасывать. С кем меня оставил Каннингэм?! Хэлиш — это же мерзкий, беспринципный извращенец! Как только верну себе контроль над телом — убью! Обоих убью!

Я задыхалась от ярости... и страсти. Что же это за магия такая, а?! Стискивая простыню по сторонам моих плеч, Хэлиш внимательно на нас смотрел. Доминатрикс заскользила кончиками пальцев по его груди, ниже, ниже. Я чувствовала, что улыбаюсь — улыбаюсь непривычно развратно.

"Спасите!!!"

Прищурившись, коротко вздохнув, Хэлиш нас укутал. Её изумление вспышкой прокатилось в сознании, Доминатрикс приподнялась, но по телу пробежало лёгкое покалывание, и, повалившись на постель, мы обе застыли. А внутри ещё полыхал огонь желания. Выдохнув, Хэлиш отступил из поля зрения:

— Паралич пройдёт часа через два, — тяжело, глухо предупредил он. — Лучше спи, так быстрее восстановишь силы.

Дверь закрылась с тихим стуком. Я не могла повернуть голову в ту сторону. Оставалось созерцать балдахин и слушать лившиеся в распахнутое окно звуки ночного города.

"Ну что, довольна?" — взметнулась во мне ярость Доминатрикс.

"Да, — внизу живота было непривычно горячо, до ломоты. — Зачем ты убила моих друзей?"

"Ничего такого за собой не помню".

"Врёшь!"

Она молчала, но её недовольство эхом бродило по телу вместе с отголосками неудовлетворённой страсти. Не буду с ней больше разговаривать: бесполезно говорить с чудовищами.

А Хэлиш удивил. Только причина его стойкости, скорее всего, крылась не в благородстве: после многолетнего хамства с моей стороны этот сноб вряд ли мог счесть меня хоть сколько-нибудь привлекательной, но я была ему благодарна — за пощаду в этот раз...

Глава 15. Его высокопреосвященство

Злобное гавканье проснуться не помогало. Продрав глаза, я об этом пожалела: склонившийся надо мной Хэлиш — кошмарное начало дня, особенно после столь впечатляющей ночи. Меня всю обдало жаром, я смотрела в его спокойное лицо и чувствовала, как от воспоминаний сжимаются соски. Судорожно натянув одеяло, я не понимала, чего хочу больше: надавать Хэлишу за то, что он меня испугал, или сказать спасибо за то, что ничего не сделал? Или выгнать, да — так лучше всего. И запах его туалетной воды — в нём что-то животно-чувственное, пробуждавшее в крови совсем не нравившееся мне тепло. Сглотнув, я нарочито грубо спросила:

— Что ты здесь делаешь?

— "Здесь" понятие растяжимое, — Хэлиш выпрямился, будто не замечая рычания. — Что конкретно вы подразумеваете под "здесь"?

Падавший в окно луч золотил его серебристые волосы, они резко выделялись на обтянутых элегантным сюртуком широких плечах. Тёмный, почти чёрный синий ему очень шёл. Виктор рычал.

— Зачем глупые вопросы? — я выше задрала одеяло. — Или ума не хватает додуматься?

— Чтобы избежать недопонимания. Вдруг у вас после вчерашнего амнезия, и вы, например, не помните, что в этот дом меня поселил Каннингэм, — Хэлиш сложил руки на груди, отступил, теперь луч золотил маленький крест фонтиса.

— Вот именно — в дом, а не в мою комнату! — ничего не могла поделать с гневом, накрывшим меня горячей волной. — И ты прекрасно понял, что я спрашивала об этом!

Виктор зарычал громче.

— Бужу вас, — он оправил бриллиантовую запонку. — Гости явятся через два часа, поторопитесь.

— Вот дьявол, а раньше нельзя было разбудить?

— Подумал, вам стоит выспаться... — Хэлиш возвёл очи горе. — Виктор, прекрати рычать, Берта меня как женщина не интересует, не беспокойся.

К щекам прихлынул жар:

— Рада это слышать!

Терпеть не могла, когда называли по второму имени.

Грубо отпихнув ногой нежно-розового без шерсти Виктора, Хэлиш начисто избавил меня от зачатков благодарности и ушёл. Только тогда я заметила в кресле чёрное в белой вышивке платье, туфли и кружевную шаль. Наряжаться ради Тоусенда? Нет! Посмотрела на забравшегося на стол Виктора.

Я наряжусь.

Виктор призывно тявкнул, и я обратилась в львицу.

— Что он имел в виду под "вчерашним"? — интонации строгого мужа.

Хорошо, что животные не краснеют... Что-то внутри меня не давало паниковать, отводило любую мысль о Доминатрикс на ощущения от прикосновений к Хэлишу, и желание думать о ней резко пропадало. Я решила выкручиваться:

— Не помнишь?

— Помнил бы — не спросил бы. Что случилось? И почему я лысый?

Проще было отрезать язык, чем рассказывать о повелителях ведьм. В этом желании, а точнее — нежелании, не было высокомерия приобщённого к тайне, просто что-то внутри упорно сопротивлялось. Очередное заклятие неразглашения?

Я уныло ответила:

— Вы поспорили.

— Из-за чего?

— Ты меня приревновал, — вырвалось невольно, и я захотела провалиться сквозь землю.

Хвост Виктора дрогнул.

— А был повод?

— Да... в общем-то нет... — я устыдилась пуще прежнего. — И... Мне надо переодеться, подготовиться...

— Ты что-то скрываешь, — подался вперёд Виктор, но его глаза остекленели, и он медленно осел на столешницу.

Сердце дрогнуло от жалости, обратившись в человека, я подхватила обмякшее, лысое тельце, погладила — кожа была тёплой, нежной. Мой бедный рыцарь! Жаль, время поджимало. Сложив одеяло, я устроила на нём Виктора и оставила его под грозно скалившимся чучелом. Дверь до конца на всякий случай не закрыла и, обернувшись к платью, нахмурилась...

К моему удивлению мелкая женская суета доставила небывалое удовольствие, может потому, что результат предназначался Виктору. Как лежат волосы, как смотрится макияж, как сидит платье — мне бы эти проблемы вместо обычных...

Расправив шуршащий подол, я вышла, надеясь увидеть Виктора в сознании и восхищении, но одеяло пустовало. Ничего, ещё не вечер! Зябко поведя плечами в вечернем сумраке пугающе пустых коридоров, я прошла к центральной лестнице с громадным зеркалом на площадке, взглянула на отражение в полный рост: чёрная ткань подчёркивала миниатюрность фигуры, белые завитки растительной вышивки увеличивали грудь и сужали талию, — и не могла поверить, что эта красивая, элегантная девушка — я.

От волнения подрагивали кончики пальцев. А в довершение тот, ради кого я старалась, смотрел на меня с открытым ртом... и вывалив язык. Я обернулась. Виктор перевёл взгляд с отражения на меня и закрыл пасть. В прищуре собачьих глаз вместо восхищения появилось что-то недоброе.

— Виктор...

Он попятился, я шагнула за ним и, подвернув ногу на непривычно высоком каблуке, рухнула на пол, подол разметался вокруг меня пенной волной. Виктор не по-джентельменски сбежал. Почему? Что не так? Я обернулась: я же выгляжу так хорошо. Глаза влажно заблестели, я с трудом удержала слёзы. Настроение невыразимо ухудшилось.

Внизу царил идеальный порядок: ни пылинки, всё, что должно блестеть — блестело. С невесёлыми мыслями о встрече с кардиналом я пошла на кухню, ожидая обнаружить там готовый или почти готовый ужин — иначе Хэлиш не был бы так спокоен... наверное.

Приятные ароматы чуть не сбили с ослабших от голода ног, я оглядела всевозможные вкусности, думая, чем поживиться... Что-то звонко разбилось. На мгновение оцепенев, я, оступаясь и чуть не падая, бросилась в посудную.

Пол рябил от осколков тарелок. Малый поднебесный сервиз и столовое серебро Вайсов улетало через противоположную дверь в столовую. Я последовала за посудой: сосредоточенно-хмурый Хэлиш, до предела выжимая слабосильный фонтис, сервировал белевший скатертью стол. Когда приборы заняли места, и Хэлиш убрал с фонтиса пальцы, лицо его смягчилось. "Не надо думать о вчерашнем", — я сглотнула:

— Почему не собственными силами?

— Без постоянной практики и опустошения магии фонтис не будет подчиняться, — великодушно пояснил Хэлиш, легким взмахом руки восстановил разбитые тарелки, возвратил их в шкаф и только после этого соизволил глянуть на меня — и, как и Виктор, недобро прищурился, отвернулся.

— Что-то не так? — обмерла я, только сердце билось часто-часто.

— Много что не так, но обсуждать это с вами я не расположен.

— Аа, — я мотнула головой в сторону кухни. — Кто это приготовил?

— Не перевелись ещё в Лондиниуме рестораны с доставкой на дом.

Ну да, конечно. Боже, как глупо я себя веду. Это всё от волнения. Я сложила руки на животе и неловко качнулась на непривычных каблуках.

— Зачаруйте слугу, — кивнул в сторону посудной Хэлиш, магией расставляя по комнате белоснежные пухлые пионы в тёмных вазах под античность.

— Не умею.

Возведя очи горе и что-то пробормотав о неумехах, Хэлиш простёр в мою сторону руку, за спиной открылась дверца шкафа, откуда вышел немного запылившийся манекен-слуга.

— Надеюсь, привести его в порядок вы в состоянии.

— Да.

Едва я несколькими пассами внесла свою скромную лепту в организацию ужина, раздался звонок.

— Открывайте, — Хэлиш оправлял галстук, ярко блеснула запонка.

— Зачем ты подселил в меня Доминатрикс?

Он не взглянул на меня:

— Откройте дверь.

— Зачем?!

В ушах зазвенело от собственного крика. Вновь возведя очи горе, Хэлиш рыкнул:

— Открывайте!

Его глаза стали абсолютно чёрными, и я против воли пошла.

На пороге сиял улыбкой, кольцами, перстнями, жемчужно-голубым костюмом и пышным галстуком по последней моде голубоглазый денди с жёлтой гривой высветленных волос и жемчужной серёжкой в ухе.

Шагнув внутрь, он церемонно раскланялся:

— Эрнест Амадей Стримлет к вашим услугам, прелестница, — он трепетно приложился к руке и, блистая белоснежными зубами, с детской непосредственностью восхищённо меня оглядел. — Для вас — просто Эрни.

Такой вот жизнерадостный ручеёк*.

— Кэрри... Кэрри Берта Боу, — обнаружив, что моя рука по-прежнему лежит в его, я освободила её и передразнила: — Для вас — просто Кэрри.

— Весьма польщён. Рад наконец свести с вами личное знакомство, очаровательная кузина моего дорогого друга Виктора.

"И от этого хлыща ожидают героических подвигов? Да на его холёном лице написано, что он только по салонам красоты мастер. Надёжный рыцарь? Это самодовольное чудо? — раздражённо думала я, в то время как Эрнест... Эрни любовался своим отражением в трёх зеркалах прихожей. — И как Виктор выносит его кривляния?"

Гневные мысли прервал звонок, я, пользуясь возможностью избежать поползновений к повторному целованию руки, открыла и растерянно отступила в сторону: у явившейся девушки был вид королевы, снизошедшей посетить нищенскую лачугу.

Высокая и стройная, с белоснежной матовой кожей, перекинутым через плечо черно-бурым манто, в облегавшем точёную фигуру чёрном шёлковом платье, в ошейнике из семи ярусов крупного розового жемчуга, с высоко забранными волосами цвета вороного крыла гостья словно сошла со страниц моднейших журналов.

Одарив меня оценивавшим взглядом шоколадных глаз из-под ресниц чуть ли не до бровей, она снисходительно улыбнулась и зашла, цокая каблуками:

— Патрисия Эрроу**.

— О, это стрела, попавшая в самое сердце , — воскликнул Эрнест, едва не сбив меня на пути к новой цели. — Разрешите представиться: Эрнест Амадей Стримлет, для вас просто Эрни, к вашим услугам, я ваш поклонник, у меня есть все календари с вами.

Чуть не выпрыгивая из плотно подогнанного по спортивной фигуре костюма, он расцеловал ей руки.

— Ах, вы чудесны! Ах, в живую вы в сотню, нет, в тысячу раз прекраснее, чем на фотографиях, хотя это кажется невозможным. Ну как же, как же, презренная бумага не может передать вашего потрясающего очарования! Ах, если бы я знал, какое счастье, какая честь меня ожидает...

Ах, ах, ах — и так далее, и тому подобное. Что-то упускала в их беседе, и это немного раздражало. С крайне целомудренным видом Патрисия следила за перемещениями Эрнеста вокруг неё.

— Обезьяна и в Лондиниуме обезьяна, — тихо заметил Хэлиш.

Вздрогнув от неожиданности, я оглянулась: он хмурился, рассматривая гостью. Она же, заметив его, удивлённо вскинула брови, качнулась навстречу, но остановилась в нерешительности.

— Ах, Эрни, ну перестаньте же, — попросила Патрисия с мягкой, без малейшей надменности улыбкой. — Вы меня захвалите.

— Моя королева, вы требуете невозможного! — Стримлет картинно приложил руки к груди. — Вас хочется хвалить беспрестанно.

— Ну хватит, хватит, прошу вас, — от королевского величия Патрисии не осталось и следа, словно совсем другой человек стоял в прихожей.

Звонок нарушил сладострастные планы Эрнеста приложиться к ручке.

Открыв дверь, я оцепенела от ужасающей силы хлестнувшей меня магии благословенного креста. Гость быстро выщелкнул фонтис из массивного, как у священнослужителей, креста, и лишённые поддержки центрального, четыре угловых фонтиса перестали действовать, но мгновение ощущения этой силы было впечатляющим и только благодаря её обладателю не смертельным.

Человек убрал крест за вырез жилетки, оставив насыщенно пурпурный фонтис висеть простой подвеской. В первый момент я не узнала коренастого кардинала Тоусенда в светском одеянии. Но это действительно был он: черноволосый, круглолицый, сероглазый, с тонкими, почти женскими чертами лица, сильно ассиметричными бровями — левая совсем низко, а правая — очень высоко, — крючковатым носом и острым подбородком: его высокопреосвященство кардинал Максимилиан Тоусенд, граф Квадривийский.

______

* Стримлет — ручеёк (англ.)

** Эрроу — стрела (англ.)

Конец можно бесплатно дочитать на Лит-Эpe.