Андрей ехал во главе растянувшейся колонны, легко приотпустив поводья. Умный конь шёл сам, иногда упруго сгибая шею, вполглаза, искоса взглядывая на седока. Ворот княжей льняной рубахи был распахнут, обнажая загоревшее до черноты тело, бахтерец по жаре был снят и приторочен к седлу. Задумчиво покусывая сорванную где-то травинку, он с усмешкой вспоминал вчерашний день. Война начинала приносить явно видимый доход. Да ещё нежданная удача подвернулась в виде группы местных скоморохов или как их тут литвины называют? Впрочем, это не важно. Важно то, что они умели играть на музыкальных инструментах да ещё использовали ноты. Правда нотная запись несколько разнилась с привычной Андрею, но какая разница. Играть-то не ему, а им. Правда, привыкшие к вольной жизни скоморохи были тем ещё приобретением, но Андрей надеялся договориться, предложив людям своеобразный контракт в виде обычного холопства на пять лет. Во-первых, пять лет не полное, до смерти, во-вторых делать они будут то, что умеют — играть, ну и учить учеников (тут, кстати, им полный резон людей обучить — будут у князя свои музыканты, их точно отпустят), ну и в-третьих, они так и останутся одной командой, а не разбегутся по разным владельцам. Честно, он очень надеялся, что ребята примут его предложение, так как ввиду отсутствия нормальных развлечений уже просто послушать любимую музыку было прекрасным выходом из положения.
Он ещё раз оглядел своих воинов и вытер вспотевшее даже под тонкой рубахой тело мокрым платом.
А ещё он разжился в местечке книгами. Да-да, самыми обычными такими книгами — сшитые рукописные листы в кожаном переплёте. Правда, писаны они были латиницей, но Андрей прихватизировал их всё равно, лишь оглядевшись — не видит ли кто. Дураков вокруг хватает, а у церкви к таким вещам свой бзик. Ну а ему оно надо? Потом разберёмся, окажутся церковным бредом — выкинем, а если что путное, то переведём да почитаем. Да и вообще, пора бы уже свою библиотеку заводить. Тут княжич хмыкнул своим же мыслям. Потом, всё это потом, а пока пламя большой войны в очередной раз неудержимо расползалось по литовским землям...
И вновь могучее государство не сразу отреагировало на угрозу. Уже месяц как восточные пределы его выжигались и безлюдились поместной конницей и отрядами служилых татар, а литвины всё никак не могли раскачаться. 1 сентября король польский и великий князь литовский в письме к краковскому епископу даже жаловался что "литовцы из страха, паники, похоже, неспособны защитить себя своими силами". Ну а что ему ещё оставалось делать? У короля не было сил помочь своим подданным. Ведь шляхта, как могла, противилась созданию королевской армии, справедливо полагая, что тогда её вольностям, вырванным у былых королей всеми правдами и неправдами, придёт северный пушной зверёк. Да и с деньгами в казне был полный напряг. Когда четыре года назад Андрей Косцелеский принял уряд польского подскарбия, то в кассе насчитали всего 61 злотый! Что можно было сделать с такими финансами? Да ничего. Не лучше положение было и в Литве. Казну по своему усмотрению растащили паны рады (для примера, в 1532 году, аккурат перед очередной войной с Московией в казне ВКЛ великий князь Сигизмунд не обнаружил "ни гроша"). Где уж тут воевать!
Однако не всё ещё прогнило в литовском государстве, и армия для отпора вторгшемуся врагу потихоньку собиралась возле столицы. И собирал её опытный и умелый воин, гетман князь Константин Иванович Острожский. И пусть шляхта в большинстве своём воевать не хотела, но враг-то об этом не знал. А потому полетела по стране весть, что собрали войск уже сорок тысяч и вот-вот пойдут бить супостата. Князь справедливо полагал, что рано или поздно, но весть эта достигнет московитов и заставит их серьёзно отнестись к "угрозе".
Ну а чтобы веры слухам было больше, отправил крупные отряды всадников ловить и уничтожать мелкие группы шкодничившей в округе поместной и татарской конницы.
Когда же стало ясно, что большего собрать не получиться (финансовые средства для найма наёмников ещё не были собраны, а хоругви ополчения пришли только из центральных поветов, остальные на службу просто "забили") князь в конце сентября всё же покинул окрестности Вильно, и двинулся навстречу врагу, имея под рукой воинов во много раз меньше растрезвоненных сорока тысяч...
Наступал октябрь, месяц дождей, резких холодных ветров и неожиданно выпадающих тихих, тёплых дней, когда на ещё вроде зелёной траве уже собирается ковёр из опавших жёлтых листьев, а от земли обманчиво пахнет по-весеннему. К этому времени давно должны быть убраны хлеба, спеты дожиночные песни и потому с особой укоризной смотрелись встречавшиеся на пути заброшенные поля с неубранной и осыпавшейся рожью. Они словно кричали проходившим мимо воинам, что земле нужна не война и разор, а мир и тяжкий труд пахаря. И воины с грустью смотрели на погибший урожай, но виновными себя в том не считали, словно это не они жгли тут деревни и угоняли трудников крестьян.
Эх, и хорошо же они погуляли, но, кажется, пора и честь знать. Андрей, в который раз оглядев немерено разросшийся обоз и нескончаемую вереницу пленников, со вздохом понял, что да, пора возвращаться к основному лагерю, под Полоцк. Иначе скоро сотня окончательно превратиться в неповоротливый и малоуправляемый табор. Да и время сбора, установленное большим воеводой, потихоньку подходило. А тут ещё и пятая точка вдруг принялась вопить о неприятностях. А этому органу он давно привык доверять, ибо не раз ещё в той жизни замечено было: просто так она вопить не будет. Так что, по всему выходит, что пора возвращаться.
И вот надо же было такому сложиться, что, едва только сотня повернула назад, как до них дошли новости о появившихся в округе литвинах. Известие это принесли чужие усталые воины на загнанных лошадях, которые буквально вывалились на ушедший далеко вперёд головной дозор, и, не признав своих, чуть сходу не порубали не ожидавших такого поворота дел ратников. Наверно только чудо тогда уберегло от кровопролития, но, слава богу, всё обошлось и вскоре осунувшиеся от долгой скачки беглецы предстали пред очи молодого головы.
Оказалось, что это были помещики из такого-же загонного отряда, только действовавшие чуть южнее. Два дня назад на них, ничего подобного не ожидавших, вдруг наскочил литовский полк и в жестокой рубке наголову разбил поместных, убив или пленив большинство из них, и лишь немногим удалось утечь с места схватки. Вот с такими-то беглецами и повстречались воины Андрея. Что ж, это следовало ожидать. Всему когда-то приходит конец. Второй год они безнаказанно грабили чужую землю. Многие позволили себе расслабиться, и ныне за это вынуждены были заплатить самую высокую цену. Впрочем, какая это война, если самый страшный враг — баба с вилами, да мужик с дрекольем. А бездействие расхолаживает. Вот и промухали поместные, хотя слухи о том, что литвины-таки собрали большую армию (ну в сорок-то тысяч Андрей, основываясь на послезнании, не верил, но что-то видимо собрали точно) докатились и до полоцких земель.
Нет, он, конечно, не был совсем уж крутым спецом по этой войне, а потому точно сказать, придут или нет литовцы, не мог (вроде не писали нигде о боях-столкновениях на второй-то год войны историки в будущем), но и отмахнуться от слухов рука не поднималась. Это больших битв не было, а про малые стычки никто не говорил. Да и в летописях про них вряд ли упоминали. Вот выскочит сейчас из леса вражий отряд да порубит их за беспечность в капусту. И кто об этом где напишет? Не того пока полёта ягода князь Андрейко Барбашин, что б на него чернила в летописании изводить. А пятая точка, оказалось, вновь, в который уже раз, не просто так вопиёт. И было просто настоящей удачей, что первыми под удар попали другие. Вспоминая свою беспечность, Андрей со стыдом признал, что случись это с ними — конец был бы одинаков.
Зато нынче рассказ о кровавом побоище заставил всех в его сотне встрепенуться. Как говориться, предупреждён — значить вооружён! Теперь-то литвинам будет не так-то просто застать их врасплох.
Разумеется, больше в этот день никуда не пошли. Встали тут же, в лесу, на ночёвку, выставив ближнее и дальнее охранение. А то мало-ли что, одни вон уже попали как кур в ощип.
Пока воины приводили в порядок доспехи и оружие, да готовили ужин, Андрей с десятскими собрались на импровизированный военный совет. Сидя на пеньке, укрытом попоной, княжич внимательно слушал младших командиров. К сожалению, все, как сговорившись, твердили только об одном — надо спешно валить к основным силам. В принципе, Андрей был с ними полностью согласен, вот только было одно но. Богатая добыча и многочисленный полон сильно тормозили скорость передвижения, а литвины, оправившись от боя, обязательно пойдут в догон. Уж больно злы они были, и глупо надеяться, что про их отряд им неизвестно. Уж слишком сильно они пошумели в окрестностях. И уйти от скачущих налегке врагов они не смогут, а значить будет бой, но бой тогда и там, где это будет выгодно литвинам. А их и без того почитай в два раза больше, если верить словам беглецов. А потому может, стоит навязать им бой по своим правилам, постаравшись нивелировать численное преимущество внезапностью нападения? Поиграть, так сказать, в партизанов Ковпака в рейде. К тому же и полусотник предлагал примерно то же, добавив лишь, что обоз останавливать не надо, а отправить его под охраной заболевших, а самим, налегке, идти впереймы. Коль проскочим незаметно, то и двойной перевес не так страшен, ну а нет, то уйти, уводя погоню за собой, в надежде, что оставшиеся выведут полон и добычу к месту сбора войска. Поскольку поместный воин жил не столько с поместья, сколько с добычи, то последнее предложение встретили единогласно.
На том "малый командирский совет" и закончился.
В поход двинули с раннего утра, далеко высылая дозоры, в которых отряжали только лучших следопытов, но литвинов так и не встретили. Андрей даже порадовался: ежели те не появятся до утра, то можно будет поворачивать вслед за обозом — всё же большого желания испытывать судьбу у него не было. Увы, это его желание не сбылось: литвины объявились-таки поздним вечером.
Что ж, дозорные, самолично выбираемые Богданом, с честью подтвердили, что являются лучшими, сумев вовремя и обнаружить противника и не показаться самим на глаза. Упреждённая ими заранее, сотня отошла подальше, дабы не углядел кто из вражеского дозора и затихарилась в лесу. Всем было понятно, что враги в скором времени встанут на привал. Солнце-то уже скрылось за горизонтом, и дальнейший путь становился опасен и для лошадей, и для всадников. А широкая луговина, до которой так и не дошли русичи, подходила для становища как никто другой. Следопыты, посланные чуть попозже в разведку, подтвердили эту догадку и в голове княжича зародился план...
Дробный топот разгонявшейся конницы проснувшиеся литвины услыхали даже раньше, чем увидали вылетавших из леса всадников. Тревожно, хотя и поздновато, запели рожки уцелевших часовых. В ответ залихватский разбойный свист взвился над поляной.
Выхватив саблю, Андрей с криком ворвался в бестолково суетящуюся людскую гущу. Полоснуть по спине одного, другого, третьего, увернуться от удара шляхтича, успевшего-таки схватить сабельку, вновь ударить самому. Литвины, попавшиеся на пути первыми, все легли под сабли, мало что поняв. Те же, кто был за ними, смогли ещё схватиться за оружие, но сомкнуть строй уже не успевали. Да и набегавшие в панике свои же не дали им собраться. Новгородцы прошли через них, как нож проходит сквозь масло.
Наддав, Андрей нагнал какого-то литвина пытавшегося то ли отскочить к центру лагеря, где его товарищи уже начали приходить в себя, то ли удрать, и, изогнувшись кошкою на седле, с потягом рубанул вкось по незащищённой спине. Литвин вздёрнул поводьями, подняв коня почти на дыбы, и начал заваливаться вбок. Княжич, не оглядываясь, промчал мимо.
И всё же врагов было много. Пока новгородцы резали одних, кто-то из литовских набольших, сориентировавшись во всей это кутерьме, начал, наконец, командовать и сумел-таки навести кой-какой порядок в шляхетских рядах, но время было упущено безвозвратно. Большая часть литовских воинов уже поддалась страху и панике, и всё ещё сохранявшееся численное превосходство уже не могло принести им никаких дивидендов. Да и оно быстро истаивало под блистающими росчерками стали. Поняв это, литовский набольший, повёл тех, кто ещё хранил трезвость мысли на прорыв, ибо отступить им можно было теперь только в лес, за которым начиналось болото, которыми так богата полоцкая земля.
Зато эти ударили сильно, слаженно, мгновенно прорубив себе небольшой коридор, но поймавшие кураж новгородские помещики уже не желали отпускать никого. Положив немало своих, они всё же смогли остановить таранный удар, предотвратив намечавшийся прорыв.
Вспыхнувшая рубка была страшной.
Вот перед Андреем вновь вырос какой-то шляхтич. Не задумываясь, он махнул саблей, но удар пропал зря — тот успел прикрыться и исчез позади. Слева откинулся на конский круп кто-то из дворян, не справившийся со своим врагом. Ярея от злобы Андрей попытался достать победителя саблей, но не успел — взмахнув руками, тот уже сам повалился под ноги своего скакуна. Зато откуда-то сбоку выскочил шальной литвин и уже княжич едва успел принять его удар на саблю. И опять долго рубиться им не дали — уж слишком тесно было на небольшой поляне нескольким сотням стремящихся убить друг друга людей.
Скрежет клинков, конский ржач, ор, мат, хрип — всё слилось в единую какофонию. Новгородцы шли по траве, зверея от крови и рубя встречного и поперечного, не смотря уже бьётся ли тот, пощады ли просит, и добивали раненных и ползущих в кусты засапожниками и ничто, ни команды, ни увещевания не могло остановить это смертоубийство. Потому-то, когда успокоились уже после боя, поняли, что полону-то взяли всего ничего. Зато поляна была буквально покрыта трупами врагов, которых уже сноровисто обирали, сдирая оружие, доспехи, порты и украшения. К сожалению, и своих потеряли немало — почитай два десятка из и без того неполной сотни остались лежать на покрытой кровью пожухлой осенней траве.
И всё же это была победа! Победа, дающая возможность уйти самим и беспрепятственно увести награбленное добро. Княжич, дико уставший как физически, так и эмоционально, всё же имел ещё силы чувствовать гордость. Ещё бы, его план сработал как надо! Впрочем, такие планы срабатывали всегда, если чужой разведке не удавалось обнаружить затаившегося врага. Человек ведь не робот, он не может быть в готовности всё время, он устаёт и перегорает и даже часовые со временем начинают забивать на службу, а потому нежданное ночное или предутреннее нападение завсегда выливается в избиение. Так получилось и здесь. Литвины не смогли выследить их, и теперь им оставалось лишь собрать трофеи да пленных и уходить. Правда, смущало то, что у противника не было обоза. А чужой обоз вещь соблазнительная. Особенно воинский. От одной мысли, сколько там всего нужного уложено, жаба внутри Андрея начинала буквально беситься. Чтобы удовлетворить разгорающееся любопытство, среди полонённых провели экспресс опрос, на котором и выяснилось, что тот тащился где-то позади (ну да, литвины-то тоже не дураки, понимали, что одвуконь быстрее врага настигнут). И вот теперь перед ним встала дилемма. С одной стороны, нужно было уходить, ибо пленные показали, что армия Острожского уже довольно близка, да и окрест не только их отряд шалил, ну и потери были более чем чувствительные. С другой же, кроме богатой добычи (а её, как известно, много не бывает), была возможность освободить пленных из той разбитой полусотни, беглецы из которой так помогли им известиями. Сам Андрей больше склонялся за поход, но принять решение всё никак не мог, а потому решил выслушать своих подчинённых.
