Химера, будь человеком! (книга первая)

Любопытствующий Терион, видимо считал, что он специалист в методе дедукции, потому как зашёл издалека, дабы узнать что-либо обо мне. Меня же это совсем не устраивало и потому, как-то само собой (надеюсь он так подумал), тема свернула с этой ненужной мне, скользкой дорожки, на более безобидную — о ярмарке.

Как оказалось, ни я одна не желала рассказывать о себе, посему мы обменивались ничего не стоящей информаций, а точнее — впечатлениями. "Пора бы закругляться" — ныл внутренний голос, да и руку стало жечь немилосердно, я едва терпела.

Принимая во внимание всё это, я таки, обменявшись любезностями на прощание, поднялась к себе. Закрыв за собой двери, я встала, прислонившись к ней, а обволакивающая темнота скрывала злые слёзы, терпеть боль становилось всё труднее. Добравшись до кровати, я бухнулась в чём была и мысленно крича, а вслух шепча, позвала:

— Шкееет!

Он был неподалёку, той самой пяткой я просто знала это. Левой рукой стащила сапоги, чувствуя, как ненавистная жалость к себе, душит меня. Всё же взяв себя в руки (уроки жизни в детдоме), успокоилась и попыталась дышать ровнее. Как ни странно, это помогло... Нет, жжение в руке не прошло, но как будто отодвинулось на второй план. Влетел в раскрытое окно Шкет, я обрадовалась ему, как родному. Этот пушистый комок брякнулся на подушку, округлившимся пузиком.

— Да ты, я смотрю, времени даром не терял. — Напряжённо улыбаясь, съязвила я. — Смотри, а то скоро будешь взлетать, махая и ушами тоже, одни крылья не справятся.

Мне показалось, что он облегченно вздохнул, и развалился на месте приземления, игнорируя мои волосы, раскинутые по подушке. Я уткнулась носом в плюшевого Шкета и забылась спасительным сном.

Глава 6.

— Эх, как хорошо! — я сладко потянулась широко зевая.

Комната была залита солнечным светом, стало быть уже далеко не раннее утро. Я валялась на кровати, припоминая все события вчерашнего дня. Шкет бессовестно дрых, провалившись между двух подушек, одна носопырка торчала.

— "Надо бы освежиться" — подумалось мне. Я вышла на лестницу и стоя на верху, крикнула девушку. Не прошло и часа, как я уже сидела в полюбившейся бочке и уже окончательно проснувшись, думала, что мне делать дальше. Ну хоть бы одна здравая мысля в голову пришла. "Слышите, Вы там?" — крикнула я внутренним голосам. Вот так всегда, когда не надо так каждый норовит мою извилину в голове на себя перетянуть, а как нужно — не дождёшься их.

Надо же, как я привыкла к моим этим голосам. Помню, когда у меня начались беседы с собой — я дико испугалась. Меня тогда с полгода как перевели в детдом из монастыря. Сказать кому-либо из воспитателей, я не отважилась, как пить дать отдали бы в дурку. Они уже тогда познали все прелести общения со мной безобидной и не упустили бы шанса сплавить меня на законном основании. А настоятельнице было и вовсе страшно говорить — определила бы меня как одержимую. Заперли бы меня в кельи, купали бы в освящённой воде, и о ужас — меня держали бы на всех постах.

Но довольно скоро я успокоилась, списывая это на то, что это глас разума, иногда пробивающийся через мои бронированные мозги. К одному из внутренних голосов, я искренне испытывала уважение, он всегда меня подбадривал и будто прибавлял силы, этакий дух средневекового отважного рыцаря.

Голос этот первым "пробил" броню моих мыслей, а послужило этому, как я думаю, весьма неприятное обстоятельство.

Мы сидели в палисаднике на лавочке недалеко от детдома. Дети помладше бегали, играли по небольшой площадке. Вскоре вышел старший воспитатель и оповестив нас, собираться к ужину, удалилась. Все, разумеется, спешно засобирались только две девчушки ещё ковырялись, собирая своё барахло со скамейки. Я притормозила у дверей, чтобы их дождаться. На почти опустевшую площадку ввалились двое подростков. Подошли к ближайшей скамейке, где возились девочки, и одним жестом смахнули все их "сокровища" на песок.

— Валите отсюда малявки, — сказал патлатый недомерок при этом наступив на только что скинутые вещи.

И тут в голове у меня зазвенел голос:

— "Недостойно сие, стоять и смотреть, как отрок неразумный вести себя позволяет!" — я опешила, но была с ним согласна, и посему — направилась по направлению к ним, дабы забрать девочек в дом.

Одна из них попыталась поднять что-то упавшее, но тот, что был поплотнее (с голодухи видать опух) несильно пихнул девочку, но этого хватило для её падения. Девочки заплакали и не убежали лишь потому, что видимо те немногие игрушки, которые у них были, не хотелось бросать здесь. Голос во мне недовольно зарычал, и я прибавила ходу.

— Кто духом слаб, стремится силою мнимой позорно храбрость выказать! — с вызовом выпалила я им.

Они немного опешив промолчали, но быстро пришли в себя и встали с лавки. По мере их подъёма, я вынуждена была задирать голову (чувствую недомерком уже себя). Нахалы так недобро на меня зыркнули, что мне захотелось схватить девчонок и побежать. И вот тут я будто незримо коснулась души рыцарской, и часть её отчаянной смелости передалась и мне.

Перед двумя подростками, которые так хотели казаться крутыми, стояла щуплая, невысокая девушка. От нахлынувшей волны ярости черты её лица заострились, а серые глаза походили на две льдинки. Упрямо задрав подбородок и выпрямившись, она достала платок и бросила его в лицо нахала, толкнувшего девочку.

— Настойчиво рекомендую извиниться перед двумя маленькими леди и, собрав их вещи, немедленно удалиться! — буквально выплюнула я, чувствуя, как набирает силу ярость.

— Ага, уже бежим, падаем и спотыкаемся. — Осклабился другой.

— Я вижу вразумить недостойных словесно, не представляется возможным. В таком случае придётся ручно подправить прорехи в Вашем, как оказалось и без того убогом, воспитании.

В таком состоянии меня почему-то совсем не волновала разница в габаритах. Я подошла ближе и врезала, собрав всю силу (как мне показалось) в один кулак и приложила его туда, куда смогла достать — под дых.

— Ой, — парень удивлённо выдохнул одними губами, не произнеся не звука, и сложился пополам. Второй, глядя на него и пребывая в немом удивлении, собрал игрушки и, протянув девочкам, продолжал не мигая стоять.

— Пойдёмте, не след столь юным барышням одним продлевать сию прогулку. — Сказала я, взяв девчонок за руки и направляясь к дверям детдома.

После этого случая необъяснимая уверенность поселилась во мне, и если что-то грозило её изгнанию, голос "рыцаря" (как я его назвала) не оставлял меня.

Другой мой внутренний голос можно было определить как — разгильдяйка с язвочкой, толкающая меня на всевозможные проделки, стоило только дать ей свободу.

Помнится, меня сильно возмутил один случай, когда некто из старших, чуть ли не поголовно запугал всех рассказами о мертвецах. Очень хотелось уделать этого "храбреца", в конце концов, пугать — это моя прерогатива! Он собрал отряд смельчаков и вечером потащил их в монастырь... МОЙ монастырь (где я пребывала до моего появления здесь) для прохождения испытания. Из осторожных расспросов испытуемого я узнала, что они должны были войти в какой-то склеп. Вполне объяснимо, почему был выбран монастырь — это место было ближайшим, где можно было найти этот самый склеп (с полчаса ходу "огородами").

В монастырях с древнейших времен совершались погребения как духовных, так и мирских лиц. Этот монастырь не был исключением. Внутри небольшого сада располагалось монастырское кладбище, на территории которого и был склеп-хранилище тех, кто когда-то скончался в стенах монастыря. Часть свода обрушилась, и он казался древнее, чем был на самом деле (настоятельница рассказывала).

Я как бы невзначай, науськала ребят:

— Вы сначала его попросите туда сходить одного, а потом последуете и вы. Разведать местность так сказать...

Осень уверенно вступила в свои права, и темнело уже достаточно быстро. После отбоя, я дождалась когда выйдет отряд смельчаков во главе с "мистером храбрецом" и, выскользнув на улицу побежала, чтобы добраться быстрее их. Благо я знала там всё как свои пять пальцев. Услышав вдалеке шаги, я наскоро окопалась в опавших листьях у самого склепа (их здесь было полно), оставив маленькое пятнышко обозреваемого пространства (ведь проучить я собиралась только "храбреца"). Долго ждать не пришлось, он замаячил в темноте, приближаясь ко мне. Я подождала, когда он почти вплотную подошёл к склепу и только собирался открыть дверь, как:

— Остановись недостойный, как смеешь ты тревожить покой умерших?! — сказала, нет, скорее провыла я надменным голосом.

В ответ я услышала только нечленораздельный набор гласных букв. Хотела на этом остановиться, но всё тот же задиристый внутренний голос подбил меня ещё на одну реплику:

— Тот, кто посмеет зайти на святую землю с грязными помыслами... — договорить я не успела. У "храбреца" вдруг прорезался голос... и реакция.

— Не... не... не посмеет, простите... — он улепётывал так, что пятки сверкали... хотя нет, даже пяток не было видно. Надо отдать должное — ребят, которых привёл, он отвёл назад, а не убежал один сломя голову. Некоторое время он ходил подозрительно молчаливым, но потом всё пошло по-прежнему, исключая разве что запугивания — их не стало. И мой внутренний голос ликовал!

Были случаи и другого характера, но они благодаря этой "козе" (я о внутреннем голосе), помогали мне легко сходится практически с любым, если я того хотела.

Старший воспитатель разрешила пойти в парк, прогуляться. Мы с девчатами шли, щебеча о ничего не значащих вещах. Я, смеясь, проводила глазами проходящего мимо весьма симпатичного парня. Он ответил мне взглядом и уже за спиной послышался шум с невнятными криками. Мы спешно обернулись, с земли поднимался понравившийся мне парень. Он подошёл к нам троим и, обращаясь ко мне, спросил:

— Каким видом спорта Вы занимаетесь? И если стрельбой (глазами имел он в виду)... у Вас отлично получается. — Добавил он отряхиваясь. Мы с девчатами прогуляли в тот день до вечера, а он с другом нас сопровождали в сем предприятии.

Вот такой вот озорной и немного легкомысленный один из моих внутренних голосов, словом "коза, она и есть коза". Хотя справедливости ради замечу — некой долей житейской мудрости она была не лишена, как и повышенной коммуникабельности на любом поприще.

А вот третий глас, появлялся по началу, крайне редко, словно предупреждая меня об опрометчивых поступках, этакий "мудрец". Зато всё своё красноречие проявил уже в старших классах и не оставил меня и в институте, помогая усидчивостью и какими-то необъятными кладезями знаний. Напару с этим "мудрецом" мы доводили Каку (Акакий Мстиславович, если кто забыл) до небывалого раздражения, которое сопровождалось, чуть ли не всеми цветами радуги на его лице.

Помню, как Кака мучил очередную жертву на семинаре. Было жаль парня, и не потому, что он хреновенько подготовился.

Дело в том, что наш преподаватель философии не просто спрашивал о жизни Великих и всячески приветствовал заучивание мудрых высказываний, но и требовал, чтобы студенты их объясняли. Если студент не учил цитат, он недовольно озвучивал их сам. И если несчастный не мог этого сделать это, было ещё полбеды ("неуд" без нервотрёпки), а вот если он давал объяснение, которое расходилось с его пониманием — попадалово полное. Потому как не сдавшие семинар — к экзамену не допускались. Рисковать приходилось почти всем, мало кого устраивала пересдача (ещё и не одна) и "удочка" в итоге. В идеале для преподавателя, студент кроме жизнеописания должен бы процитировать несколько цитат в тему но, учитывая количество билетов, учить надо было не много, а очень много. А мой внутренний "мудрец" (голос) знал, если не сказать всё, то очень многое, чем частенько меня и спасал.

И парень с параллельного потока (сдавали двумя потоками) отчаянно пытался доказать, что все люди разные... как и мнения. Ха! Каку его потуги только распалили, ведь он не знал КАК с ним нужно "бороться". А я знала... и вознамерилась спасти бедолагу, не без помощи скрытого в моём сознании "мудреца", разумеется:

— Акакий Мстиславович, "... В большинстве споров можно подметить одну ошибку: в то время как истина лежит между двумя защищаемыми воззрениями, каждое из последних отходит от нее тем дальше, чем с большим жаром спорит" (Рене Декарт), — беспардонно влезла я, в так называемую беседу, потому что Кака игнорировал мою поднятую руку.

— Студентка Вольная, а Вы никак не можете усидеть на месте, "Говорят, что между двумя противоположными мнениями находится истина. Ни в коем случае! Между ними лежит проблема" (Иоганн Вольфганг Гете).

— Знаете профессор, "Отдельная личность не обязана быть мудрее целой нации" (Оноре де Бальзак).

— Да, но "Мудрость существует в единственном числе и имеет точные границы, а глупостей тысячи и все они безграничны" (Генрих Гейне). Вы хотя бы это способны подтвердить? — не унимался прфессор.

Кака начал потихоньку багроветь, присутствующие же студенты вжали головы в плечи и пытались сделать вид, что они вообще тут мимо проходили.

— Хм, "Мудрые люди обдумывают свои мысли, глупые — провозглашают их" ( Генрих Гейне), заметьте Акакий Мстиславович, не озвучивают обдуманное, а провозглашают. — Продолжала я изводить его.

— Я понимаю Кира, "Каждая женщина — бунтарь по натуре, причем бунтует она исключительно против себя самой" (Оскар Уайльд). — Такс, перешли на личности и намёки, что у меня блондинистые мозги.

— "Из двух ссорящихся более виноват тот, кто умнее" (Иоганн Вольфганг Гете), — сказала я, нехорошо улыбнувшись. А бедный Кака, замер на полуслове, видимо вспомнилось ему и иная пословица (кто умнее первым и замолчит).

— "Не ссорящийся не осуждается" ( Лао Цзы), — произнёс он с чувством собственного достоинства. Всё-таки не удержался.

— "Достойный муж делает много, но не хвалится сделанным; совершает заслуги, но не признает их, потому что он не желает обнаруживать свою мудрость." (Лао Цзы). — Внутренний голос ликовал, дошло древних даосов.

— Студентка Вольная, "Все мои усилия сводились к тому, чтобы убавить у людей глупости и прибавить им честности" (Вольтер).

— Не стоит объяснять мне это профессор "Умная женщина та, в обществе которой можно держать себя как угодно глупо" (Поль Валери), — я таки припомнила ему намёки, по поводу "блондинки". Однако нужно было закругляться, а то Кака от негодования синеть уже стал.

— "Быть подлинно здравомыслящим уже означает много знать" (Люк де Клапье Вовенарг), — то ли оправдываясь, то ли сделав шаг к примирению, сказал он.

— Всё верно профессор и как говорил Эсхил: "К сердцу мудрому мудрые речи всегда путь-дорогу найду" и согласитесь, сложно оспорит: "Мудр не тот, кто знает много, а тот, чьи знания полезны", — завершающе сказала я.

— Соглашусь, и вот поэтому мы с Вами (оглядывая притихших студентов) продолжим обсуждение, а Вы студентка Вольная — можете быть свободны... до экзамена. — Вот так я получала допуск к зачётам и экзаменам у Каки.

И вот сейчас, все эти многоликие гады (голоса "рыцаря", "козы" и "мудреца") молчали, бросив меня на растерзанье неопределённости вынуждавшей принимать решение самой.