Государь

— Марфа, чти молитву!

Щекастая девица тут же потупила глаза и затянула мерный речитатив:

— Господи Иисусе Христе, Боже наш, благослови нам пищу и питие...

Остальные девушки беззвучно за ней повторяли, бросая быстрые взгляды из-под ресниц сначала на бледноватую хозяйку стола, затем — на духмяную выпечку и пузатые фаянсовые чайники, предвкушая поистине заслуженный отдых. Заслужили же они его своим усердием, ноющей болью в пальцах, изукрашеных пятнами не до конца смытых чернил, усталыми плечами и глазами, в которые словно кто-то сыпанул мелкого песка. Правда, Анастасия Дмитриевна пренебрежительно называла все их страдания обычным нытьем, а мучения и вовсе всего лишь обычными занятиями... И сейчас, всего каких-то полтора месяца спустя, девушки понемногу с ней соглашались, находя нежданную учебу очень даже интересной и дюже полезной. Только вот осознание всего этого пришло к ним вместе со слезами в подушку, жгучей болью от моченых розг, и негромкими выговорами боярыни. А то и царевны Евдокии, которая только с виду была нежным полевым цветочком, на деле же — цепко держала свою невеликую свиту в маленьком, но очень крепком кулачке.

-...аминь!!!

Дождавшись, пока Марфа трижды перекрестит блюда с выпечкой, благородные девицы чинно, но при том довольно шустро расхватали ватрушки со сладким творогом и кулебяки, отчетливо косясь при этом на малую мисочку с шоколадными сладостями, стоящую близ боярыни Захарьиной. Затем — на чуток порозовевшую царевну, как раз наливающую себе любимого травяного взвара из стоявшего наособицу чайничка, и жестом разрешившую лакомиться выпечкой и горячим чаем с медом.

— Поздорову ли, Дуня?

— Благодарствую, вполне.

Понятливо покивав, дальняя, но все же родственница царской семьи окинула пытливым взглядом легкий румянец на нежных щечках царевны, и наконец-то уделила внимание и своей кружке — в которой исходило вкуснющим парком кофе со сливками и сахаром. Еще один повод для родовитых девиц тихонечко вздыхать и грустить, ибо доступ к разным редким сладостям зависел исключительно от их усердия и успехов в учении — и пока только княжна Мстиславская да Машка Бутурлина причастились диковинного шоколада с орешками, а так же духовитого и очень вкусного взвара какао-бобов. Остальные... Гм, предвкушали и завидовали. И старались, конечно. Внимательно слушали про славные деяния великих правителей прошлого, и с гораздо большим интересом — про давнюю и не очень приглядную историю "добрососедских" отношений Великих княжеств Литовского и Московского. Как между собой, так и со всеми ближайшими соседями, узнавая все новые и новые подробности. Например, про то, кто организовал и получал основную выгоду от многовековой работорговли светловолосыми полонянками на рынках Кафы. Или про славные традиции знатных людей Флоренции, Мадрида и Венеции — из поколения в поколение покупающих себе в дома пригожих славянок в качестве наложниц, служанок или кормилиц для детей от законных жен. По окончании таких уроков у слушательниц порой начисто пропадал аппетит, и появлялось сильное желание помолиться...

После небольшого перекуса и получасового отдыха, приходило время домоводства: правда девиц на нем учили не тому, как правильно гонять с поручениями слуг, а — чтению, русской скорописи и новому счету. Опять же, не просто учили, а с хитринкой, заставляя решать задачки "по-хозяйству". Высчитать цену сотни кадушек зерна в разных городах, разделить по работницам-швеям двести аршин небеленого полотна, или вообще — прикинуть, сколько нужно съестных припасов на прокорм какой-нибудь голодающей деревеньки. Хорошо хоть, что назначеный в наставники пожилой дьячок был терпелив и все очень подробно объяснял, и все равно, поначалу девушки прямо чувствовали, как пухнут и болят их головы: столько запоминать, самостоятельно думать и усердно считать им прежде точно не доводилось! Когда скрюченые пальцы начинали тихо ныть, ученицам позволяли передохнуть с четверть часа на прогулочных галереях дворца — а затем отдавали во власть боярышни Гуреевой, которая отвечала за невероятно занимательный предмет с мудреным названием "Политическая география". Рассадив всех по мягким стульцам, личная ученица государя Димитрия Иоанновича негромко рассказывала про какую-нибудь чужеземную державу: описывала наиболее распространенные в них обычаи и законы, перечисляла ее великих правителей и примечательные места... Но самым интересным, конечно, были цветные картинки с нарядами тамошних женщин и мужчин благородого сословия! Именно из речей Аглаи Гуреевой девушки узнали, что молодой государь подумывает, по примеру иных европейских правителей, устроить у себя во дворце Большой осенний бал. При прежней династии такое случалось, потому и новой, можно сказать, сам бог велел! Так что если на "Домоводстве" девичьи головы болели и распухали, то на "Географии" наоборот, приятно кружились и заполнялись различными фантазиями о заморских прынцах и королевичах...

— М-р-мяуф?

Устав ждать вкусненького, Пятнышко просто привалилась к стульцу жестокосердной хозяйки, уложив голову на ее бедра, и чуточку басисто замурчав.

— Вот же надоеда!

В отличие от подопечных, боярыня опаски перед пусть и большой, но все же кошкой не имела, спокойно гоняя гепардиху от стола — в основном, от обеденного, потому как подремать-полениться Пятнышко просто обожала. Вот свитским девицам-красавицам таких поблажек никто не давал, так что после получасового послеобеденного отдыха и краткой молитвы, учителя-мучителя возвращались вновь, полностью пренебрегая старинной русской традицией приятного дневного сна. Вместо оного их вновь мучили домоводством, или того хуже — приходил ветхий телом старец с удивительно живыми глазами, и жестоко пытал девушек древней латынью. А потом и итальянским — тех, кто преуспевал по первому языку, и соблазнился возможностью почитать старинных италийских поэтов в подлиннике. После всего этого занятия чужеземными танцами вопринимались как маленький праздник и повод откровенно побеситься-поскакать!.. Как и урок рисования, где знатные девицы с удовольствием пачкали недешевую бумагу своими измышлениями о том, как бы могли выглядеть их исконно русские сарафаны и летники, если к ним добавить что-нибудь из традиционных нарядов знатных литвинок. Или полячек. Да и венгерки тоже, оказывается, красиво наряжаются... За такими интересными делами-заботами, ужин подкрадывался совершенно незаметно — но и после него бедных девочек не оставляли в покое.

Вот так и выходило, что свита царевны видела свою повелительницу только на таких вот чаепитиях, да на воскресных церковных службах — а в остальное время была очень занята, с раннего утра и до позднего вечера. Уставая и выматываясь к сумеркам так, что сил на сердечные томления уже и не оставалось: боярыне Захарьиной даже пришлось выкроить с занятий немного времени на то, чтобы девочки смогли наконец-то написать грамотк с посланиями о себе и своем житье-бытье родителям в далекой ныне Москве...

— А вот и Аглаюшка наша!

Дружно поглядев в сторону барышни Гуреевой, очень запоздало, но все же решившей присоединиться к чаепитию, парочка девиц молча отвернулась и сделала вид, что ничего не видела, и тем более не слышала. Остальные же тихо зашушукалась, обсуждая занятный оттенок лица своей, хм, наставницы-ровесницы. Такой приятно-бледный и с легкой прозеленью, присущий многим женщинам на сносях. С учетом того, что личная государева ученица обходилась без чуткого присмотра боярыни-пестуньи, вне всяких сомнений была хороша собой, и большую часть дня пропадала невесть где... Или даже невесть с кем? Гм, в общем, уже вполне взрослым девицам было о чем поболтать. Меж тем, жгучая брюнетка в красивом платье мимоходом потрепала за ухом вожака четвероногой стражи, как-то незаметно объявившейся на галерее, чуть покачнулась от ответного тычка лобастой головой в бедро, и в несколько шагов добралась до своего места за столом. К слову, на лавочках было еще два свободных промежутка: одно из них еще недавно занимала Христя Вишневецкая, проявившая торопливость в суждениях и отважно нахамившая зеленоглазой наставнице во время урока. На втором недолго сиживала княжна Огинская, от невеликого ума вздумавшая местничать с Машей Бутурлиной — князь-отец, по слухам, был так недоволен неразумной дочерью, что та больше недели питалась одним лишь хлебом и могла спать только на животе...

— Аглая, а про какую державу ты расскажешь нам завтра?

Дав новоприбывшей сделать первый глоток подостывшего травяного взвара (который, между прочим, ей самолично налила царевна из своего чайничка!), Настя Мстиславская попыталась подкупить ровесницу-наставницу последней творожной ватрушкой, не без оснований рассчитывая на благожелательный ответ.

— О Персии.

— Ой, а что, из Посольского приказа уже и картинки доставили? А правду говорят, что государь нам хочет самую настоящую одалиску из гарема показать?! Э-эм...

Последнее относилось к грозному взгляду боярыни Захарьиной, от которого Настина попа покрылась мурашками и легонько заныла, "предвкушая" скорое свидание с розгой. К счастью, ответить княжне зеленоокая наставница географии не успела, потому как — все присутствующие услышали смех и веселые голоса обеих сестер Радзивилл, тут же сильно заинтересовавшись причиной их столь явно-хорошего настроения. Глянувшая первой за каменные перила Марфуша неприятно удивилась, обнаружив, что это именно ее непутевый братец Федька вовсю расточает улыбки и любезничает с двумя змеюгами подколодными — а следом за ней и остальные полюбопытствовали, заодно испортив себе настроение. Общую мысль по итогам "гляделок" негромко выразила все та же бойкая княжна Мстиславская:

— И что только Димитрий Иоаннович в них нашел?..

Качнув головой, увенчаной изумрудным девичьим "венчиком"-диадемой (которую иные подхалимы громко называли Малой короной) — сестра Великого князя Литовского нехотя напомнила:

— Государи не всегда вольны выбирать себе жен.

Остаток чаепития прошел чуть ли не в траурном молчании: девушки тихо попрощались и даже не стали докучать напоследок царевне мелкими просьбишками — будучи полностью погружены в тягостные размышления о несправедливости бытия. Хотя той же Еуфимии Старицкой, или Марфушеньке Захарьиной-Юрьевой сетовать было откровенно грешно: место государевой невесты им бы не досталось в любом случае, по причине слишком близкого кровного родства с женихом. Однако такие мелочи русских и литовских знатных девиц не волновали, а вот столь откровенная радость подлых радзивилих — очень даже!!! Еще и потому, что — как только одна из сестер повенчается с правителем Литвы, вторая тут же станет самой желанной и выгодной невестой и в Великом княжестве, и Русском царстве!.. А как же тогда они? А им хороших женихов?! Так и ушла свита, напоминая лицами и настроением небольшую грозовую тучу...

— Мр-мр-мрм-мрям-мр!..

Одна лишь гепардиха осталась равнодушна к девиьим страданиям: разомлев под ласковыми пальчиками хозяйки, кошка тихонечко портила-царапкала когтями подложенный под стол старенький тебризский ковер.

— Дуня...

— М-да?

— А что, наставник и в самом деле?..

Фыркнув так, что Пятнышко перестала мурлыкать-тарахтеть и озадаченно дернула хвостом, царственная рюриковна сначала словно бы к чему-то прислушалась. Затем достала особой вилочкой из малой шкатулочки кусочек сырого мяса для обрадовавшейся и вновь заурчавшей кошки. И лишь после всего этого вполголоса поинтересовалась у младшей подруги:

— Напомни-ка мне, кто повинен в смерти прабабки моей, Великой княгини Литовской?

Без нужды наморщив гладкий лобик, красивая брюнеточка уверенно ответила:

— Род Кишка герба "Дубрава" — его представитель донес о намерении Елены Иоанновны отъехать домой, в Москву. Род Комаровских герба "Доленга" — Ян Комаровский хранил казну Великой княгини, и не отдал ее хозяйке. Рода Остиковичей, Гаштольдов и Радзивиллов...

Моргнув, Аглая совсем тихо продолжила:

— Повинны во множестве притеснений, и подлом отравлении Елены Иоанновны. Ныне род Гаштольдов пресекся, ему во всем наследуют Сапеги. Тако же виновен венгерский род Запольяи: польская королева Барбара, рожденная в сем роду, открыто приняла и присвоила имения и богатства покойной Великой княгини Литовской.

В ярких зеленых глазах зажглось немое понимание.

Дин-динь-динь!!!

Отзываясь на звонкий голосок небольшого серебряного колокольчика, дернули ушами медельяны, а затем из дальнего дверного проема ненадолго высунулся подстолий, которому Евдокия выразительно указала на свой чайничек с безнадежно остывшим взваром. Да и оставалось там его... Даже бы и на полчашки не набралось. Несколько минут две девушки сидели во вполне уютном для них молчании, пока на галерею не вышла светловолосая тезка брюнеточки: Аглая Белая осторожно несла подносик с новым чайничком и блюдечком, на котором высилась небольшая горочка отборнейших шоколадных конфет. Пройдя мимо бдительно принюхивающихся кобелей, доверенная челядинка царевны сноровисто освободила подносик, сдвинув ненужную посуду чуть в сторонку: со скрытым злорадством покосилась на внезапно побледневшую в прозелень черноволосую выскочку, легко поклонилась и ушла, так же спокойно миновав бдящую псовую заставу.

— Тц! Ну и зачем ты открылась? Знаешь ведь, как Аглайка тебя "любит". Ты бы еще во время чаепития такое утворила: вот бы все посмеялись, глядючи, как тебя через перила полоскает!

Сглотнув и побледнев еще больше, Аглая через силу выдавила из себя:

— Сглупи-ила...

Уцепившись за протянутую ей руку, зеленоглазая страдалица на глазах начала приходить в себя.

— Эмпатия не терпит небрежения: ты только-только научилась со-чувствовать, для тебя сейчас опасна любая сильная эмоция — а ты?

— Я-а держу щиты, но иногда забыва-аюсь...

Налив свободной рукой в кружку согревающий и восстанавливающий силы отвар, дева царской крови буквально впихнула ее потихонечку приходящей в себя подруге-наперснице.

— Пей. Еще пей, не меньше трех глотков!

Отставив ополовиненную кружку и длинно выдохнув, зеленоглазка слегка обмякла, позволяя себе минутку слабости.

— Вот я Мите-то скажу, как ты с голым разумом по дворцу разгуливаешь!..

— Н-не надо, я исправлюсь... Дуня, а как ты?

Несмотря на краткость вопроса, царевна прекрасно все поняла.

— Ну-у, примерно так же. Братья по-очереди со мной сидели, а я делала вид, что болею и никого не хочу видеть... Двух нянечек тогда выгнали — такие противные оказались, внутри словно склизкие и гнилые...

Внезапно хихикнув, Евдокия "утешила" подружку:

— Ванечке вообще пришлось три седьмицы безвылазно торчать в самой глухой келии Кирило-Белозерской обители — на одном хлебе и воде, пока он не начал Митю чуять! Гм, правда и щиты у него теперь, замучаешься пробивать...

Налив отвара и себе, царевна ненадолго задумалась, а затем чуть возвысила голос:

— Полкаша, иди ко мне!

Один из кобелей тут же подскочил и аккуратно приблизился, умудряясь разом — и преданно заглядывать в лицо призвавшей его, и умильно коситься на блюдо с остатками выпечки, и принюхиваться к "мясной" шкатулочке.