Государь

— Вы с ними знакомы?

— К несчастью... Четверка с левого края — всего лишь простые офицеры-наставники царских мушкетеров. Рядом с ними гауптман немецких ландскнехтов и два капитана испанских наемников. Вон тот гнусно ухмыляющийся носатый ублюдок в шляпе с ало-синим пером — испанский негоциант Рамон Карвахаль. Ранней весной он привел в Нарву четыре корабля со свинцом, отличным хересом и специями: ходят упорные слухи, что к середине лета он ждет еще семь каракк с оливковым маслом и шерстью мериносов .

— Сразу семь?!? Он так богат?

— Сам нет, но Карвахаль представляет при русском дворе интересы испанской Месты — в которую, как вы несомненно знаете, входят не только почти все знатные гранды, но даже и некоторые кардиналы.

Со времен блистательных завоеваний Кортеса и Писарро в Новом Свете, испанская знать постепенно привыкла жить в роскоши — и отвыкла в чем-либо себе отказывать ради оной. Представив те потоки золота и серебра, что ежегодно наполняют царскую казну благодаря одним лишь только мадридским грандам (за которыми наверняка тянулись и обычные состоятельные идальго), достопочтенный сэр болезненно поморщился и отвернулся от Восточного торгового двора, разом потеряв к нему интерес.

— Я увидел достаточно. Возвращаемся!

— Как скажете, сэр Уильям.

Меж тем испанцы явно вознамерились приблизиться ради пары-другой оскорбительных насмешек — однако резко передумали, когда вдали появилась пятерка городской стражи в приметных красных кафтанах. Навстречу им с другой стороны площади неторопливо вышагивали еще пять городовых стрельцов, и католики демонстративно потеряли интерес к возможному развлечению — сильно обрадовав этим охранников консула, напряженно тискавших рукояти своих коротких кинжалов. Нет, в стычке накоротке те были очень даже ничего, но против боевых шпаг в умелых руках... Вновь пристраиваясь позади консула Меррика с сыном и агента Дженкинса, простые английские парни мысленно вознесли горячую благодарность своим небесным покровителям-святым, ну и заодно благоразумию их нанимателя.

— Энтони, когда я скучал в портовом карантине, мне рассказали довольно любопытный слух. Правда ли, что король Иоанн этой зимой поклялся более никого не казнить, и вообще, править милостиво и справедливо?

— Должен заметить, достопочтенный сэр, что в Русском царстве существует много видов казней, и большинство из них совсем не подразумевают смерть. Лишь девять причин могут привести виновного на эшафот, и все они довольно... Веские.

— Например?

— Намеренный поджог жилища, осквернение храма, убийство, работорговля, измена государю и вере...

— О? И в чем же тогда смысл королевской клятвы?

— Царь Иоанн прилюдно поклялся в главном соборе Московии править без пролития крови — и затем подтвердил свой обет в присутствии русского митрополита, большого числа благородных людей и простых горожан. Но уверяю, сэр Уильям, это ничего не изменило.

— В самом деле? Ты намекаешь, что король просто кинул черни вкусную кость, но на самом деле?..

— Нет-нет! Я хочу сказать, что с тех пор как в Московии появились каменоломни и рудники, куда со всего царства отправляют провинившихся и приговоренных — царь не утвердил ни одного приговора со смертной казнью. Так что этот обет не сильно его обременил. Но даже, если вдруг и возникнет необходимость в... Кхм-кхм. То старший из принцев крови Димитрий тоже имеет право, и даже обязанность судить и выносить такие приговоры — как младший соправитель своего отца.

— Ах вот оно что?

Прошагав в полном молчании несколько минут, консул в продолжение разговора поинтересовался, были ли какие-нибудь заметные последствия у столь неоднозначной королевской клятвы.

— О да: вдобавок к пяти уже имеющимся, чиновники царя Иоанна заложили дюжину новых каменоломен и сразу три десятка рудников.

— Хм? Очень... Прагматичный подход. А что же принц Димитрий, он уже воспользовался своим правом?

— Нет, достопочтенный сэр: государь-наследник очень набожен, и с большой неохотой утверждает даже обычную торговую казнь.

— Это когда виновника бьют кнутом на торговой площади? Хм-м, очень милосердное наказание, очень. Или все же, наоборот?..

— Сэр Уильям?

— На эшафоте смерть быстрая, Энтони. В каменоломнях же человек может годами гнить заживо: я как-то видел подобное у осман, и надолго запомнил... Свои впечатления. Н-да.

Выйдя на перекресток, компания остановилась, дожидаясь пока знаток Москвы укажет, куда им всем двигаться дальше — ну и заодно пропустить медленно втягивающиеся в узкую улочку телеги с кирпичом приятно-желтого цвета.

— Тот человек, что говорил мне про обет короля Иоанна, так же рассказал, что принц Димитрий устроил чуть ли не публичное покаяние перед большой толпой московской черни. Это правда?

— Если про толпу, то это самое наглое преуменьшение из всех, что я слышал. В тот день, сэр Уильям, на Красной площади и ее окрестностях собралась едва ли не вся Москва!.. Да и о черни ваш источник тоже солгал: наравне с простолюдинами присутствовали и самые знатнейшие люди Русии.

Как-то непонятно дернув головой, английский джентри благочестиво перекрестился перед тем как продолжить:

— Я был там, и подробно описал все что увидел и услышал в отчете для Компании.

— С которым я благополучно разминулся.

— Эм... Конечно, достопочтенный сэр.

Вновь перекрестившись, главный Дженкинс начал вспоминать:

— В тот день на площади перед Кремлем устроили длинный помост, который покрыли коврами — и когда площадь полностью заполнилась людьми, наследник московского престола вышел на него в полном одиночестве...

Прервавшись, рассказчик уступил середину улицы небольшому стаду белоснежных гусей, важно шествующих по утоптанной грязи и почти не обращающих внимания на босоногого долговязого паренька, что вичкой и голосом направлял их внутрь распахнутых ворот усадьбы.

— Он произнес очень, ОЧЕНЬ впечатляющую речь. Сначала обвинил себя в доверчивости и чрезмерном милосердии к врагам православной веры и государства; затем рассказал, что его недавняя болезнь и слепота есть наказание за гордыню и опять же излишнюю доверчивость к тем, кто этого был недостоин. Потом упомянул неких злодеев, которым очень не нравится династическая уния Литвы и Русского царства — ведь вместе они становятся гораздо сильнее, и могут полностью прекратить набеги из Крымского ханства...

— За которым стоит Блистательная Порта, вечно нуждающаяся в рабах и рабынях — так что обиде их вассалов, можно дождатся и самих осман! Г-хм. Продолжайте, Энтони, продолжайте.

Кивнув, очевидец добросовестно наморщил лоб, стараясь припомнить нужные строчки своего доклада:

— Далее принц Димитрий говорил о том, что русские и литвины — суть один народ, разделенный несколько веков назад, но стремящийся вновь соединиться. Провозгласил, что у них одна кровь, одна вера и предки — и теперь они наконец-то вновь едины под высокой рукой его отца, царя Иоанна... М-м? Что Московский Дом огнем и мечом покарает всех, кто посмеет обидеть даже самого ничтожного из их подданных, или хоть как-то посягнуть на земли Святой Руси.

— Святой?!?

Скепсиса в голосе сэра Меррика было столько, что он едва не капал с языка на землю.

— В храмах Московии священники открыто провозглашают, что Москва есть Третий Рим, и что им покровительствует апостол Андрей Первозванный. Правда, более всего русские почитают Богородицу Марию... В честь которой царь и знатнейшие люди Русского царства в будущем намереваются отстроить храм, долженствующий превзойти собор Святой Софии в Стамбуле и затмить собор святого Петра в первом Риме!

Хмыкнув, консул благочестиво перекрестился: Деву Марию почитали не только ортодоксы, но и просвещенные протестанты.

— Все же у короля Джона поистине императорские амбиции... Но вернемся к принцу-наследнику: он ведь говорил что-то еще?

Агент Дженкинс отчего-то не торопился продолжать рассказ: довольно странно тряхнув головой и по примеру начальства богобоязненно перекрестившись, Энтони нехотя выдавил из себя признание:

— Я стоял слишком далеко от помоста, и не расслышал завершение его речей.

— Вот как? А что же собравшиеся перед королевским замком?

Дернув рукой так, словно хотел еще раз наложить на себя крестное знамение, очевидец глубоко вздохнул:

— Толпа... Она сначала молча внимала, затем тихо плакала от жалости, потом рычала в гневе, а под конец ревела от воодушевления так, что заглушила колокольный звон. Это было... Очень страшно, сэр: сам воздух дрожал так, что сердце готово было вырваться из груди. И одновременно — невероятно воодушевляюще!..

Не выдержав и все же несколько раз перекрестившись, Энтони пробормотал короткую молитву-обращение к небесам, прося даровать спокойствие духа и разума — чтобы он наконец смог похоронить в памяти лившиеся по щекам жгучие слезы печали, и то, как он умудрился незаметно для себя сорвать голос в криках восторженной радости.

— Н-да. Все же эти ортодоксы... Странные. Публично каяться в том, что слишком мало рубил голов и отправлял людей на виселицу — и вызвать этим неподдельное сочувствие у знати и черни?..

Покачав головой, Мэррик кинул взгляд на собственного сына, явно притомившегося осматривать московские достопримечательности.

— Впрочем, королеве Елизавете наверняка понравится эта история: ей до сих пор припоминают тех бродяг, которых развешивали вдоль дорог при ее отце, короле Генрихе. М-да...

Придержав за плечо чуть прихрамывающего Джонни, консул кивнул на него левому охраннику — тот же, приблизившись, привычно подхватил и усадил повеселевшего хозяйского сына себе на плечи.

— Энтони, в своих докладах ты часто упоминал о том, как принц Димитрий исцелял разные болезни одним лишь прикосновением рук. То же самое я слышал и от заслуживающих доверия негоциантов и путешественников. Некоторые даже сравнивали его с первой династией французских королей: по преданиям, Меровинги тоже могли что-то подобное.

— Я сам был тому свидетелем, правда, всего один раз.

— Тогда почему же принц не исцелит свое увечье? Или подобное не в его силах?

Пожав плечами, Дженкинс спохватился и озвучил се словами:

— Это мне неизвестно, сэр Уильям. Но по Москве ходят слухи, что дар исцеления теперь хранит его сестра принцесса Евдокия — до той поры, пока наследник трона не вернет себе неустанными молитвами и богоугодными деяниями потерянное от яда зрение.

От удивления Меррик резко остановился и уточнил:

— В каком смысле — хранит?!?

— Сэр, это всего лишь слухи. Которыми со мной, увы, с недавних пор делятся очень неохотно.

Свернув в очередной переулок, четверка мужчин (и один повеселевший юнец, оседлавшийчужие плечи) вышли на широкую улицу — став невольными свидетелями того, как ее еще больше расширяют.

— Н-навались, православные! И-и?

— Ух!!!

— И-и?..

— Эх-х!!!

На глазах англичан десятка полтора крепких работников по обе стороны улицы деловито валили и куда-то утаскивали ровные бревнышки усадебного тына. Еще столько же, рассыпавшись по двое-трое, аккуратно разбирали кровли опустевших надворных построек, тут же распиливая деревянные балки на чурбаки, и попутно тщательно выискивая и собирая любой ржавый гвоздь или скобу. Невдалеке от этого разрушения чинно стоял мастер-землемер, неторопливо выставляющий по отвесу треногу с зрительной трубкой — и покрикивающий на четырех своих помощников-учеников, что растягивали вдоль улицы веревки с навязанными через равные промежутки мерными узлами. Где-то невдалеке лениво перелаивались дворовые псы и мычали коровы, потом все перекрыл жалобный скрип дерева и молодецкое уханье разрушителей, закончивших с крышами и добравшихся до бревенчатых стен... Четверо (с половиной, ага) зевак как-то разом почувствовали себя лишними в происходящем перед ними действе.

— Сюда, сэр Уильям.

Отступив, гости Москвы пристроились вслед за проводником: разговор на некоторое время затих, потому что узенькая улочка изобиловала лужами неясной глубины, которые требовалось огибать и перепрыгивать. Однако вскоре небольшой отряд выбрался на вполне приличную улицу с дошатыми мостками-тротуарами.

— Энтони, в твоих отчетах упоминались особые кольца из темного янтаря, дающие возможность...

— Да, сэр.

— Я правильно понимаю, что теперь они стали бесполезными украшениями?

— Нет, сэр. Теперь обладателей этих редких и драгоценных вещиц ведут к леди Дивеевой.

— Личной врачевательнице короля Джона? Хм-м-да, я о ней наслышан. Скажи, Энтони, а эти кольца можно купить? Или получить как-то иначе? Несколько очень уважаемых джентльменов попросили меня узнать о такой возможности.

— Я... Поговорю со сведущими людьми, сэр Уильям.

— Вот и прекрасно!

Огладив бородку, Мэррик поглядел вперед, и улыбнулся при виде большой улицы с уже готовой каменной мостовой. Следом за ним оживились-обрадовались и охранники с сыном, уставшие ломать ноги по ненадежным доскам и ежеминутно рисковать падением в очередную подозрительную яму. Выйдя на ровную брусчатку, мужчины разом остановились и скучились — уж больно разительной была разница между прежними улочками-переулками, и широким светлым проспектом. Ко всему, еще и многолюдным: обрусевший Энтони тут же замахал рукой, подзывая к себе разгуливающего невдалеке мелкого уличного торговца:

— Сбитель, кому сбитень?! С пылу, с жару!..

Перекинувшись с ним парой коротких фраз, Дженкинс вытянул из камзола болезненно тощий кошелек и кинул торговцу блеснувшую тусклым серебром монетку. Ловко подхватив копийку и сунув ее за пазуху, тот снял со спины плетеный короб, поставил его у своих ног, немного повозился — и прямо на виду у удивленных англичан начал наливать в берестяные стаканчики какой-то исходящий паром напиток.

— Попробуйте, сэр Уильям: этот напиток зовется сбитнем. Мед, вода, и немного трав. Со специями он еще вкуснее...

— Да?

Осторожно понюхав содержимое своего стаканчика и подождав, пока агент Компании с видимым наслаждением сделает пару мелких глоточков, консул пригубил горячее питье.

— Хм, неплохо!

У торговца сбитнем нашелся напарник, промышляющий пирожками с рыбой и мясом, так что вскоре вся компания с удовольствием ими чавкала — присев перед этим на каменную лавку, возле которой тянулись вверх тоненькие стволы недавно высаженных лип. Немного отдохнув и набив желудки горячей и вкусной выпечкой, англичане с резко поправившимся настроением продолжили прогулку: и надо сказать, что шагать по светло-серой мостовой, разделенной в середке узкой полоской темной брусчатки, было сущим удовольствием! Да и приятных глазу видов резко добавилось: улица Святой Варвары была одной из первых, с которых началось "Большое каменное устроение", так что гости с туманного Альбиона могли наконец уяснить, к чему же стремился владыка московитов.

— Хм! Очень похож на палаццо одного дожа, которое я видел в Венеции... Разве что отенок песчаника на стенах чуть светлее, и само строение на этаж выше. Энтони, неужели это тоже какая-то торговая контора?