Журавлик для ангела

Оказывается, мы немного опоздали — длинноногая девушка со смутно знакомым лицом старательно пела что-то лиричное, заодно обстреливая глазками собравшихся. Медсестру рядом с нами отчетливо скривило — могу ее понять, все эти ужимки не годятся для благотворительного выступления. Надо будет потом перекинуться словечком с организаторами, чтобы больше такого не повторялось.

— Она плохо поет, — внезапно подала голос Лисси. Надеюсь, у меня на лице сейчас не написано огромными буквами "Я удивлен"? Так оно и есть, но проявить подобную бестактность...

— Что?

— Она плохо поет, — повторила девочка тоном, от которого захотелось поёжиться. Может, Андерсена ей как-нибудь принести почитать? У них со Снежной Королевой нашлось бы немало общего...

— У нее не такой уж и плохой голос, — похоже, она в настроении немного поспорить. Неплохо, совсем неплохо! Что ж, поспорим...

— Это неважно. Она поет, будто играет роль, совершенно не вслушиваясь в текст. Тот, кто дал такую серьезную песню этой легкомысленной певичке, настоящий дурак, — давненько я не видел Лисси сердитой. И чего она так разошлась? Пожалуй, не стоило отбирать книгу — ребенок, лишенный любимой игрушки, всего за несколько минут откровенно разозлился. И еще — где Кэтрин? Но я додумать эту мысль до конца я не успел.

— Абсолютно согласен, ей эта песня не идет, — рассмеялся кто-то совсем рядом. Мы с Лисси дружно повернулись на голос. Молодой парень, наверное, чуть старше двадцати. Кожаная куртка и джинсы, небрежно взлохмаченные волосы, блестящая сережка в ухе — классический студент-хулиган из ближайшего бара. Пришел навестить кого-то из больных? — Ты очень точно сказала.

— Потому что это правда, — теперь Лисси решила испытать свой фирменный ледяной взгляд на новом собеседнике. Только вот... Парень почему-то не спешил мрачнеть и отворачиваться, как обычно поступают жертвы ее дружелюбия. Напротив — присел на корточки рядом и с любопытством разглядывает девочку.

— Ага. Тебе здесь скучно?

— Я лежу здесь больше полугода. А сейчас у меня забрали книгу и привезли сюда, хотя я сказала, что не люблю концерты. Конечно, мне скучно!

— Да, это нехорошо. Кстати, классные у тебя штуки на руках, очень круто смотрится, — кивок на митенки. — Хочешь, научу, как избавиться от скуки?

— Телевизор предложите посмотреть? — угрожающе тихо. Кажется, маленькая Снежная Королева с минуты на минуту устроит настоящий скандал...

— Лучше. Смотри! — из кармана куртки на свет появился листок бумаги. Обыкновенный такой листок, белый до стерильности, в форме правильного квадрата, — кстати, глаза моей подопечной тоже медленно приближались к этой форме... — Запоминай, как надо складывать — вот так, а потом еще раз, и еще. Сгибаешь здесь... Готово! Нравится? — На протянутой ладони лежала маленькая птичка. Фигурка из бумаги? Неожиданно.

— Что это? — похоже, Лисси удивлена не меньше моего.

— Журавлик. Говорят, они исполняют желания. Если сделаешь своими руками тысячу таких — сможешь пожелать, что хочешь, и оно сбудется. А еще это очень весело. Обязательно попробуй, ладно?

— А... Хорошо, — разглядывая неожиданный подарок. Крохотный журавлик довольно мило смотрится в тонких руках, затянутых серым. Словно кадр из кинофильма.

— Вот и молодец. Кстати, это — тоже для тебя! — не глядя, взмах рукой за спину — и в подставленную ладонь ложится микрофон. Он — один из выступающих артистов? Надо внимательнее следить за новостями — его лицо мне совершенно незнакомо. Как и это странное выражение на лице у Лисси...

А ведь он действительно запел! Простенькая грустная мелодия под аккомпанемент обычной гитары. Мягкий, чуть хрипловатый голос, вкрадчивый, как секрет, рассказанный шепотом. Хитро поблескивающие глаза из-под лохматой челки. И роскошная улыбка — широкая настолько, что, глядя на нее, ощутимо заныли скулы. Как вообще можно петь, одновременно улыбаясь? Этот парень под стать Лисси — такой же странный.

— Я был более искренним, чем та девчонка, как думаешь? — после выступления парень практически сиял, столько счастья искрило в его глазах и улыбке.

— Кажется, — еле слышно отозвалась девочка.

— Я рад. Еще увидимся — только, пожалуйста, не здесь. Ты очень красивая, но тебе не к лицу больничная пижама. И пообещай быть без каталки, идет? — довольный юноша, не дожидаясь ответа, вскочил на ноги и рванул на другой конец холла — к заждавшейся толпе поклонников.

— Николас...

— Да?

— Кто это был?

— Прости, малышка, не знаю. Я же говорил тебе, что сам давно отстал от моды.

— О чем Вы вообще разговариваете с пациентами? О графике уколов? — фыркнула та самая медсестра возле нас. — Игнорируй его, милая, он зануда! — вот так комплимент! Спасибо, сестра, я запомню... — Это был сам Ангел!

— Что-то я крыльев не заметил, — забавная шутка, а, Ник?

— Ангел? — Лисси тоже решила принять участие в обсуждении. Как необычно.

— Да, Ангел. Это его творческий псевдоним. Он певец, актер, даже в рекламе сниматься успевает! А какой красавчик — чудо просто! Видела, как он улыбается? Настоящий ангел, прямиком из рая... — девушка мечтательно сложила руки — вылитая хористка в экстазе молитвы.

— Николас!

— Да, Лисси?

— Отвезите меня палату. Пожалуйста. Я устала, — ну вот, непредсказуемый ребенок снова притих. Даже страшно немного — опять эта плотная аура задумчивой тишины вокруг нее. Она расстроилась? Похоже на то. Но почему?

* * *

— Боже... Николас, ну что с ней такое? — пальцы, держащие стаканчик с кофе, едва заметно подрагивают.

— Я Вам уже рассказал все, что знаю сам, Кэтрин. Но объяснить, почему она так себя ведет — не могу.

— После того случая она ни с кем не разговаривает, даже книги в руки не берет. Просто лежит и смотрит в потолок. Как такое вообще могло произойти? — если бы я знал! Никакой логики в поведении ее дочери я не нашел. Ведь ничего плохого не случилось, тогда почему девочка так сильно замкнулась в себе? По сравнению с этим ее прежнее поведение можно считать образцом жизнерадостности. Надо что-то делать...

— Лисси, ты меня слышишь? — никакой реакции. — Лисси, твоя мама волнуется. Не хочешь сейчас разговаривать — не надо, просто скажи ей, что все хорошо, и мы больше тебя не побеспокоим. Ведь все хорошо? — наконец-то она ответила на мой взгляд!

— Нет, Николас. Не все хорошо. Я чувствую себя... странно, — а это еще что значит?

— Что-то болит?

— Нет. Просто я... Не знаю.

— Плохое настроение? — слава богу, ей не стало хуже. Прогнозы и так...

— Пожалуй, — нервный рывок плечами — видимо, она и сама не знает, в чем дело. И хорошо — значит, это наверняка скоро пройдет само собой, как и началось. Надеюсь.

— Может, тебе что-нибудь нужно? Знаю, я уже спрашивал, но вдруг что-то изменилось? — девочка прикусила нижнюю губу. Забавный жест — сейчас она так похожа на маленького ребенка! Надо бы позвать Кэтрин, ей наверняка понравится.

— Может быть... Плеер?

— Что?

— CD-плеер. И наушники. Чтобы слушать музыку. У меня когда-то был свой, но он сломался. А новый мама не стала покупать, потому что я не просила.

— А... У тебя ведь здесь нет дисков. Что ты будешь слушать? Скажи, если у тебя есть любимая группа, я поищу...

— Не нужно, — и откуда только взялось это хитрое выражение на бледном личике? Лисси, ты меня пугаешь... — И позовите медсестру, мне нужна ее помощь.

* * *

За те два дня, что я отсыпался после дежурства, мир перевернулся с ног на голову. Иначе как объяснить, что, выйдя на работу, я застал Лисси завтракающей? Упрямый ребенок, регулярно "забывающий" поесть минимум 1 раз в сутки, гордо восседал на койке, отгородившись от мира здоровенными наушниками, и вдумчиво жевал какую-то булочку. Кажется, она даже слегка покачивала головой в такт музыке... Я так и не рискнул войти в палату, боясь спугнуть фантастическое зрелище. Вместо этого пошел искать Кэтрин. Но эта затея тоже провалилась — дежурная медсестра заявила, что женщина уехала за покупками для Лисси. Девочка попросила ее что-то привезти? Непостижимо...

Вечером мне снова пришлось удивиться. Палата, прежде пустая до четкого ощущения давящей тишины, преобразилась. На прикроватном столике выросла пирамида из коробочек с дисками. Рядом, на самом краешке, теперь ютился видеомагнитофон с пультом. От множества пестрых кнопочек до тошноты рябило в глазах. Стопка книг переместилась в угол, их место заняли несколько пачек с журналами. А напротив единственной койки хмурый рабочий устанавливал на стену телеэкран.

— И что здесь произошло? — быстрый взгляд на Кэтрин. Странно — она, похоже, тоже не в курсе. Но эти перемены...

— Понятия не имею. Она где-то достала плеер, двое суток не расставалась с ним, а сегодня утром вручила мне список покупок из 49 пунктов, — женщина усмехнулась.

— Даже когда она поступает непривычно, она все равно делает это по-максимуму, не так ли?

— Правда.

— Кстати, плеер принес я, — слегка приподнятая бровь. Жест, достойный величайших актрис, так естественно смотрится в исполнении обычной женщины... Хотя — о чем это я? Ни Кэтрин, ни Лисси не назовешь обычными. Заурядный здесь только я.

— Еще один подарок? — почему-то я почувствовал себя смущенным. Ей неприятно мое внимание к девочке?

— Она попросила. Я хотел купить и несколько дисков, но она отказалась. Выглядела при этом загадочной, как кошка в полнолуние, — незаурядная женщина рассмеялась. Я такой хороший шутник? Наверное, это просто облегчение от внезапных перемен.

— Ясно.

— А что еще было в списке? Кроме бытовой техники и журналов.

— Бумага.

— Бумага? В смысле, блокнот? Или альбом для рисования?

— Нет. Просто разноцветная бумага. Двадцать пачек листов. Знаете, такие небольшие квадратики для коротких сообщений?

— Двадцать пачек — это...

— Тысяча листов. Николас, Вы знаете, зачем они ей?

— Не уверен. Хотя в этом есть что-то смутно знакомое...

* * *

— Вы считаете, это нормально?

— Не знаю, Кэтрин. Но ведь ничего плохого не произошло? Она просто смотрит телевизор...

— Она смотрит этот фильм уже пятый раз подряд! И плачет, как маленький ребенок, над финальной сценой. Если бы я верила в фантастику, то решила бы, что мою дочь подменили.

— А разве не этого мы для нее хотели? Она оживает на глазах, у нее появились новые интересы, новые эмоции.

— Я понимаю. Просто... мне страшно, Николас, — впервые я увидел в глазах несгибаемой Кэтрин тоскливую безысходность.

— Почему? — некоторые вопросы лучше не озвучивать.

— Я боюсь того, что будет дальше, — продолжать было бы излишне — мы оба знали, какое будущее ждет ее дочь.

— Кэтрин... — что я мог сказать? Что вообще можно сделать в такой ситуации? Не существует единственно верного ответа, во всяком случае, я его не знал. Поэтому сделал первое, что пришло в голову — все-таки обнял ее за плечи. Такая теплая... Не дрожит, не плачет. Но тогда откуда это чувство, будто что-то внутри вот-вот безнадежно сломается? И не только у Кэтрин...

* * *

— Мне сказали, что ты теперь следуешь режиму.

— Я подумала, что немного разнообразия не помешает, — опять этот хитрый прищур. Она шутит? Да нет, показалось...

— Впрочем, я только рад. Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Разве что голова стала болеть чаще. Это важно? — значит, уже скоро...

— Нет, не думаю. А что это у тебя за выставка? — весь прикроватный столик завален фигурками из цветной бумаги. А так же — полки и прочие горизонтальные поверхности, включая подоконники и приборы. Журавлики?

— Вы не помните, Николас? Если сделать тысячу таких, то сбудется любое желание.

— Где-то я это уже слышал... Подожди-ка! Тот парень, с концерта! Он дал тебе журавлика и спел песню. Как же его звали...

— Ангел, — бледное личико словно подсвечивают изнутри. И голос у Лисси вдруг стал такой... довольный?

— Точно, Ангел. Решила последовать его совету?

— Почему бы и нет? У меня достаточно свободного времени, верно?

— И то верно. А с желанием ты уже определилась?

— Конечно. Если бы я не знала наверняка, чего хочу, это было бы бессмысленно.

— Скажешь? — да, мне любопытно! Что-то же изменило ее, кардинально изменило, и это видно уже не только нам с Кэтрин. И я, бесполезный врач, просто сгораю от желания узнать причину.

— Попробуйте угадать, — невероятная девчонка откровенно насмехается.

— Не знаю. Разве что... — от догадки перехватывает горло на вдохе. — Лисси, ты хочешь выздороветь? — молчание. Секунда, другая, третья...

— Нет. Еще версии?

— Но... Почему?

— В этом нет смысла. Я знаю, что меня ждет. И Вы тоже это знаете, Николас. Глупо было бы надеяться, не правда ли?

— Надежда не бывает глупой, — впервые я на нее разозлился. По-настоящему. Так спокойно рассуждать о собственной смерти... Так ведь не должно быть!

— Может быть. Но все равно, Вы не угадали. Попробуете снова?

— Сдаюсь. Ты была и остаешься для меня загадкой, Лисси.

— Мне считать это комплиментом?

— Безусловно.

— А Вы щедрый на хорошие слова, Николас. Ей это нравится, между прочим.

— Ей?

— Вы сами знаете, о ком я, — у нее что, рентген в голове? Как она узнала? Я ведь и сам еще... Я — что? Не уверен? Только в том, что касается действий. А в мыслях — уже давно... Стоп!

— Сколько ты уже сделала? — киваю на журавликов. Надо сменить тему, срочно!

— Двести шестнадцать.

— Так много?

— Это только начало, Николас. Мне еще многое предстоит успеть, — я не нашел, что ответить. В чем же твой секрет, девочка? Что за мечту ты скрываешь в глубине сердца, если она тебе дороже жизни?

* * *

— Николас...

— Знаю, Кэтрин. Мы делаем все, что можем.

— Конечно. Долго... еще? — врачам часто приходится слышать этот вопрос. И каждый раз хочется соврать, обнадежить, пусть и ненадолго... Но сейчас я не могу врать. Только не ей.

— Максимум — неделя.

— Значит... — стандартное "Мне жаль" прозвучало бы как издевка. Поэтому я могу лишь нейтрально согласиться:

— Да. Я... могу что-нибудь для Вас сделать? — отрицательный кивок. Чужая жизнь, тающая, как огарок свечи... И мы двое, запертые в темной комнате без единого выхода, можем лишь наблюдать за последними минутами крошечного огонька...

* * *

— Лето скоро закончится, — быстрый взгляд в сторону окна.

— Верно. Не хочешь, чтобы осень наступала? — сегодня Лисси была даже бледнее обычного. Синяки под глазами и бескровные губы — не знаю, что бы я отдал, только бы вернуть ей краски настоящей жизни, хоть ненадолго. Но это ведь невозможно, верно? Медицина не всесильна. А чудес не бывает...

— Все равно я этого уже не увижу, — я не впервые слышу от нее подобное. Но раньше в голосе было злое отчаяние, сдерживаемое с огромным трудом, а теперь... Не знай я Лисси, подумал бы, что она улыбается.

— Ты не должна так говорить.

— Но так и есть. Вы зря волнуетесь, Николас. Я больше ни о чем не жалею.

— Не так давно ты говорила иначе.

— Вы сами сказали — кое-что изменилось.