Игра в чужую жизнь

Малдраб Четвертый в поле зрения не появлялся ни разу.

Девушку поселили в комнате принцессы, размерами и убранством не уступавшей императорской опочивальне. На вопрос о теперешнем местопребывании Маргалинайи последовал настолько уклончивый ответ, что его вежливее было бы заменить обычным: "Не твое дело".

К счастью, принцесса меняла слуг, как перчатки, поэтому прежние служащие не удивились отставке. Правда, портной, которому пришел заказ на новый гардероб, был немного шокирован, однако тугой кошелек с золотыми монетами быстро вернул ему душевное равновесие. А сообщение о том, что одежда нужна через сутки, вновь заставило его схватиться за голову.

Сережки пришлось снять, и эльфийские снадобья полностью зарастили проколотые уши. Чтобы не потерять эти причудливые золотые листики, изображающие, как здесь считали, ланикану, Лин нанизала их на шелковую нить и повесила на шею.

Советники согласились, что парик — вещь, которая любит слетать в самый неподходящий момент, поэтому отрезанные волосы провозгласили символом вечной зависимости принцессы от ее страны и ее отца.

Кстати, вопрос о гардеробе, где должны были наличествовать не только юбки и платья, как-то осмелился затронуть Крезин, но Лин обезоружила его одной-единственной фразой:

— А если штаны будут зеленого цвета?

Советник не стал упорствовать. Он резко сменил тему разговора и начал рассказывать, как проходит паломничество.

ГЛАВА 4. О планах и встречах

Когда план слишком долго и тщательно выстраивают, он обязательно провалится.

Гюстав Флобер

* * *

Беловолосый человек средних лет споро обдирал шкуру с упитанного зайца. В мире Жизни пища не требовалась, но Первый маг собирался зажарить его на небольшом, отчаянно дымящем костре. И съесть, чтобы хоть на миг представить себя среди людей...

— Брат! Мне снился сон! Он снова появился!!! Неужели ты ничего не почувствовал? — крик младшего неприятно резал слух.

Охотник досадливо отмахнулся:

— Это всего лишь сон, Ангас. Лан мертв, как и его магия. Не знал, что ты еще видишь сны.

— У меня не было снов со дня смерти Ликиса. Это не случайность! Мы уже достаточно сильны, чтобы вырваться отсюда!

Его собеседник лишь поморщился. Ангасу время от времени что-то казалось, чудилось, слышалось... И всегда он бежал со своими видениями к брату, получая если не успокаивающие речи, то подзатыльники — в зависимости от настроения старшего. А оно последние лет двести было исключительно плохим... Но полностью игнорировать непутевого родственника не получалось — иногда его чутье оборачивалось предвиденьем. Советовал же он когда-то не бросаться в открытый бой. В тот последний бой...

— Если ты прав, надо приготовиться. Помни, брат, мы не сильнее его, а хитрее и осторожнее. Какова вероятность ошибки?

— Это была сила, Ванис! Наша сила! Она ощущалась здесь, в другом мире. Иной причины быть не может, а после стычки чужой наверняка ослаблен и ринется сюда зализывать раны. Пусть только покажет путь! Я даже готов оставить его в живых.

Беловолосый хмыкнул. Да, его брат всегда был слабаком. Крови он не любит, видите ли... лишней крови... А кто с перепугу когда-то развязал войну? Ну, где-то на полчаса раньше, чем планировалось, но ведь развязал!

* * *

На погоду в Велли никогда не жаловались, однако чистое небо в первый день Поры Паломничества сочли признаком особого благоволения богов. Но утро в императорском дворце было отнюдь не легким, да и началось оно гораздо раньше восхода. Мгновенно открылось множество недоделанных мелочей, внезапно стали видны слабые стороны подготовки, и еще много, много, невероятно много тех вещей, которые необходимо решить именно сейчас. Слуги носились, как угорелые, гвардейцы им помогали, еще больше усугубляя суматоху, придворные чины тоже изображали бурную деятельность...

О принцессе (вернее, о двойнике) вспомнили тогда, когда следовало встречать солнце, и Лин была благодарна хоть за это. Она довольно легко справилась со своим нарядом, состоявшим из привычной для нее одежды да необъятного красно-желтого плаща с капюшоном. Собственно, единственное неудобство причинял капюшон, на котором крепилось некое подобие вуали, почти полностью закрывавшее обзор. К счастью, император должен был сам выводить дочь, а советники услужливо подсказывали, где ступеньки и сколько их.

На площади с фонтанами собралась огромная толпа, хоть на церемонию допускалась только знать. Впрочем, и выстроенные по периметру гвардейцы занимали немало места. Шум падающей воды позволял слышать произносимые речи лишь тем, кто стоял на ступенях дворца, однако дворяне не пытались проталкиваться ближе, справедливо полагая, что главное — участие. Или их заранее распределили согласно рангу?

Оказалось, ни то, ни другое.

Как только распахнулась двустворчатая позолоченная дверь, фонтаны разом умолкли. Вся площадь затихла. Император Веллийской империи начал свою речь. Казалось, его голос звучал отовсюду, и даже в самом дальнем углу слышалось каждое слово. Лин не могла поверить, что он стоял рядом. Никакая акустика не дала бы такого эффекта, здесь явно использовали магию.

А император говорил о долге и славе, о чести и обязанностях, о прошлом и будущем, о людях и богах. О Паломничестве...

Наконец Малдраб обратился к девушке:

— Дочь моя, светлая принцесса Маргалинайя, ты ступаешь на трудный путь ради любви к Отчизне. Я верю, твое сердце навсегда останется со мной, с нашей империей, и с веллийским народом, о избранная. Ты должна самостоятельно преодолеть испытания, которые станут перед тобой. Единственное, чем я могу тебе помочь, — дать добрых хранителей, что будут оберегать тебя от злого умысла. Сейчас они принесут клятву свободы. Прими ее, и будь великодушна, принцесса.

Вот так... А где же честная игра? Крезин пару часов расписывал особенности церемонии, но ни словом не обмолвился о хранителях — единственных, как Лин предположила, людях, с кем ей будет позволено общаться и советоваться. Интересно, что еще осталось недосказанным? А она-то рассчитывала на помощь Марка!

Мысли путались в предчувствии чего-то неотвратимого. Как быть?!! Сейчас эти двое неведомых поднимутся и...

Решение вызрело мгновенно, и девушка не дала себе времени на его обдумывание. Набрала побольше воздуха и выпалила:

— О, мой любимейший отец! — фонтаны вновь зашумели, толпа заволновалась, но Лин сосредоточилась исключительно на смысле речи. — Я благодарна вам за заботу, которую вы проявляете! Я никогда не забуду вашей опеки! Но, великий император, почему же вы не назвали тех доблестных воинов, что ринутся со мной в пучину неведомой жизни? — девушка понимала, что переигрывает, однако невероятность происходящего заставляла подбирать все более пафосные выражения. — Отец, эти мужественные люди заслужили, чтобы их имена произнес владыка Веллийской империи в сей знаменательный день! — кто-то настойчиво толкал ее в спину, еще немного — и она полетит в толпу. — Позволь же мне позвать одного из моих хранителей, — особенно болезненный тычок под ребра заставил Лин скомкать конец речи. — Верный Маркан, поднимись для принесения клятвы свободы!

Толпа загудела. Сквозь покровы девушка видела, как от бокового строя гвардейцев отделилась фигура, направляясь к ним. Как она и предполагала, Малдраб не захотел позориться, настаивая на своем избраннике. Его вздох пронесся над головами людей, а затем император спокойно продолжил:

— Доблестный Варласт, поднимись для принесения клятвы свободы.

Лин даже пожалела правителя, когда Варласт ответил гулким, как у колокола, голосом:

— Ваше Величество, я сопровождал в Паломничестве много поколений династии Виллаев, но у меня подрос воспитанник и ученик, готовый хранить вашу дочь на нелегком пути. Позволите ли вы принести клятву свободы храброму Кариману?

Девушке показалось, что императору уже глубоко плевать, кто, где, зачем и в чем собирается клясться.

— Храбрый Кариман, поднимись для принесения клятвы свободы.

Воины подошли. Первым на колени опустился Марк:

— Я клянусь защищать и оберегать вас, госпожа, ценой собственной крови и жизни. Вы примете мою клятву?

— Да, — она не понимала, зачем он обращался к настоящей ей.

Место Маркана занял другой хранитель.

— О, светозарная, пусть моя вечная свобода станет зароком того, что ни капли вашей крови не прольется по злому умыслу, — голос низкий и глубокий, но восторженные интонации больше подошли бы юнцу. — Примите мою клятву, госпожа!

— Принимаю.

Лин готова была убить Марка. Ясно, что этот парень просто повторял его обращения, но она не хотела никого связывать клятвой! Назвал бы ее принцессой, и все дела, а так... Девушка уже знала, что госпожой, как и эпитетами вроде светозарной, называли тех женщин, кого уважали, или хотели польстить, или еще что-то такое же безобидное. И она под эту категорию подпадала.

Далее последовали возвышенные речи министров, какой-то менестрель продекламировал заунывную балладу в честь принцессы, хор спел гимн империи...

Наконец выступления закончились. Малдраб Четвертый благосклонно кивнул толпе, сделал знак придворному магу и... Мир закружился, повинуясь заклинанию портала.

В следующий миг Лин оказалась под стенами величественного храма, рядом из столбов света появлялись остальные участники предстоящего "мероприятия".

Разъяренный император рывком сдернул с головы девушки капюшон и прошипел:

— Ты хоть понимаешь, как меня опозорила? На этой церемонии произносить слова мог только я! И хранители реховы . Как ты вообще сумела обойти заклинание? — кажется, ответа на свои вопросы Малдраб не надеялся услышать.

После торжественного открытия ворот и приветствий жрецов появились представители Гартона, которые не полагались на магию, а прибыли верхом гораздо раньше.

Король Грайт с веселым удивлением обратился к императору:

— Уважаемый, я уже испугался, что вас не будет. Вы, веллийцы, все делаете в последнюю минуту и кое-как?

— Драгоценнейший, о нашей неспешности слагают легенды, но что ты имеешь в виду, говоря "кое-как"?

— Например, твою дочь, светлейший, — только истинный гартонец мог оскорблять собеседника, глядя в глаза. Грайт владел этим искусством в совершенстве. — И ты не боишься назначать ее хранителем влюбленного мальчишку? Помни об условиях нашей сделки, — король многозначительно улыбнулся, — особенно о тех, которые касаются принцессы. Мой сын слишком опытен в подобных делах, чтобы попасться на хитрые уловки распутной девицы.

Надеясь, что бушующая в душе ненависть не прорвется наружу хотя бы в ближайшие минуты, Малдраб спокойно спросил:

— Блистательный, если ты считаешь, что моя дочь недостаточно хороша для твоего великолепнейшего сына, зачем было затевать это сватовство? Может, клусская принцесса стала бы тебе достойной невесткой?

Увидев, как вытянулось лицо собеседника, император понял, что вполне отплатил за тонкое издевательство — клусская принцесса Гашама была ровесницей Малдраба, на которой он едва не женился после смерти жены, матери Маргалинайи. Гашама к пятидесятилетию сохранила как удивительную красоту, так и непроходимую глупость. Между прочим, знающие люди говорили, что принц Гартона, в отличие от своего царственного отца, особым умом тоже не блистал. В общем, Грайт имел причины обидеться.

— Милейший, я собирался засылать посольство в Клусс, но мой сын напомнил, что надо поддерживать добрые отношения с соседями. Дружественные отношения, мирные... Понимаешь?

— Ну, если твой сын так решил, светозарнейший, то я несказанно удивлен, хотя, разумеется, полностью согласен.

Лин стояла рядом, изо всех сил изображая безмолвную статую. Когда ей на глаза попало зеркало, она измучила советников вопросами, действительно ли очень похожа на Маргалинайю. В ее представлении принцесса — нечто воздушное, с золотыми волосами и голубыми глазами, с прекрасным белым лицом, от которого взгляд невозможно оторвать. А из зеркала смотрела совершенно обычная девушка — мягкие каштановые волосы до плеч, карие, широко поставленные глаза, темные брови, густые, но светлые на концах ресницы, чуть курносый нос, пухлые вишневые губы, упрямый подбородок, немного смугловатая кожа. Рост выше среднего и крепко сбитая фигура больше подошли бы крестьянке. Далеко не уродина, конечно, однако на принцессу эта внешность явно не тянула.

Обсуждение продолжалось. Теперь под прицел попал моральный (Грайт утверждал, что аморальный) облик Маргалинайи. Лин попыталась представить, что все это ее не касается. Но трудно делать вид, будто тебя нет, если после каждой фразы собеседники старательно косились на нее, то ли ожидая негодования, то ли убеждаясь в ее лояльности. И не уйдешь ведь... Кто его знает, вдруг здесь обливать человека грязью в его же присутствии считается хорошим тоном?

Правители резко замолчали и уставились на нее, из чего девушка сдедуктировала, что или они умеют читать мысли, или последнюю фразу она произнесла вслух.

— Принцесса, вы правы. В Гартоне не принято человека, — Грайт выделил голосом это слово, — макать в испражнения. Приношу свои извинения. Вам, светлая госпожа.

Король развернулся и широким шагом удалился к своей свите, ожидавшей неподалеку. Лин поняла, что уже ничего не понимает.

— Ваше... А, черт! Отец, ему надо было нагрубить в самом начале, или как?

— Не знаю, — похоже, Малдраб тоже растерялся. — Ты понимаешь, что это значит?

— Откровенно говоря, не очень.

— Он ищет соправителя для сына! Он проверял твою выдержку и остался доволен!

— А я вами не довольна, папа. Будь здесь она, настоящая Маргалинайя, вы бы слушали гадости, не пытаясь ничего опровергнуть? И говорили то же в ответ? Вам не стыдно? Если не перед двойником, которого вы презираете, то хоть перед дочерью, которой тут нет?

— У нас не принято возражать! Мы игнорируем оскорбления и отвечаем тем же. Запомни, девочка, правитель может только нападать! Тот, кто защищается, выказывает слабость.

— А быть безвольной марионеткой — не слабость? Ха, нападать! Назови вы его сына озабоченным полудурком, как все считают, Грайт бы вам голову оторвал голыми руками. А вы улыбались, когда вашу дочь называли шлюхой.

Лин старалась не повышать голос, но в их сторону уже начинали оборачиваться. Запоздалая досада вырывалась наружу. Она начинала сочувствовать бедной принцессе, которую собственный отец превратил в товар.

— Ты забываешься, рабыня!

— Это вы забываетесь, — голос спокойный, дыхание ровное, — здесь мы почти на равных. Кстати, еще раз назовете меня рабыней — я вцеплюсь вам в волосы независимо от наличия свидетелей, — девушка направилась в сторону храмовых ворот, но тут же вернулась. — Еще кое-что. Надумаете управлять мной через Марка — я ни на шаг не отойду от гартонцев и у них когда-нибудь появится королева Лин. Счастливо оставаться, папа.

* * *

Оказавшись внутри кольца стен, опоясывавших храм, Лин принялась выискивать кого-нибудь из знакомых, попутно вспоминая причины, из-за которых император ее ненавидел. Сначала Маркан — единственный, кому она верила, и чья жизнь не будет стоить ломаного гроша, если с ней что-нибудь случится, затем Крезин и Дисон, поддержавшие ее идеи. И выступление на площади, где она обошла заклинание, и король, что извинился только перед ней, и эти дурацкие угрозы... Нет, угрозы были вполне возможными, но выходить замуж она не собиралась даже в самом крайнем случае. Да и другие мелочи, всех не перечесть...