Санитар Реальностей (Целиком, 1-5гл.)

1. Мир Веера

1.

Пустая долина, покрытая ядовито-жёлтым песком, встречала нас негостеприимно. Равно и как и весь сектор Хуанг. Пар шёл изо рта, холодно — почти минусовая температура. Сухой ветер с песком, от которого спасали только защитные экраны. Потускневшее солнце далеко на севере. И опасность, незримая угроза, готовая обрушиться в любой момент.

Я огляделся по сторонам. Несокрушимая армада, элитное войско Четвёртой Лопасти Веера превратилось в горстку безумцев, многие из которых уже давно потеряли надежду на возвращение домой. Слишком мало осталось. Слишком много полегло за четыре месяца пути по лабиринту чужих земель, давно считавшихся проклятыми.

Впрочем, так и должно было быть. Мысленно, про себя, я радовался — нет, разумеется, не смерти солдат, и не опасности быть убитым при очередной атаке, а тому, что миссия, на которую я потратил девять лет жизни, уже почти выполнена.

Индикатор на панели, обозначающий вызов генерала, вспыхнул жёлтым цветом, я отвлёкся от мыслей и направил скакуна вперёд, маневрируя между бойцами.

Младший Брат — Цзи Луань — передвигался в центре колонны в большом фургоне, украшенном золотыми драконами. Когда-то это была прогулочная паровая повозка, на которой правитель любил ездить по столице. После технологического прорыва её укрепили и поставили на гравиплатформу — генерал настолько привык к ней, что не пожелал ехать ни в чём другом, кроме неё.

Полупрозрачная плёнка защитного поля разошлась, и я поднырнул под навес, уровняв скорость движения механического коня со скоростью платформы.

Две молодые наложницы в глубине шатра, грязные и исхудавшие, приветствовали меня привычной кроткой улыбкой. Я заметил свежие шрамы на их руках. Если бы я ещё помнил, что такое жалость, то непременно сказал, что они её заслуживают, как никто другой. Может, и попытался бы что-то сделать, но убедить генерала оставить плотские утехи хотя бы в военном походе явилось бы непосильной задачей даже для меня. В этой стране уже давно стало бесполезным бороться с такими людскими пороками. Мне приходилось закрывать глаза на все те извращения, что видел даже тут, в военном походе.

На коленях Цзи Луаня лежал иллюстрированный томик "Бесед и суждений" Конфуция. Я в очередной раз еле сдержал усмешку. Любовь полководца к древним философским трудам, как и умение читать иероглифы, всегда вызывала у меня сомнение, но открыто заговорить на эту темы я не рисковал. Младший Брат положил книгу и строго взглянул на меня.

— Мы никогда не заходили так далеко на юг. Ты уверен, Чу Тсу, что эта долина приведёт нас к болотному сектору?

— О да! — ответил я, расплываясь в улыбке.

Обычно это действовало, но сейчас лице генерала лежала тень сомнения.

— Атаки... Они ещё повторятся? Когда следующие?

Я пожал плечами.

— Я уже говорил вам, генерал. — Я знаю и могу предсказывать лишь только карту секторов. Не будущее.

Седые брови нахмурились.

— Но ведь раньше, в секторе Цзи, ты чувствовал это заранее?!

— И сейчас чувствую, генерал. Но чем ближе мы к центру мира, к их гнезду, тем более молниеносны их атаки. Тем сложнее мне их предсказать — я могу это сделать только за пару минут до начала. К тому же, это относится только к нашим небесным врагам...

Цзи Луань раздосадованно отвернулся.

— Раньше угроза шла только с неба, — проворчал он. — Теперь ещё и псоглавы...

— Псоглавы были описаны в древних трактатах вашего народа, великий правитель. Я говорил о существовании этих племён.

Генерал кивнул.

— Сейчас ты отвечаешь головой за будущее страны! Помни это!

Фраза прозвучала неожиданно грубо. Я учтиво поклонился, включил защитное поле своего скакуна и вынырнул из-под кровли платформы Второго.

2.

У Младшего Брата осталась десятая часть армии, готовившейся к походу четыре года. Пятьсот лучников, три сотни всадников на механоконях, шесть бронеэлефантов и три истукана-шагуна с лучевыми турелями. Два из бронеэлефантов шли со сломанными щитами и подбитые на одну из ног, что сильно замедляло движение армады. Но Цзи Луань, вечный генерал, владыка четвёртой Лопасти Веера, правитель цивилизации с восемью миллионами подданных, верил мне, старому "картографу".

Верил с любопытством, когда странный белый человек появился перед воротами его дворца. Верил с надеждой в начале вторжения лунванов, когда я предсказывал нападение небесных змеев, и в момент открытия и нового запуска Древних Цехов на крайнем Севере. Верил с опаской, когда впервые за полторы тысячи лет покидал с армадой сектор Цзи, ступая на проклятые земли нижней части Лопасти Веера.

И это было хорошо

А солдаты, в свою очередь, верили ему, вечному правителю империи, надеясь на его победу над небесными демонами.

Солдаты уже не удивлялись моим странностям и незнакомому языку, на котором я, как безумец, иногда говорил сам с собой. В тот день, например, я ехал позади колонны, напевая под нос любимую песню про чёрного кота, и никто не обращал на это внимания.

Вообще, я не люблю музыку и не люблю петь — во всех мирах есть всего пара песен, которыми можно задеть струны в моей душе.

Несмотря на устойчивость, надёжность и защищённость, механокони были несовершенными — в них не было таких естественных для похожих механизмов мелочей, как музыкальный проигрыватель или подогрев сиденья. Впрочем, проигрыватели были мне не нужны по причине моей нелюбви к музыкальному искусству. А цивилизации, которая за девять лет перешагнула из эпохи паровых машин в эпоху антиграва и киберустройств, можно простить многое.

— Привал! — крикнул сотник, и колонна привычным, обученным манёвром стала расходиться в кольцо, окружая гравиплатформу с генералом.

Мне всегда нравилось наблюдать за этим процессом. Иногда даже возникало чувство жалости, что не я, а древние мастера разработали этот манёвр — настолько правильным мне это казалось. Даже сейчас, когда от армии остались крохи, всё выполнялось слаженно и красиво. Бронеэлефанты, массивные шагающие танки с экипажем из семи человек каждый, встали через равное расстояние, развернув свои ощетинившиеся пушками головы наружу. Три уцелевших истукана встали треугольником в центре, накрыв лагерь колпаком из барьерного поля. Платформы с провиантом, лучниками и боеприпасами опустились на "ноги" и образовали прочный настил, кольцами сходившийся к центру. Всадники ровными рядами парковали своих скакунов вдоль настила и спешивались, рядовые торопились к полевой кухне, а сотники направились к гравиплатформе генерала, на построение.

Я решил не идти на совет, и так всё понятно. Припарковал своего механоконя у края лагеря, спрыгнул на ближайшую платформу и зашагал к полевой кухне. Наконец-то можно отдохнуть.

3.

Ночью стало ещё холоднее — минус пять, а то и минус десять градусов. Правильнее было сказать, наверное, "холоднее воды", иначе никто тебя не поймёт, но по прошлым мирам я ещё помнил, чем "цельсии" отличаются от "фаренгейтов". Скоро, возможно, забудется и это.

В тот день псоглавы не нападали. Я не лгал генералу, когда говорил, что не могу предсказывать их нападения: дикари-антропоморфы не были мне столь подвласны, как небесные змеи.

Во второй половине дня мы прошли ещё пятнадцать километров на юго-запад, куда вела нас долина, одна из самых южных в этих краях. Лагерь поставили всего в километре от мирового барьера. Солдаты испуганно смотрели на прозрачную пелену, которая, подобно водопаду, сквозь облака падала на горную гряду и отделяла мир от первозданного хаоса.

Сотники предупредили солдат, чтобы к границе мира они не ходили. Собственно, это было излишним — высовывать нос из-под защитного колпака ночью в одиночку решился бы только самоубийца. Ещё не остыла память о трёх всадниках, погнавшихся неделей ранее за тапиром и растерзанных сотней зубастых карликов — смерть от псоглавов казалась более страшной, чем смерть от небесных змей.

Я накрылся тёплым одеялом под спальным навесом одной из платформ, где обосновались офицеры, и уснул. Собственно, подобные мне никогда не спят — их разум бодрствует, переселяясь из одного тела в другое, но внешне я в такие моменты выгляжу спящим. Мои ночные путешествия после полуночи прервал Младший Брат, тронувший меня за плечо. Я открыл глаза и вернулся в тело — генерал стоял возле меня с телохранителем, двухметровым Сунг Бо.

— Идём. Ты должен мне это показать, — сказал он тихо, боясь разбудить соседей.

— Показать что? — при переключениях не сразу соображаешь, что от тебя хотят.

— Барьер! Я ни разу в жизни не видел границы нашего мира. Ты должен мне его показать.

Я скинул одеяло и поднялся, протирая глаза.

— Но генерал, там нет ничего интересного. К тому же, опасно — псоглавы...

— Не мешкай.

Вместе с телохранителем мы проследовали к одному из бронеэлефантов, под ногами которого были ворота. Стражник молча выключил защитное поле, пропуская нас.

Мы молча пошли по тёмной пустыне, освящая путь синим фонариком.

— Знаешь, что пугает меня в тебе? — сказал Младший брат.

— Что, повелитель?

— Я собирался сказать это давно. Не то, что у тебя светлая кожа и голубые глаза. И не твои способности предсказывать нападение. Меня пугает то, что я не знаю, что делать с тобой потом, когда мы достигнем гнезда этих тварей. Если проиграем, то ты не оправдаешь надежд и по нашему договору будешь казнён. А этого я делать не хочу, ведь ты стал моим другом. Если мы победим, то ты станешь больше не нужен, и даже опасен.

Правитель Четвёртой лопасти выразительно поглядел на меня, думая, что я испугаюсь или хотя бы насторожусь. Глупый, мысленно усмехнулся я. Я продумал всё на ход вперёд. Я просто промолчал.

Тёмная полупрозрачная стена приближалась. Она отличалась от барьеров, что производят наши генераторы — во-первых, толщиной, во-вторых, способностью пропускать воздух и живую материю. Свет от луны, звёзд и нашего фонарика проникал туда лишь частично, подобно тому, как свет домашней лампы освещает ночную улицу. Горизонт отсутствовал, небо было пустым, но каменистая пустыня, разделённая барьером, продолжалась дальше, превращаясь в мглу.

Генерал подошёл вплотную к барьеру и стал вглядываться во мглу. Вдалеке, во многих километрах от барьера виднелись гигантские, тускло светящиеся ленты, похожие на гирлянды. Они были знакомы мне, я ласково называл этих исполинов "гусеничками".

Сейчас существам хаоса, окружавшего наш мир, была совершенно безразлична наша судьба, но Цзи Луань словно впал в транс, зачарованно глядя во мглу. Губы шептали что-то, напоминавшую молитву.

Телохранитель занервничал, и я вовремя схватил генерала за руку.

— Не переступайте эту черту. За ней океан страданий.

Генерал, нахмурившись, обернулся.

— Что ты имеешь в виду?!

По правде сказать, фраза произнеслась сама собой. Человек запросто мог пересечь границу мира, ибо снаружи тоже есть кислород и земное тяготение, но долгое пребывание вредно из-за реликтового излучения, которое гасит граница. К тому же, переход через барьер в телесной оболочке весьма болезнен — другое дело, если выходит лишь сознание. Не объяснишь же это вчерашнему дикарю, для которого что дракон, что паровая машина.

— Каждый, кто пересёк эту черту, становился несчастным и больным, — ответил я.

— Смотрите! — сказал телохранитель, указывая во мглу правее нас. В двух сотнях шагов за барьером виднелись тёмные силуэты с мелкими огоньками красных глаз.

— Псоглавы! — воскликнул я. — Бежим!

Генерал, подобрав полы своего мехового платья, побежал не хуже почтового курьера. Признаться, я не ожидал от него такой прыти.

— Ты говорил, каждый становится несчастным, — сказал он на бегу. — Получается, эти уродцы — несчастны?

— Это относится только к людям, мой господин!

Мы преодолели половину дороги, когда стая карликов вышла из барьера. Они бежали, спускаясь на четвереньки и делая прыжки в пару метров. Телохранитель достал лучемёт и сделал пару выстрелов. Я оглянулся — стая стремительно приближалась, их было не меньше двух десятков, и выстрелы покалечили всего пару из дикарей.

Часовой на вышке истукана заметил нас и трижды выстрелил из верхней турели в стаю, когда дикари были всего в двадцати шагах. Облако пыли долетело до нас, накрыв с головой, запахло жжёным. Мы остановились и посмотрели назад. Вокруг воронки лежали сожжёные тела карликов, истекавшие фиолетовой кровью.

— Идиот! Зачем он тратит заряды! — злобно крикнул генерал, кашляя и протирая глаза. — Я сегодня же заставлю его...

— Но генерал, он же спас вас... — осторожно сказал я.

Цзи Луань задумался.

— А у тебя бы получилось спасти нас?

— Нет, — соврал я. На самом деле, в другой момент я мог бы справиться с ними. Но демонстрировать свои резервные способности сейчас я просто не имел права.

— Кажется, я понял, что ты имел в виду под фразой "не переступай черту", — грустно сказал он через несколько мгновений. — Я слишком жестокий правитель, да? Ты же говорил, что знаешь о трёх других правителях Веера. Ответь мне, провидец? Я уже переступил черту своей жестокости?

Я пожал плечами, изображая неведение.

— Мне не с кем сравнить вас, генерал. Идёмте лучше спать.

4.

На этот раз я не обманул Цзи Луаня. Через два дня мы действительно вышли из сектора Хуанг к болотному сектору, лежащему у самого центра мира.

Атак лунванов больше не случалось, потому что так было запланировано. Я видел, в каком напряжении находятся воины вокруг. Из-за многодневного ожидания все подозревали что-то нехорошее, но пока я не мог ничего с этим сделать.

— Кто правитель этого сектора? Здесь есть жизнь?

— Здесь жили мои предки, светлолицые воины. Они торговали с окраинами вашей страны и с Третьей Лопастью. Наверное, их осталось очень мало, потому что я почти ничего не знаю о своих соплеменниках.

— Но что-то же должен знать. Чему-то же тебя учили твои учителя и родители?

Неужели он до сих пор пытается меня подловить?

— Я сирота, — в сотый раз сказал я свою легенду. — Меня воспитывал степной ветер и дикие звери. Раннего детства своего я не помню.

Цзи Луань нахмурился и отвернулся.

— Ты говорил про какой-то замок, стоящий в этом секторе, и что там может быть подмога.

— Да, древний монастырь. Я прочёл об этом в книгах, что мы нашли в Древних Цехах. Возможно, там есть остатки древнего оружия. Возможно, даже воины, способные нам помочь.

— Они умеют то же самое, что умеешь и ты? — спросил он.

— Возможно.

Генерал повернулся ко мне. В его глазах был огонёк надежды.

— Я не знаю, хорошо это или нет. Но мы должны пройти туда. Вдруг эти воины окажутся очень кстати.

Я кивнул.

— Монастырь, если верить тем древним книгам, стоит на нашем пути. Так что мы всё равно пройдём мимо...

Холодные болота угнетали своей безжизненностью. Запасы стремительно таяли, а крупных зверей здесь не водилось, приходилось довольствоваться лягушками и болотными цаплями. Древние дороги, по которым можно было хоть как-то пройти, оказались столь ненадёжны, что генерал — да и я вместе с ним — опасались за сохранность истуканов и бронеэлефантов. Ближе к обеду один из механических слонов всё же прошёл слишком близко к краю дороги и провалился одной ногой в топкую жижу. Нам потребовалось больше часа, чтобы вытащить его.

Обеденный лагерь в таких условиях развернуть не получалось — подходящей по размерам площадки на узкой дороге не было. Приходилось идти, делая короткие остановки для переклички, проверки скакунов и прочего. На небольшую возвышенность мы вышли ближе к полуночи, уставшие и измождённые. Признаться, я устал не меньше остальных, потому что колоссальную работу проделывал вне своего тела, погружаясь в транс.

Потому что на завтра ожидался сложный день. Очень ответственный день.

5.

Замок, к которому мы вышли, представлял собой очередное строение Первой цивилизации. Обычная небольшая военная база, которую китайские первопоселенцы, заброшенные пару тысяч лет назад в мир Веера, натыкали в каждом удобному углу. Покрытые вековым слоем мха и опутанные вьюнами, её низкие корпуса и бетонные бункеры казались древней могильной плитой ушедшей эпохе.

Через открытые ржавые створки гулял ветер. Базу давно разграбили дикари, которые сами сгинули десяток веков назад. В отличие от цехов на севере, возможности реанимировать её не было. Тем более в столь короткий срок.

— Ты... Ты солгал мне! — рявкнул генерал.

Я изобразил страх на лице и попытался оправдаться.

— Это... не я, это древние книги солгали мне! Они говорили, что здесь живёт древний народ, и монастырь...

Генерал подошёл ко мне вплотную. В его налитых кровью глазах была ненависть. Казалось, он сам не верил в происходящее, в то, что его вера умерла.

— Не считай меня за дурака! Старые книги не могут лгать. Нет никакого монастыря. И не было! И народа никакого твоего здесь не было, а если и был, то много веков назад, когда твои прадеды ещё... Признавайся, кто ты, Чу Тсу? Ты демон? Ты пришёл, чтобы убить меня, заманить в ловушку?

— Если я демон, то меня следует закопать живьём.

— Взять! — рявкнул он своим телохранителям. — Закопайте живым!

Бо Сунг и его напарник рванули ко мне.

— Но мой повелитель! — взмолилась юная наложница в глубине шатра. — Это же великий провидец, и он...

— Молчать! — генерал махнул рукой, опрокинув кувшин с вином, и замолчал.

Внезапно землю затрясло. Все испуганно схватились за своих коней, пытаясь сохранить равновесие. Землетрясение продолжалось недолго, но было одним из самых сильных за последние дни. По мере приближения владыки Четвёртой Лопасти к центру мира они только усиливаются — таков закон местного мироздания.

Всё идёт по плану, подумалось мне. Он побоится... Он точно побоится, подумалось мне. Впрочем, от его решения мало что зависело.

— Я не знаю кто ты, — сказал генерал. — И я не хочу тебя убивать. Кем бы ты ни был, ты стал мне другом и союзником. Но я не хочу рисковать. Я свяжу тебя по рукам и ногам и повезу в своём паланкине. Твоей помощи как картографа больше не требуется, мы в двух днях прямого пути до гнезда этих тварей. Когда я увижу, что мы разрушили гнездо, я развяжу тебя.

— Да будет так, повелитель! — с притворной радостью воскликнул я. Охранники принялись опутывать меня твёрдым плетёным канатом. — Спасибо, о великий! Спасибо тебе.

Я знал, что словам генерала не суждено сбыться. Через полдня, когда генерал, нарезвившись с наложницами, крепко уснул, я сказал наложницам для перестраховки:

— Велите генералу идти прямо. Ни за что не сворачивайте. Я буду ждать вас там, — и через мгновение перенёсся чуть дальше, туда, куда мы шли все эти месяцы.

6.

Нас было четверо. Четыре моих копии, четыре тела с единым сознанием. Четырёхглавый дракон сидел на скальном уступе на высоком горном плато, куда сходятся все четыре Лопасти Веера, и молча глядели в четыре стороны света. Тысячи крылатых тварей, полумеханических, полуживых существ, сплетались в гигантский многокилометровый клубок над нашими головами. Изредка из этого адского облака отрывались группы змеев, исчезавшие в яркой вспышке света и переносящиеся в подпространство.

Лунваны, которых я создал, были всего лишь приманкой, мнимой мишенью, к которой шли остатки армий четырёх "братьев". Четырьмя парами зорких глаз уже видел эти армады — механических коней Цзи Луаня, остатки виманов Чжун и десяток гусеничных кораблей Шу Луаня. Четыре сотни измученных пехотинцев Старшего Брата, Бо Луаня, армию которого я заставил идти пешком, безоружными, были заметны меньше всего.

Крылатые змеи — ничто по сравнению с алчностью правителей, бюрократией и развратом, царившими в Веере. Они — всего лишь отражение пороков и несправедливости здешней цивилизации, в коих не было ни капли моей вины. Как и не было моей вины в том, что создатели Веера допустили создание четырёх похожих империй, прекратили контроль над народами и оставили своё детище ещё много веков назад. Я не испытываю ни тоски, не сожаления от своей работы.

Я разрушитель. Я червь, троянский конь, транспорт для вирусных сущностей. И я же санитар, чей долг — уничтожать заброшенные, безхозные вселенные.

Всего один день остался до финала. Совсем скоро четыре правителя, четыре Великих Антивируса, некогда разделённые, чтобы хранить равновесие своих Лопастей, сойдутся вместе и аннигилируют в адской битве между собой и моими драконами. Спустя пару недель я дождусь момента, когда Лопасти Веера схлопнутся, как это было заложено в древнем алгоритме, и существа из хаоса съедят остатки этого ничтожного мира. И уйду через хаос к месту своего нового задания.

Если старый мир приходит в упадок, он должен быть уничтожен, чтобы освободить место для нового мира. Ибо так велит высший, вселенский закон.

2. Мир Градов

1.

Кевин понял, что не может убежать. Он прижался к бетонной кладке, поросшей мохом, с ужасом глядя на парочку трёхметровых одноглазых существ с ядовито-розовой кожей. Всю их одежду составляли набедренные повязки, в руках великаны держали угрожающего вида молоты. От терпкого, непривычно насыщенного кислородом воздуха незнакомого леса закружилась голова.

— Я... американский гражданин, — залепетал Кевин. — Вы говорите по-английски?

Левый великан нахмурился и, подойдя вплотную, зачем-то пощупал футболку парня.

— Живой. Не призрак, — сказал он второму. — Пахнет бухлом.

— Знакомый язык. Один из древних.

Кевин вытаращил глаза:

— Польский! — обрадовано воскликнул он. — Вы говорите на польском! Земля! Знаете такую планету?! Какой сейчас век? Вы же циклопы? Вы с дружественной планеты?

Великаны переглянулись.

— Мне даже понятна парочка его слова, — сказал правый. — Что делать будем?

— Ты знаешь, — сказал левый, поморщившись. — Правило.

Чугунный молот опустился на голову первого настоящего землянина, посетившего мир Градов. Его пребывание продлилось меньше часа.

2.

Ещё очень давно, несколько веков назад, я взял за правило уходить из уничтоженного мира не в одиночку, а с горсткой бывших жителей. Насколько мне известно из коротких контактов с моими коллегами, эта традиции придерживаюсь не только я один.

В этот раз кандидатуры я подбирал заранее, и когда лопасти Веера стали заходить друг на друга, а исполинские черви из Межмирья начали грызть его кору изнутри, я выдернул из каждой лопасти Веера по две тысячи человек — самых лучших, сильных и образованных, и повёл их через океан первозданной пустоты.

Одна из моих копий также отправилась с дюжиной псоглавов в другую сторону, чтобы заселить этими хищными первобытными уродцами какой-нибудь неуютный заброшенный мир. Дальнейшего их пути я не знаю — я запрограммировал ту свою копию на самоуничтожение. Две другие копии я оставил спать на месте, где некогда был мир Веера.

Мой путь через Межмирье всегда проходит в полной пустоте и молчании. Сумрачная безжизненная плоскость очень похожа на те пустыни, что я видел в мире Веера, за тем отличием, что здесь нет ни солнца, ни ветра, ни запаха, ни звука — лишь бесконечный и схематичный ландшафт, через который могут прокладывать путь лишь мы, Странники.

Почти все Странники, получившие возможность путешествовать между мирами, становятся Разрушителями. Подобная участь постигла и меня. Кто-то боится этого своего свойства, ещё более усиливая свою разрушительную силу. Кто-то становится настоящим маньяком, демоном, готовым причинять боль и страдания.

Я, будучи флегматиком, постарался найти золотую середину — я отношусь к разрушению миров как к работе, искусству и естественному способу существования.

Нет никакой разницы, как быстро я уничтожу ту или иную реальность — на это может понадобиться день, несколько месяцев, даже годы. Дольше всего я разрушал один старый мир дриад — я потратил долгих восемьдесят пять лет, чтобы прорасти из зерна и стать одним из них.

Обычно я не тороплюсь.

Мой путь с восемью тысячами избранных закончился спустя пару недель на прибрежной кромке незнакомого крохотного океана. Через несколько секунд безмолвия, сопровождаемого тихим шёпотом волн, я услышал первые робкие голоса:

— Где мы? Как мы здесь оказались?

— Я помню... пустыню, по которой мы шли. Мы же шли все вместе?

Я улыбнулся и зашагал прочь.

Этот мир не стоило разрушать — я почуял это сразу. У мира были хорошие, заботливые хозяева. Увидев, как инородное тело, обладающее колоссальной силой и незнакомыми способностями, произвело вторжение в их мир и обрело там физическую оболочку, они тут же запустили известный в таких случаях заготовленный механизм. Вакцину против таких, как я. Моё тело стало на глазах стареть, с каждым шагом я старел на несколько месяцев, и через полмили от места высадки я превратился в дряхлого старика. Я лёг на песок, глядя в небо с четырьмя крохотными лунами и полупрозрачными облаками туманностей, умирал и улыбался.

Мне не было страшно — осталось лёгкое беспокойство за судьбы тех восьми тысяч избранных, что я привёл в мир. Но я был рад и покинул тело с улыбкой на глазах. Потому что дело, к которому я шёл столько лет, наконец-то завершено.

3.

Наверху были звёзды. Очень странные звёзды — большие, красноватые, одной яркости и расположенные в каком-то очень хитром порядке, уловить который я с первого раза не смог. Я разглядывал их довольно долго, и только через минуту сообразил, что моё затёкшее, окоченевшее тело нужно поднять и взбодрить.

Я попытался вспомнить о том, кто я такой.

Не удалось. Такое почти всегда случается при смене оболочки.

Подняться оказалось непростым делом. Вокруг была то ли ранняя весна, то ли поздняя осень. Берёзовая роща казалась вполне человеческой, чему я был подсознательно рад — гораздо проще быть убийцей мира с похожими на тебя существами, чем экзотического плода воображения неведомых Создателей.

Но о настоящем своём предназначении я не мог вспомнить сразу. Было только привычное ощущение лёгкости и какое-то новое, позабытое чувство уюта и комфорта.

Я попробовал "на вкус" свой голос.

— Меня зовут... — голос показался звучным, низковатым, а язык — каким-то знакомым и очень родным.

Как меня зовут, я не вспомнил. Это тело, несомненно кому-то раньше принадлежало, и "я-странник" стёр сознание бывшего владельца не целиком.

Я осторожно встал и холодными руками отряхнулся от лесной травы и веток. Размял и растёр замёрзшие ноги и уши. На лице обнаружилась короткая борода.

Похлопал себя по карманам — я был одет в старый сюртук, похожий на позднеимперский стиль европейских народов. В нагрудном кармане оказалась помятая старая бумажка в обложке, там на печатной машинке было написано:

Gosudarstvenna metrykа.

Jurgen Kotovsky.

13 grudnia 1226 urodziny, Wies Zlamanych Godzin, Hrabstwo Severno

Holosty.

Adres zamieszkania — Polnocna Biblioteka

Сбоку был карандашный портрет юноши, каким, вероятно, я был эн-ное количество лет тому назад. Светлые волосы, удлинённый нос и большие карие глаза. Судя по голосу и по ощущениям, моё тело было как минимум сороколетним. Внизу стояла большая гербовая печать с драконом.

Я попытался что-то вспомнить и сделать какие-то выводы. Польский язык. Точнее — новопольский. Тринадцатый век, вероятно, от сотворения этого мира, или от какого-то другого важного события. А звали меня Юргеном Котовским, родившемся в Северном уезде. Я был холост и проживал в некой "Полуночной", или "Северной" библиотеке.

Оглядевшись, я заметил широкую дорожку в десятке метров от места, где я очнулся. Сделав несколько шагов в сторону дороги, я запнулся о что-то длинное и звонкое.

На моём пути в траве лежала кожаная сумка, вывернутая наизнанку и несомненно когда-то принадлежавшая Юргену. Рядом валялось несколько вещей — толстый конверт с гербовой печатью, курительная трубка, спички и кисет с табаком, пара мужских панталон и... широкий длинный меч-мачете, о который я и запнулся.

Только сейчас я заметил узкие кожаные ножны, болтающиеся на поясе. Я осторожно поднял меч и осмотрел — он больше походил на оружие тропических воинов, чем на меч дворянина-европейца. На кромке меча я заметил следы засохшей крови. Страшная догадка вместе озарила меня. Мне вспомнился чья-то злая морда и взмах меча перед моим лицом. Я схватился за горло и ещё раз ощупал одежду. Воротник и отворот сюртука были рассечёны, а через всё горло шёл широкий длинный шрам, прикосновение к которому оказалось весьма болезненным. Ножны были сорваны

Получается, что меня... Убили?

Это предположение почему-то не показалось мне ни странным, ни страшным, потому что внутренним чутьём я чувствовал, что такое уже случалось ни раз. Главное, что сейчас я был жив и, судя по ощущениям, практически полностью здоров — не мешало только согреться.

Я на всякий случай сложил вещи в сумку. В пахнущем свёртке оказалось перчёное мясо, которое из-за прохладной температуры почти не испортилось и утолило голод. Спички оказались очень кстати — я побродил по окрестностям и набрал приличную охапку хвороста. Однако из-за ночной сырости разжечь костёр с первого раза не удалось.

Я ещё раз посмотрел сумку, и интуиция меня не подвела: одна из стенок была толще остальных, и в ней, судя по всему, лежало что-то твёрдое и шуршащее. Я надорвал тряпичное дно сумки и вытащил наружу бумажный свёрток. Его оболочка выглядела достаточно сухой и могла отлично сгодиться для растопки. Интересно, что там внутри? Недолго думая, я разорвал печать и развернул содержимое.

К моему удивлению, внутри обнаружились три свежие, чёрно-белые картонные фотокарточки — почему-то я мгновенно вспомнил, как это называется — и два листка, как и метрика, отпечатанных на машинке. Отложил их в сторонку и достал спички. Через пару минут мне наконец-то удалось разжечь небольшой костёр, используя обёртку конверта как растопку, я немного согрелся и поднял брошенные рядом письма. Наверху каждого из листов стояла печать "особой важности". Мне стало немного смешно — во-первых, потому что оказалось, что я нёс что-то секретное и наверняка только что нарушил закон, и, во-вторых, из-за забавных старинных оборотов речи, от которых я давно отвык.

"Главе отдела уездных поручений Центральной Библиотеки, академик-архивариусу, доктору всех наук Эрнесту Коатльскому от главы Полночной Библиотеки, профессора-архивариуса Сильвестра Стравинского, 13 октября 1299 года.

Отвечаю вам на бумаге, ибо на указанном месте встречи отыскать вас не удалось. По вашему Высочайшему запросу про указанный временной диапазон — с июня 1299 по сентябрь 1299 года сообщаем, что найдено и выявлено следующее.

1. По сообщению магистр-архивариуса села Чёрная Пристань Мирослава Мецтли от 14 августа, в районе урочища Каменный алтарь (Первопоселение-бункер номер 21) обнаружены останки человека, лица мужского пола 40-45 лет. Телосложение он имел слабое, рост средний, волосы тёмные, предполагаемая расовая принадлежность — мулат или метис. Примерная дата смерти — 5-8 августа 1299 года. Причина смерти — травма головы, признаки работы Циклопов. Точный облик и происхождение установить не удалось, так как сельский священник признал в трупе демона и велел сжечь на площади. Интерес вызывает одежда покойного, а именно: широкая футболка с изображением планеты, характерным для изображения Древней Архиродины и словами на древнем языке, брюки с короткими брючинами ярко-синего цвета, изготовленные из странного материала, лёгкие ботинки с ярко-красными шнурками. Установлено, что вещи покойного были сняты и переданы сельскому голове, где их наличие и зафиксировал архивариус Мецтли. В одном из карманов брюк им был обнаружен чёрный предмет, напоминающий шкатулку, при касании о поверхность которой там возникало изображение с цифрами и словами, не поддающимися прочтению. По рассказу очевидцев, рано утром из шкатулки доносились страшные звуки, похожие на музыку. К глубочайшему сожалению, вещи покойного на следующий день сожгли вместе с телом, и управление Полночной Библиотеки не успело вмешаться. Архивариус Мецтли за проявленную халатность понижен в звании до бакалавра и отбывает годичное наказание в виде принудительных работ. Исходя из данных о внешности и одежде, указанный погибший — первый за историю наблюдений человек, пришедший из внешних пространств. Рассматривались и другие версии — о том, что он попал к нам из другой эпохи, либо тайный агент ацтеков или хинди, но вмешательство Циклопов указывает на их несостоятельность.

2. Спустя три дня после первого инцидента доцент-архивариусом Юргеном Котовским произведена проверка урочища Каменный алтарь и места преступления. Выявлены признаки пребывания Циклопов — трёхпалые полуметровые следы, поломанные ветки деревьев на большой высоте, а также следы двух огненных кругов, предполагается — место прихода и ухода. Помимо этого, на крыше бункера найден кот неизвестной породы средней мохнатости, исхудавший, со сложным орнаментом на шерсти и ошейником из полупрозрачного гибкого материала, похожего по запаху на каучук. Фотографическая карточка животного прилагается. С животным было проведено обследование, показавшее полное отсутствие вшей и других паразитов. Доцент-архивариус Котовский взял животное, наречённое Семецким, на попечение, однако во время одной из прогулок 10 сентября указанный кот удалился от архивариуса и был уничтожен, предположительно, также Циклопами. На месте исчезновения найден один чёрный круг — возможно, что животное было забрано Циклопами во внешние пространства..."

Я отложил бумагу, посмотрел на тёмную расплывчатую карточку и напрягся. Кот был моим, я вспомнил его и даже испытал что-то похожее на сожаление. Вслед за ним я вспомнил тёмные, высокие коридоры библиотеки и очертания её здания — низкую каменную пирамиду с узкими окнами и усечённой вершиной. Вместе с этими воспоминаниями Юргена-архивариуса из глубин памяти вытянулась и другая информация — как лёгкое эхо я вспомнил лица нескольких людей и какую-то старую, глубокую боль утраты. Если я родился в двадцать шестом году, а сейчас — девяносто девятый, получается, моему телу семьдесят с лишним лет. Это казалось странным, я прислушался к ощущениям, но понять ничего конкретного не смог, и вернулся к чтению.

Чем дальше я читал письмо, тем больше убеждался в мысли, что личность, поселившаяся в моей черепной коробке, была не Юргеном, а кем-то совсем другим. Иноземным и пришлым. Почти таким же, как тот незадачливый парень и его кот, погибшие от рук неизвестных Циклопов.

"...3. В тот же временной отрезок происходили изменения растительности прилегающих к Полуночной Библиотеке лесов. Найдены грибы огромного размера (тридцать сантиметров в высоту и до полуметра в диаметре), лишайники и цветы-орхидеи, не характерные для нашей местности. В реке у селения Оборотного 7 сентября обнаружен и убит крокодил. У того же селения очевидцы видели в лесу двух обезьян, поиски, организованные Библиотекой, ни к чему не привели. Рыбаки Черной Пристани, опрошенные Котовским, утверждают, что видели в устье реки тушу огромного подводного животного, но проверить подлинность этих сведений не удалось. Появления лошадей и других крупных древних животных не обнаружено.

4. Ассистент-архивариусу Болеславу Богуцкому в десяти километрах от Северска в западной роще удалось заснять на фотографический аппарат расправу Циклопов над карликом-зубоскалом. На фотографических карточках запечетлена огненная вспышка от их перемещения и труп пришельца. Тельце забрано ассистент-архивариусом с места расправы, передано в Библиотеку и помещено в ледяное хранилище под номером 31.

5. От сельчан поступали и продолжают поступать сообщения о "призраках". Частота сообщений — два-три призрака за месяц по уезду. Сообщается также об одном появлении Циклопов, связанном, по-видимому, с их преследованием призраков.

6. С населением, видавшем сии явления внешнего порядка, лекарями проведена работа по зачистке воспоминаний с применением сонных пилюль. Обработаны все очевидцы, за исключением ряда жителей Черной Пристани, где из-за удалённости и мракобесия приём сонных препаратов считается опасным и потому затруднён.

7. Во снах новых открытий не наблюдалось, подробный отчёт по монографиям будет передан..."

На слове "сны" я вздрогнул от странных ассоциаций. Сны — это всегда серьёзно, подумал я и продолжил чтение.

Таким образом, по всему Северному Уезду продолжается увеличение числа явлений внешнего порядка. Малое число архивариусов в нашей Библиотеке — сто сорок душ, — а особенно малое число архивариусов звания доцент и профессор, не позволяет успешно проводить все проверки. В случае, если число явлений продолжит расти, нижайше просим Вас о помощи, посодействовать переводу архивариусов из Бужиградской и Предгорной Библиотек. Также сообщаем вам, что поиски нелегального продавца сонных пилюль продолжаются. В указанный период лекарями выявлено три факта неустановленного приёма жителями Северска чёрных пилюль, один из которых закончился полной потерей памяти. По предварительным данным, собранным мной и доцент-архивариусом Котовским, нарушитель находится в стенах Библиотеки и обладает рангом не ниже ассистентского. В связи с внутренними разногласиями по поводу дальнейшего поиска просим вас выслать ревизорскую группу".

Спустя десяток минут после раскрытия пакета, чернила испарились с поверхности бумаги. Я бросил опустевшие листки и фотографии в огонь. Что-то подсказало мне, что я всё равно буду помнить всю эту информацию.

Первое, что меня взволновало после прочтения — Циклопы. Если они приходят за каждым, кто происходит из другого мира, то мне угрожает опасность. Значит, они мои враги. Но почему они до сих пор не нашли меня? Возможно, сделал я вывод, дело в том, что все участники "внешних явлений" приходили в мир со своими телами, а моё тело, тело Юргена Котовского, было местным, и это могло сбить Циклопов с толку.

Но — надо было оставаться начеку.

Ощущение лёгкости и комфорта сменилось непонятным пока чувством неправильности. Что-то в этом мире было не так. Удивляла даже не загадочная Библиотека и архивариусы, выполнявшие роль спецслужбы и контролёров за пришельцами, а что-то совсем другое, что я понять не мог. Мне очень захотелось увидеть карту или космогоническую схему этого мира. Что-то неясное по этому поводу оставалось в памяти Юргена, но с каждым часом от его сознания оставалось всё меньше и меньше. Я становился новым Юргеном, Странником с потерянной памятью.

Второе, что сильно заинтересовало меня — это сонные пилюли и упоминание о снах. Слова главы Полночной Библиотеки о том, что от них теряют память, и о том, что есть нелегальные продавцы, указывали на их особый статус. Когда-то раньше мне тоже встречались сильнодействующие препараты — наркотики, транквилизаторы и прочие прелести — но тот факт, что здесь их оборотом занимается организация по контролю над "внешними явлениями", по меньшей мере говорил о важности пилюль, а возможно — и об их связи с этими явлениями.

И, наконец, третий вопрос, беспокоивший меня, был связан с убийцами Юргена и его — моим — воскрешением. Я уже вспомнил кое-что о себе, в том числе осознал, что меня убить не так-то просто, и поэтому больше всего меня в этой истории волновал вопрос "за что"?

4.

Через полчаса далеко между берёзами забрезжил рассвет и я решил, что пора что-то придумывать и знакомиться с этим миром ближе. Я осторожно вышел на дорогу и спустя пару шагов снова шагнул в заросли: навстречу мне по дороге в метрах двадцати от меня быстрым шагом шла девушка. Увидев меня, она остановилась, похоже, немного испугавшись, но назад не повернула.

— Не бойтесь меня, пани, — сказал я из-за кустов. Тембр своего голоса мне категорически не нравился. — Я один и немного ранен.

— Что вы там делаете? — ответила девушка. Её голос показался мне красивым.

— Пытаюсь разобраться.

Она отогнула ветки деревьев и взглянула на меня. В рассветных лучах я увидел её лицо — даже не лицо, скорее, личико — испуганное и по-детски наивное, хотя на вид ей было не меньше лет двадцати пяти. Одета она была скромно — лёгкое длиннополое пальто с заплаткой на рукаве и синий берет.

Похоже, женщины в этой стране весьма красивы. Неожиданно для себя я понял, что она мне нравится. Я обнаружил, что интерес к женщинам был мною давно и неоправданно позабыт — в прошлой своей реинкарнации я был евнухом и женским полом не интересовался.

Реинкарнации? Я потряс головой, словно вытряхивая воду из ушей — время для подобных воспоминаний ещё не пришло.

— Я помню вас! — сказала она, удивившись. — Вы архивариус из Полуночной, вы у нас часто бывали в селе. Один раз даже были у нас в доме.

Это не очень хорошо, подумалось мне.

— В каком селе? — осторожно спросил я.

— В Оборотном... Вы что, забыли?

— Меня ранили, — я присел у костра и снова погрел руки. — Я потерял память. Оборотное в какой стороне?

Девушка показала рукой в сторону, из которой шла.

— А там что? — спросил я.

— Северск, — на лице девушки был заметен испуг. — Первый раз встречаю архивариуса, потерявшего память... Возможно ли такое? Вы даже не помните меня?

— Мне очень стыдно, но не помню. Я пролежал без сознания много часов. Какой сейчас день недели? Число?

— Пятнадцатое октября. Понедельник. Послезавтра первое ноября, день победы.

Сегодня пятнадцатое, послезавтра первое. Любопытный календарь, подумалось мне, но остатки сознания Юргена подтвердили — всё верно. В месяце четырнадцать или шестнадцать дней, а в году — сто восемьдесят два. Всё быстрее в два раза, только люди стареют точно так же, как и раньше. Именно поэтому Юргену было семьдесят три года, когда его убили, хотя на вид я ощущал своё тело от силы сороколетним — если применять стандартную шкалу.

— Что с вами случилось? — обеспокоено спросила она. — Кто вас ранил, лесные грабители? Вы совсем не помните?

— Я не запомнил их лиц. Скорее всего, да — лесные. Как вас зовут?

— Данелла, — девушка сделала лёгкий реверанс. — Данелла Стромская.

Она казалась немного глуповатой, или, скорее, по-деревенски простой, и для проводника вполне подходила, но всё равно следовало оставаться начеку. Я поднялся, взял ветку и принялся тушить костёр.

— Вы проводите меня до Северска? Думаю, спутник с клинком будет вам только на пользу.

— С радостью! — воскликнула она. — Не представляете, насколько мне страшно добираться на работу одной.

Чуть позже я заметил, что похожее мачете висело на поясе и у неё. Я закинул сумку на плечо, подобрал палаш и вышел на дорогу.

— Рассказывайте, — попросил я.

— Что именно? — усмехнувшись, сказала Данелла.

— Всё. О себе, об обстановке в стране и в Северске.

— Я школьный учитель, мне сорок три года. Навещала родителей на выходных, сейчас спешу на работу. Не замужем... В стране всё спокойно, слава богу. Говорят, появляется много демонов и призраков, но я ничего такого не встречала. Хотя рассказывали многое. Скоро зима, все запасают уголь и дрова.

Девушка замолчала. Я посмотрел на неё — её возраст явно не соответствовал внешности. Или здесь так хорошо следят за здоровьем, или что-то не так с календарём. Ещё мне подумалось, что я зря задал вопрос так широко — на него, при всей видимой простоте, достаточно сложно ответить.

— Как обстановка с... соседями? — осторожно уточнил я

— С какими? — голос девушки показался испуганным.

— На мировой арене?

— С восковитянами? Вы и этого не помните?

— С кем? Нет. Всё забыл.

— Так может, вам стоит идти обратно, в Библиотеку? — девушка остановилась. — Сонные пилюли очень опасны, тут самим не справиться. Нашей соседке однажды стало плохо от чёрных пилюль, она заблудилась во сне и не вспоминала даже имена близких. Её отнесли к вам, там память нашли, и всё стало как прежде. Давайте вернёмся? Тут идти всего час. Хотя... Я тогда опоздаю.

Чутьё мне подсказывало, что к бывшим коллегам Юргена пока лучше не соваться. Их интерес к "внешним явлениям" мог оказаться только боком. Тем более, раз они способы забирать и возвращать память — это делает их по меньшей мере колдунами, а по большей...

— Нет, не стоит, — сказал я. — По крайней мере, не сейчас. Возможно, я вспомню всё и сам. К тому же, я пообещал вас проводить.

— Забранная память редко возвращается сама собой... На чём я остановилась?

— На соседях, — напомнил я. — На восковитянах.

Данелла вздохнула.

— В нашей стране — Панстве Капиталгродском и Бужигродском — два больших Града и пятнадцать маленьких городков, — её внимательный тон был настолько учительским, что я на миг почувствовал себя ребёнком, листающим школьный учебник. — Три миллиона человек живёт в Капиталгроде и Бужигроде, и ещё миллион — на материке, в уездах. С севера нас омывает Змеиный океан, с юга наши границы достигают Экваториальных гор. На востоке и юго-востоке мы граничим с империей Великого Пешвы Маратхи, выигравшей последнюю войну, а на западе...

Я оборвал её, резко остановившись и взяв за руку. Всполох света в лесу, в полсотне метров от тропы, показался мне неприятно знакомым.

— Стойте здесь, Данелла. Я должен проверить.

— Куда вы? — спросила она, но осталась стоять.

Свет в лесу затих, но тревожное чувство оставалось. Кто-то тянул к себе, манил, и меня словно магнитом потащило в лесную чащу. Но рассудок оставался — я достал из ножен и крепко схватил рукоятку мачете. Тёмная листва шелестела под ногами, светлые стволы толстых берёз отражали утренние лучи. Где-то далеко слышался стук дятла и крики ещё каких-то птиц, чьи названия я не знал...

Я заметил их не сразу, словно до этого страшная сила отвлекала моё внимание на второстепенные предметы.

Их было трое, они стояли полукругом. Три огромных глаза под низкими лбами глядели на меня сверху вниз, их рост превышал мой в два раза. Одежду циклопов составляли рваные юбки, а в руках...

Первый удар кувалды пришёлся по осине, рядом с которой я стоял. Кувалда разломила ствол толщиной в ладонь напополам. Я поднырнул под огромную руку и наотмашь полоснул по голому животу. Кожа оказалась толще ожидаемой, и живот я не вспорол. Послышался низкий трубный рёв. Второй гигант в это время отступил на шаг назад, чтобы замахнуться и не повредить соседей. Я проскользнул мимо его ног, вспрыгнув за спиной в тот миг, когда кувалда опустилась на ногу третьего гиганта. Я ткнул его в бок, но у мачете конец слишком туп для колющих ударов. Клинок скользнул по толстой коже, оставив неглубокий порез. Первый, порезанный, обошёл двоих и, закинув руки назад, попытался опустить кувалду на мой затылок. Кувалда приземлилась на землю, я увернулся. Третий обошёл деревья, пытаясь отрезать мне путь к отступлению. Я и не думал уходить. Поднырнув под руки, я ткнул остриём в шею и подбородок. Брызнула оранжевая кипящая кровь — на этот раз ранение оказалось серьёзным. Циклоп захрипел, выронил кувалду и схватился за горло. Первый в это время вскинул руки для очередного удара, и я выбежал из их круга. Раненый бормотал что-то на польском, и два его собрата опустили орудия, удивлённо глядя на меня.

— Не действует... Не боится.

— Местный?

— Наверное.

— Но почему след, как от пришлого?

Я не выдержал и вмешался в беседу:

— Меня зовут Юрген Котовский, я доцент-архивариус Полуночной библиотеки. Почему вы пошли на контакт? Вы нарушаете договорённости!

— Какие договорённости, двуглазый? — сказал первый. Его раны затянулись. — Их не было никогда. Вы всегда считали нас врагами, лезли в наши миры.

Второй поддакнул:

— А мы хозяева. Мы хранители. Мы даже ваш мир охраняем. Вы сами не идёте с нами на контакт, считая пришлыми. Шпионите только, желаете уничтожить.

Циклопы выглядели неуверенно. Мне было сложно с ними спорить, потому что я не знал и не помнил почти ничего. Я кивнул.

— Тогда почему вы напали на меня?

— Пришёл сигнал о заражении, — сказал Третий. — След шёл к тебе. Мы не сразу решили проверить. Нельзя показываться.

— И что теперь? — Я отступил назад и перехватил палаш покрепче, готовясь нанести ещё пару ударов.

Опоздал. Первый из циклопов шагнул вперёд, наступая мне на ногу. Падая, я почувствовал хруст собственных костей.

— Похоже, что ты потерял часть памяти, — сказал первый. — Такое случается с архивариусами, но очень редко. Извини, но мы будем вынуждены забрать у тебя ещё часть памяти. Спи.

Стена огня, возникшая со всех сторон, затмила глаза.

5.

Я стоял на идеально ровной вершине высокой мраморно-чёрной горы. Холодный ветер с запахом жжёной резины дул мне в лицо. Я стал чаще дышать, от горного разряжённого воздуха закружилась голова.

Синее маленькое солнце где-то далеко не то всходило из-за горизонта, не то опускалось, не то медленно висело и двигалось вдоль, заставляя предметы отбрасывать длинные тени. Внизу и впереди между такими же мраморными вершинами проплывали редкие светлые облака.

Любым другим оказавшимся в подобном месте происходящее воспринималось бы как сон, но я понял, что это не так. Я постепенно начинал вспоминать.

Почувствовав холод, я машинально поднял воротник плаща и только после этого заметил, что мой облик ничуть не изменился с тех пор, как я покинул лес. Меня или скопировали, или перенесли сюда — целиком, вместе с остатками памяти Юргена. Вспомнить, когда это было, и как быстро здесь течёт время, я не смог — с равным успехом это могли быть пара минут, пара дней или лет.

Снизу, от горных долин шёл какой-то странный монотонный шум, похожий на грохот автострады. Я подошёл к краю горы и посмотрел вниз.

Лучше бы я не делал этого.

Внизу, в многочисленных рваных ущельях под плёнкой облаков, словно в пробирке гигантского микроскопа, бурлила жизнь. Сотни разноцветных существ, похожих с высоты на бактерии или насекомые, передвигались по крутым склонам. Я не мог разглядеть их в подробностях — зрение у моего тела оказалось чертовски близоруким, но, судя по их количеству и разнообразию, или у этого мира были серьёзные проблемы, или...

Большая группа существ с ближайшего склона, почуяв моё приближение, отделилась от общей массы и начала карабкаться вверх. Я отбежал к середине плоской вершины. Всё становилось на свои места.

Во-первых, я вспомнил этот мир. Я здесь был когда-то очень давно, и, наверное, это было одно из самых древних воспоминаний, которое может храниться в моей тысячелетней голове. Следом за этими воспоминаниями бурным потоком из запертой доныне глубины ринулись другие воспоминания — о сотнях миров, разрушение которых я видел. Я осознал, кто я. Я — разрушитель, безымянный Странник, пришедший уничтожить мир, где сейчас находилось моё второе, обожженное и уснувшее тело.

Во-вторых, я понял, что не знаю, что случилось с тем, моим старым телом. При переходе между мирами очень часто старое тело умирает — копируется в новый мир с удалением в старый. Я постарался вернуться, нащупать путь к тому, старому телу, но не смог. Единственное, чего я смог добиться — это почувствовать биение собственного сердца. Похоже, со старым телом было всё настолько плохо, что о прошлом мире стоило позабыть.

И, в-третьих, я понял, что мне угрожает опасность. Этот мир специально создавался перенаселённым, и существа, живущие здесь, несли ощутимую угрозу. Нет, даже не столько моей бренной плоти, которую некоторые из них могли сожрать, сколько разуму. Подобные реальности и их обитатели создаются с другой целью — с целью кражи, хранения и удаления воспоминаний. А воспоминания мои были общими для всех тел во всех мирах.

Это был мир Пожирателей Памяти.

Многое встало на свои места. Я не стал медлить. Сев на колени, я закрыл глаза и сосредоточился. Драконы-лунваны, с помощью которых я уничтожил предыдущий мир, ещё были живы. Кроме них у меня не было инструментов, чтобы противостоять напору Пожиратели Памяти, разве что самоубийство — но этот способ был опасен для разума, и я не любил. Лунваны представляли собой вирусные сущности, чужеродные и разрушительные. Моя задача состояла в создании пути, по которому они могут сюда прийти. Задача сложная и потому интересная.

Не зря я оставил две своих копии на пепелище мира Веера — иметь запасную пару глаз и рук никогда не вредно. Спустя несколько минут я открыл глаза. Я сидел на скальном уступе в нескольких сотнях метрах над серой безжизненной пустыней, на которой светящимися гирляндами свернулись Черви. Рядом лежало ещё одно моё тело — сухое, костлявое, почти мумифицированное. Взглянув на свои руки, я понял, что выгляжу также. Здесь не было больше ни солнца, ни земли, ни воды — лишь высокая скала с небольшим запасом воздуха, где находились я и мои драконы. Черви, сгрызшие этот мир, не то просто пощадили скалу, не то испугались лунванов, не то проявили уважение ко мне — истинных мотивов этих существ хаоса не мог понять даже я.

С трудом повернув голову назад, я увидел моих драконов. Они крепко спали, свернувшись в гигантский клубок в сотне шагов вверх по склону, подобно залегшим в спячку змеям. Я попытался мысленно отдать им команды — тщетно. Эти существа обладали собственным разумом, достучаться до которого через эфир было не так-то просто.

Скрипя суставами, я поднялся и пошёл-пополз вверх по склону. Я прекрасно понимал, что это будет мой последний путь в этом теле и потому не щадил сил. Камни проскальзывали вниз, я падал, разбивая пальцы в кровь. Наконец я добрался до ближайшего дракона, чья металлическая голова высовывалась из общего клубка.

Я постучал по звонкому корпусу его огромной головы. Потянул за челюсть — всё тщетно. Наконец, выдернув из-под ног средних размеров булыжник, я размахнулся и со всей силы кинул его в голову лунвана.

— Просыпайтесь, ленивые отродья! — хрипло крикнул я по-китайски.

Реакция последовала незамедлительно — пара красных глаз раскрылась, из пасти вместе с громким вздохом повалил обжигающий дым. Я инстинктивно отпрянул в сторону. Лунван дёрнулся, скрипя стальными чешуями, и пронзительно закричал, подняв голову вверх. Клубок из тысячи спящих тварей зашевелился, со всех стороны повалил чёрный пар с копотью. Сверху, в полукилометре над клубком, возникла тёмная воронка, засасывающая пространство — скалу, драконов и меня. Подул сильный ветер, сбивающий с ног. Скрип тысяч чешуй походил на чудовищный, усиленный в миллион раз скрежет металла по стеклу, ушам стало больно, и я покинул тело, вернувшись в Юргена, стоящего на вершине горы. Меня не сильно волновало, что станет со старым телом китайца.

Юрген на вершине скалы замерзал. Я пытался кутаться в плащ, но разряжённый воздух обжигал холодом и изнутри. Звуки приближающихся Пожирателей Памяти, топот тысяч звериных ног усилился. Плато на вершине в поперечнике было всего метров тридцать, такое расстояние они пройдут быстро, но я, всё же, отступил на середину. Пусть я выиграю хотя бы секунды.

Я не знал разницу во времени между мирами, и у меня не было возможности прикинуть, какова скорость течения времени. Потому я не знал, как скоро прибудут мои драконы.

Топот и лязганье челюстей стали невыносимо громкими. Поняв, что драконы могут не успеть, я решил прибегнуть к хитрости. Спасти разум можно, создав временный, искусственный мир. Это я тоже умел делать, но для этого необходимы идеи и время, которое стремительно уходило.

Схватив первый попавшийся образ, сидевший где-то на периферии памяти, я швырнул своё сознание туда.

Темнота. Холод остался, хотя стало немного, на пару градусов теплее. К нему добавились сырость и вонючий запах аммиака.

Потом включилось — или возникло? — освещение. Оглядевшись по сторонам, я усмехнулся. Эту деревянную архитектуру невозможно было спутать ни с чем иным.

Страх загнал меня в привычные края. Я создал очередной Курятник.

6.

Курятник — это одно из моих самых старых воспоминаний, которое я сохраняю через века. Даже не совсем воспоминание — картинка, обрывочный, лоскутный образ из детства.

...Всё вокруг большое и странное. Мне настолько мало лет, что я делаю шаги с трудом, и кто-то большой — родители или нянька — поддерживает меня за руку и ведёт по ступеням вниз. Наверняка мне нет и года, и это мои первые шаги. Дальше открывается старая, некрашеная деревянная дверь, и я вижу совершенно новый мир. Смесь незнакомых запахов и звуков. Грязные и кажущиеся огромными стены полупустого помещения, в котором стоят непонятные, грязные деревянные поилки, кормушки и насесты. Но самое чарующее — это большие — почти в половину моего роста — белоснежные обитатели.

Странно, но курицы показались мне тогда сказочно-красивыми, почти ангельскими созданиями. Видимо, именно поэтому я очень редко ем курятину.

За свою многовековую жизнь я создавал уже несколько Курятников, один другого краше. Каждый раз после этого мне становилось смешно — во-первых, от абсурдности получившегося мира, во-вторых, от чувства дежа вю и того, что происходит это не впервой.

В мирах-курятниках все детали того образа делаются нарочито-выпяченными, гиперболизированными. Примерно так же случилось и сейчас. Я стоял внутри многокилометрового пустого пространства. С четырёх сторон, в серой дымке тумана и пара, виднелись дощатые Стены — граница мироздания. До них тянулись однообразные равнины, покрытые гнилыми, грязными деревянными постройками и конструкциями. Наверху светил десяток тусклых полосок света, похожих на ртутные лампы.

Я стоял по щиколотку в грязи, на мне оказались резиновые сапоги и комбинезон защитного цвета — одежда из двадцатого человеческого века. На плечах висел рюкзак, судя по весу, почти пустой. Я решил в него пока не заглядывать, потому что догадывался, что там лежит.

Вокруг не было ни души. Тишина первозданной реальности оказалась столь глубокой, что я невольно задержал дыхания, чтобы не разрушить её. Впрочем, подобное случалось не впервой. Мне даже стало немного обидно от мысли, что этот Курятник вышел точно таким же, как и все предыдущие. Я шагнул в неизвестном направлении и сказал:

— Ну вот. Опять курятник.

Эхо отлетело от соседнего деревянного барака и полетело дальше, отражаясь от лабиринта грязных обветшалых построек. Через мгновение в мире что-то изменилось. Сверху послышался странный скрежет, заставивший меня остановиться. Затем на полминуты всё стихло, и я уже был готов идти дальше, как вдруг со всех сторон послышался грохот, похожий на миллион небольших взрывов. На меня обрушились брызги грязи, я инстинктивно пригнулся, не сразу поняв, что происходит.

Скоро всё успокоилось. Я оглянулся вокруг — со всех сторон в лунках грязи лежали блестящие жестяные банки. Подобрав одну из них, я взвесил в руке и слегка потряс её. Судя по всему, это были консервные банки с какой-то едой. Это разумно — при создании аварийного мира всегда создаётся что-то, чтобы поддерживать тело: корм, питьё, воздух. Стало любопытно — что внутри? Похлопал по карманам — в одном из них обнаружилась белая пачка сигарет со спичками, в другом — консервный нож. Вытер край банки о штаны и поднёс нож к жестяной крышке.

В момент, когда я замахнулся для удара по консерве, что-то незримое и мощное ударило меня в грудь, повалив в грязь.

Я открыл глаза — достаточно странно открывать глаза, когда ты их и не закрывал. Передо мной была фиолетовая щетинистая морда с тремя фасетчатыми глазами. К мрамору скалы меня прижимали две суставчатых конечности, похожих на тараканьи ноги, или на щупальца наземного осьминога, а туловище Пожирателя Памяти походило на студенистое тело гусеницы. Вокруг меня толпился десяток других существ — похожих на огромных насекомых, шерстяных и разноцветных.

Они оказались сильнее меня — им удалось вытащить моё сознание обратно из мира, в который я сбежал. Но и я был не прост. Буквально через пару секунд в небе послышался громкий хлопок. Пара десятков глаз — стебельковых, фасетчатых и иных — повернулась на звук. В небе расплетался клубок из сотен металлических змеев, прилетевших спасать меня. На миг я обрадовался, но по реакции Пожирателей понял, что мои спасители пришли слишком поздно. Ни одно чудовище не сдвинулось с места, и все взоры снова обратились ко мне.

Я услышал беззвучный глас, шедший со всех сторон. Это не был голос существа, державшего меня, скорее говорила вся реальность, в которую я попал.

— Ты выдаёшь себя за Юргена Котовского, но ты уже не тот, что прежде. Кто бы ты ни был, путник, ты уйдёшь отсюда, только если отдашь нам часть воспоминаний. Вспомни что-то, что можешь отдать нам.

И я вспомнил. Я вспомнил нечто, что было чуть позднее, чем воспоминания о курятнике. Что-то ещё более дорогое и важное, то, что я вспоминал очень редко и до последней минуты прятал на самом дне своих воспоминаний. Как я понял позже, это была память о моих родителях, о моём родном доме и о моём происхождении — информация столь ценная, что она могла сыграть решающую роль в судьбе целого мира.

Всё, что я знаю о том периоде сейчас — лишь обрывочные рассказы нескольких людей, встреченных позже. Я так и не смог ничего вспомнить сам. Челюсти Пожирателей Памяти сомкнулись, откусив кусок моих воспоминаний, а заодно львиную долю того, что ещё оставалось от памяти Юргена-архивариуса о мире Градов.

3. Мир Механических Грёз

1.

Переходы из мира в мир не похожи друг на друга.

Чаще всего это выглядит как пробуждение ото сна. На миг после этого кажется, что предыдущий мир, из которого я ушёл, был мутным, невнятным сновидением в твоей голове. Это впечатление обманчиво — каждый из Странников точно знает, что сновидений в его жизни не существует.

Иногда при переходе из мира в мир, из тела в тело, даже не приходится открывать глаза. Это происходит, если тело, в которое вселяется моё сознание, оказывается бодрствующим — например, сидящим за обеденным столиком, или бегущим с копьём за гигантским сухопутным осьминогом. После этого могут случиться разные неприятные штуки — от минутного ступора до обмороков и припадков. Благо, это быстро проходит.

Несколько раз в моей жизни переход происходил через рождение — тогда новорождённое существо сохраняло всю память Странника и, повзрослев, рано или поздно всё равно выполняло своё предназначение.

То, как я вернулся в тот раз, скорее напоминает долгий, мучительный выход из комы. Моё тело лежало на узкой твёрдой тахте. Первое время глаза было больно открывать, и я не мог понять, где я нахожусь. Два или три человека попеременно кормили меня с ложки, обтирали чем-то жгучим, убирали за мной. Я бормотал что-то невнятное, проваливаясь в небытиё — противное состояние, в котором время пролетает так быстро, что ты не успеваешь принять сколь либо важного решения.

Спустя некоторое время я окреп настолько, что смог определить существо перед собой — им оказалась Данелла, вспомнить язык и выдавить банальную фразу:

— Где я?

— Вы в безопасности, пан Юрген. Всё в порядке.

С тех пор во время сна моё сознание перемещалось в Межмирье — ту самую серую плоскость, разделяющую миры. Это было привычно мне; я бездумно шёл в неведомом мне направлении, чтобы отдыхал и разум, и тело.

Дальнейшие дней десять были столь однообразными, что мне противно их вспоминать. За это время я смог выведать не так много полезной информации. Я находился в селе Оборотном, в доме у родителей Данеллы. Отца звали Вроцлав, ему было около семидесяти лет, и он, по счастью, оказался сельским фельдшером. Мать звали Анной, она относилась к незнакомцу в доме настороженно, если не отрицательно. О моём присутствии знали лишь они трое и их сосед — двоюродный брат Данеллы, Ян. Двухметровый детина, сельский кузнец, помог меня дотащить. Данелла появлялась всего два или три раза в неделю, и я заметил, что жду её прихода — похоже, в тяжёлый период во мне проснулись вполне человеческие чувства благодарности и симпатии.

Я приглядывался к убранству комнаты, чтобы сделать кое-какие выводы о мире, в который попал. Судя по большим лампам накаливания, свисавшим с потолка, здесь уже изобрели электричество, хотя других электроприборов в доме не наблюдалось. Отопление было печным, утварь — глиняной и стеклянной. Странный коврик и занавеска с ярким орнаментом вообще производили впечатление чего-то синтетического и заморского — судя по бережному к ним обращению, такие вещи были редкостью. Одежду домашние носили простую, еда без изысков. Ни одной книги я в доме не обнаружил, но при всём этом, впечатление необразованных крестьян ни родители, ни сама Данелла не производили.

Я ещё не видел крупных городов, но реальность, по крайней мере, страна, в которую я попал, производила впечатление консервативной и какой-то заторможенной — словно что-то сдерживало её от развития.

Ожоги и переломы зарастали быстро — то ли из-за новых свойств, которые я привнёс в организм Юргена, то ли по повелению местной природы. Я заметил, многие процессы здесь протекали вдвое быстрее, чем в большинстве миров. По идее, надо было определяться с планом будущих действий. Однако думать и принимать решения оказалось настолько тяжело, что я отложил это, предоставив себе отпуск. Наконец, когда я снова смог видеть и сидеть, я решил систематизировать информацию, которой я располагаю.

Итак, я пришёл уничтожить этот мир. В данном случае речь не идёт ни о милосердии, ни о благодарности к приютившим меня людям. Наверное, это называется циничностью, но я решил — после того, как они меня вылечат, нас будет связывать не так много общего. Гораздо важнее — понять, что в этом мире не так, для чего, или почему я должен его уничтожить. Чаще всего причина приходит в голову сразу же, как я осознаю своё предназначение. Здесь такого не произошло, следовательно, надо было отыскать эту причину, или хотя бы найти намёки на неё.

Пилюли и циклопы — зацепок по-прежнему было не так много. И если по поводу первых у меня уже были какие-то мысли, то вторые, несмотря на состоявшуюся с ними встречу, оставались загадкой.

Как правило, все миры, которые мне приходится уничтожать, покинуты своими Создателями или Хранителям. Подобно стаду, потерявшему вожака, цивилизации таких миров обречены на деградацию и вымирание. Здесь всё могло быть не так. Я оказался в глухой провинции, в стране, судя по всему, проигравшей войну, и судить по ней о мире в целом я не мог. Если мир действительно охраняется этими существами, то моё появление тут вообще могло быть случайным. Судя по письму, которое я прочитал, вокруг происходило много явлений "внешнего порядка" — попросту говоря, заражений, вторжений инородных тел. Одним из таких вторжений было моё появление. Если "скорлупа мира" не прочна, моей целью запросто могло быть уничтожение реальности, способной стать инкубатором для вирусных сущностей. Это благая цель — уничтожив один мир, можно будет спасти десяток других.

После определения причины, следующее, что следовало сделать — избрать способ уничтожения мира. Для каждой реальности он свой, неповторимый. Бывает, что он заключён в паре символов, которые надо написать на камне, или десятке слов, которые следует произнести вслух. Бывает, что он хитёр и скрыт настолько глубоко, что одной жизни бывает мало, чтобы его познать. Так или иначе, я знал о мире слишком мало, чтобы изобретать какие-то варианты, и отложил этот вопрос на потом.

Оставалось беспокойство по поводу биографии и дальнейшей судьбы Юргена. Не вызывало сомнений, что мне и дальше предстоит скрываться под его личиной и жить его жизнью, а значит, чем больше я о нём знаю, тем лучше. Разгадка убийства и причина беспокойства лежали где-то на поверхности, в каком-то малозначительном факте, который я никак не мог поймать.

— Расскажи, кто так повредил тебя, — голос Данеллы заставил меня очнуться от раздумий. Девушка сидела на крае кровати в сером домашнем платье и расчёсывала волосы после бани.

Я даже не сразу заметил, как она перешла на "ты".

— А ты никого не видела?

— Только огонь, — сказала она. — Ты слишком долго был в лесу, а когда я подошла ближе, ты лежал в круге огня. Непонятно, как они быстро разожгли костёр.

Похоже, у циклопов был фильтр восприятия, из-за которого местные жители не могли их видеть, понял я. Я и сам увидел их не сразу.

Мой взгляд невольно скользнул по груди Данеллы — небольшой, но нежной и наверняка уютно-тёплой после мытья. Всё же, в бытность евнухом в прошлом мире всё было намного проще и комфортнее, подумалось мне. Я с трудом отвёл глаза и решил не рассказывать правду.

— Я тоже их не запомнил. Наверное, это были лесные разбойники, те, что поранили меня в первый раз. Я пошёл на звук, после чего меня облили какой-то жидкостью, вроде масла, ударили по ногам и подожгли.

— А что такое консервы?

— Что? — не сообразил я.

— В бреду ты говорил что-то про консервы.

Курятник. Видимо, я слишком хотел снова оказаться там и узнать, что внутри консервы.

— Забудь, что ты слышала, — усмехнулся я. — Это тайные артефакты, о существовании которых простым смертным не нужно знать.

— Я не верю, — усмехнулась Данелла. — О пилюлях и то все знают, и даже знают, как их достать незаконно.

— Что ты имеешь в виду?

Данелла изменилась в лице и вздохнула.

— Не обманывай. Помнишь, там, в лесу, я сказала про то, что наша соседка переела сонных пилюль?

— Так.

— Это были чёрные пилюли. Признайся честно, это ты их ей продал?

Я присвистнул. Меня посетила страшная догадка.

— Хочешь сказать, я — нелегальный продавец пилюль?

— Я ничего не знаю и не хочу тебя обвинять! — сказала Данелла. — Я лишь вспомнила про то, что ты посещал нашу деревню как раз за несколько дней до того случая. Как сказали в Библиотеке, она съела не меньше десяти пилюль, причём разных. Не могли же они взяться из неоткуда? К тому же, ты сказал, что тебя ранили в лесу, и ты потерял память — это могли сделать в отместку за твои преступления. Поэтому мы никому не говорим о тебе. Пару дней назад приходил гвардеец и спрашивал, не видели ли мы доцента-архивариуса, и нам пришлось соврать.

На лице девушки была тревога за мою судьбу, от чего мне сделалось немного смешно. Удивительно, но несмотря на наивное выражение лица, она теперь казалось мне не такой дурой. Всё сходится. Так будет даже проще, подумалось мне.

— Меня многие видели?

— Да. Мать молчит, но, мне кажется, она догадывается. Потому против того, чтобы ты оставался у нас надолго.

— Не волнуйтесь, скоро я вас покину. Я приходил один?

— Вроде бы да... Хотя нет, с тобой был ещё ассистент-архивариус, высокого роста, метис...

— Как его звали? Болеслав? — я вспомнил имя, упомянутое в письме.

— Наверное... Но бакалавры не имеют доступа к пилюлям! Их продают ассистенты, магистры и доценты!

Мне пришлось кивнуть, пытаясь изобразить понимание, но видя растерянность на её лице, я решил сказать полуправду:

— Ни черта не помню, честное слово. Я допускаю, что я сам переел пилюль в том лесу. Мне даже не до конца понятно предназначение пилюль. Они улучшают сон? Стирают память?

— Нет! — Данелла чуть не подскочила на месте от удивления. — Они и есть — сон! Это же знают даже младенцы! Люди видят сны только при помощи пилюль! Если не принять пилюлю, то будешь ходить по серому полю!

Последнюю фразу она произнесла как "шаре-поле-ходичь" — похоже, это было одно целое слово, понятное всем.

— Снов бывает больше сотни. С помощью пилюль люди иногда даже могут встречаться во снах, — продолжала Данелла. — Могут получать новые знания, делать открытия, заводить во снах друзей. Но это очень дорогие пилюли, и их дают не каждому.

Я присвистнул во второй раз.

2.

После того разговора я впервые поднялся с кровати, надел чёрный плащ архивариуса и вышел во внутренний дворик дома приютившей меня семьи. С кривой самодельной тростью, хромая, но сам. Попытался прислушаться-принюхаться к астральным полям.

Мир назывался Страной Градов. Мир представлял собой шар, планету сравнительно небольшого радиуса, наполовину покрытую непроходимыми горами, вулканическими районами и океанами с кипящей водой. Тринадцать городов-мегаполисов, включая один заброшенный, принадлежали трём народам, между которыми совсем недавно прошла разрушительная война. Частички воспоминаний обо всём этом остались мне в наследство от Юргена, но этого было мало.

Эта реальность всё более казалась мне выбивающейся из привычной череды разрушенных мирозданий. Нет, виной было даже не солнце, висевшее на западе. Оно определенно двигалось вокруг мира — это я почувствовал сразу. Такие реальности встречались мне раз пять, и я научился работать с ними. Геоцентричное мироздание намного удобнее и проще в управлении, и если нет силы, способной контролировать космические процессы, разрушить мир не составит труда.

Внешне люди и окружающие ландшафты тоже не удивляли и казались достаточно простыми. На своём веку я насмотрелся уйму миров, где пара-тройка человеческих народов из древней Архиродины смешивались, изменялись или застывали в своём развитии. Меня даже перестали удивлять циклопы, способные приходить в этот мир из соседнего.

После того, как я понял истинное назначения пилюль, меня по-настоящему удивляло только одно. То, что, по словам Данеллы, все жители этого мира являлись потенциальными Странниками.

Когда человек, или нелюдь, или какое-нибудь шестиногое разумное существо из обитаемого мира засыпает, его сознание уходит путешествовать по врЕменной, зыбкой реальности, которая создаётся сама собой и редко сохраняется после ухода создателя. Миры снов на карте Межмирья подобны мелким песчаным отмелям вокруг большого острова, они возникают и исчезают. Ещё реже случается, что два сознания попадают в одну такую крохотную реальность. Все остальные миры — обитаемые, временные, экспериментальные — создаются вполне осознанно и подчинены законам. Один из них, единый для всех, запрещает простым обывателям надолго покидать главный мир и своё основное тело. Если сознание уходит слишком далеко, или попадает в другой крупный мир, то тело в старом мире погибает.

Здесь всё было не так. Получалось, что аборигены не могли создавать своих малых миров. Зато существовали пилюли, приняв которые любой мог спокойно посетить соседние миры и вернуться обратно живым. Театральный билет. Ключ — отмычка для миров, которую может получить каждый. Ну, или почти каждый.

К тому же, крупных миров по соседству оказалось натыкано неприлично много — это ощущалось и по числу "явлений внешнего порядка", и по понятным только мне колебаниям Межмирья. Одну из окрестных реальностей — мир Пожирателей Памяти — я уже посетил. Осталось только выяснить, что это за пилюли, и какие ближние миры тоже доступны для посещения.

Ужинал я в тот день в гостиной, за общим столом. Родители, произнеся какую-то длинную тихую молитву, после обедали молча. Я попытался разобрать слова молитвы, но диалект, на котором она была произнесена, был мне не знаком. Обедать в полной тишине было непривычно и неудобно. Сперва я не мог понять — то ли они стеснялись меня, то ли всегда предпочитали обедать молча, даже за столом с гостями.

— Нравится суп? — осторожно спросила, наконец, мать.

— Нравится, пани Анна. — Еда, которой меня кормили все эти дни, мне действительно нравилась. Простая, деревенская — я пробовал такое уже когда-то давно. — Это грибной суп?

— Да, конечно. Сейчас очень много опят. Помню, после войны, когда мяса почти не осталось, только одними ими и пытались.

— Когда закончилась война?

Родители Данеллы переглянулись. Видно, что вопрос был настолько идиотским, что

— Девять лет назад. Началась в семьдесят шестом, закончилась в девяностом, — Вроцлав нахмурился, он явно не любил вспоминать военное время. — Вы вспоминаете хоть что-то из прошлой жизни?

— Очень мало, — сказал я. Я не врал, ведь память бывшего владельца моего тела, Юргена Котовского, уже почти полностью стёрлась, остался только язык, несколько "кадров" и смутных представлений о мире. — Я хорошо помню язык, умею обращаться в быту. Но толком не помню Библиотеку и не знаю, как я отравился пилюлями.

— Ты не отравился. Ты заблудился, — усмехнулся Вроцлав. — Это бывает очень редко, если принять их много и сразу.

— Расскажите мне про них ещё, — попросил я.

— Пилюли продают приходящие в деревню раз в месяц ассистенты и магистры. За всю жизнь я брала всего четыре... нет, три вида пилюль — большие розовые, синие и чёрные, — стала рассказывать Данелла. — После чёрных я ничего не помнила — их можно купить только в самой библиотеке, после разговора с профессором, чтобы забыть что-то неприятное. Такое же было у нашей соседки.

Родители Данеллы на этой фразе переглянулись, явно изучая моё выражение лица. Я не подал виду и спросил:

— А что было после синих и розовых?

На лицах родителей показалось волнение.

— Вообще, о снах не принято рассказывать, — смутилась Данелла. — После больших розовых снится детство. Цветущие луга, табуны прекрасных лошадей, множество других животных. Тропинки в рощах — теперь я даже помню, куда они ведут. Там много детей, да и взрослые выглядят, как дети. Один раз я встретила там свою подругу по школе, уехавшую в Капиталгрод. Иногда я летаю на грифонах и пегасах.

"Детский мир", мысленно окрестил его я. Что ж, очень полезное изобретение.

— К сожалению, розовые сейчас стоят достаточно дорого. Я их беру всего раз в два месяца, или даже раз в сорок дней.

— Понятно. А синие?

— Малые синие самые дешёвые, — Вроцлав усмехнулся. — Механические грёзы.

— Да, — кивнула Данелла. — Их берут все подряд, даже самый бедный может позволить себе раз в месяц смотреть синие сны. Они стоят по пять злотых, а в городах их и вовсе выдают бесплатно, по рецепту. Но что будет в том сне, не может сказать никто.

— Та страна очень велика, и кое-где там идёт война, — сказал Вроцлав. — Очень редко удаётся уйти из сна обычным образом, найдя дверь, чаще всего тебя убивает шальная пуля, или секира тамошнего жителя.

Значит, во всех окрестных мирах есть "двери", через которые можно вернуться, отметил я. Интересно. Если это так, то все эти реальности, как реальности с дверьми, уязвимы. Ещё я заметил, что Данелла сначала упомянула о четырёх типов пилюль, которые она пробовала, но потом поправилась, и сказала о трёх. Мне показалось, что она оговорилась неспроста — наверное, что-то не хочет говорить, или скрывает от родителей.

— Какие ещё бывают?

— Алые, — сказал отец немного раздражённо. — Все в жизни хоть раз пробовали алые пилюли. Они очень дорогие, и с ними надо быть осторожными. Легко привыкнуть.

Алое. Цвет страсти, цвет крови. Наверняка это мир для влюблённых, или мир плотских утех. Щёки Данеллы тоже залились алым, она потупила взгляд. Не оставалось сомнений, что именно про это алые пилюли она пыталась скрыть.

— Ещё в молодости были зелёные, но потом, после войны, куда-то исчезли, — сказал Вроцлав.

— Ясно, — кивнул я.

Пока мне хватало информации. Наверняка здесь можно было найти пилюли всех цветов радуги, а если они делятся ещё и по размеру, то число окрестных миров возрастало.

— Сколько всего бывает видов пилюль? — задал я последний вопрос за вечер

— Около сотни, но простым смертным продают лишь самые простые сны, — ответила Данелла. — Говорят, господари могут посещать сказочные миры с разными... утехами и яствами.

Да, ну и работёнка попалась, подумал я, почёсывая затылок. Обычно для уничтожения главного мира приходится зачищать всё пространство вокруг, включая соседние, "побочные" миры. Но я редко пасовал перед трудностями — тем более что задача казалась мне теперь более чем интересной.

Пора было начинать.

3.

Чтобы попасть в соседний мир, мне, опытному путешественнику между мирами, не обязательно пользоваться пилюлями. Достаточно найти вектор перемещения, невидимую стрелу, по которой бы я отправил своё сознание за границу мира.

Поиск такого вектора — задача непростая. Внутри мира обычно есть всего три координаты — высота, ширина и глубина. В Межмирье их намного больше. Помимо привычных трёх измерений там есть и другие — координата запаха и вкуса, координата страха, координата счастья, координата благополучия и так далее. Вычислить точное местонахождение мира и привести координаты к какой-то формуле не всегда получается — миры в Межмирье движутся по орбиталям, часто хаотичным и непредсказуемым. Наверняка, здешние окрестные миры были более стабильны, иначе пилюли бы не работали, но я не владел знаниями, которые были у архивариусов. Интуиция, нюх, профессиональное чутьё — вот те инструменты, которыми я располагал.

Я долго разминал повреждённую ногу во дворе и вернулся в кровать поздно ночью. Сотни тысяч людей, как и я, отправлялись ко сну, и я решил отследить, куда идут некоторые из них. Закрыл глаза и мысленно, в полудрёме, я прислушался к звукам, окружавшим меня. В соседней комнате негромко храпел отец. Старый пёс лаял где-то далеко, на окраине села. Постепенно успокаиваясь, я услышал новые звуки — скрип и стук дверей. Это не были двери дома, который меня приютил — звуки казались звонкими, словно двери стояли посреди крупного зала.

Мгновение спустя я увидел и людей, появляющихся на серой плоскости Межмирья и исчезающие в дверях. Конечно, я не смог разобрать их лиц и видел лишь силуэты, но мне было достаточно понять, куда они идут. Люди появлялись и исчезали достаточно быстро, ведь путь в соседние миры был достаточно коротким.

Меня тянуло к ним, и, наконец, я оказался рядом с группой силуэтов, шедших в одном направлении. Их одеяния напоминали балахоны монахов, и на миг я напрягся — не архивариусы ли все эти люди? Но когда свет из открывающейся двери осветил лицо ближайшего ко мне человека, я увидел лицо ребёнка. Похоже, форма одежды у выходящих из мира была стандартной.

Я скользнул в закрывающуюся дверь. Удивительно, подумалось мне, но это был первый случай за много лет, когда при путешествии в другой мир мне пришлось быть ведомым, а не ведущим.

Свет горел лишь мгновение, когда дверь закрылась, снова стало темно. У меня давно выработалась привычка использовать в таких случаях все органы чувств, я принюхался и прислушался. Было достаточно тепло, а в воздухе пахло чем-то резким, вроде палёной резины. Моя внешность изменилась, понял я и осторожно похлопал себя по бокам. Моё тело несомненно оставалось человеческим, но я стал несколько полнее, и вместо домашнего белья, в котором я лёг спать, на мне было что-то кожаное и плотное. Шаги давались легко — сила тяжести здесь была раза в полтора меньше, чем обычно.

Судя по шороху шагов, мальчик шёл передо мной. Ещё я услышал скрежет и ритмичный стук где-то в отдалении, похожий на шум работающих станков.

Мальчик впереди открыл дверь — обычную, как я заметил, металлическую. Его рост изменился — теперь он был чуть выше метра, на нём была старая кожаная куртка. Похоже, он не замечал меня и шёл вперёд медленно, как лунатик. Мне было неведомо, как ведут себя местные жители при переходе через миры — возможно, их органы чувств пробуждаются чуть дольше обычного, и первое время плохо реагируют на происходящее. Я решил ему не мешать — возможно, стоит дать ребёнку уйти, чтобы я сам разведал местность.

Запах палёной резины усилился. За дверью были источники света, правда, тусклые и далёкие. Мои глаза привыкли к темноте, и я прищурился, чтобы адаптироваться. Мальчик оставил дверь открытой и стоял, подняв голову наверх. Я осторожно вышел и встал рядом.

Надо мной было ночное звёздное небо, мрачное и прекрасное одновременно. В люминесцирующем воздухе, полном пыли и дыма, проступали очертания десятка спиралевидных галактик и двух гигантских лун, занимавших четверть неба. Луна, наполовину ушедшая за горизонт, была фиолетово-красной, а та, что находилась в зените и, казалось, готовилась упасть на голову — светло-голубой.

Возможно, это и не луны вовсе, подумалось мне, а две другие планеты, образующие с той, где я находился, хитрую систему. Неплохо бы это проверить.

— Красиво, — сказал вдруг мальчик.

Я вздрогнул и взглянул на него. На вид ребёнку, судя по смуглости лица, метису, было лет шесть-семь. Выглядел он смышлёным.

— Привет, — я протянул руку и пожал тонкую детскую ладонь. — Тебя как зовут?

— Ромул. А тебя?

— Юрген.

— Пошли отсюда, а то скоро сюда придут карлики и будут нас убивать.

4.

Дверь выходила на широкую ровную площадку, заросшую полынью, а ландшафт у горизонта загораживали какие-то террасы, наполовину покрытые зеленью. Оглядевшись по сторонам, я понял, что это — арена огромного заброшенного стадиона или ипподрома. Посередине стояли какие-то странные сооружения, показавшиеся мне неприятно знакомыми. Ромул повернул направо и быстро побежал вдоль трибун.

— Быстрее, а то они заметят! — крикнул Ромул через плечо.

— Кто — они?

— Истуканы. Вдруг они не сломанные?

Меня словно пробрало током, я остановился как вкопанный. Только сейчас я понял — посередине поля, в двух сотнях метров от меня, стояли три истукана-шагуна, точно такие же, какие я создал по старым чертежам для армии Цзи Луаня из разрушенного мной мира. На конусовидных проржавевших корпусах виднелись отверстия, накренившиеся башни с лазерными турелями слепо смотрели в разные стороны. Нога одного из них застыла над травой, занесённая для шага.

— Что, не видел такого? — мальчик тоже остановился. — Ты как в первый раз здесь. Они стрелять могут!

— Да я знаю, что могут, — я вышел от оцепенения и снова зашагал. — Но они же ржавые.

— Здесь всё ржавое. Но работает. Это же страна Механических Грёз.

— Похоже, ты здесь не новичок. У твоих родителей так много денег на пилюли?

Мальчик нахмурился, задумался.

— Меня дедушка воспитывает. У него очень много пилюль, я хожу сюда каждый день.

— Где мы сейчас?

— Один из стадионов Режиссёра.

— Кто он такой?

— Безумный дяденька, который захватил половину этой страны. Ты, кстати, из какого города?

— Северск, — соврал я. — Панство Капиталгродское и Бужигродское.

— О, так мы враги! Я из Ацтеполиса.

— Это где?

Ромул посмотрел на меня, как на ненормального.

— Империя Воска. Столица.

— А, Ацтеполис. Я не расслышал. И хорошо там у вас?

— Плохо. Мы пришли, полезай в дыру.

С этой стороны стадиона высился решётчатый трёхметровый забор, за которым виднелся город, напоминавший свалку — нагромождение металлических пластин и исполинской колючей проволоки, на верхушках которой горели огни. Прутья забора были разогнуты.

— Здесь много народу живёт? — зачем-то спросил я, протискиваясь между прутьями.

— Людей сюда немного приходит, по миллиону в день. А местные — карлики и гиганты, их миллионов десять, многие вымерли. Нас засекли, давай быстрее.

Со стороны стадиона послышался скрежет. Один из истуканов, наиболее исправный, медленно развернул башню в нашу сторону и сделал пару выстрелов. Но промазал, и мощности ему не хватило, хоть асфальт и вскипел в полуметре от моих ног. Я поспешил отбежать от забора, чтобы скрыться из зоны видимости.

Ромул побежал вниз с горки, заросшей травой, в сторону большого кубического здания, напоминающего гигантскую игральную кость. За ним начиналось поле с тонкими вертикальными иглами, росшими из земли и похожими на металлический бамбук.

— Куда мы направляемся? Какие у тебя планы

— Там продовольственный склад, я помню такие, — сказал Ромул. — Сейчас по сигналу прилетят карлики, а там легко укрыться. Заодно поедим. А потом пойдём смотреть завод.

Шум, который я услышал, только выйдя из "двери", теперь стал намного громче. Похоже, его источник лежал где-то далеко за городом. Запах резины тоже усилился — у склада горел большой костёр из кучи какого-то белого вонючего материала. Рядом с костром виднелись какие-то вытянутые худые фигуры. Увидев их, Ромул присел, спрятавшись в полыни. Я последовал его примеру.

— Охранники, — пояснил он. — Надо их выключить. У тебя есть выключалка?

— Что? — не понял я.

— Всегда, когда идёшь в этот сон, надо брать с собой разные инструменты и выключалку, — поучительным тоном сказал Ромул, достал из многочисленных карманов своей куртки странную белую ручку и направил её на фигуры.

На рукоятке загорелся зелёный огонёк, и фигуры мгновенно повернулись к нам. Только теперь я разглядел, что это не живые существа, а роботы — грубо сделанные, с трубчатыми длинными конечностями и плоскими, как блин, головами. Послышалось жужжание, переходящее в свист, и охранники сделали шаг в сторону нас, поднимая руки. Ромул дёрнул ручкой, огонёк сменился на красный, и роботы, замерев, упали на землю.

Как ребёнок из такой отсталой цивилизации с такой лёгкостью обращается с иноземным оружием?!

— Ты долго этому учился?

— Не очень, тут всё просто.

— А в какой примерно раз ты здесь оказался?

— Не помню, — Ромул пожал плечами. — Я первый раз пришёл сюда несколько лет назад. Здесь время течёт быстрее в четыре раза, чем у нас.

— Поэтому ты выглядишь умнее, чем шестилетний, — озвучил я свои мысли.

Мы обошли костёр и роботов. Они казались нелепыми, словно собранными из огромного детского конструктора. Я бы даже назвал их смешными, если бы не бластерные стволы, которыми заканчивались руки. Костёр дымил в другую сторону от нас, но дышать было тяжело, приходилось прикрываться рукавом

— Надо затащить их внутрь, — сказал Ромул, присаживаясь на корточки и хватаясь за пятку одного из роботов. — А то заметят. Бери левого.

— Ты думаешь, что утащишь? — усмехнулся я, но зря — сниженная гравитация позволяла шестилетнему ребёнку тащить робота, превышающего по весу его собственный. Я попробовал потащить второго — и действительно, он был намного легче, чем могло показаться сначала. Ромул дотащил свою железяку до ворот, приоткрыл створки и осторожно заглянул внутрь.

— Пусто.

Внутри тускло горела пара факелов, освещавшая сумрачный свод. Посреди ржавых стен виднелись две большие кучи чего-то сыпучего, обложенные мешками с песком. Мы втащили роботов и припёрли ими ворота, оставив узкую щель для обзора.

— Скоро прилетят, — Ромул деловито посмотрел по сторонам и направился к кучам. — Пошли орехами запасёмся.

— Это всё орехи?

— Ага. Гиганты и карлики ими питаются. Слева, похоже, арахис, а справа — миндаль.

Ромул перелез через мешки, извлёк из кармана пластиковый пакет и стал загребать внутрь орехи.

— Не чувствуешь, здесь чем-то пахнет? — принюхался я.

— Резиной? — Ромул повернулся.

— Не, чем-то другим, не очень хорошим.

Я обошёл кучи с орехами и тут же зажал пальцами нос. В дальнем углу зала лежал труп трёхметрового существа с ядовито-розовой кожей.

Гигантами здесь называли циклопов.

5.

Многое начало проясняться. Получается, циклопы — не создатели мира Градов, и не его настоящие хозяева. Они, как и люди здесь — гости, случайные посетители, научившиеся ходить через миры. Возможно, они и приняли на себя часть функций по охране соседних миров, но это не делало их полноправными хозяевами. Скорее, патрульными, добровольными дружинниками. Что ж, это даже хорошо, подумалось мне. Если мир Градов действительно покинут создателями, то есть больше причин его уничтожить — значит, я пришёл в эти края не зря.

Я сел на вершину кучи и помог залезть Ромулу. Тот мигом принялся уплетать орехи. Мне есть не хотелось, я лишь попробовал небольшую горсть. Арахис оказался неплох на вкус, но вид мёртвого циклопа отбивал всякий аппетит.

— А чего мы прячемся? — спросил я. — Может, твои карлики вовсе и не прилетит?

— Ты плохо знаешь карликов. Они должны прилететь. А мне хочется на них посмотреть.

— Ты встречался с ними раньше?

— Да. Чаще всего, перед смертью. Один раз они даже съели меня живьём.

Ромул вздрогнул, когда сказал это. Тем не менее, на его лице не отразилось ни капли страха — я в очередной раз удивился, насколько смелым может быть столь юный человек.

— И что, они даже не идут на контакт?

— Они всё время дерутся. Гиганты убивают карликов, карлики — гигантов. Видишь, как этому шею погрызли. И те, и другие — нас, людей. Но гиганты лучше. Они и в соседних мирах бывают. Мой дедушка говорил, что иногда, очень редко, гиганты приходят к нам, в мир Градов, чтобы охранять людей.

— Да, это так, — кивнул я. Мне почему-то захотелось поболтать с этим парнем, и я не боялся откровенничать.

— Ты что-то тоже знаешь?

— Двое таких парней побили меня в лесу рядом с Северском около месяца назад. Сломали ногу и обожгли.

— Ого! — Ромул заметно оживился. — Они были прям точь-в-точь, как эти?

— Ага. Это произошло рядом с Полуночной библиотекой.

— Я тоже живу в библиотеке. Главной библиотеке Ацтеполиса. Мы с дедушкой там живём. Последние два года выходить наружу стало опасно, архивариусов не любят...

— Ты что, уже два года не выходишь на улицу?

— Ага.

Ромул заметно погрустнел. Похоже, воспоминания об "основной" жизни расстраивали его. Наверное, именно поэтому он с таким азартом гуляет по этому Синему миру. Мне даже стало жалко ребёнка.

Снаружи послышался тихий нарастающий гул.

— Летят! — Ромул скатился с кучи орехов, как с горки, и побежал к воротам.

Я спустился вслед за ним и выглянул в прореху.

Над полем с гигантскими иглами виднелись две светящиеся точки. Яркость их свечения всё нарастала, и, наконец, я разглядел их. К нам летело два небольших вертолёта, с виду напоминавшие гигантских насекомых.

— Москитомехи. Ездовые механические комары карликов.

— Это карлики их создали?

— Не совсем, карлики пришли сюда недавно, всего век назад. До этого тут жили только гиганты. Они сначала были умные и всё это построили, но потом почему-то поглупели и скатились к первобытном строю. А карлики — наоборот. С тех пор, как появился Режиссёр, они стали из дикарей превратились в сообразительных, в его рабов.

— Кто он такой?

— Потом расскажу, смотри.

Москитомехи подлетели к складу и зависли в двух десятках метров напротив ворот. Из-за яркого свечения фар я не мог разглядеть всадников, но почувствовал лёгкое чувство тревоги, как будто когда-то я уже встречался с чем-то подобным. Меня посетила жуткая мысль, близкая к паранойе — может, Ромул специально загнал меня сюда, в ловушку, чтобы убить?

Страх быстро прошёл — всадники на комарах недолгое время переговаривались между собой на каком-то трескучем языке, после чего полетели направо, к заброшенному стадиону, от которого мы ушли.

— Побежали! — спустя десяток секунд скомандовал Ромул, открыл дверцу и побежал, размахивая пакетом с орехами.

6.

Мы рванули к роще металлического бамбука. В плотных рядах тонких жердей я заметил окно, тонкую тропинку, проложенную неизвестными. Ромул был значительно меньше и худее меня, и я еле поспевал за ним, протискиваясь между иглами. Мимоходом я присматривался к окружению — иглы действительно пучками, как трава, росли из какой-то маслянистой жижи, похожей на бензин.

Только тогда я задумался — а стоит ли разрушать все соседние с миром Градов миры? Может, главная задача и заключается в освобождении миров от гостей из мира Градов? Местный, "синий" мир, несмотря на свой антиутопический облик, мне нравился. В его обветшалой технологичности было что-то жестокое и необузданное, что я любил. По крайней мере, мои лунваны почувствовали бы себя здесь как дома.

К тому же, часть моей личности — то, что осталось от Юргена Котовского — явно была хорошо знакома с этой местностью. Это я понял по какому-то странному томлению в груди, которое бывает при возвращении в знакомые края. Точно такое же я пару раз испытывал и в деревне, куда меня, раненого, привезла Данелла, но в меньшей степени, потому что в мире Градов я видел лишь немногое из того, что могло запоминаться.

Слева за стеной из игл показалось большое пустое пространство, освещённое светом спутников.

— Не останавливайся! — крикнул Ромул, но я его не послушал и замер на миг.

Между рядами металлического бамбука в метрах пятнадцати от меня я заметил силуэт, лежащий в бензиновом болоте. Присмотревшись, я разглядел девушку, которую сдавливали вниз две тонкие блестящие ленты. Девушка держалась за ленты руками, пытаясь их растянуть, но тщетно — ленты душили её и тянули вниз, в нефтяную жижу. Одна из лент подняла узкую голову над поверхностью, заметив движение, и я понял, что ленты — это механические змеи. Они походили на моих лунванов, только были меньше в сотни раз.

— Юрген! — окрикнул меня крикнул Ромул. — Сзади!

Я обернулся и услышал позади, в районе стадиона, знакомый гул. В этот же момент на дальней стороне поляны металлический бамбук раздвинулся и с треском поломался. Вышедший на опушку розовый циклоп гляделся намного больше, чем его собратья в мире Градов — только тогда я впервые понял, что тела людей при перемещениях в Синий мир масштабируются. В руках великана была уже знакомая кувалда. Подбежав к умирающей девушке, он за плечи выдернул её из болота и бросил на сломанные стержни тростника. Она уже почти не двигалась, лишь судорожно дёргая ногами. Циклом грубыми рывками освободил её от змей и части одеяния, дал отдышаться, наклонился и сказал:

— Проснись и не возвращайся! — после чего обрушил кувалду ей на голову.

Оцепенение прошло, и я побежал, догоняя Ромула. Умирать от черепно-мозговой травмы, даже зная, что меня ждёт возвращение в другое тело, я не любил. Циклоп заметил меня и длинными неторопливыми прыжками стал преодолевать расстояние между нами.

Мы бежали не оглядываясь, и вдалеке я уже видел просвет в тёмном коридоре бамбуковых зарослей. Тем временем гул москитомехов усилился. Лучи прожекторов проносились над головами, и я заметил краем глаза, что циклоп остановился, готовый прыгнуть в заросли.

— Мы почти добежали! Там внизу завод! — послышался спереди окрик Ромула.

Сзади прошумела пара хлопков — не то выстрелов, не то ударов, после чего до меня долетел сдавленный стон циклопа. Похоже, их тут не любили. Как и людей. Спустя пару секунд шум москитомехов стих, и я уже думал оглянуться, чтобы посмотреть, как далеко они отдалились, но тут же мне в лицо ударил свет прожекторов. Я остановился, раздвинул жёсткие холодные стебли и втиснулся между ними, думая уйти через заросли наперерез преследователям. Ромул повернул обратно и побежал в мою сторону. Я заметил, что он до сих пор сжимает в руках кулёк с орехами — скорее инстинктивно, чем желая его сохранить.

Преследователей оказалось больше, чем я думал раньше. Сбоку, над зарослями, тоже кружила парочка москитомехов, слепящих глаза своими прожекторами. Мы были окружены. Один из москитомехов сел на бамбук, сложил крылья и полез вниз, заставляя стебли клониться к земле. В другой бы момент я восхитился его совершенным устройством — двухметровые лёгкие крылья, блестящие суставчатые ноги делали его одновременно и функциональным, и по-хищному изящным.

Ромул отчаянно пытался при помощи "выключалки" обезвредить москитомехов, но, похоже, у них была какая-то хитрая защита. Прикрывшись рукой от света фар, я разглядел карлика, сидящего на комаре. Этот злобный оскал я не мог спутать ни с чем иным. Передо мной были псоглавы — те самые злобные дикие племена, горстку которых одна из моих копий увела из умирающего мира Веера.

Но как они оказались здесь, в Синем мире?! Неужели мой двойник когда-то давно привёл их сюда?

Ближайший ко мне карлик что-то злобно проворчал, прискуливая и щёлкая зубами.

— Мальчика мы забираем, — услышал я звонкий металлический голос из переводчика. — Он шпион. Ты — больше не приходи.

Выстрела я не запомнил.

4. Мир Курятника

1.

Занесённый для удара консервный нож вонзился в крышку банки. Холодный жир вырвался наружу и испачкал пальцы, которые я поспешил вытереть о штаны, которые были и без того грязные.

Внутри банки оказалась рыба непонятного вида — безвкусная и недосоленная, похожая по вкусу на картон. Тем не менее, голод я утолил.

Насколько я понимал принцип действия пилюль, помимо ключа к посещению соседних миров они также несли в себе и функцию обязательного возвращения сознания обратно, в главное тело — иначе их было бы небезопасно использовать. Я же для перемещения между мирами мог и не принимать пилюли. Однако моя способность свободно перемещать сознание между мирами имела и обратную сторону — у меня отсутствовало "главное тело", и в критических случаях таковым становилось любая доступная мне оболочка в любом мире. И самовольно покинуть её я не мог.

Точно так же происходило и с курятником. Я мог оставаться в своём убежище до тех самых пор, пока меня не разбудит что-то извне, в мире Градов. Разница в скорости течения времени приводила к тому, что моё пребывание могло продлиться и день, и два, и даже несколько месяцев.

Потому я решил обустроить свой быт. Для начала проверил свой рюкзак — в нём не оказалось ничего принципиально нового. Спички с зажигалкой, фляжка с водой, наверняка бездонная, две пары сменных носков и трусов, туалетная бумага и большой спальный мешок, с трудом засунутый внутрь и занимавший почти всё свободное пространство. Ни карты, ни компаса я внутри не обнаружил, хотя в прошлые разы они там оказывались.

Дальше я озаботился поиском временного жилища и, возможно, ночлега. Вокруг продолжали падать консервные банки, и мне не хотелось, чтоб одна из них угодила по голове.

Осмотревшись по сторонам, я увидел в отдалении большое деревянное здание с остроконечной крышей, выглядящее вполне жилым. Я затопал по грязи в направлении здания, обходя лунки от упавших консервных банок, как вдруг увидел краем глаза движение сбоку.

За старыми разрушенными сараями наверняка кто-то жил. Миры всегда создаются уже кем-то заселёнными, и курятник не был тому исключением. В момент создания мира разум мог сыграть со мной злую шутку, населив моё убежище моими же кошмарами. На всякий случай я отломал от ближайшего забора доску покрупнее и понёс с собой в качестве дубинки.

Первым вещественным доказательством местной жизни, которое я встретил через пять минут пути, явилась цепочка широких трёхпалых следов, шедшая слева направо. Она вела за угол высокого покосившегося забора в метрах пятидесяти от меня. Чуть в стороне я заметил большое белое перо.

— Курицы, — зачем-то сказал я себе.

Причём, судя по размерам, немаленькие. Они продолжали прятаться от меня, хотя краем глаза я замечал какое-то движение вдали, между постройками.

Любопытство взяло верх, я свернул с пути и зашагал в сторону забора, чтобы узнать, что за ним скрывается. За забором жижа оказалась вся истоптана странными трёхпалыми следами. Похоже, здесь проходила одна из основных троп, по которым ходили курицы — или другие трёхпалые обитатели мира. Здесь же нашлись и другие следы их пребывания — часть консервных банок лежала не на своих местах и были вскрыты.

Прошагав по тропе около двух десятков шагов, пока моё внимание не привлек странный блеск в кучке разломанных досок на обочине дорожки. Приглядевшись, я рассмотрел под досками что-то белое, блестящее и круглое. Сначала я подумал, что это очередная консервная банка, которых тут было предостаточно, но у очертания предмета оказались правильными и гладкими. Непонятно почему, но мне захотелось разглядеть предмет поближе, и я стал раскидывать доски.

— Я бы не рекомендовал вам это делать, — услышал я голос за спиной.

2.

Я обернулся. Передо мной стоял человек в тёмном балахоне. На вид он был чуть моложе Юргена, может, ровесник, его испуганный взгляд был направлен на меня. Архивариус, понял я. Конечно, ведь они точно так же, как и я, могут ходить по окрестным мирам. И мой мир-убежище тому не исключение.

— Это их яйцо. Возможно, им это не понравится. Вы понимаете мой язык?

— Да, разумеется, — сказал я. Это было бы глупо скрывать.

— Вы кто такой? Как вы попали сюда, ведь сюда ещё... закрыт вход?

Мой разум принялся стремительно перебирать варианты. Ни одна из легенд не была достаточно безопасной.

— В каком смысле — закрыт? — я изобразил недоумение.

— В прямом. Пилюли ещё не изготовлены. Наш профессор узнал о существовании этого мира у Пожирателей Памяти, и я пришёл сюда, используя описание на паре страниц и временный экстракт. Впрочем, это не важно.

Архивариус подошёл поближе, неотрывно глядя мне в лицо.

— Ваше лицо... Мне кажется, я мог видеть вас раньше. И ваше произношение кажется знакомым.

У меня возникло похожее чувство. Похоже, при общении с коллегами-архивариусами во мне пробуждалось почти окончательно стёртое сознание Юргена. Кроме того, я заметил, что мой собеседник немного хромает — примерно так же я хромал после перелома ноги в мире Градов, и мне почудилось что-то общее с этим человеком.

— Возможно. Я... потерял память. Меня зовут Юрген.

— Ян, — ответил архивариус и пожал мне руку. — Доцент-архивариус Бужиградской библиотеки.

Я помедлил какое-то время, и решил идти ва-банк.

— Вы знаете, мне кажется, что я тоже — архивариус.

— Тогда почему вы одеты столь странно? В каком вы чине?

— Мне кажется, я тоже доцент. Я был в мире Пожирателей Памяти, и утратил все воспоминания о моей личности. Я помню своё имя, помню несколько реальностей, помню язык... и всё. Потом я забрёл сюда.

Уточнять, что память Юргена стёрлась в больше степени из-за прихода меня, Странника, я, разумеется, не стал. Ян присел на ближайшее брёвнышко и затряс головой, словно я сказал что-то ужасное.

— Это немыслимо! Архивариусы теряли память всего пару раз за последний век. Ладно — какой-нибудь идиот из бакалавров, спёрший пилюлю у наставника, но доцент... Какого рожна вы сунулись в Мир Пожирателей Памяти без подготовки?

Про доцента я сказал зря, но было слишком поздно. Далее мне пришлось фантазировать.

— Мне кажется, меня отравили чёрными пилюлями. Заставили их съесть насильно. А потом избили.

— Но тогда всё равно непонятны причины, по которым Пожиратели отняли у вас память о Библиотеке и вашей жизни, — Ян не верил мне, и я немного напрягся. — Они никогда не съедают больше требуемого и могут отдать память обратно. Тем более у нас, у архивариусов. Все профессора безбоязненно ходят туда, так как у них есть друзья среди тамошних чудовищ. Я читал в древних хрониках об одном из основателей Системы, открывшем большинство из окрестных миров. Он умер, отправив своё сознание в мир Пожирателей Памяти. Но он сделал это сознательно, и был одним из первых, кто сумел приручить Пожирателей, а затем заставить их употребить его разум...

— Не понимаю, к чему вы клоните, доцент?

Я оборвал его рассуждения несколько резко. Ян посмотрел на меня, в его взгляде читались озабоченность и испуг.

— К тому, что вам после пробуждения следует срочно обратиться в ближайшую Библиотеку! Как вы не понимаете, доцент-архивариус, потерявший память, это... В прочем, если вы ничего не помните, то даже не можете представить, к чему это обычно приводит. Вы помните хотя бы примерно, в каких краях находится родное тело?

— Это произошло в лесу. Я смутно помню, что в перерывах между фазами сна, в коротких переходах между мирами, слышу звуки леса и вижу лесные кроны. Потом меня отнесли в деревню.

— Хм. Если это произошло недалеко от Библиотеки, вас наверняка уже должны были начать искать. Вы уверены, что ваше родное тело ещё живо?

Ян не на шутку встревожился. Я вспомнил про упомянутого Данеллой гвардейца и понимал, что пропажа памяти у архивариуса высокого ранга — происшествие серьёзное и неоднозначное. И, похоже, я заврался, поэтому надо было срочно переводить тему.

— Да, конечно. Ян, может быть, поищем что-нибудь съестное? В этих консервах есть еда, а у меня в кармане обнаружился нож, чтобы их вскрыть.

Доцент поднялся.

— Консервы? Так вы сказали? Это какое-то новое слово, я его не слышал. Хотя эти банки весьма похожи на те, что пехотинцы хинди ели во время войны. Да, жить в отсталой стране — не самая большая радость...

— Что вы думаете про этот мир?

— Он достаточно интересен, хоть и уныл на первый взгляд. Я назову его миром-Курятником Яна Пеклы. Напишу трактат... Интересно, в какой цвет покрасить пилюли?

— Вы уже писали трактаты?

— О, нет, так, путевые заметки про зелёный мир — ещё до войны, до того, как все книги о нём были переданы хинди. На основании моих заметок написали пару книг, из которых сделали две тысячи партий пилюль!

Да-да, сказали остатки Юргена-архивариуса внутри меня. Всё просто. Пилюли делают из художественных книг про параллельные миры. Книги варят, положив на дно котла пилюли. Именно поэтому Управление Библиотек и обладает такой властью в Мире Градов. Теперь многое встало на свои места.

3.

Ян провёл пальцем по краю сломанной скамейки.

— Предлагаю перейти на ты, ничего? Мы же, вроде бы, ровесники?

— Ага, — кивнул я, насторожившись.

— К тому же... — Ян развернулся ко мне. — Я вспомнил, кто ты. Точнее, я понял это сразу, но сначала немного сомневался. Ты Юрген Котовский, доцент Полуночной библиотеки. Скрытный, молчаливый. специализировался на исследовании Синего мира, написал про него две монографии. Я видел тебя год назад на ежегодном семинаре, но больше знаком о тебе по донесениям твоего профессора. Чёрные пилюли... Всё сходится — в Полуночной Библиотеке как раз происходили кражи пилюль секретных категорий. Подозрение в том, что именно ты их воровал и продавал, были и раньше. Тебя поймали с поличным и заставили съесть их, не так?

Я пожал плечами и рассмеялся.

— Возможно. Всё возможно. Я понятия не имею, что тогда произошло. Мою память забрали. И что ты мне предлагаешь?

— Сделку, — Ян присел на очередную скамейку, я заметил, как растерянность на его лице сменилась решительностью. — Я не сказал тебе кое-что о своей специализации. Помимо исследователя, я ещё и ревизор. Именно меня хотели отправить в Полуночную библиотеку. Но мне всё это осточертело. Предлагаю тебе явиться в библиотеку самостоятельно и сказать, что на тебя напали на дороге и заставили съесть все пилюли, которые были в сумке, после чего ты "заблудился". Я не буду свидетельствовать против тебя — скажу, что произошёл несчастный случай, а ты окажешь мне услугу. Восстановлением памяти займётся Стравинский, я сумею найти с ним общий язык. Как только тебе восстановят память — надеюсь, это пройдёт успешно, ты направишься в Бужиградскую Библиотеку, прихватив свои заметки по исследованию Синего Мира. Мы продолжим исследования вместе и издадим трактаты в соавторстве. Идёт?

Я глубоко задумался. Собственно, от моего решения зависело не так много — при неудачном исходе сделки я мог бы просто изобрести другую стратегию поведения без ущерба для себя. Заметками Юргена я не дорожил, и мог поделиться ими с Яном, но меня волновало другое. Похоже, Ян просто "брал меня на испуг", и надо было понять, как много пользы я получу от того, что соглашусь.

— Ты уверен, что все подозрения сходятся на мне?

— Старвинский, ваш профессор, подозревал кого-то из приближённых к нему доцентов. Трое других твоих коллег не вызывают подозрения, по сути, меня собирались отправить именно для того, чтобы проверить тебя.

— Так странно, мы разговариваем о преступлении, которое я мог не совершать, как о чём-то свершившимся. Ты так уверен?

— Уверен, — твёрдо кивнул Ян.

— Хорошо... Что будет включать в себя наша совместная работа?

— Думаю, ты и сам понимаешь. Исследователей Синего Мира сейчас очень мало, это стало опасно. Почти все нынешние партии малых синих пилюль созданы из тиражей старых монографий, которых в своё время печатали очень много. Ярослав Кесарь, Антон Пшесинский и тому подобные ветераны. Многие из работ уже давно не актуальны — бывает, местность изменилась настолько, что словесный отвар получается плохим, и пилюля не действует. Поэтому они и дешёвые. А людям нужны зрелища. Людям хочется нормальных снов о Синем Мире. А мне... Мне нужна диссертация. Место профессора в Сансарабаде давно пустует. Нам достаточно несколько месяцев трудов, и у нас всё получится!

— Ты так и не сказал, в чём будет заключаться наша работа?

Неожиданно под исполинским потолком мира-курятника появились дождевые перлы, в воздухе запахло озоном.

— Как странно... — Ян задрал голову наверх, разглядывая потолок. — Откуда здесь берётся вода? И, интересно, есть что-то за стенами курятника?

Переведя взгляд на меня, он понял, что я всё ещё ожидаю ответа. Он махнул рукой, предлагая укрыться под деревянным навесом.

— Ты будешь принимать двойную дозу больших синих пилюль — в отличие от малых, они задают более точные координаты — и отправляться в самые опасные и неизведанные местности Синего Мира. В Страну Механических Грёз, на полюс холода Фиолетового Брата, в тайные уцелевшие города Циклопов. После пробуждения мы будем создавать карту сна и записывать всё, что ты запомнил.

— А ты участия в исследовании принимать не будешь?

— Ещё чего, — Ян задорно прищурился. — У меня есть два томика красного цвета. Очень редкие и дорогие. Из этого же тиража варят алые пилюли, которые дарят нежным барышням на совершеннолетие. Мне будет чем заняться вечерами.

— Если я откажусь? Что со мной будет?

— Я доложу, что это ты торговал чёрными пилюлями, доложу, где тебя видели, и на тебя объявят охоту. И тут, и здесь. Бросят на поиски всех свободных профессоров в пространствах снов, спросят у Пожирателей Памяти. Они вернут потерянные воспоминания и укажут вектор, откуда ты пришёл. Потом подключится гвардия, и твоё мирское тело найдут. Лучшее, что тебе светит — низложение в звании, тюрьма и принудительные работы, худшее — казнь. Но это, по правде сказать, в эпоху повальной нехватки кадров — редкость. Ну что, ты согласен на сотрудничество?

— Договорились, — мы ударили по рукам. — Но как мне понять, что ты не обманешь?

— Конечно, многое зависит от того, найдут ли твои воспоминания в мире Пожирателей. В остальном — можешь на меня рассчитывать. Расследованием буду заниматься, по сути, я один, не считая моего ассистента. Возможно, на время разбирательства тебя отправят под домашний арест. Рекомендую достать синие пилюли — хоть малые, хоть большие — и не останавливать изыскания даже в этот период.

Под навесом оказалась длинное кривое полено, на котором мы уселись, очистив от грязи.

— Интересно, сохраняются ли здесь тела, после того, как человек засыпает? — подумал я вслух.

— Не знаю, — неожиданно твёрдо сказал Ян, и достал из-за пазухи револьвер. — Я предпочитаю проверенные методы. Возможно, мы ещё встретимся в этом мире.

Он засунул пистолет себе в рот и выстрелил. От выстрела проснулся и я.

5. Библиотека

1.

На тумбочке около кровати лежала пара листков бумаги и ручка. Подошедшая Данелла пояснила мне:

— Ты двигал губами во время сна. Я подумала, что, возможно, ты попал в какую-то страну.

— Так и было, — кивнул я. — Страна-курятник.

— Курятник?! — удивилась она. — Это там, где твои загадочные консервы?

— Да, — сказал я. — Похоже, я съел тогда так много пилюль, что их действие продолжается, и я не перестаю ходить по мирам.

— Бывает, если тебя разбудили раньше нужного, действие пилюли продолжается и на следующую ночь. Запиши. Запиши всё, что ты там видел. Возможно, это пригодится. Люди часто после приёма пилюль записывают сны — если записки оказываются полезными, можно получить пилюли со скидкой, а то вообще бесплатно.

Мне этого не было нужно. Я усмехнулся, встал с постели и принялся натягивать штаны, ничуть не стесняясь девушки.

— Я намерен пойти в Полуночную Библиотеку.

— Неужели ты решил сдаться?

— Сдаться? — усмехнулся я. — Я был и остаюсь архивариусом. Моя судьба находится в ведении Управления Библиотек и профессора Сильвестра Стравинского. Единственный выход — бежать куда-то далеко отсюда, в какую-нибудь Империю Воска, или наоборот, в глухую деревню, куда не ходят архивариусы. На первое у меня не хватает сил, на второе — смелости. Меня тянет к книгам. И я хочу вернуть свою память.

— Но если вдруг окажется, что ты действительно был виновен в похищении чёрных пилюль? Тебя же могут казнить?

— Сомневаюсь. Я могу ошибаться, но архивариусов так просто не казнить.

— Тебе виднее. Когда ты отправишься в путь?

— Сейчас. Пойдём, я попрощаюсь с родителями.

Я надел плащ и направился из комнаты, но Данелла схватила меня за рукав.

— Подожди меня ещё немного. Через полчаса я иду в школу, и я провожу тебя до развилки. Поешь пока каши, мы оставили для тебя.

В глазах девушки я заметил сожаление. Неужели она полюбила меня и не хочет теперь расставаться? Я нахмурился — моя профессиональная этика Разрушителя миров позволяла проявлять жестокость и твёрдость даже в таких случаях, но внезапно я обнаружил в себе точно такое же сожаление, что и у Данеллы. И мне это не нравилось.

— Пусть будет по-твоему. К тому же, если в лесу орудуют разбойники, то ходить одной небезопасно.

— Про разбойников мы уже сказали гвардейцам, они прочёсывают лес с собаками.

Я кивнул и вышел в кухню. Объяснив родителям Данеллы ситуацию, я наскоро перекусил и поблагодарил их за гостеприимство.

— Юрген... Можно тебя попросить об одной просьбе? — немного смущаясь, спросил Вроцлав.

— Какой?

— Помнишь, к нам приходил гвардеец и спрашивал, не находили ли мы доцент-архивариуса? И нам пришлось соврать тогда.

— Помню. Я благодарен вам.

— Я прошу соврать и вас. Конечно, вам наверняка сложно утаивать правду, но попытайтесь хотя бы защитить нас. Соврите при допросе, что прятались у безумной старухи Яны. Она почти не разговаривает, и запросто могла промолчать, когда гвардеец обходил деревню.

— Договорились, пан Вроцлав. Я думаю, вас никто не станет ни в чём обвинять.

Про себя я отметил, что действительно хочу обезопасить спасших меня людей от возможных последствий моего признания. Я не знал законов Панства, но мог предположить, что за укрывательства преступника могут оштрафовать или посадить в тюрьму. Больше волновало даже не это, — волновало то, что я просто думаю о судьбе и безопасности простых смертных. Я всё больше отмечал в себе, что становлюсь менее эгоистичным и циничным, и мне это не нравилось.

2.

На выходе из деревни я спросил у Данеллы, почему у сельчан не видно ни одной лошади — только вьючные ослы и тягловые волы. Она рассмеялась и сказала, что я похож на ребёнка — ведь всем известно, что по мирному договору Панство обязалось передать всех лошадей Империи Великого Пешвы Маратхи. За владение конём полагается виселица. Я хотел спросить, а многим ли мы обязаны Великому Пешве Маратхи, но сдержался.

Шёл я медленно, прихрамывая, но уже без трости. Дорога была рыхлой — недавно выпал первый снег, но после небольшой поздней оттепели всё растаяло, и наши сапоги все испачкались в грязи. Через минут десять пути мы оказались у железнодорожного переезда с перекрытым шлагбаумом. Обнаружить в такой глуши железную дорогу для меня точно так же было открытием.

— Это подарок Пешвы. Построили три года назад. Ведёт от Капиталгрода до Северска, мимо Полуночной Библиотеки.

Нас догнала молодая женщина с ребёнком и остановилась, ожидая открытия шлагбаума. Сначала мать не обратила на нас внимания, но её десятилетний (то есть, пятилетний по обычному летоисчислению) сын принялся тыкать в меня пальцем и кричать:

— Мама, смотри, архивариус, весь в чёрном!

— Тише, не кричи... Пан Юрген, кажется?

Я вынужден был обернуться. Во взгляде рыжей женщины читалось подозрение.

— Да, добрый день.

— Это не вас ли искал гвардеец?

— Его, — вступила в разговор Данелла. — Пан Юрген потерял память и пострадал от разбойников. Его отнесли в дом к старухе Яне, и я провожаю его...

Конец фразы утонул в шуме приближающегося поезда. Угловатой формы локомотив — наверняка тепловоз или даже электровоз — тащил недлинную цепочку вагонов, всего штук шесть или семь. На первых платформах лежали ящики и металлические контейнеры, а несколько последних были пассажирскими, с двумя рядами сиденьев, шедших вдоль перил. Один вагон был полон смуглых людей в чалмах и пёстрых халатах. Хинди, понял я. В их руках были странные музыкальные инструменты — длинные ситары, лиры, флейты и дудки, до меня сквозь грохот донеслись ритмичные удар барабанов, и я вздрогнул.

Похоже, после нанесённых травм, психологических и телесных, моя аудиофобия снова дала о себе знать.

— Мама, смотри, хиндийцы! — крикнул мальчик вслед уходящему поезду.

— Тише, сынок, тише.

— Мама, а куда они едут?

— Это известные зарубежные музыканты, они давали концерт в Северске, и теперь едут домой, в свою страну.

— А почему?... — продолжил свой допрос ребёнок, но я перестал вслушиваться, и мы с Данеллой позволили обогнать нас.

Через минуту она обратилась ко мне:

— Ничего, что я сразу сказала правду? В этом случае, если бы я соврала, было бы ещё хуже.

— Ты всё сделала верно, — кивнул я. — Но не меньше "спасибо" следует сказать поезду и ребёнку — это они избавили нас от ненужных расспросов.

Данелла улыбнулась моей шутке, но скоро снова приняла серьёзный вид:

— Я видела, как ты изменился в лице, когда увидел хинди. Мне даже показалось, что ты испугался.

— Так и есть. Сам не пойму, почему.

— Но что в них страшного? Это же не воины, простые музыканты. Разве ты не видел их раньше?

— Видел. Чувствую, что видел. Но, боюсь, меня напугало совсем другое.

Данелла не решилась расспрашивать, и дальше мы шли молча. Долго никто не решался прерывать неловкое молчание. Я заметил свороток на тропу, на которой я впервые очнулся в этом мире, но Данелла повела меня в другую сторону — видимо, до Северска вело несколько троп, и она решила выбрать другой маршрут, более людный. Наконец впереди послышался тарахтение какого-то двигателя, и я увидел первую в этом мире машину — ржавый, грязный небольшой грузовичок с округлой кабиной и круглыми, словно удивлёнными, фарами. Ехал он по грязной колее настолько медленно, что даже я со своей хромой ногой мог при желании мог его обогнать.

— Топливо везут, — пояснила Данелла, когда мы пропускали его. — Для генератора. И почту.

— Долго нам ещё?

— До развилки — недолго, минут пять.

Она произнесла это с сожалением, и я тоже почувствовал сожаление — как оказалось, моя привычка легко рвать связи с другими людьми тоже дала осечку. Я снова призадумался. Тревожных симптомов, говорящих об изменениях моего характера, становилось всё больше, и неплохо было бы найти причину — то ли это остатки личности Юргена говорили со мной, то ли влияло что-то другое. Например, мир, в котором я становился всё больше похож на человека.

Дорога уткнулась в широкий тракт, ведушую от Северска к Библиотеке. Я заметил десяток силуэтов людей и несколько повозок, едущих по направлению к городу. В противоположной стороне, в паре километров от развилки, я увидел тёмный силуэт невысокого, но массивного здания в форме усечённой пирамиды, стоящего на горе. Ландшафт местности и вид Библиотеки показался настолько знакомым, что я испытал странное чувство, какое испытывают при возвращении домой. Мы остановились.

— Юрген, — сказала Данелла, потупив взор. — Если всё будет хорошо, дай знак. Заходи к нам, почаще навещай. Ты...

Она замялась.

— Что "я"? Я всего лишь архивариус, потерявший частицу... себя, — я почувствовал, насколько неубедительно прозвучала эта фраза, и даже прикусил язык, чтобы не сболтнуть в такой момент лишнего.

— Ты особенный. Ты не похож на других архивариусов-аскетов, живущих в мирах снов.

Я обнял её за плечи и ненадолго прижал к себе.

— Хорошего дня, — сказал я на прощанье и зашагал в сторону Библиотеки.