Санитар Реальностей (Целиком, 1-5гл.)

Обеденный лагерь в таких условиях развернуть не получалось — подходящей по размерам площадки на узкой дороге не было. Приходилось идти, делая короткие остановки для переклички, проверки скакунов и прочего. На небольшую возвышенность мы вышли ближе к полуночи, уставшие и измождённые. Признаться, я устал не меньше остальных, потому что колоссальную работу проделывал вне своего тела, погружаясь в транс.

Потому что на завтра ожидался сложный день. Очень ответственный день.

5.

Замок, к которому мы вышли, представлял собой очередное строение Первой цивилизации. Обычная небольшая военная база, которую китайские первопоселенцы, заброшенные пару тысяч лет назад в мир Веера, натыкали в каждом удобному углу. Покрытые вековым слоем мха и опутанные вьюнами, её низкие корпуса и бетонные бункеры казались древней могильной плитой ушедшей эпохе.

Через открытые ржавые створки гулял ветер. Базу давно разграбили дикари, которые сами сгинули десяток веков назад. В отличие от цехов на севере, возможности реанимировать её не было. Тем более в столь короткий срок.

— Ты... Ты солгал мне! — рявкнул генерал.

Я изобразил страх на лице и попытался оправдаться.

— Это... не я, это древние книги солгали мне! Они говорили, что здесь живёт древний народ, и монастырь...

Генерал подошёл ко мне вплотную. В его налитых кровью глазах была ненависть. Казалось, он сам не верил в происходящее, в то, что его вера умерла.

— Не считай меня за дурака! Старые книги не могут лгать. Нет никакого монастыря. И не было! И народа никакого твоего здесь не было, а если и был, то много веков назад, когда твои прадеды ещё... Признавайся, кто ты, Чу Тсу? Ты демон? Ты пришёл, чтобы убить меня, заманить в ловушку?

— Если я демон, то меня следует закопать живьём.

— Взять! — рявкнул он своим телохранителям. — Закопайте живым!

Бо Сунг и его напарник рванули ко мне.

— Но мой повелитель! — взмолилась юная наложница в глубине шатра. — Это же великий провидец, и он...

— Молчать! — генерал махнул рукой, опрокинув кувшин с вином, и замолчал.

Внезапно землю затрясло. Все испуганно схватились за своих коней, пытаясь сохранить равновесие. Землетрясение продолжалось недолго, но было одним из самых сильных за последние дни. По мере приближения владыки Четвёртой Лопасти к центру мира они только усиливаются — таков закон местного мироздания.

Всё идёт по плану, подумалось мне. Он побоится... Он точно побоится, подумалось мне. Впрочем, от его решения мало что зависело.

— Я не знаю кто ты, — сказал генерал. — И я не хочу тебя убивать. Кем бы ты ни был, ты стал мне другом и союзником. Но я не хочу рисковать. Я свяжу тебя по рукам и ногам и повезу в своём паланкине. Твоей помощи как картографа больше не требуется, мы в двух днях прямого пути до гнезда этих тварей. Когда я увижу, что мы разрушили гнездо, я развяжу тебя.

— Да будет так, повелитель! — с притворной радостью воскликнул я. Охранники принялись опутывать меня твёрдым плетёным канатом. — Спасибо, о великий! Спасибо тебе.

Я знал, что словам генерала не суждено сбыться. Через полдня, когда генерал, нарезвившись с наложницами, крепко уснул, я сказал наложницам для перестраховки:

— Велите генералу идти прямо. Ни за что не сворачивайте. Я буду ждать вас там, — и через мгновение перенёсся чуть дальше, туда, куда мы шли все эти месяцы.

6.

Нас было четверо. Четыре моих копии, четыре тела с единым сознанием. Четырёхглавый дракон сидел на скальном уступе на высоком горном плато, куда сходятся все четыре Лопасти Веера, и молча глядели в четыре стороны света. Тысячи крылатых тварей, полумеханических, полуживых существ, сплетались в гигантский многокилометровый клубок над нашими головами. Изредка из этого адского облака отрывались группы змеев, исчезавшие в яркой вспышке света и переносящиеся в подпространство.

Лунваны, которых я создал, были всего лишь приманкой, мнимой мишенью, к которой шли остатки армий четырёх "братьев". Четырьмя парами зорких глаз уже видел эти армады — механических коней Цзи Луаня, остатки виманов Чжун и десяток гусеничных кораблей Шу Луаня. Четыре сотни измученных пехотинцев Старшего Брата, Бо Луаня, армию которого я заставил идти пешком, безоружными, были заметны меньше всего.

Крылатые змеи — ничто по сравнению с алчностью правителей, бюрократией и развратом, царившими в Веере. Они — всего лишь отражение пороков и несправедливости здешней цивилизации, в коих не было ни капли моей вины. Как и не было моей вины в том, что создатели Веера допустили создание четырёх похожих империй, прекратили контроль над народами и оставили своё детище ещё много веков назад. Я не испытываю ни тоски, не сожаления от своей работы.

Я разрушитель. Я червь, троянский конь, транспорт для вирусных сущностей. И я же санитар, чей долг — уничтожать заброшенные, безхозные вселенные.

Всего один день остался до финала. Совсем скоро четыре правителя, четыре Великих Антивируса, некогда разделённые, чтобы хранить равновесие своих Лопастей, сойдутся вместе и аннигилируют в адской битве между собой и моими драконами. Спустя пару недель я дождусь момента, когда Лопасти Веера схлопнутся, как это было заложено в древнем алгоритме, и существа из хаоса съедят остатки этого ничтожного мира. И уйду через хаос к месту своего нового задания.

Если старый мир приходит в упадок, он должен быть уничтожен, чтобы освободить место для нового мира. Ибо так велит высший, вселенский закон.

2. Мир Градов

1.

Кевин понял, что не может убежать. Он прижался к бетонной кладке, поросшей мохом, с ужасом глядя на парочку трёхметровых одноглазых существ с ядовито-розовой кожей. Всю их одежду составляли набедренные повязки, в руках великаны держали угрожающего вида молоты. От терпкого, непривычно насыщенного кислородом воздуха незнакомого леса закружилась голова.

— Я... американский гражданин, — залепетал Кевин. — Вы говорите по-английски?

Левый великан нахмурился и, подойдя вплотную, зачем-то пощупал футболку парня.

— Живой. Не призрак, — сказал он второму. — Пахнет бухлом.

— Знакомый язык. Один из древних.

Кевин вытаращил глаза:

— Польский! — обрадовано воскликнул он. — Вы говорите на польском! Земля! Знаете такую планету?! Какой сейчас век? Вы же циклопы? Вы с дружественной планеты?

Великаны переглянулись.

— Мне даже понятна парочка его слова, — сказал правый. — Что делать будем?

— Ты знаешь, — сказал левый, поморщившись. — Правило.

Чугунный молот опустился на голову первого настоящего землянина, посетившего мир Градов. Его пребывание продлилось меньше часа.

2.

Ещё очень давно, несколько веков назад, я взял за правило уходить из уничтоженного мира не в одиночку, а с горсткой бывших жителей. Насколько мне известно из коротких контактов с моими коллегами, эта традиции придерживаюсь не только я один.

В этот раз кандидатуры я подбирал заранее, и когда лопасти Веера стали заходить друг на друга, а исполинские черви из Межмирья начали грызть его кору изнутри, я выдернул из каждой лопасти Веера по две тысячи человек — самых лучших, сильных и образованных, и повёл их через океан первозданной пустоты.

Одна из моих копий также отправилась с дюжиной псоглавов в другую сторону, чтобы заселить этими хищными первобытными уродцами какой-нибудь неуютный заброшенный мир. Дальнейшего их пути я не знаю — я запрограммировал ту свою копию на самоуничтожение. Две другие копии я оставил спать на месте, где некогда был мир Веера.

Мой путь через Межмирье всегда проходит в полной пустоте и молчании. Сумрачная безжизненная плоскость очень похожа на те пустыни, что я видел в мире Веера, за тем отличием, что здесь нет ни солнца, ни ветра, ни запаха, ни звука — лишь бесконечный и схематичный ландшафт, через который могут прокладывать путь лишь мы, Странники.

Почти все Странники, получившие возможность путешествовать между мирами, становятся Разрушителями. Подобная участь постигла и меня. Кто-то боится этого своего свойства, ещё более усиливая свою разрушительную силу. Кто-то становится настоящим маньяком, демоном, готовым причинять боль и страдания.

Я, будучи флегматиком, постарался найти золотую середину — я отношусь к разрушению миров как к работе, искусству и естественному способу существования.

Нет никакой разницы, как быстро я уничтожу ту или иную реальность — на это может понадобиться день, несколько месяцев, даже годы. Дольше всего я разрушал один старый мир дриад — я потратил долгих восемьдесят пять лет, чтобы прорасти из зерна и стать одним из них.

Обычно я не тороплюсь.

Мой путь с восемью тысячами избранных закончился спустя пару недель на прибрежной кромке незнакомого крохотного океана. Через несколько секунд безмолвия, сопровождаемого тихим шёпотом волн, я услышал первые робкие голоса:

— Где мы? Как мы здесь оказались?

— Я помню... пустыню, по которой мы шли. Мы же шли все вместе?

Я улыбнулся и зашагал прочь.

Этот мир не стоило разрушать — я почуял это сразу. У мира были хорошие, заботливые хозяева. Увидев, как инородное тело, обладающее колоссальной силой и незнакомыми способностями, произвело вторжение в их мир и обрело там физическую оболочку, они тут же запустили известный в таких случаях заготовленный механизм. Вакцину против таких, как я. Моё тело стало на глазах стареть, с каждым шагом я старел на несколько месяцев, и через полмили от места высадки я превратился в дряхлого старика. Я лёг на песок, глядя в небо с четырьмя крохотными лунами и полупрозрачными облаками туманностей, умирал и улыбался.

Мне не было страшно — осталось лёгкое беспокойство за судьбы тех восьми тысяч избранных, что я привёл в мир. Но я был рад и покинул тело с улыбкой на глазах. Потому что дело, к которому я шёл столько лет, наконец-то завершено.

3.

Наверху были звёзды. Очень странные звёзды — большие, красноватые, одной яркости и расположенные в каком-то очень хитром порядке, уловить который я с первого раза не смог. Я разглядывал их довольно долго, и только через минуту сообразил, что моё затёкшее, окоченевшее тело нужно поднять и взбодрить.

Я попытался вспомнить о том, кто я такой.

Не удалось. Такое почти всегда случается при смене оболочки.

Подняться оказалось непростым делом. Вокруг была то ли ранняя весна, то ли поздняя осень. Берёзовая роща казалась вполне человеческой, чему я был подсознательно рад — гораздо проще быть убийцей мира с похожими на тебя существами, чем экзотического плода воображения неведомых Создателей.

Но о настоящем своём предназначении я не мог вспомнить сразу. Было только привычное ощущение лёгкости и какое-то новое, позабытое чувство уюта и комфорта.

Я попробовал "на вкус" свой голос.

— Меня зовут... — голос показался звучным, низковатым, а язык — каким-то знакомым и очень родным.

Как меня зовут, я не вспомнил. Это тело, несомненно кому-то раньше принадлежало, и "я-странник" стёр сознание бывшего владельца не целиком.

Я осторожно встал и холодными руками отряхнулся от лесной травы и веток. Размял и растёр замёрзшие ноги и уши. На лице обнаружилась короткая борода.

Похлопал себя по карманам — я был одет в старый сюртук, похожий на позднеимперский стиль европейских народов. В нагрудном кармане оказалась помятая старая бумажка в обложке, там на печатной машинке было написано:

Gosudarstvenna metrykа.

Jurgen Kotovsky.

13 grudnia 1226 urodziny, Wies Zlamanych Godzin, Hrabstwo Severno

Holosty.

Adres zamieszkania — Polnocna Biblioteka

Сбоку был карандашный портрет юноши, каким, вероятно, я был эн-ное количество лет тому назад. Светлые волосы, удлинённый нос и большие карие глаза. Судя по голосу и по ощущениям, моё тело было как минимум сороколетним. Внизу стояла большая гербовая печать с драконом.

Я попытался что-то вспомнить и сделать какие-то выводы. Польский язык. Точнее — новопольский. Тринадцатый век, вероятно, от сотворения этого мира, или от какого-то другого важного события. А звали меня Юргеном Котовским, родившемся в Северном уезде. Я был холост и проживал в некой "Полуночной", или "Северной" библиотеке.

Оглядевшись, я заметил широкую дорожку в десятке метров от места, где я очнулся. Сделав несколько шагов в сторону дороги, я запнулся о что-то длинное и звонкое.

На моём пути в траве лежала кожаная сумка, вывернутая наизнанку и несомненно когда-то принадлежавшая Юргену. Рядом валялось несколько вещей — толстый конверт с гербовой печатью, курительная трубка, спички и кисет с табаком, пара мужских панталон и... широкий длинный меч-мачете, о который я и запнулся.

Только сейчас я заметил узкие кожаные ножны, болтающиеся на поясе. Я осторожно поднял меч и осмотрел — он больше походил на оружие тропических воинов, чем на меч дворянина-европейца. На кромке меча я заметил следы засохшей крови. Страшная догадка вместе озарила меня. Мне вспомнился чья-то злая морда и взмах меча перед моим лицом. Я схватился за горло и ещё раз ощупал одежду. Воротник и отворот сюртука были рассечёны, а через всё горло шёл широкий длинный шрам, прикосновение к которому оказалось весьма болезненным. Ножны были сорваны

Получается, что меня... Убили?

Это предположение почему-то не показалось мне ни странным, ни страшным, потому что внутренним чутьём я чувствовал, что такое уже случалось ни раз. Главное, что сейчас я был жив и, судя по ощущениям, практически полностью здоров — не мешало только согреться.

Я на всякий случай сложил вещи в сумку. В пахнущем свёртке оказалось перчёное мясо, которое из-за прохладной температуры почти не испортилось и утолило голод. Спички оказались очень кстати — я побродил по окрестностям и набрал приличную охапку хвороста. Однако из-за ночной сырости разжечь костёр с первого раза не удалось.

Я ещё раз посмотрел сумку, и интуиция меня не подвела: одна из стенок была толще остальных, и в ней, судя по всему, лежало что-то твёрдое и шуршащее. Я надорвал тряпичное дно сумки и вытащил наружу бумажный свёрток. Его оболочка выглядела достаточно сухой и могла отлично сгодиться для растопки. Интересно, что там внутри? Недолго думая, я разорвал печать и развернул содержимое.

К моему удивлению, внутри обнаружились три свежие, чёрно-белые картонные фотокарточки — почему-то я мгновенно вспомнил, как это называется — и два листка, как и метрика, отпечатанных на машинке. Отложил их в сторонку и достал спички. Через пару минут мне наконец-то удалось разжечь небольшой костёр, используя обёртку конверта как растопку, я немного согрелся и поднял брошенные рядом письма. Наверху каждого из листов стояла печать "особой важности". Мне стало немного смешно — во-первых, потому что оказалось, что я нёс что-то секретное и наверняка только что нарушил закон, и, во-вторых, из-за забавных старинных оборотов речи, от которых я давно отвык.