— А-а-а-а-а-а-а!!!!
Над лесом разнесся его истошный крик. Где-то неподалеку с громкой руганью полетела прочь стайка сорок. От неожиданности Хитрец с громким ржанием заплясал на месте и встал на дыбы. Ванька клещом вцепился в повод, но было понятно, что удержать испуганного жеребца парнишке не по силам. Степка попытался повторить свой любимый трюк и впиявиться в мою ногу изо всех когтей, но был перехвачен Горынычем, успокоившим паникера крепким прицельным ударом клюва. Я метнулась к коню и повисла у него на шее, стараясь не дать ему выскочить из круга. Незаконченное заклинание рассыпалось с громким хлопком. Некоторые нити успели втянуться обратно, но большая их часть рассеялась и исчезла. Защитный купол вспыхнул радужной пленкой и, мелодично зазвенев, лопнул. Оставшиеся от него разноцветные лохмотья бесшумно опустились на головы столпившимся вокруг мортисам.
Всё-таки это было хорошее, правильно выполненное заклинание, машинально отметила про себя я, наблюдая, как воют и корчатся от боли те твари, которые не избежали столкновения с радужными клоками. Их лица и тела начинали покрываться быстро растущей сетью трещин, обугливаться и рассыпаться легким сухим пеплом. Полдюжины, дюжина, две...
Жаль, не всех всё равно не хватило.
Отшатнувшиеся было назад уцелевшие мортисы дружно ринулись вперед, на нас...и были отброшены прочь Ваняткиной знаменитой наговорной веревкой! Ура! Какое счастье, что я ни разу не позволила себе вслух сомневаться в ее возможностях; напротив, вчера мы раскладывали ее на пару с мальчиком, наперебой доказывая друг другу действенность этого рубежа обороны. Не стоит теперь даже и вспоминать, что я просто ему подыгрывала, стараясь отвлечь от мыслей о возможной гибели родителей.
Новый защитный барьер мне пришлось строить уже внутри круга, очерченного веревкой; мортисы толкались и с шипением протягивали к нам костлявые руки со скрюченными когтистыми пальцами, но перешагнуть через разлохмаченный шнур, к нашей большой радости, не могли.
Наше жизненное пространство сократилось до нескольких квадратных саженей. Однако держать оборону стало легче: магия тварей разбивались о чары веревки (надолго ли?!), и мне пока не приходилось тратить силы на постоянное поддержание моего собственного заклинания. Это было более чем кстати, поскольку моя аура, неприкосновенный и лелеемый запас любого колдуна, была пробита и сильно опустошена, а ведь это уже не простое истощение общих магических сил, тут затронуто самое нутро. Странно, что мне вообще удалось возвести контур.
Увидав, как я неуклюже оседаю на землю, Ванька сунул повод Хитреца в зубы Тинке, а сам метнулся к своей дорожной котомке, со дна которой после серьёзных изыскательных работ был извлечен надкушенный пирог с мясом и черствая горбушка, облепленная мелким сором. Всё это богатство он торжественно вручил мне, а сам подбросил в костер поленце. Благодарно улыбнувшись, я откусила от пирога, мысленно благословляя кулинарное искусство Веданы Якунишны и Ваняткину запасливость. Оставалось только надеяться, что поврежденная аура, по примеру магического запаса, тоже уважала покушать.
Жуя сдобу и запивая ее остатками настоя прямо из котелка, я с тревогой наблюдала за Хитрецом, опасаясь, что воинственный жеребец вот-вот рванет шинковать врага в капусту. Надеяться на то, что Тинка или Ванька его удержат, было глупо. К счастью, могучий конь был хорошо обучен слушаться команд и после моего прямого приказа стоять на месте в бой не рвался, позволяя себе лишь свирепо фыркать и мрачно поглядывать на мортисов, взглядом суля им оч-чень горячую встречу. Кстати, насколько я слыхала, боевые кони широко использовались при борьбе с любыми умертвиями, поскольку на животных те не нападали, а посеребрить и заговорить можно и подкову.
— Где я? Что это было? — томно протянул кот, приподымая голову. Очнулся, голубчик!
— А это после вчерашнего твоего выступления ещё зрители пожаловали, — доверительно сообщила ему я, дожевывая хлеб. — Только у костра им неудобно, так они просят в сторонке спеть. Сейчас пойдешь или ещё поспишь?
Котяра приподнял голову ещё чуток, увидел окруживших нас зловещих тварей, в ужасе выкатил из орбит свои нахальные желтые глаза, разинул пасть и собрался издать новый вопль. Я качнулась вперед, собираясь любой ценой затолкать его Степке обратно в глотку, но меня опередил Горыныч, бдительно расположившийся поближе к возмутителю спокойствия.
— Вот только попробуй хоть пискнуть, — прохрипел он. — На этот раз миндальничать с тобой не стану, сразу башку твою глупую насквозь пробью!
Кот покосился на внушительный клюв нависшего над ним грача, затем страдальчески глянул на меня (обижают же котика!) и, не найдя ни в ком сочувствия, орать передумал.
Время тянулось холодными тягучими каплями. Казалось, эта ночь не закончится никогда. Ванька экономно подбрасывал в костёр дрова; тем не менее, запасы валежника таяли гораздо быстрее, чем нам хотелось бы. Мортисы возились за веревкой, упорно тычась в невидимую границу и обиженно ворча. На всякий случай мы взнуздали и оседлали лошадей, а также уложили и закрепили чересседельные сумки. Степку мы засунули в одну из них, и теперь он обиженно взирал на нас оттуда; правда, протестовать даже не пытался.
Перед самым рассветом мортисы пошли на приступ. Вожак сообразил пожертвовать несколькими рядовыми членами стаи, и прямо по корчащимся телам, брошенным на разрывающие их чары, твари устремились внутрь круга. Теперь нас отделял от кровожадной толпы только купол...
Вновь я вскинула руки, по каплям вливая в прогибающееся под натиском нежити заклинание свои силы. К моему удивлению, пока у меня это получалось. Надолго ли?
Ярко вспыхнул костер: Ванятка бросил в него сразу два полешка, заставив мортисов отшатнуться от света. Затем я почувствовала, что мальчик встал со мною спина к спине и широко раскинул руки, повторяя мою позу. Дурачок, зачем? Но отчего-то мне стало немного легче. Впрочем, не всё ли теперь равно?
Мутный серый рассвет встретил нас мелким противным дождем. К сожалению, ничем другим он нас не обрадовал. Мортисы и не подумали исчезнуть. Может, ясный солнечный день и загнал бы их в подземные пещеры и катакомбы, обычное пристанище этих тварей, но стыдливым утренним сумеркам эта задача оказалась не по плечу. Умертвия стали чуть более вялыми, и не более того. Было понятно, что сами они не уйдут.
Вдруг мортисы забеспокоились и стали поворачиваться к лесу передом, к нам тылом, хотя до этого буквально ели нас глазами (коль пока не получалось зубами). В их задних рядах творилось что-то странное, заинтересовавшее чудовищ даже больше, чем аппетитные мы. Что именно, нам за их спинами было не видно, а перестать поддерживать контур я не рисковала. К тому же, для того, чтобы слевитировать и удовлетворить своё законное любопытство, требовалось потратить слишком много магических сил, что было бы в нашей ситуации чистым безумием.
Смятение в рядах нежити не только не начало затихать, а, напротив, ещё усилилось, когда забор из плотно подогнанных друг к другу спин распался, и перед моими глазами предстала невероятная картина.
Находящихся на поляне мортисов (с нами в серединке) окружила и атаковала большая стая волков, бесшумно появившаяся из чащи леса и напавшая на столь необычного для себя противника. Надо сказать, ни звери никогда не нападают на умертвий, ни умертвия — на зверей. Хищникам ходячие трупы не интересны, поскольку а что там есть-то? Живым же мертвецам не нужна никакая иная добыча, кроме людей, поскольку их привлекает не только и не столько плоть, сколько человеческие чувства, страхи и мысли. Кроме того, убитый пёс или олень никогда не пополнит собой стаю мортисов.
Волки действовали на диво слаженно. Они не пытались повергнуть противника и разорвать его на куски — вот ещё, потом от этой дряни век не отплюёшься! Нет, со стороны это выглядело так, будто звери отвлекали на себя внимание нежити и старались ее измотать, при этом лихо уворачиваясь от зазубренных когтей длиной в полпяди.
В чаще раздался бодрый вой, в ответ рявкнуло несколько волчьих глоток, и еще с дюжину хищников вылетело на поляну и метнулось к окружавшим нас умертвиям. Крупный волк ловко обошел нацелившуюся на него тварь и в высоком прыжке достал мортиса-вожака, сбивающего в кучу своих теряющих силы вассалов. Шипя от злости, тот покатился под ноги бессмысленно топчущимся на одном месте соратникам.
Я поняла, что это наш единственный шанс. Призрачный, хлипкий, один на тысячу, но наш. Мы с Ваняткой переглянулись, ласточкой взлетели в седла, я заклинанием расшвыряла очутившихся у нас на пути тварей, и кони, злобно завизжав, сорвались с места в галоп. За нашими спинами раздался яростный рев нежити, у которой из-под носа удрала ее уже почти пойманная добыча, потом взвыл и заскулил от боли волк, послышалось рычание, и... вся эта какофония звуков не последовала за нами, оставшись далеко позади!
Хитрец и Тинка мчались сломя голову. Деревья и кустарники вокруг нас сливались в сплошные полосы. Горыныч, громко хлопая крыльями, летел за нами. Иногда он отставал и делал небольшой круг: проверял, нет ли погони. Я ухитрилась на полном скаку вытащить из кармана предусмотрительно туда положенный мешочек со смесью трав и толченой гадючьей чешуи, сбивающей со следа любую нежить, и распустить по ветру это во всех отношение полезное снадобье. К сожалению, зелье, отбивающее нюх у зверей, у нас сперли. А ведь было бы совсем нелишним подстраховаться и от дальнейших встреч со стаей этих очень необычных волков: ведь, скорее всего, драка с нежитью — это такая форма борьбы за кормовую базу, то бишь за нас, вкусных. Вряд ли серые разбойники в свободное от основной охоты время патрулировали лес и благородно отгоняли нежить от случайных путников!
Хитрец с треском вламывался в заросли орешника и бузины, огромными прыжками перелетал через прошлогодние черничники. Никакой тропинки на этом берегу Пиляйки и в помине не было, но умный и хорошо выученный конь уверенно держался редколесья, идущего вдоль реки. Лишь у самой воды теснились ивы и ольшанники. Примерно в сотне саженей справа от нас плоский берег начинал подниматься, образуя пока ещё совсем пологие холмы, поросшие смешанным лесом.
Ладно, хоть не заблудимся. Огорчало только то, наши возможные преследователи тоже вряд ли собьются с пути.
Тем временем, Тинка начала уставать. Ее шкура потемнела от пота, дыхание сделалось тяжелым, и расстояние между ней и Хитрецом стало увеличиваться. Я слегка натянула поводья, и жеребец послушно перешел на рысь, а затем и на шаг. Обрадовавшийся передышке Степка немедленно выпутался из неудобного мешка и полез ко мне на плечо. И сразу раздался его вопль:
— Славка! Ваньке плохо!
Я осадила коня и обернулась. Тинка уже не шла за нами. Она стояла у толстенной лиственницы, привалившись к ней боком и не давая Ванятке окончательно сползти на землю. Кожа мальчика посерела, черты лица заострились, ввалившиеся глаза лихорадочно блестели. Увидев, что я обернулась, он попытался мне улыбнуться, но не сумел. Ванька растеряно посмотрел на меня, затем его голова упала на грудь, а сам он медленно завалился вперед, уткнувшись лицом в Тинкину мягкую гриву.
— Ванечка!! Ванька!!! Ты что? Что с тобой? Ты ранен? Тиночка, да что с ним?!
— Я не знаю, — пробормотала лошадь сквозь зубы, мелко переступая поближе к дереву, чтобы не дать мальчику вывалиться из седла. — Ты придержи его, Славочка.
— Нет, Тин, его наоборот надо положить на землю. Я должна его осмотреть. Горыныч, ты следи, не рыщут ли поблизости мортисы, хорошо?
Очень осторожно я стянула Ванятку с седла и уложила на толстый слой хвойного опада. К моему удивлению, он вовсе не был ранен, как я сперва подумала. Более того, я не обнаружила на нем ни царапинки, ни ушиба! Однако его кожа по-прежнему сохраняла землисто-серый оттенок и на ощупь была холодной и влажной. По запавшим вискам скатывались крупные ледяные капли пота. Да что же это такое? Полное физическое истощение? Пробой ауры? Встреча с голодной мавкой?
Стараясь действовать быстро и четко, я попыталась прощупать Ванькину ауру. Удалось мне это плохо: подобные вещи требуют спокойствия и сосредоточенности, а ни того, ни другого у меня в тот момент не наблюдалось. Тем не менее, мне всё-таки удалось понять, что внетелесная оболочка мальчика не повреждена, но сам он до предела истощен и измотан. Будь в моём распоряжении все те зелья, что ночью уволок этот бесов воришка, поставить его на ноги я сумела бы очень быстро. Но у меня теперь не было ничего... ничего, кроме меня самой!
Я отдала Ванятке лишь самую чуточку своих сил, которых ему могло хватить только на то, чтобы не терять от слабости сознание да кое-как держаться в седле. Остальное следовало сберечь на тот случай, если мортисы или волки нас догонят.
— Хитрец, хороший мой, опустись, пожалуйста, на колени.
Я подвела жеребца к лежащему на земле Ваньке. Мальчик пришел в себя, но был слишком слаб, чтобы самостоятельно сесть в седло, и я собиралась его туда втащить и затем ехать вместе с ним. Конь дернул ухом, покосился на меня и остался стоять.
Я подергала за повод. Безрезультатно.
И как прикажете объяснить бессловесной животине, чего от него добиваются? Может, конь и знает какие-нибудь специальные команды, но я-то их не знаю!
— Хитрец, миленький, ну пожалуйста!
Жеребец сделал шаг в сторону и фыркнул. Я в сердцах ругнулась. Но тут Тинка сделала шаг вперед, ткнулась носом Хитрецу в щеку, тихонько заржала, и — о, чудо! — конь снисходительно на меня взглянул и грациозно опустился на землю, совершенно по-собачьи подобрав под себя стройные ноги.
— Тиночка, умница, как тебе это удалось? — ошеломленно воскликнула я, чмокая кобылу в нежный нос.
— Да я, собственно, тоже лошадь, чтоб ты знала, — хмыкнула она. — Попросила по-свойски, вот он и послушался. А то я подумала, что в противном случае вас обоих придется везти мне... тут и с хомяком договоришься!
Целый день мы двигались на полдень, делая короткие остановки лишь для того, чтобы дать лошадям передохнуть и напиться. Наш добровольный лазутчик Горыныч, возвращаясь с дозоров, успокаивал нас, что никакой погони нет; однако, думать о привале пока не приходилось: нежить, понятно, — не призовой рысак, быстро бегать не умеет. Однако, как известно, обладая поразительным упорством и выносливостью, вставшее на след умертвие с него добровольно не сходит. Так что, мне было понятно, что новая встреча с мортисами — это лишь вопрос времени. Поэтому о ночевке в лесу можно было забыть.
Люди, ау, где вы?
Между тем, Пиляйка, похоже, окончательно решила, что она — приличная равнинная река, не склонная к дебошам и безумствам. Она уверенно раздвинула берега и спокойно понесла свои воды, чтобы потом влиться в могучую Светлую. О ее бурном прошлом теперь напоминали разве что многочисленные темные омуты. Холмы стали сдвигаться вправо, и скоро их совсем проглотил серый пасмурный день. Время от времени низкие тучи принимались плеваться крупными ледяными каплями, однако окончательно погода испортилась ближе к вечеру.
