Скальпель, общий

Скальпель. Проект Шамбала.

Хаос, Хаос, о милый юноша, милая девушка, ангел отчаяния, влюбленные, друзья и прочие игрушки... Хаос, Хаос.

Доволен.

Роджер Желязны "Доннерджек"

Шурх, шурх...зеленая травинка щекочет носик...шурх...маленькая мышка привстала на задние лапки и, втянув воздух, принюхалась... внезапно сорвалась с места. Мимо давнишнего беличьего схрона, вниз, туда, откуда так сладко тянет едой...в маленькую норку под корнем старой сосны...вниз, вниз, вниз!

Странный запах...Что? Какая странная норка!

Дзвень! Тонкая стрела вонзается в мышь...ее поднимают за хвост, осматривают и чей-то голос произносит:

-Надо же, как повезло! Доктор давно просил материалов для исследований!

Шаги и голоса удалялись...

Если бы мышка была в сознании, она бы удивилась, зачем в норе, блестящей и холодной, столько двуногих в форме?

На сверхсекретной базе "Уран" начиналось утро. Шел 1950 год.

ПРОЛОГ

Полковник Андреев смотрел на хрупкого юношу-альбиноса сидящего на краешке стола.

Он, небрежно закатав рукав и чуть-чуть прикусив губу, плавным движением профессионала вводил тонкую иглу шприца в вену. Доктор прикрыл глаза и в этот момент даже немного походил на человека... Но момент прошел, и вот перед полковником снова находился демон...холодный и расчетливый, безразличный и...гениальный.

Легким движением вынув иглу, Доктор прикоснулся к стеклу. На прозрачной поверхности осталась капля— темная, похожая на густой сок вишни... Она матово блестела в оранжевом свете ламп, слегка трещащих, как сухие поленья. Полковник уже не раз наблюдал за ученым: его эксперименты обычно бывали пугающими даже для много повидавшего полковника...Он боялся альбиноса, хотя не признался бы в этом даже себе; он, герой войны и один из лучших офицеров — боится? Боится этого ученого? чушь! Но, тем не менее, он боялся. Он боялся этих алых глаз, того, как они холодно и ... расчетливо? смотрели на него...Казалось он изучает его, как ту белую мышь, что принесли сюда...И еще иногда казалось Андрееву, что краем глаза он видит взгляд, взгляд столь знакомый с войны, и столь не свойственный бесчувственному Доктору, что военный списывал его на воображение и старые раны — ненависть, нет, Ненависть, так на него смотрели лишь однажды, и он запомнил это навсегда — мать и ее ребенок, мертвый ребенок...и взгляд.

Следя за замершим у микроскопа ученым, полковник не думал, лишь наблюдал. В этой, по — больничному стерильной комнате, было невозможно думать, казалось, что в этом чуть пряном воздухе мысли материализуются, выплывут чудовищами из подсознания и лягут у ног хозяина этого места...Нет, лучше стараться думать поменьше.

Вдруг что-то неощутимо изменилось, пахнуло безумием, и Доктор согнулся, как будто бы от нестерпимой боли. Полковник было метнулся к нему...но замер. Когда тот, кого называли доктором Скальпелем, разогнулся и поднял свое лицо, полковник замер в ужасе. Искаженное как будто в гримасе боли и ненависти, полыхающие безумием глаза...А потом из щели, в которую превратились красивые, по-аристократичному тонкие губы юноши, вылетел звук, более похожий на клекот стервятника, на хрип умирающего, но не на человеческую речь...Любой, кто бы зашел сейчас в лабораторию, решил бы, что доктору плохо, но полковник знал — так любимец Сталина и гениальный ученый смеялся, смеялся от души... Он смеялся, безумец, и хриплый клекот и судороги горла были болезненными, как у умирающего. Клекот стервятника, почуявшего добычу, или карканье ворона, предрекающего беду...И он смеялся, гениальный безумец, гордый и беспринципный человек, человек, в глазах которого, казалось, пересыпались песчинками Время, слова, мысли, дни и ночи, золото и грязь, жизнь, обращающаяся черным вороном, и смерть, рожденная зеленым ростком...Смеялся негромко, но срываясь, хрипом ворона, отвратительным до дрожи и содрогания...

-Господи помилуй,— прошептал идейный атеист и, подавив отвращение, подошел к Скальпелю. Тот не обращал ни малейшего внимания на Андреева, как будто бы был один.

-Доктор, вам...хорошо?

Смех как обрезали. Ученый поднял глаза на подошедшего. Половник отшатнулся, наткнувшись на холодное спокойствие еще недавно бесновавшегося Доктора.

-Все хорошо, не надо...беспокоится...

"А я и не беспокоюсь, работа такая"— говорили карие глаза Андреева.

"Знаю"— отвечали рубины. Глаза...Офицер вспомнил, как он увидел их впервые.

Это было на приеме у Сталина, только закончилась война и молодой полковник, герой, вернулся в Москву. Его вызвали к Самому для получения нового задания— охраны. Еще никогда военные не получали такого бесполезного занятия.

Там он и увидел его. Перед Иосифом Виссарионычем дрожали все, а хрупкий блондин сидел на подлокотнике кресла, небрежно закинув ногу на ногу, болтая нечищеным ботинком и вертя как веточкой острым скальпелем. Его накрахмаленный ослепительно-белый халат совершенно не вязался с его остальным видом — лохматые пряди пепельно-снежных волос, неровно постриженные и всклокоченные после сна, пятно чернил на брюках...

А потом блондин повернулся. На белом, как лист дорогой бумаги, лице, как два входа в бездну, горели глаза. Алые радужки, казалось, прожигают тебя, проходят во внутрь и расчленяют душу. Полковник не мог заставить себя не смотреть в эти глаза, он никогда не видел такой красоты...

-Что, военный, влюбился?— смех, хриплый, как карканье. Гримаса, означающая, наверно, улыбку.

...и такого уродства.

— Я рад, что вы уже познакомились.

Уже прошло 5 лет. А полковник все еще не определился...

-Здесь я закончил. Мне нужно отзвониться в Кремль. Поднимемся?

-Все, что вам угодно.

Ученый подошел к столу, небрежно проведя рукой по разброшенным бумагам, остановился у ряда разнообразных склянок и пробирок, наполненных где-то прозрачной, а где-то мутной, даже с тяжелым осадком, жидкостью... Его тонкие и изящные, как у художника или музыканта, пальцы скользили по стеклу, как будто играя никому кроме не слышимую мелодию, странную, рваную... Он перебирал их, одну за другой, казалось, он что-то искал, искал среди стекла, а не найдя, среди стоящих ровными рядами книг...

А полковник невозмутимо наблюдал, уже не пытаясь понять, о чем думает этот невозможный человек. Он давно отбросил попытки понять Доктора, он знал, что если кто и сможет понять его, то это будет точно не он, Андреев был слишком нетерпелив, слишком импульсивен — он не мог ждать...да и определиться, хочет ли он узнать тайны, скрываемые за ледяными рубинами глаз.

"Да, все, что вам угодно... Вы знаете, что я сделаю все, все, что Вы прикажете, и отлично этим пользуетесь... я так и не знаю, как к вам...к тебе...к вам относится. Боятся? Ненавидеть? Жалеть? Восхищаться? Не знаю..."— думал Василий Сергеевич Андреев, полковник и личный охранник безумного в своей гениальности ученого. Он отстранено наблюдал, как доктор собирает свой чемоданчик, черный и блестящий, — без него он никуда не ходил — как заправляет в петельку неизменный скальпель, как белую гвоздику при царском дворе, как подходит к сейфу и достает одну из своих непонятных простому вояке вещиц...эта была похожа на пульт.

Доктор, натянув на хрупкие запястья тонкие перчатки (такие носили хирурги на операциях, но альбинос носил их всегда), повернулся к полковнику и, слегка приподняв брови, произнес чуть слышно:

-Я готов. Идем?

-Конечно.

Легкий щелчок двери. Бесконечна вязь коридоров. Люди— ученые и военные, идущие по ним, радостно улыбающиеся светловолосому военному.

-Здравствуйте, полковник.

И внезапно расширившиеся зрачки. Шаг назад.

-Здравствуйте, Доктор.

-Здравствуйте,— голос, холодный и бесчувственный, такой же, как блеск его скальпеля.

Слыша его голос, понимаешь, почему его боялись все: от простых солдат до действительно высоких чинов...Он был холодным и невозмутимым, тихим и слегка звеняще-хриплым, как лед под тяжелыми военными сапогами...

Тонкие пальцы набирают код на экране. 29-12-1534. Доктор шутил, что это день его рождения. Практически смешно.

Дверь лифта захлопывается, а кабинка, обитая деревом, поднимает их вверх. Доктор в нетерпении настукивает простенький мотивчик на панели из дерева. Это было бы невыносимо, если бы полковник не привык уже к постоянному напряжению, плотной вуалью окутывавшем фигуру ученого.

Стук-стукстук-стук.

Наверху был вечер. Вечер в тайге особенно прекрасен, весь в сиренево-синем сиянии теней и желтовато-оранжевом сиянии закатного солнца...Смутные тени деревьев, шуршание травы и скрип сосен — все сливалось в бесконечный калейдоскоп, и именно здесь нескладная фигура в белом плаще казалась единственно верной...Еще одна загадка тайги.

Доктор размашистым шагом уходил прочь от основной станции к небольшому грузовичку с телефоном, соединенным с Москвой.

-Раз, два, три, четыре,— напевая старую детскую песенку, Скальпель отсчитывал шаги и ласково поглаживал пульт,— пять!

Невесомое касание пульта.

-Вышел зайчик погулять, Пиф-паф!— щелчок пальцами,— Ой-ей-ей!

Взрыв. Летящие осколки, развороченная земля...Пламя, вырывающееся из-под земли, взлетает вверх, перескакивает на сосны...

-Умирает зайчик мой...

Зарево пожара, охватывавшее уже высокие сосны, взлетающее в небо сверкающими искрами, опадающее на твердь белым пеплом...Огромная стена пламени ослепляет полковника, оглушает его...и как ужасно бы это не звучало-завораживало.

-Красиво, правда?— спокойный голос.

Доктор стоял, окутанный ровным алым сиянием пламени, как древнее божество огня и войны с торжествующей улыбкой-оскалом на губах.

"Красиво? Он безумен! Какое красиво! Там же были люди!". В голове Андреева проносились люди, лица, улыбки... "Там же люди!". И как бы ни был прекрасен он в зареве пожара, полковник не мог не испытывать отвращения к этому человеку...нет, к этому существу.

-Ты псих! Убийца! Это отвратительно!

Он поднял глаза и замер. Он снова замер, пораженный красотой убийцы. Но в радужках цвета вишен в мамином саду надежда и восхищение сменяются разочарованием, холодным равнодушием, которого он не видел со времен первой встречи.

И Доктор искривил губы, процедив:

-Я ненавижу военных.

В последнюю секунду своей жизни полковник увидел лишь то, как в алых безднах расцветают сполохи пламени.

И единственной мыслью человека, которого при жизни звали Василием, было — как прекрасно...

-Господин Джугашвили,— томным голосом, растягивая гласные, сказал Доктор, сидя на переднем сидении военного грузовичка и прижимая плечом к уху резную трубку,— ваше задание выполнено.

А потом, повесив трубку и оправив халат, он вытер скальпель о полу и произнес:

-Я разочаровался в вас, полковник...

И остался ждать вертолета и смотреть, как белые хлопья пепла падают на мертвенно-бледное и счастливое лицо полковника ...Как лепестки вишен...

ПЕРВАЯ ГЛАВА

-Что? Что происходит? Вы можете мне объяснить, что вообще происходит?— сказала красивая шатенка в темно-вишневом приталенном пиджаке, недлинной юбке и красивой бледно-розовой блузе. Женщина стояла, облокотившись на стол и гордо расправив плечи. Она была похожа на хищную птицу, в своей гордой самоуверенности и высокомерии готовая соперничать с орлами, уверенными, что летают выше всех и могут не смотреть вверх...

Хелена Дюби была властной женщиной и одним из лучших биологов в мире. И изрядной стервой.

Сейчас она стояла и возмущенно смотрела на сидящего во главе стола мужчину, медового блондина в темно-коричневой форме полковника американской армии.

-Вы что имели ввиду, полковник? Разве не США являются организаторами экспедиции? Что значит осталось подождать русского? Мне сказали...

Сидящий рядом с Хеленой мужчина поморщился. Как не любил физик из Германии женский крик, и, наверное, именно из-за этого у него так и не было жены. Артур был человеком суровым и неразговорчивым, он любил говорить сухими предложениями, без особых эмоций и переживаний, как идеальная машина.

— Фрау Дюби, успокойтесь и послушайте, что нам скажут, прежде чем делать свои выводы.

Он, презрительно взглянув на возмущенную женщину, положил острый подбородок на скрещенные пальцы. Длинные и сморщенные, они были больше похожи на сухие ветви старого дерева, чем на пальцы живого человека, а холодные бледно-голубые глаза смотрели как бусинки дикого зверя. Справа от него сидел совсем молодой парнишка, уткнувшись в толстый том в кожаном переплете. Смуглый паренек с волнистыми черными волосами слегка улыбался так, что на его щеках появились небольшие ямочки. Резко обернувшаяся Хелена, заметив его улыбку, скривилась и произнесла:

-А ты чего смеешься, малыш?

Андреа Валенсиа, флорентинец, все так же сидел, не двигаясь, лишь с тихим шуршанием переворачивая страницы и улыбаясь.

-Эй, я к тебе обращаюсь!

На золотистые щеки парня падали темные тени от длинных ресниц, а мягкий шелк крупных прядей скрывал даже цвет его глаз...Он снова тихо рассмеялся и, подняв голову (у него оказались черные глаза!), произнес:

-Какая интересная теория! Вы, например, знали, что в древнем Шумере был двухпалатный парламент? И еще, один исследователь...

Оглядев недоумевающие лица коллег, парень спросил:

-Вы что-то спросили?

-Да что здесь вообще происходит?— простонала Хелена, садясь на стул и бессильно опуская руки.

-Не хотите ли виски?

Подошедший к француженке мужчина был не просто большим, он был огромен — два метра роста и широкие плечи, длинные, чуть ниже плеча, ярко-рыжие волосы мелкой волной и большие мощные пальцы на массивных запястьях делали его похожим на огромного, смертельно опасного кота. Он был одет в белоснежную рубашку и темно-бордовый пиджак, которые идеально подходили под красивый клетчатый килт, а тонкие золотистые усы и аккуратно постриженная бородка придавали ему изысканно-аристократический вид, и не даром — шотландский археолог был из древнего шотландского рода, знатного и богатого.

-Нет, я пью только вино.

-А я вот люблю. Меня кстати зовут Эйдан, что значит огонь. Мне всегда говорили, что с именем угадали.

Совершенно счастливая улыбка не погасла даже от откровенно недружелюбного взгляда женщины. С другого конца стола раздалось невнятное хихиканье. Азиат, единственный из всех одетый в лабораторный халат, только что вытащивший из ушей наушники, улыбался до неприличия вежливой улыбкой и, смеясь, произнес:

-Какие вы, европейцы, все-таки забавные.

-Да что ты себе позволяешь? Да я сейчас тебе...Да не держите меня!

-Миссис Дюби, успокойтесь...

-Я мисс, полковник!

-Я, кажется, догадываюсь, почему...— Артур снова холодно усмехнулся.

-Что?!

-Пожалуйста, успокойтесь, и я объясню вам, зачем нас всех здесь собрали.

Из-за стола поднялся полковник Брейв, самый молодой полковник США — высокий сильный блондин с небесно-голубыми глазами, как будто сошедший с рекламных плакатов Мальборо. Он, оглядев наконец-то успокоившихся ученых, начал свою речь:

-Наверняка все вы слышали про исследования СС в области древней истории и мифологии, в частности Тибета? Но исследования были заморожены в ходе войны, а после полностью изъяты Советской Россией. Но мало кому известно, что на этом исследования не были прекращены. Сталин и его приближенные продолжали их, основываясь на более ранних выводах и дневниках экспедиций, посланных на Тибет национал-социалистической партией Германии. И название этому проекту "Шамбала".

Алекс прошел по круги и положил перед каждым две папки.

-В этих папках вся информация, сохранившаяся после взрыва станции "Уран", занимающейся этим проектом. Судя по сохранившимся данным, главной целью их исследований стало место нахождения и история Шамбалы. Как вам вероятно известно, Шамбала — легендарная страна в Тибете или иных окрестных регионах Азии, которая упоминается в нескольких древних буддийских текстах...

-Прекрасно, известно. Меня зовут Андреа Валенсиа, и я историк, специализирующийся на Тибете, Шумере и других древних цивилизациях. Так что слушайте. Первое упоминание о Шамбале встречается в тексте Калачакра-тантры (Х век), который, как утверждают, сохранился со времен царя Шамбалы Сучандры, получившего учение Калачакры от Будды Шакьямуни. По другой легенде, Шамбала была царством в Средней Азии. Ее царь Сучандра побывал в Южной Индии, чтобы приобрести знание. После мусульманского вторжения в Среднюю Азию в IX веке царство Шамбалы сделалось невидимым для человеческих глаз, и только чистые сердцем могут найти к ней дорогу. Согласно легендам о Шамбале, при 25-м царе Шамбалы Кулика Рудра-чакрине (тиб. Ригдэн Джапо) произойдет великая битва между силами добра, воинством Шамбалы и силами зла. Поэтому на буддийских картинах (танках), посвященных Шамбале, всегда изображена битва Ригден Джапо с врагами Учения. Причем эта битва символически означает победу мудрости над невежеством, духовности над косностью, самоотверженности над эгоизмом. После победы царя Шамбалы наступит новая эпоха духовно-нравственного и культурного рассвета, которая ознаменуется явлением Пятого Будды — Майтрейи. Цари Шамбалы, правившие и правящие в соответствии с учением Будды Шакьямуни (по преданию их 32), призваны сохранять Шамбалу до момента великой битвы ее сил с полчищами зла...

-Ну а если говорить о том, что ждет вас в случае обнаружения ее— то это насметные сокровища, бесчисленные знания, бесценные свитки, закрытые в залах с золотыми стенами и алмазными окнами, прекрасные сады, наполненные плодами и цветами, реки с такой прозрачной водой, что ее не видно...Рыба с чешуей, отливающей золотом, птицы, украшенные драгоценными камнями...Мудрые правители и прекраснейшие из женщин...Бессмертие и всевластье...

-Кто меня прервал?!

-Я.

За спиной полковника голубым светом горел экран видео-связи. За ним сидел мужчина в форме генерала СССР, устаревшей лет шестьдесят назад, но почему-то выглядевшей необычайно уместно, лет сорока пяти — серебристая пыль на висках и тонкая сеть морщин у края глаз, твердая складка рта, волевой подбородок и насмешливый прищур— это все, что запоминалось при взгляде на него, ведь говоривший обладал тем редким типом внешности, лишенном каких-либо отличительных черт, полностью незаметный. Никто не смог бы его описать, запомнить. Если подумать — идеальная внешность для шпиона...или для генерала ФСБ.

-Кто Вы такой, черт возьми?

-Не ругайтесь, мадемуазель Дюби... Можете называть меня просто — Генерал. Я являюсь главой совет...то есть уже российского исследовательского центра "Шамбала". Наше руководство решило рассекретить записи, сохранившиеся со сталинских времен и предоставить их в распоряжение международной исследовательской группе, после чего были собраны все вы — лучшие из лучших. Мадемуазель Дюби — признанный специалист в области антропологии и биологии, академик, автор многих научных трудов, посвященных происхождению и развитию древних рас Азии, в частности, тибетских. Не замужем, если не считать супругом работу, детей нет, решительна и упряма, несдержанна и целеустремленна... Очень красивая француженка и единственная женщина в команде. Ее практически полная противоположность— Артур Фон Бесингдорф, немецкий физик, лауреат Нобелевской премии за открытие аномальных физических показаний в горах Тибета, холодный и расчетливый, не любящий показывать чувств холостой мужчина сорока лет...Молодой историк Андреа Валенсиа, с которым вы уже успели познакомиться — самый молодой исследователь Азии, а конкретнее — Китая, Индии и Тибета...Абсолютный интроверт — общению с человеком всегда предпочтет запыленный древний фолиант...да даже телефонный справочник, если говорить честно. О, всесиятельный герцог МакГрегори! Шотландский аристократ из древнего и богатого рода, в качестве хобби начал заниматься археологией: пять лет и он крупнейший археолог этого региона, на чьем счету около двадцати крупных открытий, а его домашняя коллекция превосходит многие европейские музеи по количеству артефактов из предгорий Тибета. Веселый и открытый, любящий женщин и хорошо выпить — он быстро становиться душой любой команды, не прилагая особенных усилий...А теперь последний из группы ученых — Райдон-сан, самый лучший из известных хакеров, а точнее теперь уже — техников. На его счету большинство крупных разведывательных организаций, Пентагон, ЦРУ...

-Не буду отрицать...А вот о проекте "Шамбала" я не смог нарыть информацию даже на сверхсекретном сервере ФСБ России. Кто прятал?

-Нет, можете не беспокоиться за свою гордость — она не спрятана, ее просто не нет.

Немая сцена.

-Если не верите, то откройте верхнюю папку. Как видите, она полностью пуста, ибо вся информация была уничтожена вместе с базой "Уран" в 1950. И единственным живым человеком, знающим о нем, остался главный специалист этого проекта, ваш будущий руководитель...

-Руководитель?! Я думала, что наше руководство вот он,— возмущенная женщина ткнула пальцем в смущенного полковника.— Мне никто не говорил, что нами будет командовать русский! Да еще и старик! Сколько ему сейчас лет, если проект закончился в пятидесятых? Девяносто? Или больше? Да он же должен просто рассыпаться!

Монолог женщины прервал искренний смех Генерала. Вся команда в недоумении смотрела на веселящегося русского, все больше утверждаясь в мысли, что все русские-психи...

-Ой, простите меня...ха-ха-ха...Знаете, давайте оставим этот вопрос до вашей непосредственной встречи с ним. Обещаю, вы будете приятно удивлены.

-Хорошо, коллеги, давайте успокоимся и выслушаем уважаемого Генерала до конца, — подняв руки, попросил американец.

— Спасибо, полковник Брейв. Итак, досье нашего человека в следующей папке.

Когда полковник открыл коричневую папку, то внутри оказался всего лишь один листок, украшенный черно-белой фотографией. На ней был изображен красивый мужчина лет двадцати пяти, блондин с миндалевидными, немного восточными глазами. Из-за того, что фотография была старая, Алекс не мог хорошо разглядеть русского, а в нем было что-то не так, и это не было его идеальное лицо, которое должно было бы принадлежать актеру, а не ученому, и не темные, глубокие глаза, похожие на омуты лесного озера...Возможно, это была его улыбка, настолько же приветливая, насколько и неправильная, неестественная...Она была, что ли, слишком приветливая, слишком идеальная...

-Что?! Кроме того, что он древнее пирамид, так он еще и маньяк-убийца?!

-Мадемуазель Дюби, вы такая...

-Какая?!

-...шумная женщина.

Если бы Генерал не находился за стеной экрана, то женщина расцарапала бы ему лицо.

Алекс, посмотрев на ученых, заметил, как они сверлят улыбающегося Генерала злобными взглядами, и понял, что все уже прочитали досье. "Что ж пора прекратить пялится на парня, который сейчас старше моего дедушки...и, наконец, прочитать".

Справа от портрета шли два ряда текста — вопросы и ответы:

Имя — неизвестно

Прозвище— Скальпель

Место рождения — неизвестно

Год рождения — неизвестно

Должность— доктор и руководитель проекта "Шамбала" (засекречено)

Нынешнее место пребывания — тюрьма 236.

Преступление: взорвал сверхсекретную базу "Уран", где на этот момент находились триста человек персонала; убил полковника советской армии; признался еще в двадцати холоднокровных убийствах.

Приговорен к бессрочному заключению без права помилования.

"Да уж, такого блестящего и главное, информативного, досье".

И, как не странно, полковник не испытывал ни малейшего отвращения к неизвестному русскому убийце. Это было бы достойно размышления, но сейчас на это не было времени. Да и желания.

-Нет, почему нам достался в руководители не нормальный ученый, а маньяк-любитель!

-Мадемуазель, поверьте мне, у Доктора прекрасное образование, он один из самых гениальных людей...

-Хорошо-хорошо, он маньяк-профессионал, но, видите ли, то, что может сделать любитель, переплюнет квалифицированный!

Японец рассмеялся, а вот другим почему-то смешно не было. Может потому что там было не так много смеха, как казалось на первый взгляд. Никто из них не мог знать, да даже представить, что может натворить человек, признавшийся в убийстве более трехсот человек...

После недолгого молчания в диалог вступил герцог. Поставив на край стола прозрачный стакан с недопитым виски, он спросил русского:

-А ваш Доктор хоть лечить-то может?

Генерал засмеялся:

-Безусловно! Но я бы не советовал обращаться к нему за помощью...он уж точно не даст вам умереть спокойной и быстрой смертью. Он, видите ли, экспериментатор...

И Алексу почудилось, что в этом слове было что-то зловещее...

Молодой полковник, если говорить честно, всегда немного побаивался русских. Привыкший к размеренности обусловленной разумом он не мог понять интуитивных, даже глупых и не логичных, поступков. Они, казалось никогда особо не утруждаясь мыслями, действуют наугад...и, как ни странно, всегда побеждают.

И теперь вот это. Странный и, наверное, очень опасный поход, неуравновешенные ученые и псих-убийца на должности руководителя...Генерал развернулся к ним и, поставив голову на руки, облокатился на подлокотники. Он улыбнулся и сказал:

-Что бы вас хоть немного успокоить, я скажу, что руководителем он будет лишь формально, ибо, если говорить честно, он не страдает добротой...Да и людей он никогда особо не любил.

-Ну, конечно, вряд ли нормальный, любящий людей и собачек, парень убьет триста человек,— пробурчал Эйден.

-А де факто вашим начальством будет полковник Брейв.

-Да я вообще не понимаю, как можно назначать руководство из преступников, убийц! Он же форменный псих!

-Не могу с этим не согласиться...Вы действительно гениальны, раз сделали такой вывод, будучи с ним не знакомы.

Он тихонько засмеялся. Полковнику очень не понравился его смех...он был таким, таким обещающим и многозначительным, что Алекс похолодел, представляя, что ему предстоит узнать о безымянном докторе Скальпеле...Все ученые спорили, возмущались, но все это было как-то несерьезно, ибо все понимали, что у них нет выбора...

Бесконечно белые стены, идеально чистая комната...И такой же кристальный человек. Длинные, белоснежные пряди неровно отросших волос и бумажная бледность лица, чистый халат из отбеленного хлопка...Казалось, что он являлся естественным продолжением комнаты, ее неотъемлемой частью, ее единственным украшением.

Человек был спокоен. Он даже дышал еле слышно, что бы ничто не нарушало его покой. Эту белую тишину.

И, наверное, именно поэтому он скривился, как от яркой боли, когда едва слышно скрипнула, открываясь, дверь. О, как отвык тот, кто вот уже пятьдесят семь лет провел в одиночестве, лишь изредка говоря сам с собой...

Подняв на вошедшего алые радужки глаз, Скальпель произнес, срываясь в неестественную хрипоту, переодически замолкая, что бы перевести дух и вспомнить, как надо говорить, да он уже давно не говорил с живыми:

-Ах, это вы, Генерал...Что привело вас в скромную обитель скорби безымянного психа?

Названный Генералом молчал, смотря на сидящего на полу юношу, и думал о том, что он нисколько не изменился с последней их встречи — он все еще такой же опасный, как белый тигр, свернувшийся в клубок, спящий, но от этого не менее смертельный. Смертельный, несмотря на блестящие браслеты наручников на по-женски тонких запястьях и тяжелую цепь, приковывающую его к стене.

-Ты нам нужен.

Это так приятно видеть, как в присыпанных пылью алых глазах разгорается маленькими угольками пламя, пламя, которое так привык видеть в его глазах Генерал. Пламя, пожравшее "Уран", но теперь снова голодное и требующие новой пищи.

Алекс уже давно прекратил думать — это было совершенно бесполезно в создавшейся ситуации, как и непрекращающееся ворчание Хелены. Блондин уже давно перестал слушать ее, и голос превратился в немного назойливое жужжание на границе слышимости. Он с нетерпением ждал встречи с сумасшедшем ученым, ему было интересно, хотя он и не признавался в этом. Когда два часа назад таинственный Генерал отключился, пожелав им, "Интересного знакомства", все начали заниматься своими делами. Физик, отсев от стола, начал что-то быстро строчить в аккуратном черном блокноте, примостив его на тонком колене. Андреа снова вернулся к толстому фолианту, делая на полях небольшие пометки каким-то шифром. Хотя это возможно был просто почерк. Азиат достал из сумки ноутбук и начал увлеченно резаться в какую-то очередную стрелялку. Шотландский лорд потягивал уже третий стакан виски и разглядывал стройные ножки Хелены. Сама антрополог, как уже говорилось, ворчала. Ворчала обо всем: о том, что это невыносимо — сидеть здесь и ждать, что им навязывают русского-психа, психа еще большего, чем остальные русские, что в баре нет ее любимого вина, что всем ни до чего нет дела...Казалось, это будет длиться вечно, и веки уставшего полковника начинали уже смыкаться, когда раздались громкие, по-военному четкие шаги за дверью.

Все замолкли, даже Хелена.

Дверь открылась со стуком, и в конференц-зал вошли двое спецназовцев в бронежилете и при оружие. А за ними легкой походкой дикого зверя вошел мужчина того возраста и типа, о которых говорят, что непонятно двадцать им или пятьдесят. На его запястьях поблескивали серебряные наручники, а одет но был в белоснежную рубашку, брюки и медицинский халат. По-снежному белая кожа, бесцветные волосы и алые радужки глаз— это был без сомнений Доктор Скальпель, точь в точь как на фото шестидесятилетней давности. Но это почему-то не вызывало протеста, как будто это нормально.

Вошедший, резко подойдя к столу, подцепил стул ногой, развернул его спинкой к себе и сел, поставив локти на спинку, а голову на скрещенные пальцы.

— Вам не кажется, что цветы вишни прекрасны, когда умирают, опадая на землю?

ГЛАВА ДВА.

В полутемной лаборатории было пусто. Почти.

Если присмотреться, то в большом кресле, забравшись в него с ногами, сидел парень с пушистыми со сна бесцветными волосами и бледной, сухой как пергамент, кожей. Он спал, положив голову на острое плечо; тонкие, слегка волнистые пряди волос спадали на спину, открывая по-женски хрупкую шею, тонкую, с ярко выделяющимися мышцами, похожими на веревки— такие же тонкие и четкие...Казалось что он был таким беззащитным...но это обман. Гремучая змея тоже кажется спокойной до того как в стремительном броске вонзить в тебя свои клыки, наполненные смертельным ядом.

Его белоснежный халат, несмотря на четкие мелкие складки после сна, казался чистым листом, без истории и прошлого. Первые лучи солнца уже проникали из щели между плотными занавесками и скользили по складкам, создавая иллюзию пространства, горных склонов и пиков...где-то высверкивали вершины, а где-то ложились темно-синие, сиреневатые или даже глубокие и практически черные тени, заливаясь горными озерами в ровные, как будто отглаженные пространства ниспадающих складок...Затем, поднимаясь по шее, лучики скользили к скулам, красиво очерченным и четким, и застыли, блеснув в глаза. И словно в ответ на вторжение открываются глаза— и лишь на миг они загораются, подсвеченные солнечным светом— неземные, прекрасные рубины, что бы исчезнуть, когда спящий встанет резким и рваным движением.

Он задергивает занавески, так, что бы ни один луч не падал на пол, рассекая его на две неровные части. Он не любит свет, яркие лучи режут его глаза, ослепляя; они же проникали в кожу раскаленными прутьями...он ненавидел солнце.

Он пройдет вдоль шкафа, проведет рукой по корешкам книг, читая названия и как будто пытаясь найти определенную...И, не найдя ее, сел за стол. Доктор не умел отдыхать— едва проснувшись, он уже сидел за столом, перелистывая тетрадь с желтыми от возраста листами, перечитывая и делая пометки. Безумный ученый, не жалеющий ни людей, ни средств для достижения цели, был влюблен в свою работу, пожалуй, даже больше, чем в свою жизнь...

На пожелтевших от времени страницах старыми чернилами шли строки, аккуратно и красиво сплетались буквы...он проводил по ним пальцами, гладя их, вспоминая. Каждая буква, каждый символ напоминал ему о ночи, когда он, сидя за столом лаборатории где-то в лесах Сибири, под напряженным, но дрожащим от страха, взглядом полковника с прозрачными синими глазами. И странная поволока затянет глаза Скальпеля...

Полковник Брейв был в замешательстве. Вот уже четвертый день как его команда гениев оставалась в этой лаборатории. И он бы не нервничал, если бы эти дни принесли хоть какой-нибудь зримый результат, кроме опустошенного бара и убитых нервов. Ученые явно не желали работать, хотя их вполне можно было понять— никакой информации им так и не выдали. Странный русский заперся в своей комнате сразу по прибытии, высокомерно проигнорировав попытки познакомиться, и больше не подавал признаков жизни. Можно было подумать, что он вообще всем привиделся, если бы не исчезающие подносы с едой, оставляемые слугами.

А полковник пытался определиться, что же делать дальше. Он не зря стал самым молодым военным в чине полковника в войсках США, не зря— Алекс умел составлять идеальные планы, быстро ориентироваться в любой ситуации и находить лучшее решение всех проблем, как текущих, так и только возможных. Он был лидером, харизматичным и терпеливым— самое то для группы состоящей из ученых. Единственным недостатком военного было то, что он все еще верил людям. И в людей. Так, что сейчас он полностью игнорировал прошлое их загадочного проводника, человека(человека ли?) без прошлого, убийцу с невозможно спокойными глазами, с лицом не искаженном ненавистью и уродством, которые Брейв видел на лицах многих, осужденных военным трибуналом. Он видел уродство в лицах людей идущих по улице, в лицах политиков и дипломатов, проповедников на площадях родного Нью-Йорка...но не видел его на лице Скальпеля. И это его удивляло. Он походил на античную скульптуру— спокойно-порочную и холодно-прекрасную; в нем не было места ненависти. "Наверное, он и убивал так же спокойно, без чувств, просто потому что так надо..."— думал полковник, перебирая досье с информацией о своей группе; Алекс знал каково это— убивать потому что так надо.

Он заслужил свое звание не в штабе, а на фронте Ближнего Востока. Убивай или будь убитым— страшный закон, впитавшийся в его душу, закон, который он мечтал вытравить из своей души. И он знал, что страшнее всего, страшнее безумия— это равнодушие и спокойствие, когда чужая смерть становится работой, рутинной и скучной.

Но он не мог поверить в то, что альбинос именно такое чудовище.

Не хотел.

Полковник встал из-за стола, сложив документы в папку, аккуратно, листочек к листочку, и вышел из кабинета. Он никак не мог привыкнуть к этому зданию с узкими коридорами и высокими стрельчатыми окнами. Для него каменная кладка стен и звонкий смех сотен молодых студентов был непривычен. Стены старого Университета, его дух не был понятен Алексу. Слишком шумным и веселым, слишком беспечным был он, и Алекса терзало беспокойство— он ловил себя на мыслях, что ему завидно. Полковник завидовал студентам, завидовал той жизни, которую не смог испытать. Наверное, он был слишком умным тогда, понимал, что это суета и мусор...а теперь, похоже, поглупел. Теперь Алекс хотел этой жизни, хотел снять жаркий мундир, расстегнуть воротник форменной рубашки, которая, казалось, душила его, и так же, весело смеясь и переговариваясь, скользнуть в эту шумную толпу... Но не мог. Вновь, как и тогда, его опутали крепкие путы долга. И он продолжал скользить, обреченный быть одиночкой, лететь над другими, выше их, но не от гордости, а от страха. Да, даже орлы, сильные и гордые, боятся, унося свои страхи в поднебесье, где их не увидят, не узнают, не произнесут вслух...

И именно они, веселые ровестники, жители этого студенчиского мира, напоминали полковнику Брейву его потаенные желания, мысли и страхи...Он нелюбил, когда вокруг него кипела обычная, счастливая жизнь.Но с тех пор как их лабораторию перенесли сюда, жизнь вокруг так и кипела— парни и девушки, торопясь, обтекали его фигуру, лишь на секунду останавливаясь на погонах, и уходили весело обсуждая профессоров и красивую фигуру половника. Полковник смущался и еще быстрее шел к цели— маленькой, неприметной двери почти на чердаке.

Эта часть здания была практически безлюдной— здесь были старые лаборатории, уже давно нуждающиеся в ремонте— и поэтому полковник смог спокойно подойти к двери, обшарпанной, с зеленой от времени медной ручкой, и постучаться в обитель Доктора.

И войти без стука.

Сидящий за столом даже не обернулся. Он все так же сидел склонившись над бумагами, наклонив голову и оперев ее о руку. Казалось, что Доктор не только не замечал вошедшего, он находился где=то неизмеримо выше...Но как только Алекс подошел к столу, он встретился глазами с алыми глазами Доктора. Он смотрел холодно и отстраннено, находясь явно не в этой вселенной. Он смотрел на мужчину как на некую вещь, неожиданно появившуюся в его пространстве, новую, кем-то подаренную, из тех, которые потом не знаешь куда поставить, что бы не мозолила глаза.

Полковнику не нравилось чувствовать себя бесполезной вещицей, он хотел разбить то холодное равнодушие, что плескалось в рубиновых омутах глаз русского. Он не привык, что бы его игнорировали— его ненавидели, завидовали, восхищались, презирали, боялись— но еще никого харизматичный военный не оставлял равнодушным. И теперь он хотел разбить этот лед.

-Что вы здесь делаете, полковник?— тихо, будто бы боясь разбить хрупкое безмолвие, произнес ученый.

Полковник молчал, подбирая ответ. Почему? Он не был уверен, что осознает это. Ему приосто пришло в голову, что Скальпелю, наверное, одиноко. Полковник знал, как страшно надолго оставаться одному. Страшно и тихо. И он захотел разбить эту тишину. Тогда( уже минуту назад), он знал ответ. А сейчас...

Он вдруг почувствовал, что рядом нечто хрупкое, святое...то, что так легко разбить, уничтожить, превратить в пыль. И это что-то крайне важно беловолосому юноше. Да, именно юноше. Алекс так и не смог воспринимать русского, как человека более старшего, нет, он воспринимал нескладно-хрупкого альбиноса как ...как брата?

-Вам здесь не одиноко?

На белом лице, похожем на маску из японского фарфора, мякгой тенью легло удивление— чуть-чуть приподнялись брови, чуть-чуть расширились зрачки, чуть-чуть приподнялись уголки рта и приоткрылись тонкие губы. Будь это кто-нибудь другой, то Алекс даже не заметил бы этого, а вот на лице невозмутимого ученого это было заметно.

А Доктор был не просто удивлен, он был ошарашен.

Как давно никто не спрашивал его об одиночестве! Так давно, что он перестал думать о том, что это может быть тяжело, что бывает по другому. Что вокруг тебя бывает не только холод и безмолвие, а еще кто-то, кто-то, кто разрывает эту белизну и это не раздражает, не нервирует, не...Он уже забыл какого это и поэтому почувствовал лишь глухое раздражение, пришедшее на смену удивлению.

-С чего вы взяли, что мне одиноко? Я был абсолютно счастлив до того, как вы пришли.

И снова молчание.

Алекс понимал, что он играет не на своей территории, не в свои игры. Здесь, в этой комнате, в этом безликом пространстве, которое напоминало операционную— стерильную, с легким запахом спирта и лекарств— даже несмотря на цветные занавески и мягкий бежевый диван, теплый паркет и обои, расписанные цветами. Алекс подумал, что если бы здесь не было Доктора, то комната была бы не только жилой, но даже уютной. А так...этот человек в белом отглаженном халате, казалось, создавал вокруг себя безжизненную атмосферу, неуютную и холодную, от него хотелось поскорее уйти, но Алекс был упрям. Он не только не любил сдаваться, он ненавидел даже отступать. И он не собирался изменять своим принципам сейчас.

-Сегодня общий обед,— пауза.— Вы придете? Что-нибудь расскажете, а то остальные который день маются без дела...

-Грош им цена как ученым, если маются.

-Почему?

-Настоящий ученый всегда найдет, чем заняться.

Презрительная усмешка кривит красивые губы.

-Вы слишком жестоки.

-Я правдив.

Скальпель отвернулся, а полковнику оставалось лишь в бессилии сжимать кулаки. Нет, он вполне мог согласиться со Скальпелем, но его правда была слишком явной, слишком острой, как шипы розы. Сам полковник считал себя честным, а русский, казалось, обвинял его во лжи.

И с его губ срывается непрошенный вопрос:

-Почему вы так не любите людей?

Срывается, чтобы замереть в неожиданно погустевшем воздухе, звеня и дразня слух альбиноса.

-Почему?

Эхом звучат слова, выплевываемые юношей.

-Почему?А за что любить безмозглых скотов, проживающих бессмысленную жизнь, наполненную радостями свиней и других тварей? За то что они изгадили планету? За то что они уничтожают то, что дает им жизнь? За то что они предают, ненавидят, насилуют, обманывают, убивают, воруют? За то что не ценят истину? За глупую доброту бессильных? За лицемерие милосердия? Я видел столько, сколько тебе и не снилось, военный. Я верил, а меня предавали. Я любил, а меня обманывали. Я надеялся, а меня осмеивали. Люди— самые гнусные твари на этой планете, жестокие и бесполезные.Все— и огромные киты, и самые маленькие из муравьев— все хоть что-то приносят миру, все, кроме людей. Скажи, так любящий людей полковник, скажи мне, что мы дали планете, кроме боли и страданий? Что мы дали кроме смерти и презрения? Что? Молчишь? Вот и молчи.Люди всегда жили и живут, попирая, уничтожая, то, что вокруг них, под ними, над ними...Они, безумные в своей гордыне, считают себя венцом творения, теми, кто может перекраивать мир по своему желанию, даруя всем то, что дают соплеменникам— ненависть, боль, злость...А что мы можем? Ничего!

Так скажи мне за что можно любить людей? Ведь даже делая якобы добро, мы все равно делаем это для себя— что бы сказать себе: "Какой я хороший, я помогаю сиротам, нищим, я перевожу бабушек через дорогу! Я действую, как заповедовал Бог! Мне будет рай!". Лицемеры!

Доктор замолчал. Его дыхание сбивалось, глаза горели, губы постоянно кривились, а по лбу стекала капля пота— лед треснул и из-под него в лицо полковнику дохнуло ненавистью. Ненавистью и...обреченностью?

— А вы сами?-осторожно начал Алекс.— Вы ведь тоже человек...

Скальпель обернулся.

Лицо Доктора снова окаменело, превратилось в изысканную маску. Но за секунду до этого, Брейв смог услышать, как из разомкнутых губ вылетело:

-А себя я ненавижу больше всех...

Сегодня в столовой университета, за отдельным столом, стоящем в отдалении у небольшого окошка, собралась вся группа ученых. Они ждали полковника, вчера явно опрометчиво пообещавшего привести на обед русского. Все уже давно отчаялись пойти с ним на контакт— их руководитель оказался фугурой более неразговорчивой чем камень и более неуловимой чем ветер. Сколько раз самый общительный из них— лорд Эйден— пытался поговорить с русским доктором, но каждая попытка оканчивалась крахом. Альбинос либо просто игнорировал рыжеволосого шотландца, либо отвечл холодно и сухо, явно руководствуюсь принципом, что лаконичность— сестра таланта, а таланта у Доктора было много.

Так что никто особо не верил, что у Алекса получится.

Райдон равнодушно ковырялся в таралке, перекатывая кусочки мяса справа налево. Ему было скучно. После того, как он начал работать с правительством (а особенно над этим заданием), все его обычные развлечения перестали существовать, ибо оказалось, что у него очень высокий уровень доступа— охранные программы не считали его ноутбук "врагом", а компьютерщики-охранники даже предлагали помощь в нахождение нужной информации. Так что получалось, что единственной интересной задачей оставался русский. Он представлялся хакеру некой очень интересной программой с крайне высокой степенью защиты. А это было вызовом мастерству Фубуки. Он чувствовал, что если не разговорит незнакомца, не раскроет его секретов, то потеряет что потеряет что-то важное, упустит единственный шанс на идеальную защиту.

Нет, японец понимал, что не ему одному интересны закрома души их новоявленного руководителя. Каждый из их группы видел в нем, что-то свое— малыш Андреа, например, мечтал написать с его слов новую главу о секретных исследованиях в Советском Союзе, Эйден, похоже, считал Доктора единственной ошибкой собственного обаяния и пытался это как можно быстрее исправить, Хелену, на первый взгляд, он просто раздражал, но иногда из-за маски проявлялся недюженный, а иногда и двусмысленный, интерес к загадочному альбиносу, даже флегматичному немцу хотелось, что бы никто не занимал его должность самого холодного и лаконичного в их команде. А для их полковника он был кем-то, кто напоминал ему о прошлом, хорошем или плохом— непонятно, но явно оставившем яркий след в душе военного.

Но Райдон, в отличае от остальных, не старался идти с ним на контакт, раздражать его, попадаться ему на глаза, нет, он наоборот оставался в стороне, наблюдая за суматохой вокруг русского и делая выводы, так как он всегда делал со сложными программами. Он пока просто собирал информацию, анализировал ее и выводил конечные аксиомы. Вот и сейчас, сидя за деревянным столом в старой зале Университета, он пытался представить, как заинтерисовать собой неуловимого и циничного ученого. Он настолько ушел в себя, что не заметил две фигуры, приблежающиеся к ним, толькл тогда, когда они оказались перед ним.

Две высокие фигуры— широкоплечий и мощный полковник и, как будто в противовес, хрупкий Доктор. В полном молчании нежданная фигура опустилась за стол, а по правую руку, самоуверенно ухмыляясь, уселся Алекс Брейв. Первым отмер, что не удивительно, археолог. Он, приподняв кустистые брови почти до рыжей гривы, спросил у американца:

— И как вам это удалось, полковник? Вы привели его под арестом?

Ответил неугомонному шотландцу совсем не тот, кого ожидали.

-Он просто сказал, что если я не пойду, то он останется обедать со мной,— раздался тихий голос Доктора.— Так что это был чистый шантаж.

Все с удивлением смотрели на внезапно заговорившего первым руководителя. Тот невозмутимо улыбнулся и продолжил как ни в чем не бывало:

-Итак, мне наябедничали, что вам нечем заниматься. Это смешно и характеризует вас, как посредственных специалистов, но приходиться работать с тем, что имеем.

Он тяжело вздохнул, переплетая руки над тарелкой, и огрядел всех своим бесстрастным, но от этого не менее пугающим. Райдон не мог понять, пытался ли Скальпель напугать их или это было его спокойное состояние. Наличие пробелов в информации начинало уже раздражать.

-Начать надо наверное с того, что нас всех собрало за этим столом. Это Шамбала, мифическая страна вечноживущих мудрецов, тайные знания и гигантские сокровища. Но что бы достигнуть ее, мы будем вынуждены пройти сотни километров по горным нехоженным тропам, в неизученных местах, сталкиваясь с тем, что будет крайне трудно не только объяснить, но и просто осознать. База "Уран" занималась как раз этими препятствиями, их устранениями и возможными способами преодаления...Уточнять не буду, не просите. Вам это не только сейчас не нужно— вы просто мне не поверите. Мы будем в экстремальных ситуации, тогда, когда у вас не будет времени собраться, осознать, принять решение. Я специально дал вам время прийдти в себя, систематизировать знания, в которых вы считаетесь профессионалами,— Райдону показалось, что в равномернозвучащем голосе альбиноса прозвенела ирония.— А вы? Вы, вместо того что бы заниматься делом, причем, как мне кажется, любимым, вы проводите отпущеное вам время в бесполезном шатании. Если вы не способны рабртать без приказа, то слушайте— систематезировать знания, которые по вашему мнению могут пригодиться нам для выживания в Тибете.

Доктор внезапно встал, резко отодвигая стул. Взгляд его, обычно спокойный и ледяной, пылал ненавистью и презрением. В списке неразрешенных загадок японца появился новый пункт о неожиданной вспышке русского.

-А и еще...вылет завтра.

-Что?!Как мы должны успеть?!— у Хелены был на редкость громкий голос, заглушающий даже шум веселой студенческой столовой.

-Это не мои, а ваши проблемы.

"Нет, он явно издевается"— подумал програмист на полставки.

-Вы так нас ненавидете? И, наверное, всех других, да, господин дипломированный маньяк?Вы и тех, с "Урана", тоже поэтому убили?— конечно, Хелена не могла удержаться.

Доктор, все так же не оборачиваясь, произнёс, процеживая слова с неприкрытым удовольствием:

-Нет, не поэтому, хотя ваше предположение о том, что я вас ненавижу имеет под собой очень твердую почву. Но тех, с "Урана", я уничтожил не потому.

-А почему?— не мог удержаться лорд.

Скальпель медленно повернул голову и исказил в подобие улыбки губы.

-Там было слишком много военных.

И он ушел быстрыми и уверенными шагами безумца, оставив на столе так и непритронутый обед.

Красный...Красный...Красный...отблески пламени и пепел...И снова красный цвет. О как он ненавидел его! Ненавидел его передную красоту смерти, ненавидел то, как она раздражала глаза. Красный...Красный и пламя...Пламя, сжигающее до тлена, праха, пыли...И запах...запах горелой плоти...и сполохи...снова красные...И кровь...кровь, такая же красная, как и пламя, и как его одежды...Он не мог забыть и поэтому ненавидел красное...они все красные...Жар, такой же ненавидимо красный...

А еще голоса, раздающиеся из красной стены пламени...Голоса, такие же хриплые и шипящие, как и оно...красное...Ты бежишь, но не можешь сбежать от них...и от красного...Они шепчут тебе: "Урод...чудовище...сын дьявола...глаза...посмотрите на ее глаза..."...Беги...Ненавидь...красное...

И вдруг все закончилось...нет красного, нет голосов...тишина...такая приятная, холодная тишина...белая...И зеркала...зеркала...а там— ты...белый, но глаза...они...красные..ненавижу...ненавижу красный...

Разбить, убрать...не надо...не хочу...красный..красный...разбить зеркало...осколки впиваются в руки...режут их...и кровь...красное...красное...снова красное...отвратительно...как отвратительно...красный...Красный!

-Доктор! Доктор! С вами все в порядке? Вы кричали...

Когда Скальпель очнулся, то первое, что он увидел над собой это было лицо полковника, обеспокоенное, раскрасневшееся...Доктор отвернулся.

-Все в порядке,— сквозь силу протянул он и посмотрел за окно. Там все было белым. Облака, складываясь в вихри за бортом самолета, успокаивали его, снова навевая сон. Но теперь он боялся спать.

Сидящие неподалеку люди быстро сменили легкую обеспокоенность на обычную утреннюю зловредность людей, которых не только подняли ни свет, ни заря, но и вообще не дали поспать. Но Доктору было на это наплевать, он видел только эту прекрасную и чистую белизну. А в кармане халата приятно согревал руку теплый пузырек, мягко переливаясь ненавидимым альбиносом багрянцем.

А где-то далеко заканчивали партию в карты двое— один,с посеребренными волосами и насмешливым прищуром в жестоких глазах,и другой, темноволосый, смуглый, с небольшими усами и вечной улыбкой на полных губах. С тихим шорохом мелькали карты в руках последнего, и таким же шорохом казался голос русоволосого генерала, вопрошаюшего:

-Ты уверен, герр Рейсфюррер.Не поспешили ли мы, отдав ему Это?

Тот, кого назвали Рейсфюррером замер, все так же ласково поглаживая рубашки карт.

-Ну в любом случае уже поздно, не так ли, дорогой Генерал? Так, что давайте наслаждаться его безумным танцем...— ответил он и, после недолгого молчания, предложил:

-Еще одну партию?

ГЛАВА ТРИ

Бескрайние склоны гор, все такие же прекрасно-отстраненные, как много тысячелетий назад, когда на их склоны лишь изредка ступала нога странника, бредущего за мудростью и прощением( или смертью...), непрерывным, бесконечным лабиринтом раскинулись у порога храма. На белых, истертых ступенях сидел монах, небрежно перебирая четки и в полголоса читая мантру.

Его лицо, исчерченное морщинами как склоны окрестных гор, так же искаженное непрерывными, иссушающими ветрами, такое же спокойное и невозмутимое, было обращено на восток, где, окрашивая снежные вершины розовым перламутром, поднимался золотой диск. Он смотрел, щуря подслеповатые щелочки глаз, а его сухие пальцы непрерывно поглаживали темно-зеленые, истертые веками, отшлифованные тысячами людей камушки четок. Они щелкали, отбивая никому непонятный мотив, как будто отсчитывая секунды...Они так же матово блестят в свете рассветного солнца, как и темные провалы глаз монаха. Он смотрит на солнце, поднимающееся из-за вершины Священного Кайласа, так же как день, месяц, год, два, три, десять, сто...тысяча лет назад...Так же как и Вечность назад.

Бросив последний блик на позолоченные своды храма, Рассветный Диск насмешливо блеснул и поднялся вверх, прочь от гор, меняя утреннюю лень на бесконечную суету Дневного Диска...Зашуршала тяжелая оранжевая ткань одеяния Настоятеля, расправляясь от складок, укрывая его фигуру тяжелым куполом, когда он, резко встав, устремился в глубь храмовых построек., все так же отщелкивая бесконечный ритм жизни старыми четками.

Послушники, встречающиеся на пути старика, поспешно и почтительно расступались перед ним, а он легко благословлял их, все так же находясь где-то неизмеримо выше...В бескрайне-синем небе, где в огромной белоснежной стальной птице смотрел на мелькающие внизу вершины Багряноокий.

Он вернулся.

Значит начало близко.

Значит его ожидание подходит к концу.

Маленький аэропорт китайского городка в предгорьях Тибета жил своей непостижимой спокойно-неторопливой жизнью, не обращая внимание на приезжих, стремящихся жить быстрее, мобильнее. Он, встречая не частых гостей, навязывал им свой уклад— жить медленно и спокойно, что жизнь шла так же тихо, как в горных монастырях, что затеряны между Гималайских вершин. Так было, так есть и так будет всегда, пока на землю не вступит нога Майтрейи, владыки Шамбалы, имеющего множество имен и множество обличий.

Но в это утро привычный распорядок оказывается нарушен— спешно прилетевший генерал встречает заграничных гостей. На земли мягко опускается небольшой серебристый самолет и, проехав пару сотен метров, останавливается, качнув крылом покрытому соломой зданию из-под крыши которого за ними наблюдают сонные глаза диспетчера. Буквально сразу же как только самолет встал, открылась дверь, и по быстро поставленному трапу сошли гости. Семь фигур, завернутых в плащи, спустилось на асфальт, где их уже ждал генерал с сопровождением.

-Генерал Вей Ли,— представляется он, приложив жилистую ладонь к козырьку и учтиво поклонившись даме.— Я буду сопровождать вас до границ с областью. А дальше сами выкручивайтесь. Регион нехороший, неспокойный...Да и чертовщина всякая твориться....

-Так мы это и ищем! Не так ли, господин Скальпель?— насмешливо потянул Эйден, теребя в руке прядь ярко-рыжей гривы. Шотландец, не привыкший сдаваться, все еще не потерял надежды подружиться с мрачным ученым.

Но и в этот раз все его надежды оказались тщетны— не удостоив мужчину и взглядом, доктор последовал за китайскими военными. Подойдя к генералу, он, попытавшись приветливо улыбнуться, затеял разговор. На китайском. "Сколько еще тайн спрятано в этом человеке?"— такой вопрос пронесся в головах у всех исследователей. Но пока их руководитель не спешил их открывать, можно заняться куда более интересным делом— например, рассматривать окрестности. А здесь было на что посмотреть. И, хотя многие из них не раз бывали в Китае, такого им не приходилось видеть. Все города, которые показывают праздным туристам, при всем своем великолепии не шли в сравнение с этой маленькой, грязной деревушкой. Может, здесь и не было золота и эмалей, которыми так славятся дворцы Поднебесной, но здесь была настоящая жизнь, жизнь утерянная за непрерывным стремленьем угнаться за прогнившим Западом, за развитием, за забвением древности...Здесь же, напротив. Все дышало прошлым, оно, незаметно глядело на нас из окон маленьких домиков, из стариков, которые, занимаясь тайдзыцуань, по-настоящему чувствовали течение цзы...Мимо нас проходили буддийские монахи, медленно и степенно, пробегали дети, словно сошедшие со страниц истории...Все здесь было иное, все казалось сказочным, несуществующим...

Остановившись у деревянных ворот, ведущих на небольшой рынок, генерал, отвлекшись от разговора с доктором, отчего тот недовольно скривился, спросил ученых, находящихся в странном оцепенении:

-Не хотите ли посмотреть на рынок? Туристы всегда хотят взглянуть на нечто похожее...Да и учитывая, что вы, как сказал ваш руководитель,— кивок в сторону Скальпеля.— Собираетесь быть в горах с рассветом, не плохо было бы развлечься напоследок. В горах не отдохнешь...

Впервые слышавшие о выезде ночью, ученые хотели сначала возмутиться, но, вспомнив, как к этому относиться русский, махнули рукой, и отправились смотреть аутентичный китайский рынок. Это действительно было очень красиво— продукты, одежда, изделия из глины и дерева, лежащие на деревянных столах под яркими, хоть и потрепанными и грязными, полотнами. Он был не таким шумным, как рынки на Ближнем Востоке, нет, здесь была своя собственная неповторимая жизнь, тихая, медлительная...Такие же спокойные, как и жители, продавцы невозмутимо провожают европейцев, идущих в сопровождении солдат. Как будто и не странно это, как будто так и должно быть...Только тогда, когда их мутный взгляд падал на тонкую фигурку Скальпеля, на их плоских обветренных лицах появлялось немного удивленное выражение, сдобренное изрядной долей странно отрешенной радостью. Но никто не следил за ним, не смотрел вслед, словно понимая, что ничего этим не изменишь...

Алекс же, следуя чуть позади доктора, следил за этой неординарной личностью более чем пристально. В нем, казалось, все было неправильным— и походка, танцующая, легкая, и совсем не похожая на его прежнюю, ломанную, похожую на походку куклы или инвалида, и взгляд, в котором не было прежней напряженности и насмешки, наоборот, какое-то странное спокойствие, так сходное со спокойствием гор, что невозмутимо вздымались над ними. Еще, казалось, даже разговаривая с военными, он думал о чем-то своем, далеким от насущных проблем и даже от земли, он был не здесь, отвечая автоматически, не задумываясь об ответах...военным. Алекса и остальных он показательно игнорировал. Полковнику было обидно, что этот русский настолько их не любит, и деятельная натура американца требовала это исправить.

-Милая, а ты не хочешь вот это потрясающую...тряпку?

Хелена, презрительно поморщившись подошедшему к ней Эйдану, молча последовала дальше. Тот, не сдаваясь, шел следом, предлагая ей все блестящие и яркие штуковины, что находил на окрестных прилавках. Женщина, все так же замечая его, шла дальше...В конце концов пристроившись к Артуру, как к самому спокойному после психованного Скальпеля. Тот, недовольно взглянув на шумную женщину, все же не стал возмущаться, устав от долгого перелета. Немец довольно плохо переносил самолеты— сказывалась старая боязнь высоты, и в этот миг единственное, что ему хотелось— это лечь и почитать пару новых статей, который его бывший ученик должен был напечатать на этой неделе. Но это ему не светило— хорошо если удастся просто отдохнуть...С таким руководителем как их нельзя было быть ни в чем уверенным, с него бы сталось отправиться в горы вообще без отдыха.

Так же, судя по всему считали и остальные, так как в лицах понуро бредущих следом ученых не было и тени воодушевления, что прямо-таки сияло на лице русского. Алекс, глядя на это, тоже опечалился— вряд ли сегодня удастся поспать, уж очень рьяно стал он действовать с момента прибытия сюда. В его руках уже появилась пожелтевшая папка, наполненная старыми бумагами и картами, которые он показывал Вэй Ли. Тот, рассматривая их и делая пометки красным карандашом, уже рычал в рацию, передавая указания ласково и как-то зловеще улыбающегося доктора. Команда мрачнела на глазах.

Единственным, кто пока еще оставался спокойным— это Андреа все так же читающий свою книгу. Ему, судя по всему, было абсолютно все равно, где находиться, если в пределах досягаемости есть хоть что-нибудь содержащее буквы. Вот он и шел, невозмутимо грызя зеленое кислое яблоко, и перелистывая страницы замусоленной книжки. Рядом с ним шагал улыбающийся японец, что-то увлеченно щелкающий на своем карманной ПК. Он что-то увлеченно бормотал, вполголоса ругался, и вообще становился все мрачнее и мрачнее, не смотря на нестираемую улыбку. Наконец, отчаявшись, он прокричал в небо:

-Wi-Fi! Где Wi-Fi?! Что это за гребанная страна, где нет Wi-Fi?!

Как ни странно, но им повезло— Скальпель не потащил их в горы прямо сегодня. Наконец-то обратив внимание на свое сопровождение, следующее за ним как евреи за Моисеем, он остановился у дверей дома. Этот дом был огромный, а его стены из темно-розового песчаника поднимались к небу, где уже исчезали последние лучи золотистого диска, расчерчивая изломы окрестных вершин темно-синими, необычайно графичными тенями. Вокруг холма, на котором находился этот дом, клубился туман, простираясь на все пространство вниз— вплоть до склонов гор— сквозь причудливые космы которого проглядывала священная Каченджанга, ее изломы, тени...Алексу, смотрящему на нее показалось, что пространство исказилось, и он увидел как сверкают снежинки на ее отрогах, и еще, будто бы это не снег, а сотни, нет, тысячи, белоснежных цветов...Полковник даже почувствовал свежий, слегка пряный запах, исходящий из их лепестков. А кроме того, американцу почудился взгляд ярко-золотых глаз, сияющих в диске заходящего солнца. Кто-то, в бесконечном терпении и мудрости, словно затаив в глубине зрачков опасность, смотрел прямо на него, изучая, как какую-то бактерию— с тем же любопытством и спокойствием ученого, высшего существа, бога...Алексу даже показалось, что тот, кто смотрел на него с вершины священной горы не только не воспринимал дерзкого человечка как угрозу, он не воспринимал его как разум. И это оскорбляло гордого мужчину. Но последний луч угас, и полковник обнаружил, что пялится на темнеющую громаду гор. И теперь он, сколь долго не рассматривал силуэты горных вершин, не мог вновь найти ту, что привлекла его внимание. Как и не было ни следа того странного взгляда... "Что не привидеться от усталости",— пронеслось в голове Алекса, когда он, повернувшись к доктору, прислушался к его тихому голосу.

-Сегодня мы остаемся здесь. Постарайтесь хорошенько выспаться— вряд ли это вам удастся в ближайшее...время. И поешьте тоже поплотнее— в горах вы не встретите ничего из привычного вам рациона, а от сухого мяса и риса вас к концу экспедиции будет тошнить. Выезжаем на рассвете. Постарайтесь не проспать...И еще— не завтракайте! — кривая улыбка русского заставила полковника поежиться, тот же, оглядев ученых, продолжил приторно-сладким голосом, в котором четко прослеживалась насмешка.— Спокойной ночи!

И ушел, оставив команду в недоумении переглядываться.

-На редкость неприятный тип,— пробормотал шотландец, отхлебывая из серебристой фляги виски. Остальные же, пожав плечами, обратились к тихому китайцу, что флегматично пил крепкий чай, сидя за низеньким столиком у окна. Тот, не особо прислушиваясь к их сбивчивым объяснениям, протянул связку ключей. После чего ученые, пожав плечами и распределив их между собой, отправились спать в маленькие комнаты из окон которых виднелись Гималаи.

Алекс, застыв у стекла, пристально вглядывался в темные силуэты гор, стараясь вновь ощутить то тепло, что настигло его у дверей дома. Но все было пусто среди скал— лишь сквозняк холодил его руки, приложенные к раме, словно прямо к вершинам. Внизу, среди тумана, проглядывая сквозь изорванные клубы, поблескивали в свете луны крыши храмов, и он вспомнил, что всегда мечтал купить маленькую статуэтку Будды, что бы поставить рядом с фотографией погибшей матери, которая очень часто рассказывала ему о буддизме и Индии, о ламах и загадочных храмах Тибета...Уже очень смутно в его голове намечался образ старика, что приходил к ним домой незадолго до автокатастрофы— лысый, с необыкновенными светло-карими глазами, которые, смотря на него с добротой и спокойствием, всегда глядели прямо в душу мальчика. Тогда он не очень-то слушал монаха, десятилетнему ребенку мало интересны старые легенды и боги, куда больше его интересовали игрушки, что приносил старик...Но он помнил, как тот, закрывая засыпающего паренька теплым шерстяным одеялом, произнес:

-Можно найти песок золотой, можно найти драгоценные камни, но истинное богатство придет лишь с людьми Северной Шамбалы, когда придет время послать их...Так заповедано.

И именно поэтому, когда ему предложили участвовать в этой странной, не до конца понятной экспедиции, он, вспомнив о той, почти забытой встрече, сразу же согласился, не особо расспрашивая ни о сущности, ни о гонораре предстоящего предприятия. Он просто, что так не свойственно холоднокровному полковнику, кинулся в это дело как в омут, словно ища следы матери, смотрящей на него со спокойной улыбкой...Сегодня на рынке он пытался найти простую статуэтку, но все тщетно— молодой военный не знал языка, а Скальпель, к которому он обратился за помощью, показательно его игнорировал. Так что Алекс остался без Будды, но это не особо напрягало его— впереди, он был уверен, будет много интересного, и где-нибудь среди этих гор тенью старого монаха его настигнет его собственная статуя...

И он сидел на кровати— низкой, заправленной старым изношенным одеялом, до тех самых пор, пока сон не сморил его, и он не заснул прямо в одежде, прислонившись к стене, и на лицо его падали игривые отблески ночного светила. И он уже не видел, как в окне, среди скал, сверкнули искры, словно чей-то взгляд насмешливо взглянул из горных равнин.

Разбудил Алекса Скальпель, невозмутимо вылив на голову американца полведра ледяной воды. Так что настроение у него с самого утра было отвратительным, зато у доктора, похоже, наоборот, резко пошло в верх... "Сделал гадость— на сердце радость, да?"— мрачно подумал полковник, выжимая мокрую форму— единственную, кстати! Скальпель же, радостно скалясь— выглядело это зловеще— проговорил:

-Я же говорил, что не надо просыпать!

-Вы, русские, все такие злобные?!

Ничего не ответив, Скальпель пожал плечами. После чего, еще раз бросив насмешливый взгляд из-под пушистых ресниц, доктор вышел за дверь, где его ждали еще пять ведер, полных прозрачной воды. На лице Алекса появилась улыбка, а настроение неуклонно поползло вверх. Особенно, когда из-за стены раздалась отборная французская ругань.

На завтрак, состоящий из стакана козьего молока и куска хлеба, все вышли мокрые и помятые, и с ужасом уставились на предложенную еду. Когда же они попытались достать, что-нибудь более питательное и вкусное, им ответили, что их командир запретил давать им что-нибудь другое. Злобные взгляды команды скрестились на фигурке доктора, невозмутимо допивавшим свое молоко. Тот, допив и вытерев белые "усы", оставшиеся на верхней губе, ласково протянул:

-А что мы не пьем, деточки? У вас пятнадцать минут, так как нас ждет вертолет.

Алекс и остальные от возмущения даже замерли, уставившись на него. Хелена же, буквально мгновенно "оттаяв", начала ругаться, то и дело переходя с английского на французский, перемежая каждое предложение грубыми ругательствами. Скальпель грыз хлеб и слушал проникновенную речь француженки словно симфонию, не особо вникая в смысл и явно пытаясь заснуть. Наконец, доев хлеб, он обратил внимание на антрополога, ответив своим немного хриплым голосом, взглянув на пыльный циферблат старых часов:

-Осталось пять минут.

Как это не странно, но все моментально заткнулись, и выпили молоко.

Небольшой военный вертолет кружил над маленькой равниной в глубине Гималаев. Сонные ученые флегматично обозревали окрестности— внизу была целая страна, меняющая свои очертания при каждом изменении света, словно причудливый кристалл, отбрасывающий сотни бликов на склоны...Хелена, приникнув к окну, задумчиво разглядывала горы, поднимающиеся по сторонам— такие величественные и невозмутимые, словно застывшие молчаливыми стражами тишины этих мест. Она, словно окунувшись в этот океан спокойствия и необъяснимой радости, совершенно по-детски выскочила из кабины, как только они приземлились— еще не успела опасть пыль, еще не утих ветер вокруг вертолета, а женщина уже стояла на небольшом уступе, смотря как внизу, в старом ущелье, чьи склоны были усеяны травами и корнями, которые перевивали темно-зеленые камни, взмывают вверх острые грани огромных валунов. А в самом низу неслись воды двух маленьких ручейков, что сплетались в небольшие озерца. В их изумрудный водах, на которые еще не успели упасть лучи рассветного солнца, отражались горы точно стены загадочных городов, точно башни дозоров, точно дворцы неизвестных владык...И женщина, застыв в восхищении и словно маленькая девочка открыв рот, смотрела вверх— туда, где утыкались в небо иглы горных вершин. Она даже не заметила, как рядом остановился Скальпель, засунув руки в карманы белого халата, накинутого на вязанный шерстяной свитер. Он так же молча смотрел, как лучи солнца скользили по склонам гор, высвечивая их изломы...И весь мир, застывший в воздухе запахом полыни, окрасился золотом и багрянцем, словно невидимый художник позолотил землю как купола храмов. И звенящая тишина, сливаясь с нежными голосами птиц, звучала как мантры, что пару лет назад слышала француженка в Хампи, когда ездила в Индию в составе археологической экспедиции. И сегодня она, вновь оказалась на прохладных камнях храмов, забыв обо всем, словно только что родившись и впервые увидев мир.

-Это прекрасно, не так ли, мадемуазель?

-Да,— восторженно прошептала женщина, и только после этого осознала, что впервые говорит, а не ругается с этим несносным доктором. Она удивленно оглянулась и неожиданно поймала спокойную улыбку Скальпеля, чей взгляд рассеяно скользил по ее скулам, впервые не раздражая своей неестественной краснотой. Еще раз улыбнувшись, он ушел к вертолету, прикрикивая на китайских солдат, что вытаскивали из вертолета мешки с продовольствием и оборудованием. А женщина, смотря в спину уходящему руководителю, вдруг осознала, что вся ее прошлая жизнь осталась за каменной стеной гор, а что впереди ведомо только этому человеку...

Вскоре солдаты, выгрузив все мешки, что-то крикнули доктору, и...улетели. Ученые недоуменно оглядели пустынное плато, и уставились на русского, надеясь на объяснения и тихонько возмущаясь. А вот Хелена напротив, все еще под действием пьянящего горного воздуха тихо уселась на траву, не в силах оторваться от окружающих пейзажей. Рядом, осознав, что русский не собирается давать никаких объяснений, уселся физик, в последнее время постоянно оказывающийся рядом. Не то, что бы это раздражало женщину, скорее уж, напрягало. Этот молчаливый и сухой тип с тяжелым, мрачным взглядом, не поддавался ни ее классификации, ни осознанию— он выбивался из всех с кем ее сводила судьба, как и доктор. Но Скальпель был для нее совсем чужд, казалось, он вообще не был человеком, он словно был призраком, который находясь везде и всюду, следил за каждым твоим шагом, всегда стоял за спиной. Это с одной стороны пугало, но с другой стороны, оказавшись здесь, эта черта русского придавала антропологу уверенность, что все пройдет гладко. А вот Артур был до мозга костей мужчиной, но абсолютно не тем типом, что обычно ошивались вокруг нее. Он был необыкновенно спокойным и невозмутимым, его действия и мысли были ей не понятны, казалось, он был закован в цельные доспехи за пределы которых не выходило ни мысли, ни чувства, ни даже тени эмоций. Но что-то, при всей этой нелюдимости привлекало ее внимание, заставляя молча мириться с его присутствием.

-Иа-оо! Оооо!— раздался глухой голос, что, отражаясь от склонов, звенел в воздухе, казалось, окружая экспедицию. Все в нетерпении оглядываясь, стараясь найти источник звука. И только Скальпель уверенно глядел на запад, откуда и появился караван небольших низеньких мулов, которых вел хмурый погонщик, напевающий заунывную песню. На встречу ему пошел русский, что-то говоря быстро и непонятно. Часто звучали слова "Шамбала", "Калапа", а еще тихо, практически шепотом— "Ригден-Джампо"...Тот, слушая голос доктора, кивал ему, а на устах его появилась улыбка. "Воистину, что бы мы делали без него!"— после разговора с доктором тибетец с удовольствием помогал им навьючивать мулов, показал как на них ездить и даже подарил Хелене пучок желтых цветочков, из которых она стала плести венок. А потом начался путь.

Сначала все было прекрасно— мерно покачивающийся пейзаж, жующий травинку мул и заунывная песня погонщика. Романтика! Только вот Хелена никогда прежде не ездила на лошадях— и уже через пару часов ей стало не до романтики. Все очарование исчезло, и к ней вернулся обычный сварливый характер. Ее постоянное ворчание сливалось с пением, и, похоже, в этот раз никого не раздражало. Даже Артура, который, как иногда казалось женщине, был готов практически рассмеяться. Валенсиа, дочитав последнюю страницу, наконец-то стал смотреть по сторонам и осознал, что находиться в горах. Заскучав, попытался что-то рассказать едущему рядом Эйдану, но тот, прервав его вдохновленную речь, жестко бросил:

-Мальчик, если не умеешь рассказывать— молчи! Вот командир, хоть и на редкость противный тип, но одного у него не отнять: рассказывает он— заслушаешься!— и помолчав, предпринял еще одну попытку завязать отношения со Скальпелем.— может, расскажите нам что-нибудь?

Видимо в этот день что-то было разлито в воздухе, так как Скальпель, спокойно и без всякого намека на иронию, начал говорить, свивая слова причудливой вязью:

-Вы видели танку, где изображен Владыка Шамбалы и его воины? Ламы говорят, что уже пришло время великого пришествия, Ригден-Джампо уже готовит свое войско, он и все его вожди уже воплотились, пробудились, и близиться время его пришествия. Эхом его первых шагов прогремели войны, его дыханием прокатились катастрофы...И слезами его опустошались берега, когда цунами сметали целые города...Биением его сердца подземный огонь потрясал землю...Погибли многие троны...И значит это, что почитаемый Владыка уже покинул свою страну. Там,— он показал своей тонкой рукой на туманные долины и перевалы.— В тени гор стоят ворота, что ведут в подземную страну. О ней знают многие народы. Они называют ее по-разному, но название не меняет суть. Шамбала, Калапа, Белгород...Ригден-Джампо, Майтрейя, Белый Бурхан...Что говорят вам эти слова, что вы видите, слушая эти звуки? Ничего. Но если вы хотите быть здесь поняты, вы должны встречать хозяев священными словами, они должны понимать, что это для вас не пустой звук...

Он замолчал и, придержав старого мула, обернулся к следующим позади ученым:

-Миссия...Что вам в этом слове, неверующие скептики? Знаете ли о ожидании палестинцев пришествия у Моста Миров? Слышали о Мунтазаре, что уже скоро должен положить начало новой эры?

-Я слышал! Но все муллы, которых я спрашивал, резко отрицали это!— воскликнул Андреа, прерывая доктора.

Все злобно шикнули на него, опасаясь, что Скальпель замолчит. Но он, отреагировал, что странно, довольно спокойно. Вообще, окружающие горы подействовали на него наилучшим образом— он стал немного невозмутимее и добрее к окружающим. Совсем немного.

-Конечно, но если бы ты продолжил настаивать да и проявил знание, то услышал бы много интересного...Скажут, что в Исфагане стоит оседланный конь, снежно белый, а в Мекке уже высечена гробница для пророка правды. А в Японии, я думаю Райдон подтвердит, уже давно открыто говорят о скором пришествии Аватара...И новая эра наступит стремительно.

Он внезапно замолчал и, не обращая больше внимания на спутников, последовал дальше, смотря на склоны и подпевая тибетцу. Остальные же, смирившись, стали тихонько переговариваться. Хелена, незаметно для себя, начала разговаривать с немцем, который при всей своей краткости оказался неплохим собеседником.

Все было привычно, как будто не первый день они едут по этим каменистым тропам. все были спокойны, проникнувшись духом этого места, только японец все еще недовольно бурчал, что его лишили Интернета...

-Иааа-яяя! Оооо— йааа! Хей!

Весь день вокруг них стояли горы, и даже абсолютно не романтичный немец признавал, что никогда ранее не видел такой красоты. Ему даже иногда казалось, что не камни окружают его, а дворцы, не отблески солнца в далеких водопадах, спадающих с серебристых скал, а доспехи таинственных стражей...И он сухо отмечал все симптомы горной болезни, которая атаковала его сознание, путая мысли.

Небо темнело, вплетая в лазурь нити синевы. На западе же, темным и пыльным золотом ложились мазки последних солнечных лучей. На лицах путешественников играли блики, расцвечивая их причудливыми татуировками. И это было прекрасно.

Но приближалась ночь, а их "руководитель" все еще объявлял ночевку. Он, казалось, спелся с тибетцем, которому похоже вообще не надо было отдыхать— спал он на ходу, словно прилипнув к седлу, ел тоже, размачивая какую-то подошву. У довольно придирчивого к еде немца появились страшные подозрения, что и ему придется это есть. Будущее становилось все более мрачным. Но вот наконец-то они остановились на небольшом плато, закрытые от ветра огромными глыбами песчаника. Пока непривыкшие к такому способу передвижения ученые, включая Артура, охали и ахали, потирая стертые бедра, сморщенный абориген на пару с доктором развели костер, американский полковник, сияя ослепительной улыбкой— он, похоже, занимался конным спортом— побежал к небольшому ручейку, что бы набрать воды. Так что вскоре уже горел костер, а над котелком, вместе с белым паром поднимался умопомрачительный аромат мясной похлебки. Слюнки потекли даже у физика, хотя он и скривился, видя, как в горячей воде разваривают грязные сухие куски. Но отказываться от своей миски не стал.

Постепенно мир вокруг менялся, какие-то склоны исчезали, сливаясь с небом, какие-то напротив, начинали буквально светиться серебристым сиянием снежных вершин, на которые падал свет луны...А сидящий у костра погонщик, прихлебывая остатки бульона из глиняной чашки, не с того ни с сего начал говорить на ломанном английском, ужасно коверкая слова:

-Говорят, что один человек более двенадцати лет искал Майтрейю Будду. Но не мог нигде его найти. И гнев обуял его, и отказался он от своего пути. Идет по дороге, и вдруг видит странника, что конским волосом пилит железный прут. И все твердит:

"Даже если всей моей жизни не хватит, все равно перепилю".

И смутился человек:

"Что значат мои двенадцать лет перед таким упорством?".

И вернулся он к своим поискам.

И явился тогда к нему сам Майтрейя и сказал:

"Я уже давно с тобою, но ты не замечал меня, и гнал прочь, плевал на меня...Давай же сделаем испытание! Пойди на базар. А я буду на плече твоем".

И пошел человек, зная, что несет бога, но отшатнулись от него люди, разбежались. Носы заткнули и глаза закрыли. И удивился человек:

"Почему бежите вы, люди?".

И ответили ему:

"Что за ужас у тебя на плече? Вся в язвах смердящая собака?".

И не увидели люди Майтрейю Будду. Каждый увидел то, чего достоин...

Здесь, среди гор, чуткие живут люди...Легко они видят ложь и грязь в других, все ваши мысли и намерения передаются очень легко. Так что послушайтесь совета— вы должны знать четко, чего вы хотите. Иначе увидите собаку вместо бога...

И понимающе переглянулся со Скальпелем, который, улыбаясь своим кривым оскалом, пил чай. Старый тибетец тихонько смеялся, глядя на непонимающие лица спутников. И налил себе еще одну чашку бульона.

Потом их проводник помолчал, глядя в огонь, на то, как причудливыми ящерками бегают по сушняку алые лепестки, и сказал, бессвязно, словно обращаясь к кому-то невидимому другими:

-Горят ваши костры...Стучат копыта ваших коней...Ждут воины пришествия Владыки.

И, завернувшись в рваное покрывало, мгновенно заснул, оставив удивленных европейцев гадать, что хотел сказать этот странный тибетец. Скальпель негромко прикрикнув, отправил всех спать, обещая раннюю побудку. Все, вспомнив сегодняшнее утро, послушались, надеясь урвать этой ночью лишние пару минут сна.

Артур тоже улегся на землю. Они не взяли с собой даже палаток— от дождя их должен был спасать прорезиненный тент, натянутый полковником Брейвом, а спать можно и на земле, постелив под спину попону мулов, дурно пахнущую потом и грязью. Но для пререканий не было времени, да и усталость брала свое— еще в воздухе, не успев коснуться земли, физик отключился, провалившись в черную бездну, в которой не было места снам.

Когда Артур проснулся, на небе все еще сияли звезды, а перламутр рассвета только-только красил небо своими нежными цветами. Немец сам удивился, но спать не хотелось абсолютно. Так что он, встав и идеально ровно сложив постель подошел к крутому склону, что вел их тропу вниз, к долине, что была закрыта от взглядов молочно-белым туманом...И остановился, глядя как на еще темных склонах окрестных гор горят костры. Словно что-то темное и пугающее возникли эхом слова проводника— "Горят ваши костры...Воины ждут...", и сердце немца замерло.

-Что за чертовщина здесь твориться?— вырвалось из его горла сдавленным хрипом. И, казалось что-то прогрохотало в горах насмешливым смехом, так напомнившим ему смех русского...Но наконец-то из-за гор выглянуло солнце, и смыло наваждение с глаз мужчины— не костры, а отблески солнца в водах горных озер, не смех, а эхо горных обвалов— все то, что напугало сонного Артура оказалось лишь иллюзией, причудливой игрой света в горах, изгибами его сознания, затуманенного высотой, на которой они находились. Немец не мог похвастаться отменным здоровьем— от давления у него часто кружилась голова, а из носа начинала течь кровь. Так что ничего странного в таких видениях не было.

За спиной просыпался лагерь, сонно собираясь под пинки Скальпеля. И Артур, выбросив из головы утренние видения, отправился помогать остальным. Собрались на удивление быстро, не тратя время на ненужные разговоры и споры, каждый прекрасно понимая, что ни жалости, ни послабления не дождешься, и все будет так как хочет доктор. И лучше его не раздражать, если не хочешь напороться на пару ехидных комментариев. Так что все без лишних вопросов помогали погонщику собирать лагерь.

И вот они уже ехали по горной тропе. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Один из перевалов встретил их буранами и мокрым снегом. Окрестные вершины были покрыты снегом, и практически к самой дороге подступали ледники. Ледяные глыбы наплывали на камни, превращая скалы по двум сторонам дороги в сказочные дворцы, ажурные, полупрозрачные...Замерзшие, испуганные люди, завернутые в потрепанные, но очень теплые, шкуры, что достал из сумок Скальпель, едва только они подъехали к перевалу, были растеряны и не знали, что делать. Слава Богу, Скальпель, изменив своему обычному настроению, пытался успокоить ученых, но его слова были бесполезны— к вечеру вьюга только усилилась. Ледяной ветер с градом, сильный буран покрыл все вокруг, царапая лица, пробирая до костей. Неба было не видно из-за низких темно-серых туч, которые, казалось, была так низко, что можно было дотронуться руками, а вьюга вокруг не давала видеть дальше трех-четырех метров. Становилось все хуже и хуже, так что через пару часов, задолго до ночи, они стали искать место для ночевки, так как сегодня они явно не успевали спуститься вниз. Небольшая пещерка нашлась практически сразу, и что самое главное— она была не занята. Кем проводник не сказал, но никому, даже Андреа, не хотелось уточнять. Историку вообще было не по себе в этих местах— он привык к тишине и духоте библиотек, и впервые оказался посреди снежного шторма. Да и, если говорить честно, он впервые оказался в экспедиции подобной этой, и уже начинал жалеть об этом— слишком много трудностей, слишком много проблем и слишком мало пользы. Сейчас, по прошествии двух дней, он начинал понимать свою практически полную бесполезность, но отказываться было уже поздно. Книги закончились, добраться до записей доктора было невозможно, так что итальянец сильно скучал, погружаясь в какой-то странный вакуум. Единственный, кто его понимал— это японец, уже чувствующий приближение того дня, когда аккумулятор ноутбука и даже парочка запасных сядут, и он окажется в тишине. Теплое пламя костра бросало многочисленные блики на стены, отсекая белый мир снаружи кольцом яркого тепла. Все сгрудились вокруг костра, касаясь друг друга плечами, греясь теплом друг друга, а русский, оглядев их, начал очередную сказку. У Андреа, хоть ему и было интересно, иногда возникало ощущение, что он считает их детьми, которым надо рассказывать сказки на ночь. Он рассказывал только легенды, не имеющие никакого смысла и практического применения, и еще ни разу не было слышно о том, куда они идут, зачем идут и что их ждет в конце пути. Впереди их ожидала неизвестность, и это пугало. А доктор начал свой рассказ, глядя на крупные хлопья, залетающие в пещеру:

-Что бы выжить здесь, надо знать о тех, кого вы можете встретить среди этих снегов...Здесь могут встретиться многие из тех, что не подвластны осознанию...Вы еще не слышали голосов? Не видели огней костров? Древние снежно-белые люди, поверьте старику, несут дозоры здесь, на подступах к Тайне. Здесь, в ущельях между скал, можно встретить долины, наполненные ядовитыми газами, что, вырываясь из-под земли, скрывают входы в Святую Страну, они гибельны, и пройти их невозможно. Здесь дрожит воздух под шагами древних...Вы ищете их. Вы ищете Шамбалу. Вы,— он оглядел нас тяжелым взглядом.— представляете, Что ищете? Что скрывается за стенами этих гор? Глупые, глупые люди...Люди, не желающие слушать, не желающие слышать. Вы слыша завывания ветра не слышите звон подков коней воинства Шамбалы, что несутся сквозь вьюгу! Не слышите их голосов!

Лицо его, и так довольно отталкивающее при всей физической красоте, наполнилось какой-то зловещностью , когда белую, сахарную кожу расцвечивали яркие искры огненных бликов...Еще более нечеловеческими стали глаза, когда в их тягучем багрянце появились золотые блески отражений. И голос его, и фигура— все искажалось в сознании путешественников. И казался этот ненормальный русский огромным, одетым в белоснежные одеяния воином, чей могучий голос, звеня, затихал среди далеких вершин недремлющих эхом...

-Границы Шамбалы отмечены тысячами знаков, но не видите вы их! Сокровища подземелий лежат под вашими ногами, но вы ленитесь поднять их! Знания древних шепчет вам ветер, но вы затыкаете уши! Вы, как и другие— слепы, глухи и невежественны, и именно поэтому Шамбала приносит вам очищение только через боль, слезы и кровь...Только так и не иначе! Вы никчемны, не способны ни на что, кроме удовлетворения собственных потребностей, в гордыне не желающие учиться...

-Вы не правы,— прервал вдохновленную речь русского тихий голос Алекса. Он, сидя справа от доктора, смотрел на скрещенные пальцы, лежащие на коленях. Морщинка, лежащая между бровей, стала еще более глубокой, придавая ему некую мрачную сосредоточенность. Все ждали взрыва, но Скальпель необычайно спокойно смотрел на того, кто посмел прервать его речь, он смотрел, ожидая продолжения, и Алекс не разочаровал его:

-Вы не правы, доктор. Я не знаю, что случилось с вами, кто заставил вас возненавидеть людей. Не знаю и, если честно, не хочу знать. Вы похожи на ребенка, вы, а не мы. Зачем вы продолжаете помнить когда-то совершенное зло? Зачем не видите другого? Милосердия? Доброты? Любви?

Скальпель лишь хмыкнул на вдохновленные слова мужчины и, поднявшись, ушел от костра, проронив:

-Что ж, верь в людей, мальчик, верь! Верь, как верит Великая Шамбала ибо только ее верой вы еще живы...

День шел за днем, перевал за перевалом, иногда шел снег, сменяясь мелким дождем и туманом...Иногда, словно нехотя, проглядывало солнце, что бы осветить обветренные и обгоревшие лица. Кожа шелушилась, искалеченная безжалостным солнцем, отраженный белоснежными снегами, что лежали на перевалах. Все слилось в непрерывную череду повторяющихся событий. Иногда Алекс, уже на грани потери сознания от усталости и высоты, чувствовал тонкое пряное дыхание неизвестного аромата...Оглядываясь на остальных он видел, что и им чудиться нечто подобное, но никто не говорил об этом вслух, стараясь забыть, выкинуть из мыслей. Это был необыкновенно приятный запах, немного напоминавший на одно из индийских благовоний, что поджигала по вечерам его мать.

Иногда Алекс, устав от бесконечного молчания, спрашивал Скальпеля, втягивая того в неспешный разговор. Одним днем, когда они, устав от бесконечного подъема, ощущали себя подвешенными в воздухе. В неизвестности, он, подъехав поближе, спросил:

-Скальпель, как так может быть, что вход в Шамбалу все еще не найден? Ведь все вершины и склоны пройдены путешественниками, все заснято с самолетов, все рассмотрено со спутников? Все! Все высоты отмечены, все долины исследованы!— в его руках желтела папка, в которой неряшливой стопкой лежали фотографии и карты, переданные ему правительством, и так и не раскрытые с момента их прибытия в горы. Русский, приостановив мула, оказался совсем ядом с Алексом, исключительно для того, что бы вырвать у него из рук папку и, мельком просмотрев, выбросить в пропасть. Полковник в недоумении смотрел как разлетаются десятки цветных листков, падая вниз, в туманную пропасть...

-Зачем вы это сделали?!— вскричала Хелена, пока американец находился в шоке от поступка Скальпеля.

-Затем, что там,— он указал вдаль.— Это бесполезно.

И тронулся в путь. Следом поехали и остальные. А что еще делать? Но Алекс, быстро оправившись от грубости, все-таки повторил вопрос, и доктор ответил:

-В этой земле скрыто много золота, алмазов, рубинов и сапфиров, и многие мечтали и мечтают обладать ими! Многие люди стремились найти Шамбалу, что бы забрать себе сокровища, найти бессмертие или мудрость! Но никто из них не достиг ее дверей! Только те, кто слышал Зов, только следующие по следам воинов Священной Страны, могут найти ее. Я уже говорил о ядовитых парах, окружающих ее, о животных, что в ужасе убегают от некоторых мест...Много незваных стремятся к Шамбале, и некоторые из них исчезают навсегда...

-Но разве там не должны быть вечноцветущие сады? Эти горы кажутся бесплодными, а снега и безжалостные ураганы вряд ли позволят здесь чему-то вырасти...— вклинился Эйден, поежившись от особенно холодного порыва ветра. Сегодня ветер был особенно сильным— его резкие порывы раскрывали накидки, забирались под одежду, промораживая до костей.

-В сердце этих гор есть скрытые долины, которых не видно со спутника, долины вечно скрытые туманом...Много горячих источников питают почву, давая жизнь многим цветам и лечебным травам...Кто может знать весь этот горный лабиринт? Бесконечные коридоры ущелий и обрывов, скрытых туманом? На этих камнях нельзя различить следов человека, незаметных тропок по которым идут путники в простой одежде, в жару и холод, к неизведанной цели, исчезая среди снега...Лишь тот, кого Зовет Шамбала сможет найти путь в благословленные долины. ..

-А Ригден-Джампо?— послышался голос итальянца, восторженно прислушивающегося к разговору.— Кто он, Владыка Шамбалы?

-Иногда, в безлунные ночи, когда ни лучика света не проникают сквозь низкие тучи, можно увидеть яркий белый свет между склонов гор. Это сияет тысячами алмазов башня Шамбалы, где на золотом троне сидит неутомимый и не спящий Владыка. Никогда не смыкаются его сияющие глаза. У ног его, в зеркальной поверхности озера, словно в причудливом зеркале отражается все, что происходит на Земле, а сила его мыслей проникает во все уголки планеты...Расстояние для него— ничто: он всегда сможет помочь достойным и покарать тьму...Он жесток, но справедлив. Он карает безжалостно, но и награждает щедро.

Скальпель замолчал, смотря на сияющие вершины, словно и сейчас видя сияющие окна башни, словно слыша Зов, словно...Алекс не успел додумать свою мысль, так как любопытный парень не собирался прекращать свои вопросы:

-Говорят, что в предгорьях много пещер с длинными, неисследованными пещерами, говорят, что из них выходили люди, что расплачивались старыми монетами, лечили людей, спасали умирающих...Можно ли достигнуть ашрамов Шамбалы этими путями?

На этот вопрос ответил погонщик, уже давно слушающий разговор ученых:

-Истинно, истинно, Люди Шамбалы приходят в мир. Там они встречаются со слугами своими, что странствуют по поверхности. Редко люди могут узнать посланцев, редко даже они сами могут узнать друг друга...Но все они следуют путем Шамбалы!

-Это их в древних легендах называют азарами?

-Да.

-А ты хоть когда-нибудь видел их?

Старик не ответил, вновь начиная свою заунывную песню...

Прошла неделя, а дороге все не было конца...Экспедиция привыкла к неудобствам и даже выучила песню погонщика, напевая ее во время особенно скучных и тяжелых подъемов. Им встречались другие караваны, что вежливо раскланивались со стариком-тибетцем и следовали дальше, удивленно качая головой, когда видели усталых европейцев. А однажды им встретился босой лама, чьи ноги, в кровь стертые острыми камнями, спокойно ступали по земле. Вот он, взглянув на них, не спрашивая, не уточняя, произнес:

-Если люди Запада пришли с именем Шамбалы, значит время уже близко...

И ушел, не обращая внимания на удивленные вопросы ученых, оставляя их без ответов. Только русский и погонщик, судя по их понимающим улыбкам, что-то поняли, но, по-видимому, решили, что остальным это знать не надо.

Этим же вечером, спустившись в туманную долину, ученые подошли к стенам старого храма. Осознав, что им наконец-то не придется спать под открытым небом, команда радостно заулыбалась. Дверь им открыл молодой парнишка, смущенно отскочивший в сторону при приближении Скальпеля. Внутри же, в окружении золоченых статуй и резных колонн, на травяном коврике сидел старик-настоятель. Его морщинистое лицо было спокойным, а глаза лучились необыкновенной добротой и теплом. Он, слегка улыбнувшись, жестом позвал их за собой, что бы показать большую комнату, приготовленную для нежданных гостей.

Ночь настала необыкновенно быстро, а усталые путники, даже не посмотрев храм, отправились спать, не видя, как на каменных ступеньках храма спокойно разговаривал доктор и настоятель, улыбаясь звездному небу, что проглядывало из-за клочьев тумана.

Утро встретило Алекса необыкновенным теплом, от которого он успел отвыкнуть за время их путешествия. За окном пели птицы, а необыкновенный аромат цветов и благовоний проникал в сознание, успокаивая, умиротворяя... но он, откинув все мысли, все-таки открывает глаза. Солнце только-только вставало, а все уже просыпались, привыкнув за эти дни к такому четкому расписанию. Но сегодня это произошло естественно и спокойно, никто не возмущался и не ругался— тишина и размеренность жизни в этом старом храме навевали такое же спокойствие на постояльцев. Да и вряд ли Скальпель, насмешливо глядя на просыпающихся ученых, дал бы им шанс отдохнуть подольше. Так и оказалось. Как только они позавтракали, доктор скомандовал собираться. И, как не жалко было покидать это прекрасное место, они безропотно следовали указаниям.

Провожал их весь храм. Стояли молодые послушники, и старые монахи— все вышли, что бы посмотреть на то, как европейцы уходили из долины. А еще, перед самым уходом, к Алексу подошел настоятель и, положив ему в ладонь маленькое, но очень искусное изображение Будды. Маленький человечек сидел на троне, спустив ноги на землю. Полковник смотрел на фигурку с радостью и неким суеверным ужасом, спрашивая старца:

-Но как...как вы узнали?

Тот, улыбнувшись краешками губ, ответил:

-Сегодня ночью ко мне явился Будда и сказал, что я должен отдать тебе статую со своего алтаря. Береги ее, она принесет тебе удачу. Это,— он накрыл его большие руки своими, маленькими и сморщенными.— Это Майтрейя Будда, Будда будущего. Он уже спустил ноги на землю, он уже готов пройти по миру, что бы судить...Иди за ним след в след, иди за ним и ты найдешь то, что ищешь.

И он толкнул американца вперед.

Алекс уходил все дальше и дальше, а в голове у него непрерывной мантрой звучали слова монаха.

Если бы Скальпель позволил всем вернуться назад, то никакого храма в этой мрачной, продуваемой всеми ветрами долине они не нашли бы даже следов храма, в котором они провели ночь. Только огромные камни, на которых причудливой вязью застыли древние символы...

И белый, плотный туман...