Дорога мертвецов

— Ах ты, сука! — одышливо произнес человек, ворочаясь, как большая кукла, под колесом вездехода.

— А ты? Ты чего?! — с обидой произнес Костя.

— Ну-ка иди сюда, щенок! — сказал человек, пытаясь быстро подняться.

Справа на бушлате у него все явственнее проступало красное пятно. Но подняться быстро он не мог не из-за этого пятна, а из-за того, что был толстым и неуклюжим.

— Да пошел ты знаешь куда! — ответил ему Костя, перезаряжая автомат и ставя его на очередь. — Сейчас как пальну!

И только тогда 'анцитаур' напомнил о себе. Он мгновенно нагрелся и заставил Костю оглянуться. К нему, как зомби, брели трое без лиц. Костя отскочил в сторону и навскидку выстрелил, однако не в туловище или голову, помня, что это бесполезно, а по ногам. Двое упали, третий прогудел, как в водосточную трубу:

— Давай обнимемся, человек!

— Зачем это? — с подозрением произнес Костя и отступил к берегу.

Из двоих упавших один поднялся, а другой, как часовой давеча, пополз, протягивая руки, чтобы схватить и сделать Костю монстром. Лицо у него было почти нормальным, на нем еще виднелись глаза и рот, но все словно в дымке.

— Кто вы? — на всякий случай спросил Костя, боясь, что выстрелил не в того, в кого надо.

Ясно было, что они не испытывали боли и что они вообще не люди, а монстры.

— Синие человеки, — засмеялся тот, кто полз. — И ты станешь синим. Синим и холодным!

— Чего вы застыли?! Чего?! Хватайте его! Хватайте! — закричал генерал Лаптев, обходя Костю сбоку и загоняя его в воду.

И тут их накрыла снежная пелена. Костя, который до этого никогда не видел снежных зарядов, на мгновение растерялся, а потом бросился туда, где, по его расчётам, находились Бараско и Березин.

Снежный заряд длился бесконечно долго. Костя двигался в нем, как молочной пелене. Сильный ветер сбивал дыхание. Приходилось отворачиваться и закрывать лицо. Под ногами плюхало и чавкало. Костя пару раз провалился в щели между камнями, чуть не сломал себе ноги, забрел в мелкое озеро, потом безуспешно ломился сквозь ивняк, лез по мокрым скалам и бесчисленное количество раз пересекал холодные ручьи и огромные лужи, поросшие, мхом и пушицей.

Заряд закончился так же внезапно, как и начался. Костя оглянулся. Вокруг была совершенно незнакомая местность, засыпанная мокрым снегом: гранитные складки, болото между ними и далеко-далеко внизу, в мрачной серой пелене — залив.

После заряда стало еще холоднее и промозглее. Ветер выдувал остатки тепла. Костя хлебнул из бутылки и, не чувствуя вкуса спирта, побежал — туда, вниз, где должно было быть озеро с ракетными позициями комплекса С-400. Выглянуло солнце, и снег стал быстро таять. Ноги у Кости были настолько мокрыми, что он уже не обращал внимания на лужи. Горные ботинки оказались не той обувью, в которой можно было бегать по тундре. Выскочив на вершину горы, Костя еще больше удивился: внизу раскинулся военный поселок. Черные заборы, покосившиеся домики и избы. Там, где было поровнее, располагалась воинская часть с плацем. Однако никого: ни военных, ни гражданских лиц видно не было даже в бинокль.

Костя так вымок и замерз, что сбежал с горы, как мячик, и сунулся в крайний из домов — маленький, дощатый, потрепанный ветрами, дождем и морозами. Он выбрал этот домик по двум причинам: он был крайним и из его трубы поднимался черный угольный дым.

Отворив скрипучую дверь, обитую рваным дерматином, из-под которого торчала вата, Костя попал в темные сени, где умудрился наступить на пустое ведро, и оно с грохотом откатилось к стене. Он так и застыл с поднятой ногой, ожидая, что на шум сбегутся хозяева, но никто не появился, и Костя, ободренный этим, заглянул в окошко следующей двери, толкнул ее и сразу ощутил живительное тепло. Оно исходило из кухни. Он шагнул туда, где гудела и пылала печь, а на столе перед окном стоял огромный ведерный самовар, из носика которого шел пар и сочился кипяток.

Костя подставил руки под эти капельки, не ощущая, какие они горячие, растер руки, сел на древний стул и стянул с ног раскисшие ботинки и носки. Он снял бы и брюки, чтобы высушить их над печью, да боялся, что хозяева войдут и застанут его в неглиже. Затем он налил в кружку кипятка и стал пить его маленькими глотками, ощущая, как живительное тепло разбегается по телу и в голове постепенно проясняется. Ногами он почти касался стенки печи, и от брюк пошел пар. Ему стало тепло, приятно. Он достал бутылку со спиртом, плеснул чуть-чуть в кипяток и заставил себя выпить эту дурно пахнущую и обжигающую жидкость.

Его сразу развезло, хотя стало очень, очень тепло, и огонь, который поселился в желудке, разбежался по всем, всем жилам. Захотелось спать. Его клонило то вправо, то влево. В последний момент Костя чудом не упал со стула, а когда надо было встать, упирался то плечом в буфет справа, то клевал носом в умывальник слева. Он вздрагивал, как больная лошадь и таращился в коридор, откуда, скорее всего, должна была проистекать опасность. Но сон наваливался все сильнее и сильнее, затягивая в свои видения, и сил не было с ним бороться. Костя понимал, что засыпать нельзя, что надо встать и уйти, пока его не поймали и не превратили в синего человека. Тем более, что в прихожей стояли кирзовые сапоги, которыми можно было воспользоваться, а на вешалке висел вполне приличный бушлат. Но сон затягивал все сильнее, он пьянил сознание и предлагал сладостные видения. И Костя почти уступил ему.

Вдруг он услышал сквозь тяжелый морок, как кто-то зашел в сени, и хотел схватить свой автомат, но его почему-то под рукой не оказалось, хотя Костя точно помнил, что прислонил его справа к столу. Тогда он сорвал с поленьев еще сырые ботинки с носками и спрятался под стол, на котором стоял самовар. Вошли двое в яловых сапогах, с оружием, которое однако оставили в прихожей.

— О, — воскликнул один из них сиплым голосом, — чаёк! — и уселся на стуле, на котором только что сидел Костя.

— Где-то здесь у Ирки должны быть сушки, — сказал другой, судя по звонкому голосу помоложе.

Он стал шарить в буфете, гремя баночками и шурша пакетами.

— Брусничное варенье будешь?

— Гадость... надоело... — ответил Сиплый. — Водки нет? Что-то мне водкой пахнет!

— Откуда у Ирки водка? Она одна не пьет.

— Я говорю, пахнет, значит, пьет. У меня на это дело нюх особый.

— Да ладно, брось. Я бы знал. Что мне, для друга жалко?

— А может, и жалко! — хитро ответил Сиплый. — Откуда я знаю?

— Ну тогда поищи сам, — с вызовом ответил Молодой.

— А-а-а! — засмеялся Сиплый. — Пошутил я, пошутил. Хотя пахнет, точно.

— Ты знаешь, а ведь действительно пахнет.

Костя, который сидел ни жив, ни мертв, перестал дышать.

— Ну так поищи для друга!

— Я точно знаю, что самогон она давно не гнала. Не из чего бражку делать. Последний раз когда завоз был?

— Осенью.

— Вот видишь! А когда будет следующий, неизвестно. Откуда у нее самогон? Сахар — ёк.

— Бабы народ хитрый. Пахнет не самогоном, а водкой. А водка у нас у кого?

— Иди ты! — предупредил Молодой после паузы. — А то в дыню дам!

— Брось, чего ты?! С тоски и не то сотворишь! Или скажешь, что Ирка у тебя не такая? Вот моя Лорка, как она была в меня влюблена! Клялась быть верной не хуже жен декабристов. Поперлась за мной на край света. Зимой у нас на кухне сосульки висели, а в умывальнике лед плавал.

— Да помню! — кисло согласился Молодой.

— А что учудила? — продолжил Сиплый. — Втрескалась в лейтенантика!

— Ну-у-у? — лениво отреагировал Молодой, наливая в кружки чай.

Но Костя уже понял, что сейчас будет мордобитие — слишком резиновым был голос у Молодого.

— Из последнего пополнения.

— Ну-у-у и?..

— Что 'ну-у-у и'?.. — переспросил Сиплый. — Я его отправил в Земляное, а ее порешил.

— Лорку, что ли? — насмешливо удивился Молодой. — Врешь, я ее сегодня видел!

— Конечно, не до смерти, но рука у меня тяжелая. Слушай, чего ж так спиртом пахнет?! — И, отогнув клеенку, заглянул под стол.

С минуту он смотрел на Костю, как на привидение, а потом они его вытащили в коридор и стали избивать.

— Вот он, твой лейтенантик! — радостно кричал Сиплый, норовя заехать и кулаком, и сапогом Косте в лицо, чтобы поставить основательный синяк.

Но у него сразу не получалось, потому что каждый раз, когда, казалось, его кулак должен был найти свою цель, Костя исхитрялся уворачиваться, хотя его крепко держал Молодой.

— Погоди! Погоди! — твердил он. — Сейчас мы тебя! Ты не крутись! Не крутись! Будь мужиком!

'Бах!'

— Да что ж ты в меня бьешь, придурок?

— А ты держи крепче!

'Бах!'

— Ну ты и гад! — воскликнул Молодой, готовый оставить Костю в покое и броситься на мазилу.

— Стойте! Стойте! — закричал Костя, вдруг с легкостью разрывая объятья Молодого. — Вы синие люди?!

— Не люди, а человеки, — назидательно поправил Сиплый. — Люди на Большой земле живут, а мы человеки.

— Так я оттуда и прибыл! — огорошил их Костя.

— Ты, правда, приехал не к моей Ирке?! — обрадовался Молодой, отпуская его.

— Конечно, правда! Я просто грелся, — и Костя кивнул на ботинки, которые валялись под ногами.

— А спирт у тебя откуда? — с подозрением спросил Сиплый, не желая так просто расставаться с Костей.

— С позиций. Я у Гайдабурова в гостях был да заблудился в снежном заряде.

— Должно быть, не врет, — сказал Сиплый, — был заряд. То-то мне морда его незнакома. Точно! Он не из нашего гарнизона!

И только он собрался отпустить Костю на все четыре стороны, как в комнату влетел генерал Лаптев собственной персоной и как заорал:

— Молчать! Смирно! Руки по швам! Дайте мне его обнять! Дайте! Я сотворю из него настоящего, первосортного 'глушителя мыслей'.

Костя, который уже понял, что это сон, рванулся что есть сил, хотел убежать, да не смог. А подлый генерал, от которого почему-то пахло чем-то горелым, все приближался и приближался, и Костя уже знал, что неизбежно станет синим человеком. Ему сделалось так противно, что он дернулся в одну сторону, в другую, мучительно застонал и... проснулся.

Он по-прежнему сидел на стуле. Ботинки упали с поленьев, и у одного из них тлела подошва. Носки высохли, а колени стали горячими.

Костя принялся обуваться. Руки и ноги у него нагрелись, а лицо пылало. Должно быть он заболевал. Черт с ним, все равно успею, подумал он.

— Новенький, что ли? — спросила незнакомая женщина и прошла в комнату.

Костя никак не мог зашнуровать левый ботинок. Шнурки были мокрыми и непослушными.

— Новенький, новенький... — радостно подтвердила другая женщина и тоже прошла в комнату.

— Ты напои гостя чаем, — велела первая женщина.

— Я ему черничной настойки дам.

— Костя! Это ты?! — раздался удивленный голос.

В двери, скрестив руки на груди, стояла Ирка собственной персоной.

— Ты что здесь делаешь?! — хотел спросить он, но все понял, потому что вид у Ирки был соответствующий, то есть она была одета в армейскую форму, на плечах носила сержантские лычки, а ее безумно прекрасные ноги, в которые он был так сильно влюблен, теперь прятались под бесформенной зеленой юбкой.

— Я, Костик, — сказала она, — замуж вышла, служу в армии планшетисткой. Ты же меня бросил?!

— Ничего я тебя не бросил! — буркнул Костя, с трудом напяливая правый ботинок.

Хотя носки были сухими, он почувствовал, что все-таки простынет. По спине бродил холодный озноб. А в пояснице поселилась предательская слабость.

Она осуждающе покачала головой:

— Господи! Ну что с тобой делать?! Что! То ты мне морочишь голову два года, то исчезаешь, то заявляешься на край света и молчишь!

Она побежала куда-то в соседнюю комнату и вернулась с ворохом сухой одеждой в руках:

— Переодевайся! — кинула ему в лицо.

Костя, ничуть не стесняясь, разделся до исподнего и переоделся в сухое и теплое, не переставая дивиться метаморфозе, произошедшей с Иркой.

Когда они встречались, она была вечной ломакой и кривлякой, готовой на эксцентрические поступки. Теперь же перед ним стояла уверенная в себе женщина. Чуть-чуть усталая, чуть-чуть опытная. Но милая и желанная. Он хотел объяснить ей причину своего появления, но подумал, что для нее это будет неинтересно, что он еще не разобрался в своих чувствах, что не готов жениться, хотя память о ее шикарных ногах волнует его по-прежнему.

— Господи! — вдруг воскликнула она. — На тебе же лица нет! Тебя кто-нибудь обнимал?

— Этот, как его?.. Генерал Лаптев!

— Лаптев! — всплеснула она руками. Господи! Господи! — запричитала она. — Нашел дружка! Да на нем клейма некуда ставить! Он же сплошной синяк!

— Да я только боролся, — объяснил Костя.

— И этого достаточно! Он тебя заразил! — вскрикнула она. — Я думала, ты избежишь этой судьбы и увезешь меня на материк.

— Конечно! Конечно! — неожиданно для себя пообещал Костя, обувая теперь почему-то кирзовые сапоги.

Сапоги были очень удобными, а главное пропитанными парафином, что делало их непромокаемыми и пригодными для северного лета.

— Как же ты увезешь, если ты заразился?!

— Да не заразился я, — объяснил Костя, — у меня есть 'анцитаур'. С ним не пропадешь. Он вывезет!

— 'Анцитаур'! — хитро воскликнула она. — Что же ты молчишь?! Да с 'анцитауром' здесь никогда не пропадешь! Господин генерал! — крикнула она в сени. — У него 'анцитаур', поэтому он и не заразился.

— 'Анцитаур'?! — как дух, явился генерал Лаптев. — С 'анцитауром' мы теперь на коне! Да, моя девочка?!

— 'Анцитаур'! — выскочили из соседней комнаты две другие женщины и с восторгом воззрились на Костю.

— Да, папуля! — ответила Ирка и поцеловала толстого, плешивого Лаптева в седую, небритую щеку, которая почему-то теперь была хорошо заметна. — С 'анцитауром' мы не пропадем. Мы вылечимся и уедем на Большую землю!

— 'Анцитаур'! 'Анцитаур'! — стал приплясывать генерал Лаптев. — Давай сюда 'анцитаур'! Давай'! — потребовал он.

Костя понял, что сейчас он их поубивает этим самым 'анцитауром' и что сделает это с превеликим удовольствием.

И здесь тоже предательство, мучительно подумал он и с облегчением проснулся. И хотя Ирка никогда не была такой, какой предстала ему во сне, он твердо решил, что никогда, ни за что не женится, хоть камни с неба. Все женщины лживы и вероломны!

Он сидел перед жаркой печкой, и его бил озноб. Лицо горело и пылало, словно от перца. Как был босой, Костя побежал в прихожую, где видел зеркало. Нет, лицо было на месте, только словно подернулось пленкой. Костя отчаянно потер лоб и щеки. Но они сделались еще бледнее. Неужели я все-таки заразился? — подумал он и, услышав голоса, осторожно выглянул в окно. Прямо перед домом стоял генерал Лаптев с тремя солдатами и что-то им внушал приказным тоном. У солдат тоже не было лиц. Один из них посмотрел в сторону дома, и Костя отпрянул, метнулся на кухню за носками, натянул кирзовые сапоги в прихожей и в мгновении ока надел бушлат.

А если я действительно заразился? — подумал он, то это конец. Мне остается один путь — вечно бродить в Зоне или Дыре. А самое паскудное, что хваленый Бараско 'анцитаур' почему-то не действует. И зачем он нас притащил сюда?