Дорога мертвецов

— Это гарнизонная тюрьма? Алло! А это Червень. Да, да... Нет! Другой. Нет тот, что с ушами. Не Юра, а Жора. Да, это я... Червень. Гад?.. Ты тоже гад!.. А-а-а... Ну, понял, да. Пришлите наряд. Забрать одного здесь надо. Я не знаю... Генерал Чичвакин... Да, приказал, честное слово. А что натворил? Не знаю. Ты чего натворил? — спросил старшина у Бараско.

— Ничего... — упавшим голосом ответил Бараско.

— Говорит, что ничего не натворил. А... ну да, да, да... ну да, да, да... Да, они все такие. Да понимаю... Овечками прикидываются. Я таких знаю, знаю. Ну сволочи, одним словом. Да, да... драть надо. Согласен... А лучше сразу... и в дамки... Ха-ха-ха...

— И угораздило тебя назваться вертухаем, — упрекнул Костя Бараско. — Назвался бы радистом Зорге или караульным, на худой конец, камикадзе.

— Почему камикадзе? — удивился Бараско.

— Потому что у нас камикадзе нет.

— Я же правду сказал...

— Ну и сядешь теперь за свою правду.

— Все, ребятки, не ссыте! — радостно потер ладони старшина. — Сейчас за вами придут. Ну а там, как карта ляжет, честное слово. Хотите чайку на дорожку?

Оказывается, в каптерке у старшины было все. Не успел Костя усесться на проваленный диван, а Бараско примоститься на краюшке массивного зеленого ящика, как старшина, поменяв хромовые офицерские сапоги на 'гадов', со спокойным выражением на лице налил в алюминиевые кружки крепкого чая и каждому щедрой рукой отвалил по четыре огромных куска рафинада.

— Пейте, сынки. Пейте... вприкуску. Может, последний раз пьете... — и мягко, по-отцовски, посмотрев на их вытянутые лица, добавил: — Не пугайтесь. Это я так шучу. А вообще, я люблю шутить. Помню, в одна тысяча девятьсот девяносто пятом так пошутил, что сюда загремел. А перед этим в гарнизонной тюрьме, между прочим, срок мотал. А вот еще один случай в Польше, меня тогда женить хотели...

Костя засунул одни кусок в рот и стал цедить горячий чай, вполуха слушая байки старшины. Чего мне пугаться? — думал он. Я попал наводчиком на бронеплощадку, мне и карты в руки. Обязательно подвиг совершу. Рафинад во рту быстро сделался дырчатым, а сладкий горячий чай волнами вливался в желудок. Хорошо, расслабился Костя, посасывая рафинад. Только вот на Реда Бараско жалко смотреть. Глаза на мокром месте. Пропадет ведь ни за что ни про что, и все из-за одного неправильно сказанного слова. Но, видно, старшина прав. Судьба-а-а! Судьба! А я еще какого-нибудь америкоса собью. Костя уже увидел себя за прицелом артиллерийского орудия небывалого калибра. Такого калибра, перед которым все ссут кипятком от страха. Стрельба снарядами небывалого калибра представилась ему что-то вроде стрельбы из автомата — очередями. И бронепоезд с поэтическим названием 'Смерть врагам СВ!!!' ему уже нравился. И экипаж славный, и командир-отец в обиду не даст. Не служба, а малина! Дослужусь до майора. На большее у него воображения не хватало. Все будут мне честь отдавать, даже капитаны. А на работу больше не явлюсь, ну ее к черту, неинтересно.

Бараско к своей кружке даже не притронулся. Он уставился на нее, как на жабу, и, покачиваясь, как китайский болванчик, твердил:

— Я хочу в Зону! Я хочу в Зону! Скажи, что это сон. Ведь это сон? Правда? Ущипни меня! — просил он Костю.

Хотел Костя сказать ему, что это не сон, а самая что ни на есть явь, что такова судьба, что так легли карты, что Боги неудачно кинули кости, что еще, кажется, Эйнштейн об этом твердил всему белому свету, но не успел. Дверь в каптерку стремительно распахнулась, и в проеме возникли две совершенно одинаковые физиономии: только одна улыбающаяся, во флотской бескозырке, а вторая хмурая — в фуражке с малиновым околышем. Первая, судя по всему, принадлежала мичману — балагуру и весельчаку, вторая — сержанту — мрачному и угрюмому, который давно уже поставил перед собой цель извести всех преступников на всем земном шаре, но не продвинулся дальше гарнизонной тюрьмы. Однако оба они тоже были какие-то странные, словно таблеток наглотались. А еще чуть-чуть плосковатыми, словно долго, как куклы, лежали в коробках, а потом очнулись и стали ходить и выполнять приказы генерал-майора Чичвакина.

— Эй, кто из вас Бараско?! — грозно спросил сержант, для пущей важности сдвинув кустистые брови.

— Я! — неожиданно даже для самого себя ответил Костя и встал. — Я Бараско!

Краем глаза он заметил изумленное лицо Реда. И загораживая его, быстро и громкого повторил:

— Я Ред Бараско!

— Ты-то мне и нужен. Выходи, касатик!

Костя сложил руки за спиной, сгорбился и, как бывалый арестант, поплелся из каптерки.

— Стой! — скомандовал сержант, когда Костя очутился в коридоре. — Мордой к стене и молчи!

— А ты, стало быть, мой? — осведомился мичман, глядя на Бараско. Только он, напротив, свои кустистые брови не хмурил, как сержант, а улыбался, как ясное солнышко. — Ну идем, парень, чего стесняешься? Сейчас на бронеплощадку отбудем. Дадим тебе бескозырку, тельняшку, бушлат, потому как мы все со флота. Призваны для укрепления, так сказать, вашего брата — пехоты. А то вы без нас никак не справляетесь с Зоной и сталкерами. Подожди трошечки, вот только с корешем побалакаю.

Из каптерки появился Бараско — зеленый, как покойник. Костя специально отвернулся, чтобы не терзать ему душу.

— Сегодня у нас на обед квадратные яйца . Ел когда-нибудь? — спросил мичман.

— Не-е-е-т, — выдавил из себя Бараско.

— Правильно! — засмеялся мичман. — Откуда тебе, салаге, знать, что такое квадратные яйца? Квадратные яйца только морякам выдают.

— Это точно, — серьезно подтвердил сержант. — По два на брата. Меняют, так сказать, на непромокаемые. Ха-ха-ха! По мне так лучше макароны с мусором .

Они закурили и даже чуть отвернулись, как бы уединились.

— Говорят, у тебя к сулейману подход есть?..

— Ну, есть. А что ты хочешь?..

Сержант что-то забубнил мичману в ухо.

— А я что буду иметь?..

— Ну а я тебе... — сержант снова наклонился к мичману. — Бу-бу-бу...

— Бежать надо... — вдруг услышал Костя.

— Не могу, — прошептал он, покосившись на Бараско. — Сил нет...

— Бежим, иначе будет поздно. Сейчас они затянутся, и бежим.

Сержант с мичманом действительно затянулись и окутались клубами сизого дыма. Костя стоял, уткнувшись лбом в холодную, подрагивающую стену бронепоезда, и не мог шевельнуться. Не то чтобы он испугался, просто силы кончились. Сердце билось где-то в горле, а желудок все сильнее сводило спазмой. Умру, подумал он, безмерно жалея себя. Упаду и умру. И ведь никто не узнает. Кинут меня в кусты собакам на обед. И пропал я, пропал.

Сержант с мичманом снова затянулись и снова окутались клубами сизого дыма. Они перешли на флотский юмор и травили анекдоты.

Бараско понял, что с Костей творится неладное, крикнул:

— Бежим! — и толкнул его что есть силы в спину.

Только после этого Костя словно очнулся и сделал первые два неуверенных шага. Ноги, как во сне, были ватными, тяжелыми, как пудовые гири, и не гнулись.

Но недаром они полчаса бегали по всему бронепоезду: в седьмом вагоне, за третьим поворотом направо была дверь, перед которой старшина Жора Червень ни разу не прокричал заветное слово 'Чичвакин'. На двери было написано: ЗКП . Вот туда-то и подталкивал Бараско Костю. Два раза он упал, на третий раз силы окончательно оставили его, и он с ужасом оглянулся: мичман и сержант как стояли возле купе старшины Русанова, так и остались стоять, вылупившись на них, только мичман-балагур призывно махнул рукой и крикнул:

— Эй, салаги, куда? Куда вы денетесь с подводной лодки-то?!

И оба засмеялись, довольные и сытые. Твари, подумал Костя. Настоящие твари! Так я вам и дался. Сейчас, только с силами соберусь.

— Вставай! — твердил Бараско, выпучив от ужаса глаза. — Вставай!

И тянул за рукав, тянул.

Костя еле поднялся. Его мотало, как пьяного. Прислонился к шершавой металлической стене и пошел вдоль нее, сдирая со лба кожу.

— Ребятки, так не шутят! — вдруг сообразил сержант. — Всему есть предел! Назад, кому сказал! Назад! — и оскалился, как испуганная собака.

В этот момент Бараско уже отворил дверь в соседний тамбур и перепрыгнул через порог. Косте оставалось сделать всего-то три шага. Но эти три шага были непреодолимыми, как расстояние до Северного полюса. Костя шел и шел, шел и шел, твердя: 'Я всегда твердил, что судьба игра, что зачем нам рыба, коль есть икра'. Однажды он услышал эти стихи по радио, и они ему очень понравились. Он запомнил только первую строчку, но не знал, кто их автор .

К ним уже бежали сержант и мичман — лениво и с достоинством, выставив перед собой животы. И наверное, он так и не дошел бы, если бы не Бараско, который в последний момент схватил его за шиворот и рывком перетащил в соседний вагон. Костя больно ударился обо что-то головой и на какое-то мгновение отключился, а когда пришел в себя, то увидел, как Бараско захлопывает дверь перед носами возмущенных преследователей и блокирует ее механизмом стопора. И только потом, секунд через десять услышал, как в дверь дубасят кулаками:

— Откройте, сволочи! Откройте! Ох, доберемся мы до вас! Ох, доберемся. Открывайте, подлюки, по-хорошему!

— Бежим! — приказал Бараско.

И только тогда у Кости появились хоть какие-то силы. Восьмой вагон был чисто пулеметным. Расчеты сидели на высоких металлических сиденьях и глядели в амбразуры, поэтому не обратили внимания ни на Костю, ни на Бараско — тем более, что они уже примелькались, бегая за старшиной Русановым.

Они беспрепятственно попали в седьмой вагон, ввалились в ЗКП и рухнули на пол. Бараско сел и, не зная, что делать, с состраданием на лице принялся глядеть на Костю.

— Думаешь, я умер? — спросил Костя и поднялся.

По лицу текла кровь. Левое плечо разламывалось от боли. Его почти не качало, только помещение, в котором они находились, пару раз брыкнулось, как лошадь, — так что Костя едва устоял на ногах. Но это уже была сущая ерунда. Силы возвращались к нему, а в голове прояснялось.

— Нет, теперь думаю, что не умер, — обрадовался Бараско. — Ты меня напугал. А что здесь такое?!

И тогда они увидели: пульты управления, связь, рации, круглые экраны, мониторы, в которых можно было разглядеть все, что делается в любом вагоне славного бронепоезда. И между прочим — ноутбук, как раз остановленный на игре 'Авто Зона', в том самом месте, где надо было из Зоны проникнуть в Дыру.

— Смотри, смотри! — воскликнул Костя. — Здесь кто-то играл в 'Авто Зону'.

— Он еще не убил стрелка, — со знанием дела сказал Бараско. — Осталось совсем немного. Впрочем, я не уверен, здесь другой вариант развития. Поперся в туннель. А там ему кранты.

— Вилы в бок, — согласился Костя.

Внезапно они услышали звук спускаемой в унитазе воды. Дверь в туалетную комнату распахнулась, и оттуда, ни на кого не глядя и сверкая Звездой Героя России, вышел командир Березин, застегивая гульфик. Он сказал загадочное: 'Ага!', уселся за ноутбук и вдруг закричал диким голосом:

— Где здесь наше спец-БЧ?!

Если бы кто-нибудь сказал Косте, что спец-БЧ — это блестящий металлический цилиндр, он бы не поверил. Тем не менее, такой цилиндр возник у героя игры, а на экране появилась дверь с надписью: 'Дыра'.

— Ну, и что делать прикажете? Уничтожать? — спросил командир Березин. — Или войти?

— Уничтожайте, уничтожайте, товарищ Березин, — в один голос стали подсказывать Костя и Бараско. — На фиг нам эта Дыра!

— И уничтожу! — сказал товарищ Березин. — Милитарист я или не милитарист? Говорят, что милитарист. Только вопрос: можно ли после этого вернуться назад? — он почесал стриженую макушку.

— Этого мы не знаем, — сознались Костя и Бараско. — Кто его знает? Может, оно так пыхнет, что вместе с Зоной полпланеты сожжет?

— Но я же милитарист! — уперся командир Березин.

— Милитарист... — с вздохом признали Костя и Бараско.

— Тогда не обессудьте! — крикнул во весь свой громовой голос товарищ Березин и со всего маху да еще капсюлем ударил спец-БЧ по железобетонному полу.

На экране появилась известная картинка термоядерного взрыва и надпись: 'Один из вариантов концовки игры'.

Словно в подтверждении этого бронепоезд качнуло, ЗКП встал дыбом, свет погас, и Костя, и Бараско покатились куда-то в бездну.

Война! — понял Костя. Война!

Глава 5. Караульные Зоны и конкуренты

Дежурный Егор Чепухалин проспал конец света. Он пил чай с пряниками и отвлекся на разговоры электроников, которые возилась с ночи и не могли найти концов. Весь день торсионная защита подавала ложный звуковой сигнал. В конце концов его отключили. Бригада электроников только чертыхалась. Выходило, что сигнал приходил извне, а не от системы защиты. Но как и почему, никто понять не мог.

Приходилось неотрывно следить за экранами, и на тебе! За пять минут до конца дежурства такой конфуз. Чепухалин уже сменил домашние тапочки на армейские туфли, уже раскрыл журнал сдачи смен и напоследок бросил взгляд на мониторы. На восьми из них все было, как обычно, на девятом — разгоралось зарево. Получалось, что сигнал пришел на восемь часов раньше. Еще одна загадка — словно Зона заранее предупреждала людей о грядущем.

У дежурного Чепухалина от страха едва не отнялись ноги. Потом ударная волна сбила его на пол. Он ползком добрался до спецсвязи и, заикаясь, доложил:

— Товарищ генерал!!! Товарищ генерал!!! В четвертом секторе зафиксирована активность! Ебическая сила!

— Переведи на меня, сынок!

— Перевел...

— Вижу... ага... вижу... м-да... счастье твое, что опоздал ты всего на тридцать секунд. Все проспали. Даже америкосы. Одни сомалийцы отличились.

— Спасибо, товарищ генерал... — едва выдавил из себя Чепухалин.

— Благодари не меня, а министра обороны. Он сейчас на Охте рыбалит. Придется докладывать главнокомандующему, а до него, сам понимаешь, просто так не дозвонишься. Если будут дознаваться, почему нас опередили негры, не обессудь. Один я на Колыму не поеду.

Чепухалин покрылся холодным потом. Полный перец! — сообразил он. Так высоко я еще не залетал и так низко еще не падал. Но в любом случае карьере конец, подумал он, выбираясь из бункера. В лучшем случае сошлют на какие-нибудь острова типа Шпицбергена или отправят экспертом в третьи страны за лихорадкой. Где там новые Зоны появились? Кажись, вчера одна возникла в Папуа — Новая Гвинея.

В городке выли сирены. Солдаты, как ошпаренные, носились по плацу. Была объявлена двухчасовая готовность. Уже во всю крутились ручки наводки, уже локаторы насквозь прощупывали Зону. Уже десятки и сотни БЛА кружили над ней. Но все это не имело к Чепухалину никакого отношения.

Три взыскания за три месяца! Остальные Егор Чепухалин уже не считал и не помнил — слишком много их было. Пьянки, разврат, неуставные отношения с подчиненными. Даже сам себя он считал неудачником. В тридцать семь лет все давно носят как минимум майорские погоны. Он же все еще начищает свои четыре капитанские звездочки. Жена его бросила еще когда он был старшим лейтенантом. Раскусила его полную профнепригодность к семейной жизни. Поняла, что если все неудачи сыплются на одного человека — это патология, начиная с фамилии. Забрала Танюху и уехала. Ведомственную квартиру у него тут же отобрали. Теперь Чепухалин делил комнату с прапорщиком Кабаковым, который служил завскладом РАВ и с утра по неделям, не просыхая, пил, как сапожник.