Адмирал 2. Братишка. (Черновик)

— Помните, я рассказывал о диверсантах что выслеживал под Москвой, да упустил, но на другую группу вывел комендантскую роту? Как пример ставил?

— Помню, пять девчат они зарезали и водителя.

— Там лейтенанта был из диверсантов, описывая тот случай я отметил, что уверен, что лейтенанта из наших, вырос в Союзе.

— И что?

— Вот там видишь летчика, что лыбится с двумя девицами? Это он.

— То есть это тот самый диверсант?! — сразу же взревел стралей, лапая кобуру на боку. Да и водитель тоже насторожился.

— Не дёргайтесь, а то внимание привлечёте.

— Так брать его надо! — был крик души адъютанта батальона.

— Ага, потом следователи НКВД тебя отблагодарят, точно промеж ушей. Спасибо точно не скажут. Ну возьмём мы его, возможно даже живым, во что я не особо верю, подготовка у вас не та, а меня он близко не подпустит, узнает. Время потеряем, пока допросят, всё выяснят, сообщники уйдут. Нет, нужно ему прицепить наблюдателей, чтобы те поводили его по укромным местам, к своим помощникам в городе, выдал их, тогда не зря те девчата на дороги погибли. Всю сеть вскроем, а не одного диверсанта.

— Ладно, толково говоришь. Что предлагаешь дальше делать?

— Нужно вызвать наряд, позвонить в НКВД. Вот на углу таксофон. Мне нельзя, он меня сразу узнает, успел тогда рассмотреть.

Я и так сполз на сиденье, стараясь не высовываться, так что общался с бойцами фактически лёжа.

— Тогда я иду, — решил батальонный адъютант.

— Идите, только не смотрите в его сторону. Просто поглядывайте в разные стороны, девушкам улыбайтесь, ведите себя как обычно. Как телефонистка свяжет с нужным управлением, они этим делом и занимаются, сообщите свои данные, потом, что опознали и обнаружили диверсанта, который участвовал в убийстве девушек и водителя неделю назад. Там дальше сами разберутся. Скажите, где находится этот 'летчик', внешнее его описание, на какой улице, возле какого дома. Там они сами разберутся, их специфика работы.

— Понял.

Старлей покинул машину и прогулочным шагом двинул в сторону таксофона, при этом ещё и раскланиваясь знакомым и не знакомым, козыряя командирам, ну или отвечая. В кабине он пробыл минуты две, купил в киоске бутылку лимонада и вернулся.

— Ох и палит, хотя вечер, — пролез тот в машину и завозился, устраиваясь поудобнее на переднем пассажирском сиденье. — Ночью точно дождь будет.

— Что сказали? — попив лимонаду, я вернул бутылку хозяину.

— Сказали ждать на месте и сопровождать издали этот лейтенанта. Когда прибудут их люди, ехать к ним в управление. Отписываться будем.

— Понятно. Всё как обычно... Кстати, как он там а то я тут не вижу?

— Болтает ещё, — ответил водитель, которому через зеркало заднего обзора было удобнее наблюдать за диверсантом. — Интересно, чем он их та привлёк, вон как гогочут гусыни?

— Ага, он их тех девиц также заговорил. Язык подвешен, общаться умеет. У немцев такие наверняка особенно ценятся. Там лимонад остался?

— Не, допил, — сообщил водитель, показывая пустую бутылку, и дальше мы замолчали, терпеливо дожидаясь появления наружки из управления НКВД.

Как сообщил старлей, описание машины, а так же её номер он дал, найдут нас быстро, если лейтенант никуда не денется. А тот всё болтал, встав на месте, даже до нас взрывы смеха доносились, ходя мы метрах в тридцати от них стояли.

— О! — воскликнул водителя. — Ещё один командир к тому диверсанту подошёл. Вроде стрелок, петлицы малиновые. Знания не разглядел, зеркала у машины маленькие, далеко слишком.

— Да не крутитесь вы, внимание привлечёте, — посоветовал я. — Эх, выглянуть не могу, знаю я этого неизвестного командира или нет. Из той же он четвёрки или это местный кадр завербованный немцами. Поди угадай.

Тут в окно старлею постучалась женщина цыганистого вида с корзинкой цветов.

— Купи красавец, недорого, — заулыбалась та золотыми зубами.

— Идите гражданка, — отмахнулся тот, опуская стекло.

— Уезжайте, — коротко ответила женщина приказным тоном, после чего оставив оторопевше застывшего старлея на месте, стала прогуливаться и предлагать цветы другим прохожим.

— Поехали, чего ждём? Видите же, наружка прибыла.

— Так это они?! — с восхищением протянул стралей, пока водитель запускал двигатель. — Во дают.

— Это их работа.

Мы доехали до управления, где нас всех троих направили к следователю, что вёл это дело, его вызвали из дома, когда пришло сообщение об обнаружении диверсантов. Конечно, детали операции до нас не доводили, даже подписку о неразглашении взяли, но очень подробно опросили, а мне дали посмотреть ещё мокрый снимок, где вместе со знакомым лейтенантом, сейчас он был мамлеем-лётчиком, стоял ещё один, в звании майора. Вот его я не знал, о чём честно сообщил. В первый раз видел. Когда мы покинули управление, уже полностью стемнело. Меня докинули о хаты, и уехали.

Естественно меня ждали, всех гложило любопытство как всё прошло. Так что когда я скрипнул воротами, проходя во двор, тут же Волк подбежал и остылые лайки, обнюхивая, то и семья высыпала на крыльцо. Шум мотора машины все слышали. Я во двор матери зашёл, где меня забрали там и высадили, а поправлять водителя я не стал.

— Ну как? — сразу же спросила Марина.

— Покормите меня сначала, напоите, а потом опрашивайте. С утра не жравши. Меня кончено угощали в батальоне, да что там, закуски одни. За то спиртного выставлено много было. Ха, наверно до сих пор сидят там квасят.

— Идём, мама тоже только что пришла, вместе и покушаете.

Оббив сапоги у входа я прошёл на кухню, меня там усадили и наложили полную тарелку борща. С пампушками, всё как я любил. Так что мы стали мамой поздно кушать, остальные уже поели, ну а я изредка отрываясь от тарелки, рассказывал, как прошла лекция в батальоне. Про встречу с диверсантом естественно утаил. Не та информация, что им следовало давать. Тем более в своих младших сестрёнках и брате я нисколько не сомневался. Уже завтра вся улица будет знать, где я был и что делал. Понимание секретности напрочь отсутствует. Сам был такой в детстве, знаю, о чём говорю.

Следующий день продлился до обеда как обычно. Как говорится, ничто не предвещало. У нас последний урок физкультура была, играли футбол класс на класс, так что, разбившись на команды, вели счёт семь-шесть. У девчат гимнастика, бег, а мы в футбол, мяч гоняли. Я левым защитником был. Ну по крайней мере я сам себя так считал, потому как на футбол это гоняние толпой мяча от ворот к воротам мало походило. Но интересно, весело. Я сразу и не заметил, что у нас на спортплощадке за школой появилось новое лицо, мы как раз запинали мяч в ворота противника вместе с вратарём и двумя защитниками. Хотя, кажется, там один наш был. Восемь-шесть. Тут-то и прозвучал свисток учителя по физкультуре, у нас девушка им была. Она и нас отслеживала, умудряясь судить, всё видит зараза, и с девчатами занималась. А тут остановила игру и подозвала меня. Тут же со скамьи запасных рванул на моё место один из одноклассников, и битва на футбольном поле закипела с новой силой.

Гостя я сразу узнал, Лабухин собственной персоной, причём в знакомом костюме, именно в нём он был, когда некоторое время передвигался с нами по дороге смерти. Потом разошлись наши пути дорожки, и сошлись уже только тут. Сейчас костюм был отстиран, и отглажен, как новенький.

— Здравствуй, Саша.

— Здравствуйте, Константин Львович. Что случилось?

— А что, моё появление могло быть вызвано только какой-то случайностью или нуждой?

— А разве нет?

Мы отошли в сторону и сели на свободную скамью, но под перекрёстными любопытными взглядами сразу двух классов. Лабухин на это внимания не обращал, а я тем более, так что особо ничего нам не мешало общению, ну кроме мяча который кто-то запустил со снайперской точностью прямо в голову моему собеседнику. Отбил тот его хорошо, обратно полетел, однако свёл на миг глаза в кучу, но быстро встряхнулся и продолжил говорить, как ни в чём не бывало.

— Значит сегодня дыра в эфире? — задумчиво протянул я. — Мной закрыть хотите? С чего бы это? Вроде моё первое и последнее выступание восторгов у ваших коллег не вызвало, на сколько я понимаю.

— У нас восторгов не вызвало то что передача прошла без согласования цензуры. Диктора, конечно, хотели наказать, да и редактора тоже, но сверху спустили приказ, всё оставить как есть. Так что никаких мер не было, все работают как обычно. А вот насчёт того что реакции на твой эфир не было, то тут ты не совсем в курсе. Нас завалили письмами. Неделя прошла, а уже двенадцать мешков, письма всё идут и идут. Со всех сторон, немало и с фронта.

— Мне об этом ничего неизвестно.

— Приказали попридержать информацию. Все письма нами были изучены, почти тридцать человек старались, были помощники из партийных организаций. На некоторые письма, нужно ответить. Там всё подготовили.

— Опять отредактированная речь? — усмехнулся я.

— Знаешь, а тут ты не угадал. Я сам в сомнении, но когда мне ставили задачу поговорить с тобой, этот момент обговорили особенно. Не припомню, чтобы раньше было такое. В общем, тебе просили передать. У тебя полтора часа эфира личного времени. Можешь говорить что хочешь, но займи его. Естественно за всё, что ты произнесёшь, будешь нести ответственность один ты и никто более.

— Экспериментаторы хреновы, — невольно покачал я головой, прекрасно представляя чьи тигриные ушки торчат из этой авантюры.

— Единственно просили никаких секретных сведений не передавать, включая методы борьбы с немцами. Те, что в эфире выдавать нельзя. Мне сказали, ты сам поймешь, о чём тебя просят.

— Да это понятно.

— Всё что нужно было сказать, сказал. Эфир в семь часов вечера, но ты за два часа приходи. Там ещё скажут что нужно, и согласуют эфир. Ты хорошо говоришь, чётко и внятно, не теряешься. Легко находишь разные ответы и вообще непринуждённо ведёшь себя в прямом эфире, а это трудно, поверь мне. Так что ждём.

— Лады, буду.

Как только помредактора ушёл, почти сразу рядом на скамейку приземлилась Маринка, она тут же была, и затеребила меня. Лабухина та узнала и понимала, что разговор был важным.

— Эфир вечером, просили подойти заранее, — отстранённо ответил я, обдумывая только что прошедший разговор.

Всё это было похоже на ловушку. Видимо Сталин решил посмотреть, как выкручусь я из этой ситуации. На пару с Берией наверняка работали. Полной уверенности у них не было, то ли я кто им нужен, кого они искали, то ли нет, вот и провоцировали меня. Надеялись, выдам себя или нет.

— Ладно, хотите запоминающийся эфир, получите. Обещанных краёв не перейду, но содрогнётесь.

— А во сколько эфир? — похоже, Марина не расслышал, что я себе шепнул под нос.

— В семь вечера. Сегодня.

— Быстрые какие, — подивилась та и убежала делиться свежей новостью, тут же собрав вокруг себя большую группу одноклассниц.

Собравшись, я отпросился у учительницы, до конца урока полчаса оставалось и не хотелось их тратить, Марина осталась, ей тут интересно было, а я ушёл.

— Саша, подожди, — окликнули меня от школьного крыльца, когда я проходил мимо, чтобы выйти на улицу, помахивая на ходу сумкой с учебниками и тетрадями.

Остановившись и обернувшись, я направился навстречу нашей директрисе.

— Что-то случилось, Татьяна Валериевна?

— Случилось. Записала я тебя в музыкальную школу на вечерние уроки. Уже с сегодняшнего дня можешь начинать. Начальный класс, как и просил, с начала тебя учить будут.

— Вот это отличная новость. Может, я сейчас успею?

— Я там тебе не нужна, назовёшь себя секретарю, она всё и объяснит. Знаешь где музыкальная школа?

— Да, знаю. Спасибо.

Добежав до здания музыкальной школы, она в соседнем районе находилась, я узнал, что меня действительно оформили, записал время уроков, сразу сообщив, что сегодня не могу быть, вечер занят. Тут же познакомился со своим классным руководителем, её тоже предупредил, что начну учиться с завтрашнего дня, ну и рванул домой. Деда не было, у него сегодня смена на работе, так что, переодевшись и открыв баркас, занялся делом. Сальник я всё же снял, хоть и без кувалды, а потом установил новый, закрепив его. Проверить подтекает или нет, можно будет только в следующем году, когда спустим судёнышко на воду, а пока нормально, я хорошо сделал свою работу. Убрав инструмент, сходил в баню. Я пока работал, бабушка её затопила, воду таскать не требовалось, уже была, помылся, собрался, прихватил гитару и направился в сторону ближайшей трамвайной остановки. Пара в путь дорожку. Эфир ждёт. До остановки меня малые проводили, а дальше домой потопали, ну а я направился к зданию всесоюзного радио.

— Готов? — поинтересовался у меня диктор.

Не знаю, кто поставил его, но и сегодня я вёл эту передачу в эфире с тем же диктором что и в прошлый раз.

— А что есть сомнения? — усмехнулся я. — Готов-готов, можно начинать.

Рабочий студии, что был ответственен за эфир, стоял чуть в стороне с наушниками на голове. Передачи в большинстве своём велись в прямом эфире из-за отвратительного качества звукозаписывающих средств, ну и хранить записи было не на чем. Если давали такую запись с пластинок, то качество воспроизведения оставалось желать лучшего. Слушатели сразу отмечали эту самую разницу, так что только в крайнем случае давали запись, да и ту старались довести до идеала. Тот же хор в тесное помещение студии не впихнёшь, вот их давали в записи.

В это время звукач, отметив время, начал на пальцах показывать отсчёт до начал нашего эфира. Я особо не волновался, начинать не мне, это работа диктора. О том, что я снова буду в эфире, объявили ещё утром. Я это пропустил, уже ушёл в школу, так что был не в курсе. Как оказалось ажиотаж с моим прошлым выступлением был очень большим, да вообще чуть ли не буря разразилась, мне верили и нет, разные люди попадались. Вот фронтовик почти все были за меня. В моём районе это всё для меня как-то незамеченным прошло, можно сказать пронесло, а вот в других областях, особенно на фронте, рассказанные мной истории вызывали настоящие бури. Где положительные, а где и нет. Приходило много писем от фронтовиков, где те рассказывали немало историй подтверждающих мои рассказы, от чего кровь стыла в жилах. Сейчас с этими письмами работал соответствующий информационный отдел Политуправления РККА. Вроде как хотели печатать их в газетах. Мне их читать не дали, лишь сносками ознакомили перед эфиром. Ну были и те кто грязью меня в письмах поливал, мол, зачем такую чушь пишешь, немцы пушистые, няшки. Этих брали на особый карандаш, притом, что часть писем были без обратных адресатов.

Размышляя, я при этом отслеживал речь диктора. Тот отработал написанную для него программу, сообщал, что редакцией принимаются и обрабатываются масса писем, что приходят на моё имя. И наконец, после десяти минут словоблудия, как только растянуть смог, дал слово мне. Я уже успел поздороваться со слушателями, ещё когда диктор сообщил что я в студии, так что начал без промедлений. Дали мне полную свободу, так получите. Не разочарую. Как я понял, от меня ожидали нечто подобного, что было в прошлый раз, когда наша передача пошла не по сценарию, меня это полностью устраивало, да что устраивало, даже радовало. Есть мне было что сказать.