— Где взял, там уж нет, — Махно рассеянно огляделся вокруг и задумчиво пожевал нижнюю губу. — Вообще-то пора сматываться. Расшевелил я эфир малеха, неровен час, какая сука учует. Ты помнишь?

— Помню, — кивнула она. — Через полгода.

— Найдешь меня, — улыбнулся Махно и уже собрался уходить, но Лиса его задержала.

— А почему ты не уходишь в Цитадель? — спросила она.

— А ты почему? — вопросом на вопрос ответил он.

— Я с боевкой завязала еще десять лет назад.

— И молодец, — серьезно кивнул Махно. — У тебя есть дело, у меня есть дело, зачем нам эти глупости?

— Но ты ведь регулярно ...

— Они должны знать, — жестко сказал Махно. — Я электростанции не атакую, и военные базы тоже. Но они должны знать, что за кровь платят кровью.

— Возможно, ты прав, — задумчиво кивнула Лиса. — Кого ты наметил?

— Толкунова.

— Почему не Голикова или Рудя? — спросила она, удивившись совпадению, ведь и Твин обратил ее внимание именно на этого — нового — члена Политбюро.

— Понравился он мне, — ухмыльнулся Махно, явно уходя от ответа, и зашагал прочь.

— Куда теперь? — спросил Черт, выехав на Московский проспект.

— Есть идеи? — Лиса сунула руку в карман куртки и обнаружила там только пустую пачку. Сигареты закончились. — У тебя покурить не найдется?

— Посмотри в бардачке, — свою пустую пачку он выкинул еще в Пушкине, когда они вернулись к машине. — Я думал у тебя все спланировано.

Если находишься рядом с Чертом достаточно долго, тембр его голоса и полное отсутствие интонаций перестают раздражать. Наверное, человек способен привыкнуть ко всему, и к этому тоже.

— Нет, — ответила она со вздохом. — Ничего я на ночь не планировала. Решила, живыми уйдем, и, слава богу. Тогда, и думать станем.

Она открыла бардачок и действительно нашла там початую пачку "BT".

— Твои?

— Нет, конечно, — дорога была почти пуста, и, поймав "зеленую волну", Черт гнал "Волгу" куда-то в центр.

"Ну, что ж, — подумала она, доставая из пачки сигарету и прикуривая от зажигалки. — Пусть хоть иногда кто-то решает за меня".

— Я свою хату до утра застолбил, — как ни в чем, ни бывало, сказал Черт. — Там и отдохнем. Есть хочешь?

— Да, надо бы, наверное, — она и сама не знала, хочет ли есть, хотя и понимала умом, что подкрепиться все-таки следует. Сколько она протянет на одном кофеине? — А есть где купить?

— Сейчас, — сказал он. — На площади Труда купим и поедем кушать домой.

Он так и сказал, "домой".

"А как бы сказала я?"

Трудно сказать откуда одессит Черт знал все эти подробности. Лисе, например, было совершенно не известно, что на площади Труда работает круглосуточная пирожковая, ассортимент которой в половине третьего ночи не мог не удивлять, как, впрочем, и количество покупателей. Более того, пироги, пирожки и булочки, горками выложенные на большие деревянные подносы, оказались свежими, а некоторые — даже горячими, поскольку при магазине имелась своя пекаренка, а запах в торговом зале стоял такой, что у Лисы, на самом деле, потекли слюни.

Они набрали пирожков с мясом, капустой и яблоками, взяли две полулитровые бутылки "Вод Лагидзе", и вернулись в машину.

— Уже близко, — предупредил Лису Черт, но она все равно начала есть сразу же, как только машина тронулась.

— Тогда, и мне дай, — попросил Черт. — С мясом.

Пока Лиса передавала ему пирожок, "Волга" с ветерком пролетела по совершенно пустому мосту Лейтенанта Шмидта, и понеслась вдоль 6-й линии. Мелькнул справа Андреевский рынок, машина свернула на Большой, проехала немного по нему и почти сразу ушла с проспекта на 5-ю линию.

— Здесь, — Черт снизил скорость, прижимая "Волгу" к тротуару, остановился и заглушил мотор. — Пошли.

Лиса подхватила свою сумку, вышла из машины и пошла за высоким, худым и чуть сутуловатым Чертом в черный зев неосвещенной подворотни. Пройдя чуть ли не с десяток шагов, они вышли под жидкий свет единственной маломощной лампочки и оказались в маленьком дворе-колодце.

— Сюда, — Черт уверенно свернул направо, открыл рассохшуюся дверь черной лестницы и зашагал по крутым ступенькам вверх, сквозь густую, как патока, пропитанную запахом мочи и кошек, тьму. На третьем этаже, он потянул за ручку оббитой рваным дерматином двери — замок щелкнул когда они были еще этажом ниже — и, распахнув ее, жестом пригласил Лису войти.

— Первая дверь слева, — сказал он, входя вслед за ней и закрывая за собой входную дверь.

— Две старушки, — объяснил он, отвечая на ее вопросительный взгляд. — Обе спят, — Черт вошел в комнату и включил свет. — Я их раненько уложил и "зарядил" спать до девяти утра.

Комната была маленькая, не ухоженная, захламленная и пропахшая запахом старости, но в ней имелся стол, широкий диван, кресло и несколько стульев.

— Чай сделать можно? — спросила Лиса, бросив сумку у дверей и направляясь к столу.

— Можно, — Черт поставил на стол бутылки и большой бумажный пакет с пирожками. — Устраивайся пока, — и он исчез в темном коридоре.

Лиса достала ворованные сигареты и закурила. Спать совершенно не хотелось, что впрочем, неудивительно. Вправляя Черту мозги, Махно "выдохнул" так много "живи", а она при этом стояла так близко к нему, что у нее сейчас" только что кровь не кипела.

Словечко "живь" придумал Петр Кириллович, и, хотя большинство, магов не только никогда не слышало его имени, но даже не подозревало о его существовании, словечко прижилось. Во всяком случае, в СССР и странах Варшавского договора, выброс энергии — или чего-то на энергию подозрительно смахивающего — происходящий во время волшбы давно уже называют "живью". Любой акт магии забирает силу колдуна, и "творящую" силу, и обычные физические силы. Зато маг, оказавшийся поблизости, что-то такое получает, и как бы ни корежило его во время самого акта — особенно если это была такая мощная волшба, как сегодня — позже человек начинал ощущать удивительный и необъяснимый прилив сил. Живь. Живая сила. Животворная ...

"Чем не закон сохранения энергии?"

Лиса поискала пепельницу, но ничего подходящего не нашла и свернула себе кулек из старой газеты.

"Генерал-полковник Гагарин встретился ... " — но продолжение фразы оказалось уже внутри фунтика.

"Наука, — подумала Лиса, стряхивая в кулек пепел. — Может быть, Кайданов был все-таки не так не прав, как говорил старик Иаков?"

И в самом деле, с магией разобраться было совсем не просто, как и предупреждал Иаков, но и оставить все, как есть, было не возможно. Такова уж природа человеческая. И магические феномены получали имена, большей частью взятые из сказок, фантастических романов и той самой науки, которой не дано было поверить "гармонию" волшебства сухой "алгеброй" научного метода. И теории "народные" возникали, как без этого! Множество теорий, но серьезно этим всем занималось крайне мало людей, просто потому что большинству для этого не хватало сил, времени, или ума, а возможно, и того, и другого, и третьего. А вот Петр Кириллович был как раз подвижником знания и, основав еще двадцать лет назад Центр Информации и Документации, тем и занимался, что каталогизировал имена (мертвых), факты (насколько это было возможно) и феномены, которые становились ему известны, классифицировал, давал определения, искал объяснения. Питерская группа "бухгалтеров" была совсем маленькая, наглухо законспирированная даже от остального подполья, "тихая". Но по специально созданным каналам к Петру Кирилловичу стекалась информация со всего мира, и весь мир — давно уже — пользовался, не подозревая, естественно, кому этим обязан, его терминами, схемами и наставлениями.

— Чай, — Черт появился практически бесшумно, а его ауру Лиса хоть и почувствовала загодя, но случилось это ровно за секунду до того, как он открыл дверь.

— Слушай, Гера, — спросила она, когда он поставил на стол две большие кружки с крепко заваренным чаем. — А совсем "скрыться" ты можешь?

— Могу. Вот сахар, — он обернулся к ней и вдруг подмигнул. — Но быстро теряю силы.

— Извини.

— О чем ты?

— Ну, такие вопросы задавать вообще-то не принято.

— Тебе можно.

— Спасибо.

— Не за что, — Черт сел за стол и принялся за еду. Ел он быстро, но аккуратно, и точно так же, как голос его был лишен интонаций, так и это очень человеческое действие было совершенно лишено каких-либо человеческих черт. Так есть мог бы японский робот, но люди должны были это делать как-то иначе.

"Интересно, как у них это с Багирой происходит? — неожиданно подумала Лиса и едва не покраснела. — Ах, ты ж!"

Живь играла в ее помолодевшем теле, гнала по жилам кровь, раскручивала воображение.

"Смотаться по быстрому в Город?" — мысль, подсказанная не на шутку разыгравшейся физиологией, показалась ей не лишенной интереса. Связь между реальным телом и "ролью", по классификации Петра Кирилловича, была не прямая, но она существовала. Наевшись в городе "от пуза" человек мог не ощущать голода в реальном мире по десять-двенадцать часов. С "этим делом", однако, все обстояло не так однозначно. Могло и расхотеться, но могло случиться и наоборот. Вот только выбирать было не из чего. Здесь в Питере вариантов у Лисы не было, а завтра, вернее, уже сегодня предстоял трудный день, который должен был завершиться переходом границы. Так что, если и можно было лелеять какие-либо надежды на "личную жизнь", их стоило отложить на три-пять дней, пока они не обоснуются в Европе.

"Твою мать!" — она покосилась на Черта, который уже подмел все под чистую и теперь с видом каменного истукана с острова Пасхи попыхивал сигареткой.

— Какие планы? — спросила Лиса.

— Никаких, — не оборачиваясь, ответил Черт, доставая из кармана свой толстый блокнот. — Ты свободна. Хочешь, спи, хочешь в Город сходи. А я в немецком попрактикуюсь. В шесть толкну.

Однако ничего не вышло. Все, как всегда. Когда не хочешь и не надо, мужики, как мухи на мед слетаются. Бери, не хочу. А вот, когда действительно приспичило, и "девушка готова употребленной быть", как писала Ната в своих девчоночьих стихах, никого под рукой не оказалось. То есть, не то что бы совсем никого, в Городе сегодня ночью было необычайно людно, но никого из тех, с кем Лиса хотела бы остаться тет-а-тет, на глаза ей не попалось. Один сплошной облом.

Она поболтала с несколькими людьми, осторожно обменялась "впечатлениями" с несколькими другими, выслушала вежливые соболезнования по поводу "раскрытия псевдонимов", так как в вечерних новостях, не только в СССР, но и в ЕС, не только показали фейс "каторжницы и убивцы" Алисы Четвериковой, но и назвали ее "клички", среди которых (трех) одна была настоящая — Рапоза. Впрочем, нет худа без добра, один из рассказчиков случайно обмолвился о времени, когда он смотрел новости, и Лиса, уже имевшая на его счет некоторые подозрения, легко вычислила, что Савойский живет во Франции. Это была не обязательная информация, но в их жизни пригодиться могло что угодно.

Время истекало. Еще немного, и Лисе надо было возвращаться, но неожиданно, проходя мимо таверны пана Гайды, она увидела немолодого господина, сидящего за столиком и пьющего пиво из высокого бокала. Господин этот всегда напоминал ей писателя Булгакова с какой-то из фотографий тридцатых годов, но чем именно Лиса сказать, пожалуй, затруднилась бы. Поколебавшись — впрочем, самую малость — она вошла в таверну и, "лучезарно" улыбнувшись, без спроса села за столик напротив Баха.

— Здравствуй, Бах! — сказала она громко и добавила тише:

— Новости смотрел?

— Да, — кивнул Бах.

— Узнал?

— А должен был? — натурально удивился Бах, имевший репутацию человека себе на уме, никогда и ни при каких обстоятельствах не вступающего в отношения, могущие повредить его инкогнито. В результате, за много лет, что он торчал в Городе, он познакомился с массой народа, но сам так и остался для большинства из них "вещью в себе". Однако Лиса "случайно" эту "роль" знала, вот только знанием своим ни с кем, до сих пор, не делилась, включая сюда и самого Баха.

— Думаю, что да.

— Вы в этом абсолютно уверены, дона Рапоза? — Бах был невозмутим.

— Назвать вам ваш адрес? — улыбнулась она.

— Третью букву, пожалуйста, — предложил он, аккуратно прикладываясь к бокалу.

— В каком алфавите? — по-деловому спросила Лиса.

— Разумеется, в латинском.

— В первом слове или во втором?

— В первом.

— Ар — Петр Кириллович, насколько было известно Лисе, проживал в Ленинграде на улице Маршала Говорова, так что, естественно, "ар", если, конечно, он никуда не переехал.

— И давно вы знаете?

— Давно.

— Забавно, — он улыбнулся, хотя шутка была не из приятных, и Лиса это понимала и даже стыдилась того, что делает, но ее несло, а сердцу надо доверять. — Чем могу?

— В каком году вы заступили на должность? — спросила Лиса.

— Чуть меньше чем за полгода до нашего знакомства, — подумав немного, ответил Бах.

"Значит, только в восемьдесят третьем ... "

— А до вас, кто был?

— Это так важно? — нахмурился он.

— Да, — кивнула она. — Это очень важно.

— Иаков, — снова помолчав, ответил Бах. — Он создал и передал мне.

Теперь оставался самый важный вопрос. Вопрос на миллион долларов, как говорят янки.

— Вы его видели? — спросила она.

— Разумеется, — удивился Бах. — А как бы мы сговорились?

— Я имею в виду, там, — уточнила Лиса.

— Естественно, — кивнул Бах.

"Черт! Пустышка!" — но раз начала, надо было завершать, только бы Черт раньше времени не разбудил.

— Он действительно умер в девяносто втором?

— Не знаю, — покачал головой Бах. — В последний раз я видел его там, в восемьдесят восьмом, а здесь он со мной говорить не хотел.

"Восемьдесят восьмой ... — удивленно отметила Лиса. — А потом наступил восемьдесят девятый".

— Больше ничего о нем сообщить мне не сможете? — она была почти уверена, что ответ будет отрицательный, и не ошиблась.

"Не корректный вопрос".

— Не корректный вопрос, донна Рапоза, — сказал Бах с вежливой интонацией. — Без комментариев.

— Я и не настаиваю, — пожала она плечами. — А Некто Никто вам встречать не приходилось?

— Нет, — покачал Бах головой. — Я даже не слышал такого псевдо.

В восемь утра, подхватив у памятника Крузенштерну, который назначен был на этот день паровозом Ленина, явно неплохо отдохнувших Даму Пик и Алекса, они на загодя приготовленном Чертом "Газоне" выехали из города и начали неспешно выдвигаться к точке перехода. В девять вечера, накрутив по Ленинградской области и Карелии едва ли не с тысячу километров, "Газон" миновал, не останавливаясь, Сортавалу, и по лесным дорогам начал смещаться в сторону границы, где на участке в/ч1 2121 Лиса и задумала ее пересечь. Дальше предполагалось что-нибудь сымпровизировать, достать машину, и, превратившись в группу "дурных на всю голову" немецких туристов, двигаться через Лахти и Вантаа в Хельсинки, чтобы уже оттуда вылететь самолетом в ФРГ.