Арбалетчики в Карфагене

Получив в результате вместо желаемого фортификационного "недостроя" классическую античную виллу эллинистического стиля, великолепную и весьма комфортабельную, но совершенно не приспособленную к обороне, я захотел хотя бы уж оборонительной стеной её обнести вместо той хлипкой и чисто символической ограды, которую она имела. Если не каменной, так хоть деревянной — вроде тех древнерусских крепостей-острогов, что отражали набеги печенегов, половцев, а потом крымских и ногайских татар с Дикого поля. Нумидийцы — не татары, и то, чего зачастую не могли взять приступом те, тем более не возьмут и эти. Но теперь, после ознакомления с местными ресурсами "деловой" древесины, получалось, что и деревянный острог древнерусского типа мне не светит. Не то, чтоб древесины мало, но очень уж далеко она растёт, подвоза не осилю. Разве только частокол обыкновенный, но что такое частокол даже против нумидийцев? Баловство!

Я едва не упал со смеху, когда узнал в одном из подъехавших к нам трёх всадниках свежеиспечённого "идальго и кабальеро" Хренио.

— Ты здесь затем же, зачем и я? — поинтересовался он.

— Тебе виднее, но скорее всего, — ответил я ему в том же духе.

— Ты прав! Млять! Башня мне досталась хорошая, но слабая стена! Если кто-то нападёт, сам я в башне отсижусь, но имущества жалко! Как вы говорите — лягушка душит?

— Ага, жаба давит, гы-гы! — поправил я его, — Вот и меня тоже задавила, да ещё и похлеще, чем тебя — у меня ведь и твоей башни нет.

— И хрен там?

— Ага, он самый! Отсюда этих брёвен хрен навозишься!

— Млять! — окончательно резюмировал испанец.

Всё это время мой управляющий озадаченно смотрел на нас, и я спохватился, что сам же собирался ввести его в курс проблемы. Кое-как с помощью Велии растолковал ему по-финикийски свои планы и безрадостные соображения по ним.

— Но ведь есть же глина, господин! — напомнил он мне, — Много глины! Все, кто не может позволить себе строиться из камня, строятся из сырцового кирпича. А камнем на известковом растворе можно потом облицевать стену снаружи, и тогда его понадобится немного.

Млять! Ну почему я такой... гм... дурак на букву "м"! Ведь он прав! Если на куда более влажном Кавказе дома из самана стоят и не думают оплывать, а в Средней Азии и целые крепости из него построены века назад и стоят до сих пор, то уж тут-то, в Северной Африке, сами боги велели строить из него!

— А поверху пустить деревянный парапет как в Испании, — добавил Васкес.

Таким образом, проблема фортификации разрешилась сама собой, поскольку существовала только в наших зашоренных современными стереотипами головах. Вот вбил я себе в башку мысль о средневековом замке, а память подсказывает только либо западноевропейский каменный, либо древнерусский деревянный. Ну, точнее, и европейцы начинали с деревянных, а потом уж каменными их заменили, но это уже нюансы. А значительная часть всего остального мира понятия не имела, что можно только так, и строила себе из самана, добываемого прямо из-под ног.

Увидев, что я успокоился и повеселел, Велия обратила моё внимание на изобилие кустарниковых дубов и напомнила, что их листья дубовый шелкопряд тоже трескает с удовольствием. Причём, если нормальные древовидные дубы появлялись в заметном количестве только здесь — если говорить о больших деревьях, а не о молодой поросли, то кустарниковые начинались практически от самой опушки леса. Супружница намекала, конечно, на перспективы сбора коконов прямо отсюда, с кустов, и моё решение оказалось для неё неожиданным.

— Когда люди высвободятся, организуй пересадку вот таких кустов отсюда на все межевые полосы между полями и плантациями виллы, — велел я управляющему, — Но только именно кустарниковых дубов и только отсюда. Ближних к нам не трогать — они и так близко.

— Ты хочешь иметь жёлуди на случай неурожая, господин? — предположил тот.

— Они тоже не помешают. Но прежде всего — свежие листья, и их понадобится много. Если не хватит на ближайших кустах — у нас будут ещё и свои. А дома я расскажу тебе, что ещё нужно будет сделать...

Я задумал шелководческую ферму. Когда Наташка проговорилась, что изучала вопрос о "лесном" шелководстве, я порасспросил её подробнее, и не один раз, так что выудил из неё в конце концов немало полезных сведений. В период, когда этим занимались всерьёз, вплоть до выведения культурных пород дубового шелкопряда — на Украине, в Белоруссии, в Чувашии и Башкирии, а планировали даже в Сибири, то разводили дубового шелкопряда на фермах, аналогичных традиционным, где обычный тутовый выращивался.

Основных резонов тут три. Во-первых, не надо разыскивать коконы на больших площадях леса, да ещё и лезть за ними в труднодоступные места. Во-вторых — самих коконов получается гораздо больше, поскольку на ферме гусеницы защищены от их склёвывания птицами. В-третьих, на ферме гусениц кормят листьями, уже сорванными с дерева, и такой корм для них предпочтительнее. Дело в том, что растительность для борьбы с прожорливыми гусеницами вырабатывает отраву для них, от которой слабые дохнут, а крепкие жрут листья не так активно. В сорванных же листьях этой отравы гораздо меньше, поскольку прекращено её поступление от растения, и гусеницы на таком корме гораздо здоровее, питаются интенсивнее и растут быстрее, сокращая тем самым время до прядения кокона и окукливания. И наконец, на ферме все они на виду в течение всего жизненного цикла, и появляется возможность вести хоть какую-то селекцию.

Хлеб дёшев — ну, кроме тех краткосрочных периодов, когда хлеботорговцы устраивают очередную спекуляцию, а по мере развития сельского хозяйства, которому карфагенские землевладельцы уделяют всё больше и больше внимания, будет дешеветь ещё. И не только хлеб, а вообще всё, что традиционно выращивается на плодородной североафриканской земле. А значит, традиционной сельхозпродукцией здесь не озолотишься. Поэтому я решил развернуть на вилле шелководство, которое в случае успеха окажется многократно доходнее. Дело это трудоёмкое, так что и после постройки оборонительного периметра вокруг виллы безработица моим рабам не грозит...

Главы с 16-й по 24-ю удалены по договору с издательством.

25. Военные приготовления.

— Макс, ты охренел! — завизжала Юлька, едва услыхав, что нам предстоит принять на довольствие больше сотни матёрых испанских наёмников, — Только этой буйной полупьяной солдатни нам ещё не хватало! Ты бы ещё папуасов голожопых набрал!

— Папуасы в Африке не водятся, — успокоил я её, — Они на Новой Гвинее, а она, считай, на другом конце шарика.

— Ну спасибо, утешил! И что с того, что они не папуасы?! Мало нам навязанных твоим тестем конвоиров! Это ты у нас латифундист, капиталист и вообще империалист хренов! Можешь позволить себе и в солдатики поиграться! А нам чем прикажешь сотню этих прожорливых охламонов кормить?! Сволочь ты, Макс! Сволочь и эгоист! Велия, ну хоть ты-то его урезонь наконец! — ага, на женскую солидарность надеется, гы-гы! Только хрен она угадала!

— Я думаю, можно и больше взять, — задумчиво сообщила моя ненаглядная, — Это же наши, турдетаны.

— Да вы чокнутые! Вы в натуре созданы друг для друга! — Юлька окончательно выпала в осадок, после чего мы смогли наконец обсудить вопрос конструктивно.

— Я как "латифундист, капиталист и хренов империалист" беру к себе тридцать пеших и пятнадцать конных! — положил я начало "постойной повинности".

— Наполеон ты недоделанный! — буркнула Юлька.

— Половину всей конницы? А нам по пять всадников оставляешь? — нахмурился Васькин.

— А сколько ты хочешь?

— Почему бы не десяток? Я осилю.

— И в чём проблема? Арунтий просит нас принять ХОТЯ БЫ тридцать конных. Думаю, даст и больше, если сами попросим.

— Вы, два идиота, не вздумайте! — снова взвилась Юлька, — Куда нам больше! Ты, Васькин, если тоже на лошадях помешан, как и этот татаро-монгол, так забирай себе и "нашу" пятёрку, и будет тебе твой десяток!

— Мужики, мне тоже пяти маловато. Это же получается ни два, ни полтора. Давайте уж тогда и мне десяток, — подал голос Володя. Его Наташка фыркнула, но отмолчалась.

— Хорошо, не вопрос, — глупо было бы возражать против столь здоровой инициативы, — Я потом, если решу, что мне десятка конных мало, ещё у тестя попрошу.

— Тебе треуголка не жмёт? Барабан под ногой не слишком большой? — съязвила Юлька.

— Пеших сколько с Серёгой берёте? — вернул я её к обсуждаемой теме.

— Так и быть — десяток. Сволочь ты, Макс!

— Юль, у нас же только пять охранников! — напомнил ей Серёга, — Этого же не хватит, если дикари налетят!

— Рабов вооружишь! Двадцать ленивых рыл, между прочим, за которыми ты совершенно не следишь! Нечего им бездельничать!

— Охренела, что ли? Рабов вооружать...

— Поговори мне ещё! Ещё один Наполеон мне тут выискался!

— Мне — два десятка, — попросил Володя.

— Больше — не осилим, — добавила на всякий случай Наташка. На мой взгляд, они осилили бы и три десятка, если бы задались целью, но какие к ним могут быть претензии по сравнению с Юлькой?

— Десятка три я потяну, — выручил Хренио, — Больше, извини, не смогу.

Вот что значит, человек женат на античной аборигенке, а не на капризной и избалованной феминизмом современнице. Бесхозным таким образом оставался всего десяток пеших, и я взглянул на жену, которая, занимаясь нашим хозяйством, знала расклад получше меня и теперь подсчитывала наши возможности на навощённой дощечке.

— Сможем, — ответила она мне на не заданный вслух вопрос, закрыв таким образом проблему.

— Милитаристы рабовладельческие! — охарактеризовала нас Юлька, даже не подозревая, насколько она права на сей раз. В отличие от неё, предпочитавшей пускать деньги на тряпки с побрякушками, а не "на ветер", мы с Велией в натуре могли при необходимости безбоязненно вооружить и поставить в строй большинство наших рабов. Ливийцев на нашей "даче" практически не осталось, если не считать нескольких женатых и вполне своей жизнью довольных — основная масса свободных нумидийцев едва ли жила лучше. А уж на македонян с фракийцами и сицилийцев положиться можно было вполне.

— А теперь, господа, нам с вами предстоит наметить основы военной науки для младшего командного состава ливийских наёмников Карфагена, — поднял я следующий вопрос.

Суть тут была вот в чём. Со времён Александра Македонского его мощная всесокрушающая фаланга стала образцом для подражания практически во всём античном мире. Не только наследники-диадохи, унаследовавшие её от своего царя, но и греческие полисы, повидавшие её в деле, а некоторые — и схлопотав от неё звиздюлей в чистом поле, реформировали свои собственные армии, заменив классическую греческую фалангу фалангой македонского типа. Несмотря на финикийскую основу своей культуры, не остался в стороне от этой военной реформы и Карфаген, сперва обзавёвшийся фалангой македонского типа из греческих наёмников, а затем реорганизовавший подобным образом и свою собственную африканскую пехоту. И только Рим — единственный из всех более-менее цивилизованных обладателей тяжеловооружённой пехоты — пошёл другим путём, расчленив бывшую классическую фалангу своих легионеров на тридцать манипулов.

Если кто-то воображает себе, что македонская фаланга — нечто громоздкое и неповоротливое, то совершенно напрасно. Может быть, она и была такой в самом начале, но ведь с тех пор прошло доброе столетие. Да и в самом начале — едва ли.

Ведь в чём смысл копий разной длины, более длинных у задних шеренг? Чтоб одновременно несколькими копьями можно было в одного и того же противника ткнуть, а для этого их наконечники должны выступать впереди строя примерно одинаково. И вот тут три шеренги гираспистов, аналогичных греческим гоплитам, поддержанные тремя шеренгами укрывшихся за ними сариссофоров с их длиннющими сариссами, дают возможность одновременного удара шестью копьями в одного противника! Это заведомо избыточно, за глаза хватит и трёх, и как раз это позволяет увеличить интервалы между колоннами, сделав строй более разомкнутым, просторным, а саму фалангу македонского типа — гораздо эластичнее греческой. Где надо, она уплотнится, не нарушая строя, где надо — растянется ещё, не сильно снижая мощь своей щетины копий.

Более того, растянувшись в длину примерно вдвое, фаланга македонского типа сохраняет достаточную густоту копий, зато высвобождает проходы между соседними колоннами, по которым сквозь её строй могут просачиваться легковооружённые пехотинцы. Ведь полная глубина стандартной македонской фаланги — шестнадцать шеренг, и последние десять, расположенные за сариссофорами, могут быть такими же гоплитами-гираспистами, как и первые три шеренги, но могут быть и пельтастами — метателями дротиков. Лучше, когда и те, и другие. Запасные гирасписты могут выстроиться на флангах, прикрыв их от удара противника, а пельтасты — обстрелять его. Просочившись сквозь интервалы между колоннами гираспистов и сариссофоров, пельтасты могут забрасывать занятого рукопашной схваткой противника дротиками, усиливая тем самым и без того сокрушительный натиск своих тяжеловооружённых соратников. Ну и чем, спрашивается, такой боевой порядок хуже римских манипулов?

Громоздкостью размеров? Полно, не смешите мои тапочки! Фаланга делится на хилиархии и спейры, вполне способные действовать и самостоятельно, а спейра — это примерно пятьсот человек. Такую же численность приобретёт и римская когорта после военной реформы Гая Мария, полученная путём объединения вместе трёх манипулов. Ведь что такое манипул? Жалкие сто двадцать человек в случае гастатов и принципов и вообще шестьдесят человек для триариев. Да спейра просто сомнёт его во встречном лобовом столкновении! Сам факт последующего сведения манипулов в когорты Марием — тому наглядное свидетельство. Да и сам Сципион Африканский зачастую предпочитал применять импровизированные "недокогорты", полученные обьединением в общий строй двух соседних манипулов. Слишком уж слаб против организованного и воюющего правильным строем противника отдельный манипул, созданный для действий на сильно пересечённой местности альпийских предгорий против беспорядочных толп храбрых, но неорганизованных галлов.

Да, но ведь именно римские манипулы своей классической тактикой победили ту хвалёную македонскую фалангу? Разве это не означает превосходства манипулярной тактики? А это смотря как те знаменитые Киноскефалы оценивать и анализировать. Собака ведь порылась в нюансах. Если рассматривать исключительно второй этап сражения, когда выстроенные в боевой порядок римские манипулы врезались в никем не прикрытые левый фланг и тыл правого крыла фаланги Филиппа — то да, получается так. Без труда смяв легковооружённые задние шеренги тыла фаланги, легионеры смешали весь её строй и сохранили собственный, то есть вели бой маленькими фалангами против беспорядочной толпы. Но это случилось в финале их обходного манёвра, а до того их товарищи, выстроенные в такие же точно манипулы, были смяты фронтальным ударом фаланги и беспомощно отступали, а местами уже и банально бежали. Да и сам этот обходной манёвр, переломивший ход сражения и решивший его исход — это ведь тоже отдельная песня. Не манипулы легионеров, а боевые слоны и легковооружённые велиты атаковали и смяли не успевшее перестроиться в боевой порядок левое крыло македонской фаланги в тот момент, когда оно походными колоннами преодолевало гряду холмов.