Арбалетчики в Карфагене

Но это опасение оказалось преждевременным. "Любимец Нефунса" пришвартовался к причалу на левой длинной стороне торговой гавани, и по сброшенным с борта сходням на палубу тут же с грозным и неприступным видом взошли портовые таможенники. Судя по вставшей у сходен портовой страже, явно не намеренной никого выпускать на берег, обитателям судна полагалось оставаться на борту до тех пор, пока начальство не уладит всех вопросов между собой.

— Развели тут бюрократизм! — проворчал Володя.

— Ага, тут тебе не Гадес! — хохотнул Серёга, — Тут любой чиновный прыщ пуп земли из себя корчит!

Контраст с Гадесом в самом деле получался разительным. Нам ведь было с чем сравнивать — тут же вспомнилось, как запросто и без всяких лишних формальностей прибывал туда "Конь Мелькарта" нашего старого знакомца Акобала. Да, это Карфаген, и здесь нам — не тут.

Формальности формальностями, а жизнь — жизнью. Начальника досмотровой партии Турмс сразу увлёк к себе в каюту, а сопровождавшие его вояки так и остались стоять на палубе, даже не пытаясь заглянуть в трюм. Мы даже не успели обменяться парой-тройкой историй о родном российском бюрократическом маразме, когда грозный таможенный чинуша вышел, не скрывая довольства. Судя по всему, связано оно было не с тем кошелём, которым он, дабы не утруждать себя, нагрузил своего помощника, а с другим, поменьше, который он припрятал в складках широкого пояса.

— Вот так тут все и выкручиваются! — сказал этруск, тоже явно не опечаленный, когда местная власть сошла на берег.

— И много ты ему дал "мимо кассы"? — ухмыльнулся я.

— Как обычно — половину того, что не попадёт в казну. И им хорошо, и нам.

— А не жирно ему половину?

— Так разве ж он только для себя? Своим воинам он даст по шекелю, помощнику два — это немного. Но ведь из остального он половину, а то и две трети, отдаст начальнику порта. Не отдаст — через несколько дней его место займёт другой, "знающий службу". Зачем же ему терять такое хлебное место? Что-то ведь начальник оставит и ему, и это ведь не только с моего корабля. Взгляни, он уже на второй заходит. А за день он не меньше десятка кораблей обойдёт — за него не беспокойся, ему тоже на безбедную жизнь хватит.

— А жирует, значит, начальник порта? Ведь не один же только этот у него такой?

— Конечно не один. У него таких пять или семь, точно не знаю. Но и он ведь не всё себе оставляет. Назначает его Совет Ста Четырёх, он же и снять его может в любой момент. С теми, кто помог ему занять это место и помогает удержать его, надо ведь делиться. Не поделится — сам понимаешь. Желающих на такое место много...

— А официально власти как на это смотрят? Деньги ведь мимо казны проплывают немалые! Разве такое скроешь?

— Ну так мы ж это делаем с умом! Свинца в слитках и железа в крицах у меня в трюме больше всего, но это самая дешёвая часть груза. Её я не занижаю и за неё плачу честно, как положено. Не занижаю я и числа пассажиров вроде вас, которых легко пересчитать по головам. Это всё идёт в казну сполна. А вот с тем грузом, которого немного, но который ценен — тут мы с портовой стражей уже 'понимаем друг друга'. Медь в слитках я занизил на треть, простую бронзу — наполовину, а чёрную — вчетверо. И так же примерно делают все, только каждый со своим товаром. Те же египетское полотно и шёлк из Александрии, ты думаешь, целиком учитываются? Самое большее — на треть или даже на четверть. И чем выше пошлины, тем больше доля скрытого от казны товара. Кто же позволит себя грабить?

Вот в таком духе и просвещал меня Турмс, объясняя суть, старожилам давно известную, но не называя ни конкретных имён, ни конкретных денежных сумм, как раз и составляющих "коммерческую тайну". Что ж, мне чужих тайн и не надо — своих за глаза хватает.

Наши слуги тем временем уже разобрались с нашими пожитками, и мы снова, взглянув на множество снующих по берегу карфагенян, призадумались, как бы тут не заблудиться в таком столпотворении. Но это наш наниматель предусмотрел — нас встречали.

— Досточтимый Фабриций, старший сын досточтимого Арунтия! — представил нам этрусский моряк молодого роскошно одетого парня с вооружённой свитой, прибывшего явно по наши души, — Добро пожаловать в Карфаген!

— Испанцы Тарквиниев! Ко мне! — рявкнул сын нашего нанимателя и взмахнул рукой, указывая пункт сбора. В отличие от отца, говорившего по-иберийски чисто, у его сына был изрядный акцент, но всё-таки языком он владел, и понимать его было нетрудно. Поданная команда в полной мере относилась и к нам. Ведь будучи нанятыми в Испании, служа с иберами и говоря на их языке, мы и сами считались теперь как бы иберами. По крайней мере — здесь. Поэтому мы, распрощавшись с Турмсом, дисциплинированно потопали по сходням.

— Аркобаллистарии? — определил Фабриций, заметив наши арбалеты, — Отец рассказывал мне о вас! Вы идёте со мной.

Кроме нас он ещё отобрал человек двадцать пять с нашего и следующего корабля, а остальных поручил помощнику.

На берегу стало ясно, что если нам и судьба потеряться, то только всем вместе. И Испания-то — далеко не Россия, а уж Африка — и подавно. Не только мы, но и иберы скинули плащи и тёплые туники, пододев под кожаные панцири лишь лёгонькие льняные безрукавки, и даже в них никто из нас как-то не зяб. Местные же, привычные к африканской жаре, практически все были в туниках с рукавами, так что даже не знакомых лично своих отличить от них было легко.

Если важный чиновник строит здесь из себя перед вновьприбывшими крутого босса, то обычный человек с ружьём... тьфу, с копьём — откровенно рад подкреплению. Увидевшие нашу колонну испанских наёмников карфагенские пацаны-ополченцы приветствовали нас взмахами копий и длинных овальных щитов.

— Гражданское ополчение Ганнибала, — пояснил Фабриций, — Из-за выплат Риму у Республики больше нет денег на хорошее наёмное войско. Своим ветеранам суффет платит сам, из собственных денег, но после Замы этих ветеранов осталось мало. А ополченцы из граждан стоят дёшево, но почти ничего не умеют, и сами это прекрасно понимают. Вот и рады частным наёмным отрядам, которые помогут в случае чего.

Миновав ворота опоясывающей портовую зону, называемую здесь Котоном, внушительной стены, мы вышли в Старый Город. Впрочем, название это чисто условное, обозначающее территорию. На самом деле не такой уж он и старый — застроен добротными многоэтажками покруче гадесских. Шестиэтажки — не редкость, а встречаются и семиэтажки. Глядя на них, нетрудно понять, как умещаются в городе добрых полмиллиона его обитателей. Двигаясь между этими громадами по улицам, оказавшимся шире, чем мы опасались, наша колонна вышла к здоровенной рыночной площади, называемой здесь на греческий манер Агорой.

Вывел нас сын нашего нанимателя грамотно — улицей, выходящей на дальнюю от моря сторону площади, и нашей колонне не пришлось пробиваться через сутолоку громадного, под стать самому городу, рынка. Зато справа от нас оказалась при выходе на площадь колоссальная статуя Решефа перед его храмом, а слева здание Совета Ста Четырёх — помпезное, величественное, в греческом стиле, мимо которого мы и продефилировали. Нам он решил показать местную достопримечательность или её обитателям возросшую отцовскую силу, мы так и не поняли. Хотя, по логике вещей — скорее всего, и то, и другое заодно. А над всем этим возвышалась Бирса — цитадель на холме, окружённая собственным рядом мощных стен — с храмом Эшмуна и его гигантской статуей на самой вершине холма. Зрелище впечатляло...

— Красота-то какая! — восторгалась Юлька, — Я думала, что Карфаген — обычный финикийский город, восточного семитского типа, а тут уже настоящая античная классика! Взгляните только на эти статуи богов! Это же эллинистический стиль!

— Он самый! — хмыкнул я, — Вот только детишек в жертву этим своим "эллинистическим" богам они режут время от времени вполне по-финикийски.

— Разве? Их же, вроде, только Молоху в жертву приносили — безобразный такой медный или бронзовый идол, а я его нигде не вижу.

— И не увидишь, не ломай глаза. Не было никакого Молоха. Слово "мельх" — это просто "кровавая жертва". Любому богу, самому обычному. Я не буду тебе их перечислять — лишние уши вокруг, — хоть мы говорили и по-русски, конкретные имена финикийских богов могли прозвучать для аборигенов узнаваемо, и в мои планы вовсе не входило объяснять им, что это вновь прибывшие чужеземцы говорят об ихних священных небожителях. Восток ведь — дело тонкое, а восточные религии — в особенности. Чем меньше их касаешься, тем меньше проблем с верующими фанатиками.

Как я и начал уже догадываться, нас вели в Мегару. Это элитное предместье Карфагена, застроенное особняками тех, для кого деньги — ни разу не проблема. Да и в самом деле, что ещё охранять наёмникам простого карфагенского олигарха кроме жилья и имущества означенного олигарха? Но при подходе к цели нас ожидал сюрприз. Я-то после прочтения в школьные годы флоберовской "Саламбо" полагал, что предместье — оно и в Африке предместье, эдакий "дачный шанхай", хоть и роскошный в случае с карфагенской Мегарой. Может быть, так оно и было во времена, описанные Флобером, но с тех пор много воды утекло. Теперь Мегара тоже была обнесена полноценной крепостной стеной, длину периметра которой я даже представить себе побоялся — ведь площадь этого элитного района в несколько раз больше, чем зоны основной многоэтажной застройки. Не любят олигархи жить в тесноте, душа простору просит. А просторный периметр оборонять труднее — оттого-то и нужны им на всякий случай маленькие частные армии.

А за стеной раскинулся город-сад, от вида которого захватило дух. Нет, в принципе-то, после элитного квартала в Гадесе, мы ожидали увидеть нечто подобное и тут, но... гм... гадесские олигархи нервно курят в сторонке. Помимо частных садов во дворах жилищ здесь были и общественные — с каналами, с фонтанами, с прудами и беседками среди них — ага, засушливая Северная Африка, северный край Сахары, воду в цистернах запасают... гм... те, кому не по карману жить в Мегаре. Один канал оказался таким, что по нему даже прогулочные лодки плавали, причём как-то обходясь без заторов.

Под стать общественному парку были и частные особняки в самых разнообразных стилях. В основном преобладал новомодный греческий, но встречалось и что-то напоминающее Египет, и что-то ассирийско-вавилонское, а то и что-то вовсе непонятное, со стилистической принадлежностью которого затруднялась определиться даже Юлька. Похоже было на то, что каждый тутошний олигарх выпендривался в меру своей фантазии, ограниченной лишь его финансовыми возможностями, а уж их-то финансы явно не были склонны петь романсы. Фантазия же у большинства деловых людей карфагенского разлива оказалась вполне стереотипной — классический греческий портик у входа, обозначающий притязания на античный дворец. Ну, нравится некоторым жить во дворцах. Оригиналы же отличались от конформистов главным образом стилем того же портика — например, египетский вместо греческого.

Как и наши "новые русские", многие обитатели Мегары обожали жить напоказ. Часто ограда их садов оказывалась "живой изгородью" из какого-нибудь подстриженного кустарника, не столько скрывавшего, сколько подчёркивавшего содержимое огороженного двора.

Кое-где в садах разгуливали павлины, а в одном даже парочка павианов. Представляю, каково приходится домашним рабам этого извращенца! Им ведь наверняка строжайше запрещено трогать хозяйских любимцев, а те — дай им только почувствовать безнаказанность! Обезьяна — она ж и есть обезьяна. Прессовать всех, кто не прессует её, у неё в инстинктах прописано, а хозяину — такой же обезьяне, только двуногой — небось прикольно наблюдать, как его павианы терроризируют затюканных слуг. Урод, конечно, но по античным понятиям этот урод в своём праве, а в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Практически везде были конюшни, а в некоторых дворах — и слоновники, судя по размерам. Учитывая инкриминированную Флобером страсть карфагенской олигархии к разъезжанию на слонах, нас это как-то не удивило, но вот самих слонов что-то не наблюдалось.

— В мирном договоре с Римом Карфаген обязывался выдать всех своих слонов и впредь не приручать новых, — припомнила Юлька.

— Так речь же о казённых боевых шла, а не о частных ездовых, — возразил я, — Тут сами боги велят сделать всё для обхода запретов при их формальном соблюдении.

— Ага, типа как немецкие "карманные линкоры", которые вписывались в версальские ограничения! — тут же ухватил суть Володя.

— Да и мы сами, если разобраться, — добавил Васькин.

— А при чём тут мы сами? — не въехал Серёга.

— Государственной армии Карфагена теперь много чего нельзя, — пояснил наш испанский мент, — А отряды вроде нашего — это не армия, а частная охрана.

— А слоны тут при чём? — поинтересовалась Наташка.

— Договор с Римом формально не запрещает частникам держать собственных слонов, — разжевал я ей, — А как и чему хозяин-частник обучает СВОИХ слонов — его личное дело. Может и боевым приёмам их учить — ради потешных баталий, допустим. Кто-то любит своих рабов павианами задрачивать, а кто-то — и в живых солдатиков играть. Почему бы и нет? Люди — его, слоны — тоже его, имеет полное право.

— А слоны не получатся при такой дрессировке тоже "потешными"? — съязвил Серёга, — И на кой хрен они тогда такие нужны?

— Качество обучения, конечно, пострадает, — согласился я с очевидным, — Но главное ведь — не сами слоны как вид войск, а обкатка ими конницы. Лошади боятся слонов, если не приучены к их виду и запаху, а у нумидийцев слоны есть. Их хвалёная конница сама по себе в кавалерийской рубке слабовата и правильного боя с настоящей линейной кавалерией не выдержит, но они ведь её слонами могут подкрепить, и тогда...

— Да, тогда — звиздец...

— Получается, слоны Карфагену позарез нужны, пускай даже и потешные, — резюмировал Володя, — Какого ж хрена мы их не видим?

— У Флобера частных слонов тоже забрали в армию, когда не хватило казённых, — вспомнила Юлька, тоже читавшая "Саламбо", — Может, и перед Замой сделали то же самое?

— Скорее всего, так оно и было, — лично я в этом ни разу и не сомневался, — И естественно, мобилизованные в армию слоны частников были конфискованы Римом на общих основаниях, вместе с казёнными. Но с тех пор прошло уже пять лет, и частники вполне могли бы начать обзаводиться новыми. Это государству нельзя, а им-то кто запрещает?

Вопрос получался интересным, но для самостоятельных вычислений мы недостаточно владели обстановкой, а приставать с расспросами к нанимателю, которому и служить-то ещё толком не начали, было бы явной дерзостью, едва ли поощряемой. Оно нам надо? Послужим, присмотримся — разберёмся и в этом, и во многом другом...

А потом нам стало и не до дедуктивных вычислений а-ля Шерлок Холмс, поскольку мы пришли. Двор нашего нынешнего нанимателя оказался обнесённым внушительной стеной, хотя и без крепостных зубцов. Створки ворот, правда, по сравнению с ней выглядели несерьёзно, но неширокий проём в случае чего не составит особого труда забаррикадировать, так что в целом я ограду одобрил. А вот видневшийся в глубине сада сам особняк нагнал на меня тоску своим помпезным греческим портиком при входе, поскольку сразу же напомнил о наших приключениях в Кордубе. Такой же помпезный портик был у нашего тамошнего начальства, "досточтимого" Ремда, и когда на его дом напали наёмники враждующего с Тарквиниями клана Митонидов, нам оказалось весьма нелегко оборонять три проёма между колоннами. После того случая я даже дал себе зарок — когда разбогатею сам, ни в коем разе не льститься на эту показуху в ущерб обороноспособности.