Властелин обезьян

— Это ты зря, — сказал Терри. — Хочешь, подскажу барыгу, который ширевом от близорукости торгует?

— Но это незаконно! — воскликнул Леонид Григорьевич. — А если менты повяжут?

— Возьми бабла побольше, откупишься, — посоветовал Терри. — Ты, вообще, зря ментов боишься. Если будешь их дальше бояться, будешь всю жизнь ходить как дурак в очках и трахаться как дурак в гондоне.

— Ты на что намекаешь? — заинтересовалась Жанна.

— Я себе вштырил иммунитет от ВИЧ, от сифилиса и еще двух десятков болезней, — объяснил Терри. — Тебе тоже вштырим, когда в Москву приедем.

— Я никогда не перееду в Москву! — возмутилась Жанна. — Лучше жить в отсталой стране полноценной гражданкой, чем в передовой стране презренной макакой!

— Какой, блин, макакой? — возмутился Терри. — Совсем отупела? Сколько раз можно повторять: полное имперское подданство Кот мне обещал! Полное, без ограничений! Теперь поняла, дура?

Жанна открыла рот, чтобы ответить, поняла она и не поняла, но не успела. Потому что входная дверь протараторила высоким девичьим голоском нечто анимешно-японское. Дашка вернулась домой.

4

Даша Петренко была высокой нескладной девицей шестнадцати лет. Ее волосы были светло-русыми, лицо — длинным и несколько лошадиным, а длинные стройные ноги чуть-чуть кривились иксом. Даша любила надевать короткие юбочки, а под них колготки в поперечную контрастную полоску. Волосы она иногда осветляла, а иногда красила в какой-нибудь кислотный цвет и заправляла в два хвостика в стиле рорикон. Мальчикам это нравится.

До недавнего времени Даша была веселой и жизнерадостной девочкой, но потом случилось нечто, и она стала все время печальна. Вот и сейчас она шла домой из школы, обсасывала леденец на палочке, девочка как девочка, ничего особенного, но из глаз ее на мир глядела печаль.

Все началось в тот вечер, когда она познакомилась на дискотеке с Максом по прозвищу Шейк. Тогда она не знала, что это прозвище происходит от слова "шакал", она думала, что его так прозвали потому, что он хорошо танцует. Он действительно хорошо танцевал, и еще лучше пудрил мозги наивным девчонкам, ищущим взрослых развлечений. В тот вечер он скормил Даше пирожок с коноплей, а в следующую субботу они впервые оказались в одной постели и Даша наврала ему, что он лишил ее девственности. В воскресенье они путешествовали, нанюхавшись психоделиков, а через две недели он впервые ширнул Дашу героином.

Если бы дело происходило в двадцатом веке или в начале двадцать первого, на этом бы все интересное закончилось. Дальнейшее понятно любому дураку: любовник бросает наивную дурочку, а она уже подсела на систему, ширяться нужно каждый день, карманные деньги заканчиваются, и добро пожаловать на панель. После этого некоторые сгорают за год-два, а некоторые ухитряются дотянуть до зрелого возраста, но это уже не жизнь, а существование. Ничего интересного в нем нет, и неудивительно, что так много торчков кончают с собой. Какие-то социологи даже подсчитали, что каждый десятый передоз фактически являлся самоубийством.

Но в середине двадцать первого века тяжелая наркомания протекает совсем иначе, даже в отсталых странах. Любовник бросает дурочку, она понимает, что подсела на систему, и отправляется на панель. Но насасывает она там не на то ширево, от которого торчат, а на то, которое прерывает зависимость. Если бы Даша жила не в пригороде Киева, а в пригороде Москвы или Шанхая, ей можно было вообще не торговать собой, достаточно обратиться на любой благотворительный торрент, которых в развитых странах как грязи. Заказываешь бесплатную дозу, приезжаешь в нужное место либо оплачиваешь доставку, вштыриваешься, и дня через три ты уже не на системе и никогда на нее не подсядешь, потому что пожизненный иммунитет. Опиоидные рецепторы перенастраивается на другую систему сигналов, и классические опиаты организму становятся до фени, потому что модифицированные эндорфины, от которых его теперь прет, на морфин ничуть не похожи. Наркотики для модифицированных рецепторов тоже существуют, их не очень сложно достать, если вдруг передумаешь, но статистика утверждает, что лишь незначительное меньшинство наркоманов повторно уходят в зависимость. Врачи и полиция относятся к ним, как к безнадежным самоубийцам, которых отговаривать без толку, проще пристрелить, чтобы не мучились. Кстати, можно слезть с иглы и без пожизненного иммунитета, но такая процедура стоит дорого, потому что предназначена для извращенцев.

Короче говоря, в развитых странах слезть с иглы — дело настолько пустяковое, что наркомания там почти не встречается. Разве что среди макак, но и те предпочитают легкие наркотики наподобие табака. А в отсталых странах, где ГМО запрещены, найти барыгу с ширевом, изменяющим человеческий организм в лучшую сторону — дело не очень простое. На первый взгляд, все стены обклеены листовками, но это фуфло для лохов, эти барыги в лучшем случае продадут тебе дистиллированную воду за огромное бабло, а в худшем — продадут тебя самого в Казахстан на мандариновую плантацию. Чтобы найти правильного барыгу, нужно иметь правильный подход к правильной братве. Найти такой подход, в принципе, не так уж сложно, но противно. Ширнут-то тебя сразу, но не дай бог потом не отработать. А полиция на шалости братвы смотрит сквозь пальцы, а иногда и сама участвует. Дескать, отучают глупых коз от наркотиков — молодцы. А какими средствами отучают — это уже дело десятое.

Вчера Даша полностью отработала свой долг. Ребята говорят, отлично отработала, Хаким Бешеный даже заикнулся, дескать, не хочу тебя отпускать, давай, ты будешь работать по вольному найму, вот тебе контракт на три года. Как она его послала, ребята так ржали...

Будь Даша в обычном своем нервно-психическом состоянии, какое было у нее до всех этих дел с наркотиками, она бы сейчас улыбнулась. Но она не улыбнулась, на ее лице не отразилось ничего. Знающие люди легко отличают только что завязавших наркоманов от нормальных людей — у наркоманов эмоции стерты, лица неподвижны, а голоса невыразительны, как у дешевых андроидов или у неизлечимых шизофреников. По-научному это называется синдром Спока. Он постепенно проходит сам собой, мозг выращивает новые нейроны взамен испорченных и заново учится испытывать эмоции, но это небыстрое дело, на полное восстановление эмоций уходит не один год.

Но в эмоциональной отупелости есть и плюсы. В обычном состоянии психики Даше было бы трудно пережить все эти приключения. Заниматься сексом с тремя незнакомыми людьми одновременно, да еще перед камерой — да ее бы парализовало от страха и смущения! А когда эмоции повреждены наркотиком и добиты лекарством, все как-то все равно. Надо — значит, надо. Не зря наркоманов так охотно берут рядовыми в армию. Впрочем, туда чаще идут не наркоманы, а макаки за льготное гражданство.

Дорогу Даше заступил невысокий коренастый негр с перебитым носом. Хельги из Литвы, вспомнила Даша, Хаким о нем рассказывал, говорил, что совсем отморозок, потому что у черножопых от полярной ночи крышу срывает и это дело вроде по наследству передается. Врал, наверное, какая в Литве полярная ночь, там же бананы растут!

— Работаешь? — спросил Дашу Хельги.

— Уже нет, — меланхолично ответила Даша. — Опоздал, парниша.

Хельги нахмурился, затем открыл рот и спародировал, как Даша облизывает леденец.

— Рот закрой, ворона влетит, — посоветовала Даша.

Она сделала шаг в сторону, чтобы обойти ниггера, но тот вытянул руку и загородил проход.

— Укушу, — предупредила Даша.

Ниггер убрал руку и пошел своей дорогой. Даша секунду помедлила и тоже пошла своей дорогой. Через пять минут эта мимолетная встреча стерлась из ее памяти. В первые дни после прерывания зависимости с памятью беда, это всем известно.

Подойдя к подъезду, она как раз дососала леденец и выбросила палочку в урну. Вежливо поприветствовала бабушек на лавочке и приложила палец к панели домофона. Домофон отозвался музыкальной фразой из ее любимого мультика. Точнее, это раньше у нее был любимый мультик, сейчас у нее ничего любимого нет, как и нелюбимого, и живется гораздо проще. Хотя и скучнее.

Она поднялась на двенадцатый этаж и приложила палец к панели дверного замка квартиры. Изнутри доносились голоса на повышенных тонах, скорее даже вопли, чем голоса — ругаются. Папа, мама и дядя Леня, мамин любовник (она думает, что про их связь никто не знает, глупая). Не иначе, папа застал их с поличным и сейчас мудохает. Надо посмотреть, интересно.

Дверь пропиликала Дашину мелодию, Даша вошла в прихожую.

— Привет! — крикнула она. — Я дома! Как дела?

— Зашибись! — радостно откликнулся папа. — Приколись, Дашка, я тебя люблю!

— Я знаю, — серьезно ответила Даша.

Ответить несерьезно она сейчас не могла, даже если бы вдруг захотела. Чувство юмора отшибается у бывших наркоманов еще радикальнее, чем память.

— Ты на что намекаешь? — подозрительно поинтересовалась мама.

— Ни на что, — ответил папа. — А что? Ух ты, какая замечательная мысль!

Он появился в прихожей, в руке у него был пистолет, который он, впрочем, держал не стволом вперед, как Хаким, когда Даша его однажды случайно напугала, а вообще непонятно как, будто это не пистолет, а, скажем, кирпич. Папа плотоядно оглядел Дашу с ног до головы и причмокнул.

— Ты чего чмокаешь? — возмутилась мама из гостиной. — Она тебе дочь!

— Так тем более люблю! — провозгласил папа и улыбнулся. — Дай я поцелую свою любимую дочку!

В обычном состоянии Даша поняла бы, что с папой происходит что-то не то, и забеспокоилась бы. Но сейчас ей было все по фигу. Папа подошел к ней, нагнулся и поцеловал в губы. Она ответила на поцелуй, профессионально ответила, как если бы это был не папа, а клиент. Некоторое время они сосались.

— Ты чего делаешь, мерзавец?! — заорал из комнаты Леонид Григорьевич. — Как можно терпеть такой разврат?!

— Да, ты это... совсем уж перебор... — поддакнула мама.

Неведомая сила качнула Дашу туда-сюда, в голову прилетело что-то тяжелое. Она охнула, потеряла равновесие и упала, но не ушиблась, а мягко осела на коврик у дверей. А потом вдруг оглушительно грохнуло, да так, что уши заложило. Папа стал весь красный, но не такой, как когда чего-то стесняется, а забрызганный кровью с ног до головы. И не только кровью, а чем-то еще вроде сырого мяса, при каждом движении мелкие крошки осыпаются.

Он что-то сказал, осекся, покашлял, поковырял пальцем в ухе, и снова сказал, на этот раз громче:

— А я забыл, что первая всегда разрывная!

Даша заметила у себя на лодыжке сгусток окровавленных мозгов. Дернула ногой, чтобы сбросить гадость на ковер, но та прилипла и не отваливалась. Пришлось стряхнуть рукой.

Завизжала мама. Чего она визжит, было непонятно — Леонид Григорьевич упал в прихожую, и из комнаты ничего жуткого не видно. Наверное, домысливает.

— Пап, приколись, ты ему прямо между глаз попал, — заметила Даша.

— А нечего было выпендриваться, — невпопад отозвался папа. — Ишь, устроил тут гладиаторский бой... Ой! Что он с тобой сделал?

Даша посмотрелась в зеркало. К щеке прилип потек крови пополам с мозгами, будто слизняк ползет. Отвратительно.

— Это не мое, — сказала Даша. — Это с него сбрызнуло. А что, он тебя тоже ударил?

— Типа того, — кивнул папа. — Глупо получилось. Я ведь и его тоже любил. Зря он так.

— Ну всё! — завопила из комнаты мама. — Я больше не могу! Даша, собирайся, мы уходим!

— А чего мне собираться? — рассудительно прокомментировала Даша. — Я уже собранная. Мне только умыться и колготки переодеть...

Мама вошла в прихожую, стараясь держаться от папы подальше, это было чуть-чуть комично. Сунула ноги в первые попавшиеся туфли, больно ухватила Дашу за руку и потащила наружу. Даша охнула.

— Жанка, ты чего? — удивился папа и взмахнул пистолетом.

Мама вытащила Дашу на лестничную площадку, захлопнула дверь, подняла ручку вверх, запирая замок, и поволокла Дашу к лестнице.

— Мама, ты чего? — удивилась Даша, непроизвольно копируя папину интонацию.

— Бежим, пока не догнал, — прошипела мама.

Они побежали вниз по лестнице и пробежали четыре с половиной этажа. Там мама остановилась, прислонилась спиной к размалеванной непристойностями бетонной стене и стала часто-часто дышать, как будто сильно устала. А потом стала делать странное движение нижней челюстью, будто хотела что-то сказать, но никак не могла выговорить. Наконец смогла.

— Телефон, — сказала мама. — Забыла.

— На, держи, — сказала Даша и протянула ей свой.

Мама взяла телефон и стала на него недоуменно таращиться. Даша решила, что надо придти ей на помощь.

— Позвонить хочешь? — предположила Даша. — А кому?

Мама снова пошевелила челюстью, затем с трудом выговорила:

— В полицию.

— А, понятно, — кивнула Даша.

Сделала экстренный вызов, уточнила, точно ли дозвонилась в полицию, четко представилась, назвала адрес, описала обстоятельства случившегося. Женщина, принявшая звонок, поинтересовалась, почему Даша говорит так спокойно, не шок ли у нее?

— Нет, не шок, — ответила Даша. — Я на прошлой неделе перестала употреблять героин, у меня синдром Спока.

— Барыгу посоветуешь? — спросила женщина.

— Конечно, нет, — ответила Даша. — У вас ведь все разговоры записываются.

И прервала разговор.

Посмотрела на маму. Та по-прежнему клацала челюстью.

— Съешь валиум, — посоветовала Даша. — У меня есть, держи. Он хорошо успокаивает, это не плацебо типа валидола.

Мама взяла таблетку трясущейся рукой. Сунула в рот, разгрызла и сразу, как по волшебству, успокоилась. Это, конечно, не валиум подействовал, а эффект плацебо, но так даже лучше.

— Героин, — повторила мама.

Заплакала и съехала вниз по стеночке, пока не получилось, что она уже не стоит, а сидит на корточках. Даша смотрела на нее и долго не понимала, что надо делать. Потом вспомнила, что надо утешать. Присела рядом, попыталась обнять, но все не могла подобрать удобную позу, в конце концов пришлось встать на колени, так удобнее, но все равно жестко.

— Мы извращенцы, — сказала мама. — Декаденты. Алкоголики, наркоманы, азартные игроки, бездельники, развратники... Нет в жизни смысла, нет цели, ничего нет, кроме скуки. Разлагаемся, вырождаемся, теряем разум, превращаемся в животных. Чего молчишь?

— А чего тут говорить? — удивилась Даша. — Ты же меня ни о чем не спрашиваешь.

— Мы превратились в андроидов, — продолжила мама. — Только и делаем, что жрем в три пасти, глушим водку да ширяемся чем попало. Мы вымрем. Несколько поколений, и конец, останутся на планете одни макаки да интеллект-пастух.

— Мама, ты ошибаешься, — возразила Даша. — Упадок и декаданс характерны только для стран большой семерки. А у нас все традиционные ценности сохраняются. ГМО запрещено — раз, пропаганда гоморазврата запрещена — два, педофилия запрещена — три, курение табака ограничено — четыре...

— Да какое там курение табака! — завопила мама. — Каждый второй подросток сидит на героине, а каждый первый уже откололся! Я когда была в твоем возрасте, у нас такого не было!