— И он тебе настолько дорог, что ты забыл его в своих апартаментах на Цитадели? — Миранда пригубила кофе и поморщилась. — Ты что, совсем без сахара…
— Сахар… — я прищурился и аккуратно, не вставая с места, притянул биотикой сахарницу.
— Ложка, — Миранда нашла взглядом нужные приборы, и один из них скакнул ей в руку.
— Молодец, — похвалил я. — Тонко.
— Знаю, — Лоусон пожала плечами и добавила. — Благодарю.
Мы помолчали.
— Так во-о-от, — протянул я. — По поводу «влюбился».
— М-м-м, — Миранда оторвалась от кофе и со скептицизмом посмотрела мне в глаза. — Мне показалось, ты это спонтанно сказал. Я думала, ты понял, что я проигнорировала это и дала тебе шанс сделать вид, что тех слов не было.
— Ты, что же, совсем не хочешь узнать, в кого именно я влюбился? — я поднял брови и ответил ей не менее скептическим взглядом.
Большие голубые глаза смотрели на меня со смесью облегчения, удивления и легкой паники. Я понял, что теперь она поняла меня верно. Хотя напрягало немного то, что она, хоть и помнила о нашей договоренности не переходить определенную черту, ожидала перехода этой черты от меня. И все-таки сама за нее чуть-чуть заступила — я видел это сейчас в ее взгляде. Иначе откуда бы эта боязнь непонятно чего?
— Ну и в кого же? — она отхлебнула больше, чем собиралась, и сморщилась от обожженного горла.
— Это любовь отнюдь не с первого взгляда, — серьезно начал я, нахмурив брови. — Я вначале ощутил четкую ненависть и страстное желание придушить ее. Но я сдержался, потому как видел в ее глазах то же самое и понимал, что могут придушить и меня, причем это на тот момент было наиболее вероятно. Потом мы договорились на определенных условиях о сотрудничестве и совместно поработали, хоть и на расстоянии. Теперь она огорошила меня неожиданно приятным сюрпризом и открыла для меня великолепные возможности. Причем сделала это настолько изящно, что я однозначно могу сказать — я в нее влюбился именно с этого деяния, а не с первого взгляда.
Миранда поставила наполовину опустошенную чашку возле блюдца и оперлась локтями на стол, заставив меня отвлечься на ее великолепно колыхнувшуюся грудь. Я всего лишь скосил глаза, но ей хватило — она заметила мой интерес и поторопила, перегнувшись через стол и почти нежно потеребила мою чуть больше, чем надо, отросшую щетину.
— Вчера это еще было щетиной, — задумчиво произнесла она. — Это совершенно точно не было бородой.
— Это.
— Да, именно это. Я хорошо знаю русский язык, — с издевкой ответила Миранда. — И прекрасно понимаю, что говорю. Не надо повторять за мной те слова, которые тебе не нравятся в заявленном контексте.
— Не надо говорить заумно тогда, когда я смотрю на твою грудь, Мира, — я улыбнулся и потер ладонями чашку. — Руки чешутся потрогать это… — я запнулся, но все же добавил то, что хотел сказать. — Это твое великолепие.
— У меня чесались — и я потрогала твое «это».
Лоусон пожала плечами и отложила вилку, прежде дожевав кусочек омлета.
— Ты точно уверена, что хорошо, — я подчеркнул, — знаешь русский язык и отдаешь себе отчет в том, что это звучит слишком…
— Но мы же тут одни, — она протерла губы одноразовой синтетической салфеткой и закинула ее в урну переработки мусора, подправив полет биотикой.
— Согласен, — я все еще прихлебывал кофе.
— И? — приподняла Мири бровь.
— Так я тоже могу потрогать твое «это»? — фыркнул я и проглотил еще немного кофе, посмаковав горечь между небом и языком.
Она закатила глаза и, быстро поднявшись, обошла стол. Заставила меня, значит, оторваться от поглощения ударной утренней дозы кофейка из крайне основательной чашки, больше похожей на пивную своими размерами. Я немного недоуменно взирал на Лоусон снизу-вверх, а Миранда уперла руки в бока привычным движением. Покровительственно обозрев меня со своей позиции, она протянула ладонь к моему локтю и небрежно подняла мою руку как шлагбаум. Приземлилась на колени, чуть поерзала, дабы принять удобное положение, откинулась спиной мне на плечо и, под полный высшего сорта удивления взгляд, обняла меня за шею, изогнувшись немного неудобно для нее самой. Ее лицо было прямо напротив моего, я поддерживал ее за талию, а другой рукой все еще цеплялся за чашку.
Миранда придвинулась еще ближе, а я перестал тискать свой сосуд с кофе и переключился на ее… это ее великолепие, если быть точным в терминологии.
— Мира… — поцелуй и неясные желания, сталкивавшиеся друг с другом в безумном круговороте. — Почему ты такая, Мира…
— Какая? — она наслаждалась ситуацией не меньше меня, ей была приятна близость, опора и крепкие объятия. Я ощущал ее эмоции, хотя мне подобное было не совсем знакомо. Чувство защищенности, которое я испытывал в детстве, находясь со своим отцом, было наиболее похоже на ее ощущения. Но в случае Миранды была какая-то странная натянутая дрожь, хрупкая и прозрачная, недоступная мне для анализа, и потому непонятная. — Какая я? И почему ты жалеешь о чем-то?
— Я понял, почему ты… — нам не нужны были слова, я говорил уже чувствами. Передал ей обратно эту болезненную неясность, подозревая в ней именно то, что не хотел обнаруживать ни в коем случае. — Я… — теперь я поделился внутренним теплом, которое ощущал сам, обнимая ее и целуя.
Вновь получил страстный поцелуй, и не сумел удержать слияние, выпустив биотику из узды.
Моей последней мыслью было…
«НЕТ!»
* * *
второе столетие после конца Империи, за пятьдесят миллениумов до знакомства с Хэммингом
«НЕТ! ТОЛЬКО НЕ ТАК! ТОЛЬКО НЕ ТАК!» — стучало в голове у странного четырехглазого существа, а узкое пространство вокруг будто бы сжималось и крутилось, хотя на самом деле виновата была накатывающая слабость. — «Я НЕ ДОЛЖНА УМЕРЕТЬ ТАК! Я АСПЕКТ ВОЗРОЖДЕНИЯ! Я…»
Через миг все прервалось, и наступила тьма.
* * *
вторая половина XXII столетия, правда, которую нельзя расшифровать
Миранда сидела на полу, утирая кровь из-под носа тыльной стороной ладони и смотря на меня с шоком и неверием в совершенно затуманенных глазах. Я подпирал спиной стул, откуда свалился, и совершенно спокойно смотрел на затухающие искры биотики на ладонях. Могу поспорить, я весь был в этой биотике. Черт подери. Нежданно-негаданно, мать твою.
Азарийский минус.
И слава всем богам, я умудрился, грубо говоря, волевым усилием перенаправить ассоциативную цепочку с собственных мыслей на мысли того, с позволения сказать, существа, найденного на Иден Прайм единственное, что было в ближайшей долговременной части памяти, которое могла потянуть за собой ассоциация «НЕТ! ТОЛЬКО НЕ…» Во всяком случае, это лучше, чем если бы Миранда узнала о моей настоящей природе или прибытии моей души из другого мира.
Не найти древний бункер протеан раньше, чем это произошло в игре, зная его приблизительные координаты, причем задолго до всей этой заварушки, было бы просто кощунством. Было трудно сохранить все в секрете, но лаборатория, построенная в одной системе с Омегой, все же сумела благодаря покровительству Арии принять в свои недра кое-что интересное из древнего научного центра.
Аспект Возрождения.
Протеанка.
* * *
вторая половина XXII столетия, за шесть лет и три месяца до знакомства с Мирандой
— Незаконно, — вздыхал мне в ухо Дайнмар. — Совсем незаконно.
— Знаю. Тащи сюда свой зад! — челнок подлетел ближе, а я осторожно поднял биотикой криокамеру и поудобнее перехватил контейнер с тщательно упакованным кристаллом памяти, а если проще — то мини-маяком протеан. — Надеюсь, все это не зря.
— Да. И очень хорошо, что ты все-таки оставил «Церберу» наживку. Того протеанина.
— И очень плохо, что перенос вещей на расстояние из какой-то гребанной задницы требует от меня энергии, как от четырех темных душ! — злобно пробурчал я. — Телепортация объектов возможна только при присоединении к миру, и это бесит! Я совершенно не хотел знать, что столько-то тысяч лет назад здесь все разъебало так, что у меня до сих пор… — я успокоился и хрустнул шеей, отчетливо услышав щелчок позвонков даже внутри своей герметичной брони. — Короче говоря, подключение к миру я еще раз повторю только если… Да не повторю, на фиг!
— А что, в Нирне было не так? — с любопытством осведомился Дайн, которого я посвятил в тайну своих иррационально верных знаний о будущем сразу, как только он совершенно точно перестал представлять угрозу, получив доступ к настоящему живому телу, а также способность, называемую магами Нирна созданием и поддержанием внутреннего мира, а философами — имманентностью, если я не ошибаюсь. — Там, я как понимаю, совершенно иная структура мироустройства…
— Конечно! — все еще злясь, согласился я. — Тут магию надо копить и удерживать, потому как эта энергия противоположна биотической, хотя мне кажется, что я теряю логическую цепь, и дело совершенно не в этом. А в этой галактике между реальностью и темной энергией слишком тонкая граница. Не нужны команды и призывы — достаточно мыслей. В Нирне подобная энергия соответствовала колдовству, некромантии и призывам, то есть, если ты не понял, действиям, совершаемым с планами Обливиона. В здешних мирах есть шанс подключиться к магическому полю этой планеты, если она пригодна для жизни хоть мало-мальски разумных существ. Если честно, называть эти поля, особенно после нирновского поля, магическими меня тянет меньше всего, но в Нирне все так и сквозило искусственностью.
— Синтетикой? — удивился Дайн. — Ты же говорил, там даже механизмы…
— Нет-нет, — перебил я, начав, наконец, погружать капсулу с неким промороженным протеанином в челнок. — Дело не в синтетиках, а в не совсем реалистичном устройстве мира. Похоже на какой-то затянувшийся эксперимент. И каким образом в моем первом мире узнали о нем?
— Может, его в твоем мире и создали? — подумав, выдал Дайнмар. — На это указывает аномальная подробность…
— Масс Эффект тоже подробный. И пока что я еще ни разу не ошибся. Его что, тоже у нас создали? Не мели чушь, Дайн! — я поморщился и запрыгнул в челнок вслед за массивным крио-гробом. — В Нирне есть достойная доверия, хотя бы своими реальными подтверждениями и моим с этими подтверждениями общением, история сотворения мира. И она насквозь искусственная.
— Библия, — односложно высказался Дайнмар, хитро посматривая на меня своими красными глазами, и запрыгнул обратно в челнок. — Натуральность есть?
— Библию и прочие религиозные книги создали люди. Интерпретация собственной истории и культуры, в данном случае еврейской, греческой и немного шумерской. Собственных пантеистических культов. Легенд, привнесенных малыми народами при завоевании их новой верой. Или, скажем, демоны, ранее бывшие просто божками, стали злом просто потому, что так было необходимо для упрочения этой веры. Я предпочитаю знание в таких вопросах. А тот факт, что вначале был логос мне этого знания не дает. Да и вообще, все было банальной борьбой за власть. И логос тут не причем, это всего лишь акт творения.
— Логос, — Дайнмар запустил челнок, и мы взлетели. — Слово, значит, да?
— Скорее, мысль, — усмехнулся я и посмотрел на протеанскую крио-капсулу. — Для этих ребят мысль была не словом. Она была способом жить.
— Да ты, я смотрю, совсем в философию скатываешься! — попытался пошутить Дайн.
— Ага, — я нервно засмеялся. — Лучше меньше да лучше.
Дайн поддержал мой смех, но, поняв некоторую неуместность, замолк. Я тоже молчал, погрузившись в себя.
За пару часов до этого разговора я совершенно спокойно попал внутрь раскопок протеанского комплекса, не обещавшего пока что официально Альянсу никаких открытий, но почти полностью зависимого от ресурсов «MSC H&H». Но вот продвижение внутрь, к вероятному местонахождению древнего энергоблока и ВИ, усложнилось постоянным телепортом наобум в совершенно точно определенные пустые полости без завалов и мертвых тел. Когда я уже почти отчаялся, мне повезло — я обнаружил необходимое помещение и поговорил с ВИ, чья голограмма уже отказала почти полностью, а голос был абсолютно неэмоциональным. Военно-тактический Виртуальный Интеллект «Победа» умудрился не обесточить заморозку капсулы уже мертвой протеанки — ее приоритет был выше Мести. Тело Возрождения оказалось в крио-стазисе, хотя мозг умер.
Я сразу сообщил ВИ, даже не подозревая о данном необычном факте и надеясь на скорейшее решение вопроса, что могу забрать только одну капсулу. Я и впрямь уже был однозначно истощен этими скачками туда-сюда и сумел бы вынести только одно органическое существо с собой. ВИ поверил мне на слово и задался вопросом крайне глобальным — кого же выбрать? Спросив, конечно же, меня только в самом конце собственного осмысления.
Нормальный живой человек или хотя бы развитый ИИ обязательно отдал бы мне того единственного, оставшегося в живых, но ВИ, чьи приоритеты были несколько иными, задал вопрос, умеем ли мы, новая цивилизация, восстанавливать нейрохимические связи в нервной системе. Об остальных тканях, значит, вопрос вообще не шел, н-да. Я, конечно, на тот момент даже не вспомнил, что у протеан совсем другое ДНК, радостно подтвердив несомненный факт, и получил на руки вещичку, ответственную за память, как оказалось, протеанской женщины. ВИ сообщил мне тогда, что способен продержать оставшуюся капсулу с живым протеанином в стазисе еще сто тридцать шесть лет и тридцать шесть дней. Приняв сей факт к сведению и окончательно сосредоточившись, я успокоил зашалившие нервишки, выдавшие легкий тремор конечностей. Найдя капсулу, по описаниям находившуюся в одной из полостей, что я уже проскочил, я почти сразу после прикосновения к своеобразному гробу понял, что жизни там нет, как ни прислушивайся.
Эта жизнь была восстановлена буквально на днях.
А Ария дала добро и обеспечила экстремальный уровень секретности при перевозке оказавшейся, как ни странно, ученой-генетиком протеанки. Причем сделала это азари, даже не зная, что я везу — просто если пообещала дать карт-бланш на работу в ее Системах, значит дала. Ария Т’Лоак не просто верила или чувствовала — она знала, что я не стану пользоваться этой благосклонностью просто так. Именно такое партнерство я называю основанным на чести. В ее моральных устоях я не сомневался, не смотря на подвох, ожидавший бы меня в подобной ситуации с почти любым современным человеком. Честь и совесть были у людей всех мастей и национальностей только тогда, когда это касалось их прав или, реже, семьи и идеологии, но вот по отношению к другим существам… Я не был идеалистом даже в самом первом своем мире.
