| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Элис, ну ты чего... — забормотал он.
— Вы придумали правила, в которых нормальным людям невозможно жить! — ответила молодая женщина.
— Да я-то здесь причем? — привычно попробовал оправдаться младший Томпсон.
— А кто?! — слезы продолжали бежать по щекам Элис, но она не обращала на это ни малейшего внимания.
— Но... можно же все решить... — несмело предложил Ричард. — Я знаю место, где продают очень красивые свадебные платья.
Элис отшатнулась:
— Я не хочу за тебя замуж!
— Можно потом развестись, — совсем грустно ответил Томпсон.
— Я не хочу разводиться...
Ричард встал.
— Ну, знаешь... — возмущенно проговорил он. — Хватит играть людьми — мной, Робертом, всеми... Надоело!
Элис посмотрела на него почти с жалостью.
— Я не играю, Дик, — мягко произнесла она. — Ты хороший... Мы дружим с детства... Ты мне почти как брат, — добавила она. — Но люблю я Роберта. И замуж я хочу за него.
— Но можно же для вида... фиктивно, — почти просительно проговорил Ричард.
Элис медленно покачала головой.
— Однажды одна девушка не дождалась Роберта, — сообщила она. — Я понимаю, она была невиновата, ее заставили. Но... я не хочу, чтобы Роберту опять было больно. Извини... Мы найдем другой способ...
Элис Дженкинс давно покинула его дом, а Ричард все смотрел на закрывшуюся за ней дверь. И настроение у него было совсем не праздничное.
Глава 72
За более чем двадцатилетний срок работы в Службе адаптации и особенно за те восемь лет, что он возглавлял ее, Томас Лонгвуд сделал несколько важных выводов. Первый заключался в том, что проблемы никогда не ходят в одиночку. Второй — что за свободными опекунами стоит присматривать. По наблюдениям его Службы получалось, что не менее трети проблем с питомцами были вызваны не дурными наклонностями последних, а действиями или бездействием тех, кто по своему положению обязан был заботиться о младших родичах. Впрочем, и тут проблемы крайне редко приключались из-за злого умысла опекунов, хотя и это случалось. Дело Причарда по-прежнему камнем висело на шее Службы адаптации, но при этом не продвинулось ни на шаг. Следственный отдел уже дважды подавал заявку на беседу с потерпевшим питомцем, но психологи стояли насмерть, обосновывая свою позицию тем, что данная беседа будет не просто нежелательным, но и опасным "флэшбеком".
В силу своего опыта Лонгвуд понимал и тех, и других, но его понимание не могло продвинуть дело вперед, а прослушивание питомцев Причарда ранга А-Плюс не дало ожидаемых результатов. Жалоб на свободного не было. Его специалисты жили и трудились вполне благополучно, и в активе Службы адаптации не было ничего, кроме информации Лоренса Паркера о пострадавшем питомце. Не густо.
Впрочем, вынужден был признать Лонгвуд, большая часть проблем с опекунами возникала все же от недомыслия и недостатка квалификации свободных. Недавнее заявление трех сенаторов, а потом и решение консула Томпсона в очередной раз подтвердили мнение директора. Дело бойца Волка было возмутительно, и Лонгвуд распорядился от души пропесочить его бывшего опекуна, снизить ему уровень ответственности и обязательно направить на курсы воспитания питомцев. Беда заключалась в том, что у директора не было уверенности, что такой Волк на Арене один. Инспекция могла бы решить проблему, но, к сожалению, доступ на Арену был для Лонгвуда закрыт. Зато право законодательной инициативы позволяло сделать все, чтобы исключить в будущем подобные инциденты. Законодательный отдел Службы был загружен работой, невзирая на праздники, и Лонгвуд мог бы успокоиться, если бы не одно обстоятельно. Все же он был прав, утверждая, что проблемы не ходят в одиночестве. Директор готов был держать пари, что к делу Волка приложил руку его самый знаменитый субъект — питомец Роберт, он же Лаки, он же Грин, Бобби и Зверь. Это было настолько очевидно, что Лонгвуду одновременно хотелось похвалить парня за еще одну вскрытую проблему и швырнуть что-нибудь об стену. В голове крутились собственные, сказанные пару лет назад слова: "Это не человек, это ходячая тест-система нашего общества", но сейчас этот вывод радовал еще меньше, чем прежде. Субъект Роберт оказывал на людей самое сильное воздействие, но теперь выяснилось, что это воздействие распространяется не только на Лоренса Паркера или Милфорда с Ривзом, но даже на сенаторов!
Бывший опекун, бывший начальник, неоднократно заявлявший, что желает усыновить питомца, нынешняя... Лонгвуд в смущении остановился. Даже мысленно он не желал повторять то, о чем уже открыто болтали в Сенате. К Элис Дженкинс он обратился в надежде разобраться в ситуации с сорванным экспериментом, но даже в страшном сне не предполагал, что она может увлечься недавним питомцем. И причина этого была очевидна. Сейчас, глядя на копии рекламных плакатов, украшавших столицу, Лонгвуд вынужден был признать, что субъект на редкость хорош собой. Раньше это не было заметно. В пижаме на апгрейде, в униформе питомца, даже в деловом костюме домашнего любимца субъект казался самым обычным человеком, зато сейчас благодаря неуемному старанию фотографа выглядел на редкость привлекательно.
Ум, талант, внешность — Лонгвуд чувствовал, что это сочетание ему ужасно не нравится, более того — вызывает раздражение. Досада, да и любое чувство в отношении субъекта, было свидетельством вопиющего непрофессионализма, но Лонгвуд ничего не мог с собой поделать. Собрание всех этих качеств оказывало на женщин самое сильное воздействие и вносило в любое дело хаос, а хаос в делах законодателей был недопустим. Не хватало еще, чтобы субъект спровоцировал гендерный кризис сенатора, размышлял Лонгвуд.
Несколько раз пройдя по кабинету, постояв у окна и пролистав на планшете раздел новостей, директор вернул себе ясность мысли. Элис Дженкинс была не похожа на Бэль Эллендер и вполне способна была держать себя в руках, и все же не спешила делиться с ним информацией, а это означало, что ему придется вернуться к запасному варианту, так удачно предложенному Лоренсом. Хотя Лонгвуд предпочел бы держать Паркера подальше от проблемного питомца, ситуация требовала разрешения, да и Лоренс не был маленьким мальчиком, чтобы вторично попасть под влияние субъекта. Возможно, в решении и присутствовал некоторый риск, но другого выхода все равно не было. Эксперимент необходимо было довести до логического конца.
* * *
"Мир может катиться к черту!" — в последние дни Роберт как никогда понимал деда. От волшебных слов "Я победил" Роберта распирало ликование. Впервые он одержал верх над системой, использовав ее саму, а не отыскивая обходные пути, как это приходилось делать прежде. И хотя Роберт понимал, что до победы в войне далеко, а пока это была не победа в сражении, а только первая выигранная стычка, радость возвышала душу и наполняла ее надеждой.
Даже вывихнутый мир можно привести в норму, особенно когда рядом находятся близкие люди: Элис, Макфарлен и даже трудяга Тернер... Это было удивительно, но после объявления новостей парень сиял, не хуже его самого, а вот Волк... Впрочем, уже не Волк, — с удовольствием поправил себя Роберт. Когда первое потрясение после объявления решения консула прошло, и Волк, наконец, утер слезы, бывший боец повернулся к Роберту и сбивчиво произнес:
— Я... Остин Марлоу...
— Де Стейт-Марлоу, — поправил Кавендиш и, сочтя, что теперь его присутствие излишне, доброжелательно кивнул недавнему бойцу и вышел из комнаты.
Два гладиатора с минуту смотрели ему вслед, а потом Роберт тоже представился:
— Роберт Шеннон.
Их руки встретились в рукопожатии, а потом бойцы по-братски обнялись.
— Думаешь, я смогу?.. — нерешительно проговорил Остин-Волк, но Роберт понял недосказанный вопрос:
— Раз спрашиваешь, значит, сможешь, — уверенно ответил он. — Только не бросай свой блог, ладно? И расскажи людям про ту ромашку с запахом шоколада...
— Это не ромашка, это черная космея, — поправил Волк.
— Я не силен в ботанике, — с улыбкой признал Роберт. — Но вот что людям это будет интересно — не сомневаюсь. И... — Роберт вспомнил старое больничное пожелание: — Удачи!
— Ты не думай... Я буду приходить, — торопливо ответил Волк. — Тебе же надо тренироваться...
— Я справлюсь, — успокоил Роберт и хлопнул бывшего бойца по плечу. — Лучше сделай в той школе сад, договорились?
Остин де Стейт-Марлоу кивнул и отправился в мир — навстречу новой жизни и свободе. А Роберт погрузился в свою жизнь — с тренировками, звонками Элис, вечными надеждами и боями. Остальные бойцы освобождение Волка встретили по большей части равнодушно. Только Бык порадовался, что избавился от самого опасного конкурента и остался единственной звездой Арены — Роберт решил, что с таким настроением громила вряд ли долго протянет — а еще один малознакомый волосатик принялся осаждать Кавендиша требованиями отдать обе машины Волка ему.
Охотника до машин Кавендиш грубо выставил вон, пообещав на будущее отходить парня ремнем за навязчивость, а изумленный Роберт неожиданно обнаружил себя владельцем лучшего автомобиля Волка. Как пояснил менеджер бойцов, на таком решении настоял свободный алиен де Стейт-Марлоу.
— Радуйся, Зверь. У тебя появился первый поклонник и первый подарок, — не без ехидства заметил он. — С Арены, знаешь ли, ничего унести нельзя. Учти на будущее.
Роберт рассеянно кивнул, менее всего беспокоясь о деньгах и подарках. С руками и головой заработать можно было всегда, главное, было отвоевать право распоряжаться своей жизнью. Кавендиш рассуждал о подарках, деньгах и фотосессиях, а Роберт думал об Остине и Билле. И если дальнейшая судьба Волка виделась ему более или менее благополучной, сказать то же самое о Билле было нельзя. С того дня в госпитале бывший товарищ ни разу не навещал Роберта, но пару раз боец краем глаза замечал его в коридорах Арены. Однако стоило Роберту сделать хотя бы шаг к Биллу или просто повернуть в его сторону голову, как водитель испуганно шарахался прочь и старался как можно скорее скрыться. После третьего раза Роберт перестал демонстрировать Биллу внимание, боясь спугнуть парня, но мысленно желал обоим его опекунам чего-нибудь крайне неприятного в здешнем стиле — вроде просветляющей порки или вдохновляющих на подвиги колодок. К сожалению, его пожелания так и оставались бессмысленными мечтами, а зашуганный облик Билла менялся слишком медленно, чтобы Роберт хоть немного смягчился.
— ... таким образом, второго состоится твоей первый в новом году бой, — заключил Кавендиш, и Роберт понял, что за размышлениями пропустил большую часть речи менеджера.
— Это в новый-то год? — отозвался попаданец. — Извращенцы...
— Занятно слышать это именно от тебя, — усмехнулся менеджер бойцов. — Чего дома-то не сиделось?
— Да то, что это был не мой дом, — немедленно парировал Роберт.
— Не хочешь говорить — не говори, — пожал плечами администратор. — Только не смущай Дайсона. Он уже не знает, что о тебе и думать.
О том, что думают о нем многие, Роберт убедился еще через день. Явление Джо Тейлора заставило его нахмурить брови, но когда из-за его спины вышел Лоренс Паркер, Роберт лишь вопросительно склонил голову к плечу.
— Здравствуй, Роберт, — проговорил психолог. — Ты... как?
Гладиатор с минуту рассматривал сотрудника Службы адаптации.
— Государство дало мне кличку Зверь, — наконец, проговорил он, но, заметив, как вытянулось лицо Паркера, смягчился: — Впрочем, я не возражаю, если ты будешь называть меня Робертом. Судя по всему, ты хочешь задать какие-то вопросы?
Лоренс смутился. Все оказалось гораздо проще, чем он полагал, и при этом гораздо труднее. Прямота Роберта сбивала с толку и вызывала в Паркере странную неуверенность в себе.
Роберт гостеприимно указал на стул:
— Располагайся.
Психолог сел, а Джо Тейлор растерянно топтался на месте, пытаясь отыскать взглядом еще один стул или табурет — что-нибудь, куда можно было бы сесть. Впервые за время работы на Арене инженер чувствовал себя покинутым и никому не нужным. Наконец, он пару раз кашлянул, стараясь привлечь к себе внимание, но когда Роберт оглянулся на звук, Джо невольно сделал шаг назад. Взгляд бывшего питомца был холоден и отчужден, словно он смотрел на постороннего человека, который по непонятной причине был ему неприятен.
— Вы можете идти, свободный Тейлор, — тон Роберт был под стать его взгляду. — Я вас не задерживаю.
Инженер открыл было рот, чтобы объясниться, но боец так же холодно и спокойно продолжил:
— Потрудитесь вернуться на рабочее место, — и отвернулся.
Джо смутился, покраснел, беспомощно оглянулся на друга, и на какой-то миг Ларри даже стало его жаль. И все-таки дело не могло ждать, и потому психолог только слабо улыбнулся и пробормотал, что заглянет к Джо позже.
Инженер сгорбился и вышел за дверь. Роберт не повернул головы.
— Так что ты хотел узнать, Ларри? — повторил он вопрос, непринужденно расположившись в кресле.
Психолог уставился на бывшего подопечного, забыв даже про вопрос.
Этого человека он не знал, и дело было не в его ремесле, необычной одежде или отрастающих волосах. Незнакомец был заметен, он просто приковывал к себе взгляд, что никак не могло случиться с питомцем. Роберт не походил на расстроенного подопечного сенатора Данкана. Не напоминал старательного сиделку на апгрейде. Даже ученик Стейтонвиля и победитель сенатского конкурса казался слабой тенью нынешнего Роберта. Он стал ярче, словно вышел из тени на солнечный свет. Он не так сидел, смотрел, слушал и говорил. Он выглядел на удивление... Ларри задумался, подыскивая подходящее слово, но потом осознал, что это было слово "свободный". Роберт выглядел свободным. Это было странно, но это было так.
Субъект повторил вопрос, и Лоренс пришел в себя.
— Зачем ты сделал это? — прямо спросил он, решив брать быка за рога.
— Чтобы получить свободу. По законам Арены и с полными гражданскими правами.
Ларри потрясенно выдохнул.
— Но есть же другие способы, — заторопился он. — Бонусы, частные билли, решение консулов, в конце-то концов!
— Для меня все эти способы закончились, вот в чем проблема, — боец развел руками, и этот жест почему-то окончательно добил Паркера. Роберт не лгал, он действительно верил в то, что говорил, и от этого становилось особенно горько. — К тому же ваши законы не оставили мне времени, чтобы дождаться всех этих замечательных вещей, — добавил Роберт. — Новый закон о репродукции, — пояснил он, заметив недоумение во взгляде бывшего куратора. — Я был в программе.
— Но...
— Я не собираюсь плодить рабов, — перебил Роберт. — От того, что у меня нет детей, это не значит, что я не способен их любить.
Ларри вновь хотел возразить, но жест бойца был таким выразительным, что психолог закрыл рот.
— Не надо мне говорить о заботе, я не Билл, — внушительно продолжал Роберт. — С критикой у меня все в порядке. Вот тот слизняк, что сейчас вышел из комнаты, без зазрения совести продал свою семью. Это к вопросу о заботе, — добавил боец.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
