— Был! — отвечаю. — Тот, что мы построили и сейчас защищаем. Я в СССР родился, в городе Ленинграде, в семидесятом, двадцать восемь лет тому вперед. В советской школе учился, в училище имени Ленинского Комсомола поступал, присягу принимал советскую.
— А после? — настойчиво спрашивает Анечка. — Если вы, Михаил Петрович, из две тысячи двенадцатого сюда попали, как дядя Саша... ой, Александр Михайлович, сказал? Что, еще одна война была, которую мы проиграли? И нас американцы оккупировали? Тогда как же вы, Михаил Петрович, при звании остались и командиром такого корабля? И кто такой Горбачев?
Во дела! Так она меня за какого-нибудь власовца американского конца века примет! Еще одна Зоя Космодемьянская... да какое там! Та Зоя лишь умереть сумела достойно, ущерб немцам причинив самый минимальный. А у этой уже на счету сорок девять фрицевских трупов точно и двадцать сомнительно, в нашей же истории "товарищ Татьяна" такое успела натворить, куда там киношному Джеймс Бонду. И Героя по праву получила... посмертно, как Зоя. Хотя никто на фронт ее не гнал. Так ведь и не думала даже в тылу отсидеться? А сколько было таких, себя не щадивших... И их, выходит, Горбачев с Ельциным продали? При Боре-козле под Ленинградом памятник хотели поставить, в честь немецких солдат, там погибших, в газетах писали об этом абсолютно всерьез!
— Горбачев, Аня, это тот, кто стал нашим вождем в восемьдесят пятом. Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза — так ВКП(б) переименуют, еще при товарище Сталине, в пятьдесят втором. Был у Горбачева язык хорошо подвешенный, говорил много и обещал много. Все ему и поверили: "перестройка, гласность, демократия", "Партии встать лицом к народу".
— Странно вы говорите, Михаил Петрович! — удивилась Анечка. — А как это наша, коммунистическая партия, и к народу не лицом? А если вопрос какой или несправедливость, так всегда можно в райком прийти, там непременно помогут. Отец у меня так обращался, когда бюрократы у него в цеху... Гласность... А что, у нас какие-то тайны от народа есть, ну кроме военных и прочих, чтобы враги не узнали? Демократия... А что, в ваше время товарищи ответственные не по выбору на посты? Перестройка — она плохому нужна, а доброе зачем ломать?
Да-а, а ведь сам я точно так же думал! Лет в пятнадцать, начитавшись книжек про Корчагиных и прочих героев-большевиков и комсомольцев! После уже циником стал, правде жизни обучась, тьфу! Слава богу, хоть "лишним человеком", болтуном интеллигентствующим не стал, поскольку был при деле.
А ведь не в Горбачеве причина! У кого-то из классиков, Энгельса кажется, в "Восемнадцатом брюмера" фраза есть: что не бывает, когда один проходимец тянет в пропасть многомиллионный народ, значит, в массах, уже склонность была. Застал еще в училище экзамены по марксизму-ленинизму, до сих пор что-то помню...
— Да вот так вышло. Мы к войне готовились, как бы не... Эту войну выиграли, ценой двадцати шести миллионов жизней. Вот только "союзники" наши теперешние станут нам новой войной угрожать. И мнение мое: они точно напали бы, если почувствовали бы слабину. А мы помнили сорок первый. Все на армию, на оружие — слышал, что один выход в море подводного крейсера, как "Воронеж", это по деньгам весь СССР можно было колбасой накормить досыта.
— Что за ерунда! — фыркнула Анечка. — Зачем колбаса, если нас после завоюют и всех в концлагеря? Конечно, армия важнее... Кому-то было непонятно?
— А вот с идеей, с воспитанием, упустили. Хотели сначала материально-техническую базу, а уж потом... А потом и не было. Цель ушла, вопрос "а зачем?". Как-то так стало, что коммунизм — это, конечно, хорошо, но вот пока надо самому обустроиться, здесь и сейчас.
— А партия куда смотрела?
Ясно куда. Партийные — это такие же люди. Добрым человеком был Брежнев, вот только поводья отпустил, не трогал никого. После репрессий народ на нем просто отдохнул. Жизнь раем казалась. Вот только возможности для обустройства были разные. Рабочий с завода детали тащил, хозяйственник себе дачу строил за казенный счет, ну а партия стала по сути бюрократией и дворянством. Когда не то что простому человеку, но и начальнику из низовых по своей воле до секретаря райкома не дойти. А посты тех же райкомовских и повыше буквально по наследству передаются. Куда секретарям детей своих пристроить? Народ же в общем был доволен — ведь жить стало лучше, что ни говори, из бараков в квартиры отдельные, дачи и автомобили свои появились. Правда, не у всех, в Крым можно было в отпуск слетать, учеба и медицина бесплатные. И как-то выходило, что к тому, что есть, привыкаешь и не ценишь, а еще чего-то хочется.
Но этого я комсомолочке нашей не скажу. Хотя все ж кажется мне, не фанатичка она, а человек разумный. "Папе дядя Саша предлагал в ГПУ работать. Так папа ответил: 'Нет, кому-то шпионов и оппозицию ловить, а кому-то и корабли строить'". Да и не стала бы фанатичная и упертая задание срывать ради каких-то детей, а, "стиснув зубы, вперед к победе, после сквитаемся за все". И все равно не стоит так сразу. Кириллов, Берия, да и сам Иосиф Виссарионович — люди совсем другого склада. Ни в коей мере не идеалисты, готовые жизнь отдать за счастье народное, а реалисты до мозга костей, прагматики и циники даже. Ради цели своей — ни себя, ни других не пожалеют. Вот только цель у них — ни в коей мере не личный карман набить, а построить социализм в отдельно взятой стране. Оттого я и с ними. А движение к цели предполагает "реалполитик", отсутствие шор, трезвый учет обстановки, то есть реакцию на мой рассказ адекватную, деловую.
В партизанке этой идеализм с романтикой так и проглядывает. Так и должно быть в ее годы. Вот только реакция будет непредсказуемая, если она узнает сразу и все. Думай, значит, Михаил Петрович, как не соврать, но и правды не сказать всей.
— Вы, Аня, тридцать седьмой год помните? Когда народные комиссары оказывались предателями и шпионами? А теперь представьте, как у нас, в восемьдесят пятом, таким предателем оказался сам Вождь! И часть руководителей партии... его поддержала.
Она даже дернулась вся, и глаза расширились. Представила такую картину!
— А вся партия куда смотрела? Ее здоровая часть и пролетарские массы?
Как по учебнику заговорила. Ну так я тоже "Краткий курс" успел здесь прочесть.
— А скажите, Аня, когда тут, у вас, недавно совсем, были оппозиции: троцкисты, зиновьевцы, бухаринцы и прочие, партия и массы сами во всем разбирались или выступали, как им ответственные товарищи укажут и товарищ Сталин? А кто-то ведь и просто: я тут работаю, план даю, мое дело корабли строить, а не оппозицию разоблачать? Вот и у нас так вышло.
— Оппозиция, а не белогвардейщина! Одно дело, когда свои товарищи спорят, как лучше... и совсем другое, сознательные враги социализма! Как же вы с погонами были и под двуглавым орлом?
Рассказали ей, значит, в каком виде мы показались в самый первый раз. Ну так я тоже не лыком шит и разговаривать умею.
— Положим, погоны в нашей истории товарищ Сталин ввел, в следующем, сорок третьем... А скажите, Аня, по-вашему, Ленин врагом социализма был, когда принял нэп? Причем большинство в партии тогда были против? А ведь у нас там с этого же и началось. И на то Ленина решение ссылались как на прецедент.
У нас очень много строили, индустрия была большая, но все в тяжелое миностроение шло, в ту же оборонку, а потребительские товары — что останется! А сфера обслуживания, это вообще было отстой, туда руководящие кадры спихивали, кто прочие дела заваливал — и головотяпство, бюрократизм, хамство, прочие "прелести" там всех уже просто достали. И вот стали говорить на самом верху, как хорошо было бы, если б был частный хозяин, все эти кафе, ресторанчики, мастерские, да и вообще капитализм — это не так плохо, он бы качество товара обеспечил и уровень сервиса.
— Да вы что, Михаил Петрович! — искренне удивилась Аня. — Как это народ мог быть за капитализм? Не видели, что хозяевами станут лишь немногие?
— Не видели, — соглашаюсь я. — Вот интересно, верили как-то, что будут товары как при капитализме, а все остальное останется социалистическим: жилье, цены, образование с медициной! Настолько уже привыкли, в умы вбилось, что не верили, что может быть иначе! Потому Горбачеву и поверили, за ним пошли. Тем более что при нем не было еще явного грабежа... Тогда это "кооперацией" называлось. Ну вот знали все, что дядя Вася из двора соседнего радиоприемники чинит хорошо, лучше, чем ателье... Теперь ему можно вывеску повесить и работать исключительно законно и на себя.
— Так ведь и у нас такие есть... кустари-единоличники. По закону, и никто их не запрещает!
Тьфу, а ведь верно! При "кровавом тиране" Сталине такое было обычным делом. Это, кажется, Хрущев, всерьез решив коммунизм построить при жизни одного поколения, ретиво взялся пережитки искоренять?
— А у нас не было тогда... И Горбачев еще другим отметился. С Западом капиталистическим у нас и раньше отношения были, но на равных. А при Горбачеве пошло: "мир-дружба", какая война, не будет ее, никто нам не угрожает! Причем те нам поначалу охотно поддакивали, силу нашу уважая. Вот вождь и предложил, давай вместо танков, самолетов, кораблей делать потребительские товары, жизненный уровень народа поднимать! Народ и с этим соглашался, видя, как за границей простые люди живут. Вам, наверное, знакомо такое понятие, как "рабочая аристократия", самые квалифицированные? Ну вот в Европе такие и остались, а по-черному вкалывали всякие там индусы... Дальше — все как-то сразу под откос и покатилось. Что не нужно нам не только такой армии, но и такой большой страны, лучше жить во множестве маленьких швейцарий или бельгий, сытых и довольных. Под шумок в вожди пролезла еще большая мразь, Борис-козел, который и упразднил Советский Союз, а заодно объявил полную частную собственность, не только на кооперативы, но и заводы, корабли, на все, что есть в стране! СССР распался на пятнадцать республик, некоторые тут же вспомнили, что русские их угнетали, и должны контрибуцию платить, в других русских просто убивали, а московская интеллигенция, истинная "совесть нации", этому лишь аплодировала, сама мечтая свалить за рубеж из этой варварской страны. Верхушка партии разом превратилась в капиталистов... Ну а прочие, как могли, кто-то воровал, кто-то выживал...
— А вы, Михаил Петрович? Вы там были за кого? Вы сами лично что делали? Против выступали?
— Против? А вы, Аня, представьте: год двадцать первый. Вы, красная партизанка и подпольщица — в ту, гражданскую, только что завершившуюся. И вдруг Ленин нэп вводит. Говорит, что теперь снова хозяева дозволены. Вы бы тогда, что делать стали? Против Ильича бы пошли, против его воли, его слов?
— Так ведь Ленин прав был! В той обстановке...
— И Горбачев сумел убедить, если не всех, то большинство, что он прав. Ему поверили. Хотя после очень жалели.
— И что было дальше?
— Ничего хорошего. Когда стало хреново, как я уже сказал, "здоровые силы партии и народа" сместили вождя, поставили другого, кто громче всех орал и обещал все исправить. Этот оказался еще хуже, получив в массах выразительное прозвище "Борька-козел".
— А что делали вы, Михаил Петрович? За кого вы там были?
— А мне, когда все началось, было столько же лет, сколько вам сейчас. Комсомолец, лейтенант флота, привыкший, что вождь всегда прав и сверху виднее. Ну а после просто служил. Видел задачу свою — внешний фронт держать, при всем этом, чтоб нас не посмели, как Сербию — эту страну, тоже когда-то социалистическую и нашего друга, в девяносто девятом мировой капитал просто разнес бомбами, а затем ввел войска. На нас же так не решились. Разве этого мало?
— И за кого вы теперь?
Ого, как напряглась! Важен для нее мой ответ. А что мне сказать: за Родину, за Сталина? Банально и дежурно. Вот так и хочется мне, ей в ответ стихи прочесть, что в памяти моей застряли, когда Дима Мамаев в кают-компании декламировал, найдя где-то в Интернете. Как раз в тему — лучше и не скажешь. Вот лишь слова матерные заменить.
От себя не сбежать: миллионы невидимых уз
Не позволят нам детство забыть, даже тем, кому пох...
Мне сегодня, ребята, приснился Советский Союз,
И мне кажется, мы слишком быстро простились с эпохой. Пусть по "ящику" врут, что поры не бывало мерзей,
Что от знаков масонских над нами ломились карнизы —
Я о том, что у нас во дворе было много друзей,
И о том, что мы в гости к соседям ходили без визы. Кто-то строил и жил, кто-то тупо глядел на забор,
Кто-то тихо жирел, набивая валютой матрасы,
Но из далей заморских все слышали ангельский хор,
Хотя нам объясняли, что это поют пидорасы. Мы не то чтоб хотели уйти — просто вышли во двор,
И во тьму повела, побежала кривая дорожка.
Я не знаю, когда появился предатель и вор —
Видно, был среди нас, но до времени крал понемножку, А, оставшись один, помаячил в окошко свечой —
И, пока мы дрались, помешавшись на собственных бзиках,
Враг вразвалку вошел, поливая святыни мочой,
И уселся на трон, размовляя на недоязыках. Накурившись кингсайзами "избранных миром эЛ эМ",
Намотав гигабайты порнухи на метры рекламы,
Мы вернулись к себе, только места хватило не всем...
Мы такую просрали страну... Извини меня, мама! Неужели мы, взоры потупив, пройдём стороной,
Промолчим... толерантней овцы и пугливее зайца?
Может, хоть напоследок привычно тряхнем стариной,
В напряженной борьбе отрывая противнику яйца? Не рыдали доселе, авось не заплачем и впредь, —
Из-за меньших обид иногда начинаются войны.
Кто осмелился жить, не боится в бою умереть,
Баллистический путь до врага вымеряя спокойно. Пусть в палате Конгресса сорвётся на крик неокон,
Пусть "защитники права" зайдутся в истерике, суки,
Но пока на ракетах написано "На Вашингтон",
У "партнёров по НАТО" по-прежнему коротки руки. Украина, восстань! Новороссия, больше не трусь!
Возвращаясь домой, отряхни свои пыльные стопы.
Украина, пойми — ты священная Древняя Русь,
А не выродок твари, похитившей имя Европы. И когда демократы Содома, калифы на час,
Нам истошно вопят: "Встаньте раком — живите как люди!"
Мне смешно, потому что я помню, как было у нас,
И мне хочется верить — еще обязательно будет! От далеких причалов уйдут в океан корабли,
На далеких орбитах продолжат планиды движенье...
Да, закончилась книга, но в памяти нашей земли
У истории мира по-прежнему есть продолженье — Будет ветер в листве, смех полудня и полночь утех,
Будет сладок нам грех и горька покаяния чаша —
Будет так, как всегда. Будет так, как должно быть у тех,
Для кого это дом, а не просто "дебильная Раша". Жизнь покажет — скрепим ли мы братство столетним вином,
Наконец разобравшись, на чьей стороне мы играем,
Или все же, Имперский Союз, ты останешься сном,
Обращенным в минувшее — светлым потерянным раем, Если нам, растворенным как соль во всемирной молве,
Ныне — жалким терпилам и жертвам предательских козней —
