Один больной щенок

Гаруфель открыл рот, чтобы что-то сказать, но из него вырвался лишь бессловесный дрожащий визг. Он плакал. Плакал, как щенок, пойманный в ловушку кошмара, — самого страшного кошмара, какой только может быть во Вселенной. Он хотел, чтобы ужас убил его и покончил с этим.

Затем помещение начало трястись.

БУДЬ ТЕРПЕЛИВ, ДИТЯ МОЁ, ИБО СКОРО ТЫ БУДЕШЬ СО МНОЙ, СКОРО ТЫ БУДЕШЬ ВНУТРИ МЕНЯ. Я БУДУ ОБНИМАТЬ ТЕБЯ ВЕЧНО, ВСКАРМЛИВАЯ ОКЕАНАМИ БОЛИ, ПРЕВОСХОДЯЩИМИ САМЫЕ СМЕЛЫЕ ТВОИ ФАНТАЗИИ.

Гаруфель побежал. Он бежал по дрожащему мосту, бежал между рядами тусклых и мерцающих ламп, оставляя за собой след мочи. Только один раз он оглянулся через плечо, поскользнулся — и упал в собственную мочу, размахивая руками.

— НЕ-Е-Е-ЕТ!— закричал он. — ПОЩАДИ МЕНЯ!

МОЯ ЖАЛОСТЬ — КРОШЕЧНАЯ, ПРЕХОДЯЩАЯ ВЕЩЬ, КАК МЫЛЬНЫЙ ПУЗЫРЬ. ПЯТЬ ТЫСЯЧ ЛЕТ МОЕЙ ЖИЗНИ — ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ МГНОВЕНИЕ В ЖИЗНИ ВСЕЛЕННОЙ. И ЖИЗНЬ ВСЕЛЕННОЙ — ЛИШЬ МГНОВЕНИЕ В БЕСКОНЕЧНОСТИ СЛАДОСТНЫХ МУК, КОТОРЫЕ Я ПРИГОТОВИЛА ДЛЯ ТЕБЯ, ДИТЯ МОЁ.

Гаруфель поднялся и побежал. Он больше не мог думать. Он был существом инстинктивным, испуганным, желавшим только одного — бежать.

Наконец, он подбежал к двери храма. Он размахивал руками, бил кулаками и выпущенными когтями по прочному железу, но дверь не поддавалась.

— СKAAAAAAAAAAЛ! — он взвыл так, что голос его раскатился настоящим громом. — СКАЛОСАААК! ПОМОГИ МНЕ!

СКАЛОСАК ПРЕДЛОЖИЛА ТЕБЕ СВОЮ ПОМОЩЬ, ГАРУФЕЛЬ. И ТЫ ОТКАЗАЛСЯ ОТ ЕЁ ПРЕДЛОЖЕНИЯ. ТЕПЕРЬ ОНА НЕ ЗНАЕТ, ЧТО ТЫ ВООБЩЕ СУЩЕСТВОВАЛ. НИ ОДИН СМЕРТНЫЙ НЕ ЗНАЕТ ТЕПЕРЬ О ТВОЁМ СУЩЕСТВОВАНИИ, О ТВОЁМ ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ. ВСЕ ЗАПИСИ О ТЕБЕ УЖЕ СТЕРТЫ. ДАЖЕ ИЗ ПАМЯТИ ВСЕХ МОИХ СЛУГ, ИБО ТЫ ПРИНАДЛЕЖИШЬ ТОЛЬКО МНЕ, ОТНЫНЕ И НАВСЕГДА.

Дверь вдруг распахнулась — в бездну. То, что лежало внизу, было не темнотой, а болезненным красноватым свечением, как будто сама планета кровоточила.

Я ПРИГОТОВИЛА ДЛЯ ТЕБЯ ЧУДЕСА, ДИТЯ МОЁ. ТЫСЯЧИ И ТЫСЯЧИ ЖАЛЯЩИХ ЩУПАЛЕЦ ИССЛЕДУЮТ КАЖДЫЙ МИЛЛИМЕТР ТВОЕГО ТЕЛА, ВНУТРИ И СНАРУЖИ. ТЫ БУДЕШЬ РАЗДУВАТЬСЯ С КАЖДЫМ ПРИКОСНОВЕНИЕМ, И ТЫ БУДЕШЬ РАЗДУВАТЬСЯ ДО ОГРОМНЫХ РАЗМЕРОВ, НАМНОГО БОЛЬШЕ, ЧЕМ МОЙ ХРАМ. ТЫ НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ БУДЕШЬ МАЛЕНЬКИМ. ТЫ НИКОГДА НЕ БУДЕШЬ НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫМ. ТВОЯ НЕРВНАЯ СЕТЬ БУДЕТ УВЕЛИЧЕНА ДО СВЕРХЧЕЛОВЕЧЕСКИХ РАЗМЕРОВ, ЧТОБЫ ПРИНЯТЬ СВЕРХЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ БОЛЬ. Я ПОСВЯЩУ КАЖДУЮ МИЛЛИСЕКУНДУ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЮ ТВОИХ МУЧЕНИЙ. ТЫ СТАНЕШЬ ВОЮЩЕЙ, КОРЧАЩЕЙСЯ, ГНОЯЩЕЙСЯ ГОРОЙ ЧИСТЕЙШЕЙ АГОНИИ. ТВОЯ АГОНИЯ БУДЕТ ЧУДОМ ДАЖЕ ДЛЯ ПРОКЛЯТЫХ ПРЕИСПОДНЕЙ. И ТВОЯ АГОНИЯ БУДЕТ РАСТИ ВМЕСТЕ СО МНОЙ, ВО ВЕКИ ВЕКОВ.

Ноги Гаруфеля подкосились. Почти против воли он наклонился вперед, глядя в кроваво-красные глубины далеко внизу. Там, на дне тумана, зияла пасть размером с город, сотни глаз размером с холмы смотрели на него с первобытным голодом. Это был ужас, который должен был длиться вечно, и он разрушал его чувства, рассудок и душу.

Стоя на самом пороге преисподней, Гаруфель жалобно завыл. Он плакал о матери, которую, как он знал, никогда не встретит на небесах. Он всё ещё выл, когда упал в зияющую бездну. Стаи Кровавых Ангелов приветствовали его падение, окружив его в кружащейся воронке прозрачных плавников и щупалец. Их адский хор пронзительно кричал, когда они восхваляли вечные муки, которые ожидали его внизу.

И гулкий рев Королевы присоединился к их похоти.