Лили Эванс. Наследница по прямой

Лили Эванс.

Наследница по прямой

Пролог

Я словно парила в каком-то белом вязком тумане.

— Сон? — вяло удивилась я и попыталась перевернуться на другой бок, чтобы снова заснуть и увидеть уже что-то другое.

Тут же с ужасом поняла, что не могу пошевелиться.

— А-а, — вспомнила, как когда-то поранила колени, а мне наложили на них тяжеленные компрессы. — Наверно, опять что-то подобное произошло, я просто забыла про это.

Хотела открыть глаза — дикая резь в них заставила меня издать глухой стон, а вот заговорить не смогла — горло пересохло. Только что-то прохрипела.

Сквозь чуть приоткрытые веки заметила два силуэта на фоне светлого прямоугольника — окна? Это мужчина и женщина. Попыталась вглядеться — нет, не могу, глаза заслезились ещё больше, всё расплылось перед глазами.

Женщина бросилась ко мне, стала ласково гладить по голове, шепча что-то успокаивающее по-английски...

ЧТО?!!! Я же русская!!! Почему со мной говорят по-английски?!

В панике всё же умудрилась приоткрыть глаза и рассмотреть эту женщину — она ко мне ближе. Миловидная женщина лет тридцати с зелёными глазами, волосы короткие, но стрижка не слишком аккуратная — неровные пряди волос висели по обе стороны её взволнованного лица. Словно она стриглась сама, не глядя при этом в зеркало.

Она с явной тревогой быстро заговорила со мной, я смогла уловить отдельные слова. Не настолько я хорошо знаю английский, чтобы понять всё. Решилась на небольшой эксперимент.

— Пить... — зашептала по-русски.

Меня явно не поняли. Женщина всё так же с тревогой пыталась уговорить меня выпить лекарство. Ещё одна проверка.

— Воды... — Теперь по-немецки.

А вот это дало некий результат. Рука женщины, гладившая меня по щеке, ощутимо вздрогнула. Она нервно оглянулась на мужчину, снова посмотрела на меня. Но всё же поднесла небольшой поильничек с носиком к моим губам. Я послушно выпила. Это не вода — точнее, не только вода, так как меня тут же потянуло в сон.

Успела взглянуть на мужчину, который тоже подошёл к моей кровати — а на чём ещё я могла лежать? Вяло удивилась — надо же! Кристофер Ламберт собственной персоной. И ведь как похож на того артиста. Надо бы сказать ему что-то приятное. Произнесла слабым голосом:

— Хайлендер (Горец)...

Мужчина резко наклонился ко мне. А я, уже совсем уплывая в сон или обморок, добавила:

— Коннор МакЛауд... — И отрубилась окончательно.

Глава 1

Предистория.

В больнице... и не только

Лето 1966 года. Красное кирпичное здание лучшей больницы в небольшом городке неподалёку от Манчестера. Раннее утро.

Яркий солнечный лучик скользнул по неровной стене и попытался проникнуть внутрь через окошко. Мешали плотно задвинутые шторы, но ему удалось найти какую-то дырочку. И вот уже маленький солнечный блик затанцевал по всей комнате. Не такой уж и пустой. Там стояла кровать, на которой лежала маленькая девочка с белой повязкой на голове. Лежала неподвижно, глядя широко открытыми глазами в потолок. Совершенно не замечая и капельницы, которая стояла у неё на руке, и молодой женщины, которая в изнеможении опустила голову на её постель.

После нескольких бессонных ночей проведённых у постели больного ребёнка, молодую женщину трудно было бы назвать красивой.

Да, ещё совсем недавно её зелёные глаза искрились радостным смехом, когда её муж по очереди подкидывал вверх их дочерей, Да — тогда её можно было назвать красивой. А сейчас... Её гордость — роскошные длинные белокурые волосы — лежали на её плечах неопрятной массой, глаза — опухли от слёз. Красивый голос, который дочери так любили, когда матушка пела им колыбельные, охрип от рыданий. Вряд ли кто мог узнать в ней элегантную супругу главного врача хирургического отделения. Здесь была только отчаявшаяся мать.

Чуть слышно скрипнула дверь, отворяясь. Чутко дремавшая женщина, тут же вскинула голову. Да, она хорошо знала этих двоих. Слабая улыбка мелькнула на её заплаканном лице.

Ричард, её муж, быстрыми шагами пересёк комнату, склонился над постелью ребёнка. Ласковым движением прикоснулся ко лбу девочки. Повернулся к жене.

— Принёс? — шёпотом спросила она.

— Да. Но ты уверена...? — он не закончил вопроса.

— Я уже ни в чём не уверена, — всхлипнула она и прижалась к груди мужа.

Подняла на него совершенно больные глаза. Прошептала:

— Но если я не попробую, буду укорять себя всю оставшуюся жизнь. Ведь могло и получиться. А так — я буду знать, что Я, — она так выделила местоимение, что с испугом оглянулась. Нет, девочка лежала всё так же безучастно.

— Я должна хотя бы попытаться, — вздохнула женщина. — Посиди пока с ней.

И обратилась ко второму мужчине:

— Мне нужна твоя помощь. Ты так много уже сделал для меня. Но я никогда не просила тебя о таком. Но сейчас... Ты поможешь мне, — и после небольшой паузы, — опекун?

Тот только слабо улыбнулся и подобно мужу ласково приобнял молодую женщину.

— Я сделаю всё, что смогу, — шепнул он ей ласково. — Ты же знаешь. Зачем спрашивать?

— Хорошо, — женщина решительно схватила сумку, которую её супруг снял с плеча, войдя в комнату. Повела за собой удивлённого опекуна. Тот последовал за ней.

Они вышли из больницы, сели в небольшой автомобильчик, припаркованный у служебного входа в отделение.

Женщина твёрдой рукой повернула ключ зажигания.

Ехали они недолго, всего лишь в парк в центре города. В эти ранние часы он был ещё совершенно безлюден. Женщина явно знала, куда идти. Её спутник, удивлённо оглядываясь, шёл за ней.

Парк был не слишком большим, но и в нём были свои укромные местечки. Вот именно к такому месту и привела молодая женщина своего спутника, крепко держа его за руку. Выйдя на полянку, тот шумно вздохнул, втягивая воздух.

— Священная земля... — глухо пробормотал он.

— А-а, — протянула она. — Ты тоже это почувствовал? Никто не знает, откуда тут всё это взялось. Когда мы сюда приехали, я часто здесь гуляла. И ничего такого не замечала. А вот после рождения, — голос её дрогнул. — После Её рождения я вдруг набрела, гуляя с коляской, на это местечко. Здесь так хорошо думается. А муж никогда не мог меня здесь отыскать. Странно, не так ли? — Она искоса взглянула на мужчину.

— Странно, — согласился он. — Но ничего невозможного не вижу. Что ты хотела здесь сделать? Ведь не просто так ты сюда меня провела? — Он скрестил на груди руки, прислонился к одному из деревьев и пристально посмотрел на молодую женщину.

Та пожала плечами.

— Ричард говорит, что он сделал всё, что мог, — всхлипнула, — ничего не получается. Теперь моя очередь сделать всё, что я могу. Пусть это и немного, но это всё, что у меня есть.

При этих словах она медленно доставала предметы из сумки. Мужчина с удивлением смотрел на её приготовления. Когда же она достала большие ножницы, шагнул вперёд, перехватил её руку.

— Ты уверена, что у тебя что-то получится?

— Нет, совсем не уверена. Но отказаться от любви Ричарда я не могу. Он и девочки — самое дорогое, что у меня есть. Да, конечно, ты тоже. — Слабо улыбнулась она, подняв на него свои колдовские глаза.

Совсем как в тот первый раз. Сердце мужчины дрогнуло. Он всё хорошо помнил.

Тогда его звали Альфред Николсон. Это было в июне 1944 года. В немецком гарнизоне, который располагался в маленьком городке на побережье Нормандии, царила паника. Неподалеку только что высадился английский десант. Над самим городком летали бомбардировщики союзников, которые утюжили позиции немцев.

По улицам бессмысленно носились автомобили и бронетранспортеры с белыми крестами на дверцах. Грохот пулеметных очередей и глухие разрывы бомб и снарядов дополняли общую картину хаоса.

Альфред бежал мимо обгоревших остовов зданий, пытаясь не угодить под огонь своих же. Сейчас, когда его способности оказались временно не нужны, от него требовалось только одно — укрыться и дождаться прихода англичан. Тогда он работал на оккупированной территории на английскую разведку. Наконец эти длинные три года закончились...

Мужчина, укрываясь за насыпью железной дороги, добрался до полуразрушенного сарая. Только здесь он почувствовал себя в относительной безопасности. Присев у деревянной стены, он отдышался и вытер со лба пот.

В этот момент он услыхал всхлипывания где-то неподалеку. Плакал ребенок. Мужчина подошел к куче наваленных посреди сарая досок и раскидал их. Под кучей сидела испачканная сажей и копотью девочка лет шести, с белой кожей, огромными зелёными глазами и смоляными волосами. Увидев незнакомого человека, она стала испуганно отползать назад. Альфред улыбнулся и поднес палец к губам.

— Тсс... — шепнул он. — Тихо. Не надо плакать. Я ничего тебе плохого не сделаю.

Девочка перестала плакать. Мужчина нагнулся и присел рядом с ней. Она вытерла слезы маленькой ладошкой и посмотрела на него.

— Не бойся, — прошептал Альфред. — Как тебя зовут?

Она всхлипнула.

— Ро..., запнулась, снова всхлипнула, прикрыла лицо руками. — Рахиль.

— А что случилось?

Девочка снова заплакала.

— Всех убили, — сквозь слезы сказала она. — Их всех убили — и мальчиков, и девочек...

— Тсс... — снова приложил палец к губам он. — Не бойся. Я такой же, как ты. Я тоже один.

Он погладил её по голове и вытер лицо.

— Пойдем со мной.

Альфред подхватил девочку на руки и вместе с ней пошел к пролому в стене сарая.

В этот момент в сарай вошел немецкий офицер со "шмайсером" в руках. Он выпустил длинную очередь в спину мужчины. Пули впились в его тело, но тот не издал ни единого звука. Он упал, стараясь не причинить вреда спасаемой девочке. За долгие годы его жизни мужчина научился терпеливо переносить боль. Он лежал, прикрыв собой ребенка.

Девочка стала выбираться из-под него. Она была уверена, что его убили. Внезапно он открыл глаза.

— Ты не убит? — изумленно прошептала девочка. — Ты жив? — и с плохо скрываемой надеждой. — Тебя прислал за мной дедушка?

Альфред улыбнулся и одними губами произнес:

— Это маленькое чудо.

— Ты из наших? — прошептала девочка.

Немецкий офицер подошел к мужчине и пнул его ногой, чтобы убедиться, что тот мёртв. Альфред схватил его за ногу и повалил на землю. Автомат отлетел в сторону. Немец испуганно отползал назад, бормоча какие-то ругательства. Тогда мужчина схватил автомат и направил его на врага.

— Вставай! — сказал он по-немецки.

Немец медленно поднялся.

— Подними руки!

Офицер повиновался. Его эсэсовская фуражка упала на землю, но поднимать её не было необходимости.

— Иди!

Мужчина показал стволом автомата на пролом в стене сарая. Немец отчаянно замотал головой

— Нет!

— Иди! — крикнул Альфред.

— Нет, — упрямился эсэсовец, — я же тебя убил.

Мужчина рассмеялся.

— Ну, как хочешь, приятель, — сказал он. — Ведь это ты у нас из расы господ!

Он сжал губы и выпустил в немца автоматную очередь. В отличие от Альфреда, его противник рухнул наземь, как подкошенный, и спустя несколько секунд затих в судорогах.

Мужчина положил автомат на землю, снова бережно взял девочку на руки.

— Пошли, Рахиль, — сказал он, внимательно разглядывая спутанную копну волос.

Потом тихонько засмеялся и приподнял её волосы. Самые корни волос предательски белели, выдавая неестественную природу чёрного цвета.

— То, что женщины красятся, чтобы стать блондинками, — задумчиво произнёс он, — я встречал. Но вот чтобы наоборот... — Пожал плечами. — В первый раз вижу. Здесь нам больше нечего делать...

И, подобрав "шмайсер", быстро зашагал к пролому в стене.

— Как тебя всё же зовут, дитя?

Девочка крепко обхватила его шею руками, но промолчала. Он повторил свой вопрос, уже не надеясь на правильный ответ.

Но...

— Рахиль. — Откашлялась. — Рахиль Грюневальде, — упрямо прошептала девочка.

Глава 2

Предистория.

Ритуал

А тем временем молодая женщина продолжала действовать. Взяла в руку острый серебряный кинжальчик, прочертила им на земле линии квадрат, чётко сориентировав его вершины по четырём сторонам света. В центре квадрата сложила горкой щепки от деревьев разных пород, которые принесла с собой.

На вершины она поставила плошки с фитильками. Налила туда освященного в церкви масла, зажгла фитильки. Руки её дрожали. Получилось не с первого раза.

Выпрямилась и распустила ленту, скреплявшую её волосы. Обратилась к мужчине:

— Разожги, пожалуйста, костёр. И присмотри, чтобы я не упала.

Он поспешил выполнить её просьбу. Огонь быстро охватил сухие щепки.

Сама откинула пышную гриву волос назад, с трудом прихватила их левой рукой, правой же рукой поднесла к затылку большие ножницы. Помедлила немного — она так любила свои волосы, предмет её гордости ещё с пансиона. Особенно, когда удалось смыть с них ту противную чёрную краску. Вздохнула и решительно сжала ножницы. Они противно заскрипели, вгрызаясь в роскошные волосы, и они тяжелой волной упали к ногам молодой женщины, откинувшейся немного назад, чтобы предохранить платье от сыпавшихся волосков.

Слегка всхлипнув, она присела, собирая волосы обеими руками. При этом открытые ножницы, которые она продолжала держать в правой руке, пропороли её левую ладонь. Хлынувшая кровь окрасила белокурые волосы в некрасивый ржавый цвет. Мужчина рванулся, чтобы поддержать молодую женщину, но она только мотнула головой.

— Не сейчас. Всё идёт по плану, — прошептала она, заметно страдая от боли.

Ему ничего не оставалось, как отойти в сторону.

Женщина собрала все волоски с земли, отложив ненужные уже ножницы в сторону, тщательно протерев их от крови волосами. Губы её шевелились, но ничего не было слышно. Молилась ли она, произносила ли какой-то заговор, так и осталось неизвестным.

Она резко встала, подняла перед собой всю груду волос и медленно уронила всё в костёр. Пламя тут же охватило подношение, огонь яростно загудел, словно его полили бензином. Вверх резко поднялся высокий столб пламени, мужчина даже отшатнулся, прикрывая глаза руками.

А женщина всё также что-то шептала, вытянув вперёд руки. Пламя струилось между её пальцев, не обжигая и не принося вреда.

Вдруг она пошатнулась и начала оседать на землю. Тогда мужчина подскочил к ней и ловко поймал на руки, не дав упасть. Она быстро открыла глаза. Посмотрела в сторону. Мужчина тоже перевёл туда взгляд и застыл в изумлении.

На полянке не осталось ни малейшего следа, что тут только что бушевало пламя — ни уголька, ни пепла. Ничего не осталось. Только квадрат, прорезанный в земле, и горящие огоньки на его вершинах.

Женщина слабо улыбнулась.

— Жертва принята. — И потеряла сознание.

Мужчина осторожно присел на землю, не пытаясь привести её в чувство. Для того, чтобы отнести её в машину, требовалось потушить светильники, а он не знал — можно ли это уже делать. Лучше подождать.

Он держал свою подопечную на руках и снова вспоминал прошлое.

Тогда он тоже нёс её на руках. Маленькая странная девочка обнимала его за шею, доверчиво положив свою растрёпанную головку ему на плечо. Так и уснула в его руках. Добравшись до связного, Альфред Николсон изменил свои планы и не стал добиваться отправки его сразу в Англию. Он попросил сначала помочь ему добраться до Парижа.

Там он отыскал своего давнего знакомого — умудрённого опытом брата Дариуса из монашеского ордена францисканцев. Тот уже давно не покидал стен Сен-Жюльен-ле-Повр, одной из самых старых церквей города. По документам её постройка относится к тринадцатому веку нашей эры. А уж то место, на котором она возведена, и само обладает немалой историей. Но не об этом сейчас речь. Знакомства этого "простого" монаха были столь обширны, что он довольно быстро смог оформить документы на девочку-сироту, дочь старого друга Альфреда, которого этот друг и назначил опекуном своей дочери.

Кроме того брат Дариус смог пробить через свою воспитанницу Эбигейл Росс, жившую на тот момент в Швейцарии, и устройство девочки в один из лучших на тот момент пансионов. "Для настоящих Леди". Пусть и будущих. Альфреду не составило большого труда оплатить полное обучение и проживание на десять лет вперёд своей подопечной — Рейчел Грин. Так девочка в очередной раз сменила имя.

Да, её волосы с трудом, но удалось отмыть от той ужасной химии, которой они были покрыты. Да, не сразу удалось восстановить тот чудесный золотистый оттенок, который так чудесно переливался, когда на них падали лучи солнца. Рейчел очень гордилась своими волосами, но всегда хмурилась и замолкала, когда Альфред, а потом и брат Дариус расспрашивали её — что же заставило её родителей (или других родственников) прятать девочку таким странным образом.

Постепенно удалось узнать, что рядом с той деревушкой, где пряталась Рейчел, буквально накануне был уничтожен один из детских приютов, когда-то вывезенных с территории Лотарингии поближе к побережью. Были уничтожены все: и персонал и дети. В живых тогда осталась только Рахиль. Каким-то чудом.

— Да, спрятать белокурую немецкую девочку под видом черноволосой еврейки — такого я ещё не встречал, — задумчиво рассуждал брат Дариус, рассеянно прихлёбывая свой знаменитый травяной чай. — Наоборот, да, бывало. Рассуждая логически, её родственников следовало бы искать среди верхушки нацистской Германии.

— Но смысл? — горячился Альфред. — Если её так решительно хотели спрятать не для того, чтобы когда-нибудь найти? Именно, чтобы забыть навсегда. А потом даже решились и на полную зачистку всех следов и девочки, и всего приюта. Кем же это надо было быть?

Они часто так беседовали за шахматами, обсуждали военную стратегию и философию, и непременно возвращались в разговоре к маленькой белокурой девочке, что спала в маленькой келье рядом.

— Есть у меня кое-какие версии, — хмурился опытный в интригах монах-францисканец, — проверить только пока ничего нельзя. Бои там идут. И нешуточные.

Потом Эбигейл Росс увезла её в Швейцарию в пансион для благородных девиц под патронажем Святой Бригитты. Программа обучения в том пансионе была чрезвычайно гибкой. Девочки могли находиться там сколь угодно долго, пока опекуны или родители не считали, что их обучение уже закончено. Лишь бы деньги за их образование и проживание аккуратно поступали на счёт пансиона.

Обучали там всему, что могло пригодиться молодой девушке в жизни. Или никогда в жизни она не могла бы применить полученные знания на практике — и такое случалось с выпускницами. Но уж что было гарантировано — так это полная занятость воспитанниц в течение каждого дня, семь дней в неделю, все двенадцать месяцев.

Юная Рейчел оказалась самой младшей среди двадцати пяти-тридцати девочек в возрасте от девяти до девятнадцати лет. По странному стечению обстоятельств почти все пансионерки, учившиеся вместе с Рейчел, были англичанками. О, не все они были дочерьми людей благородных, в основном дворян, членов парламента или пэров, хотя среди них попадались и наследницы родительского состояния. Но вот дочерью простого армейского служаки оказалась только мисс Грин.

Пансион можно было бы сравнить с монастырем, а воспитанниц — с монахинями, но только не с теми, что соблюдают обет молчания. Шум в просторных классных комнатах стоял оглушительный. Находясь в одной из них, можно было услышать, как одновременно играют четыре пианино в соседних помещениях, в то время как в одной и той же комнате девочки пересказывали учительницам задания на английском, французском, немецком и итальянском языках. Невыносимый шум сопровождал девочек весь день до отхода ко сну; времени на отдых не предусматривалось, не считая час прогулки под присмотром учительниц, во время которой все повторяли глаголы. В этой суматохе воспитанницам приходилось делать упражнения, писать сочинения и заучивать наизусть огромные куски прозы.

Альфред вздохнул. Рейчел была гордой девочкой, поэтому в короткие встречи с ней он ни разу не услышал от неё ни слова жалобы на трудности. А ведь их было немало. Благо информацию он мог получить не только от своей подопечной. Он платил достаточно щедро, что бы получать не только ежемесячные отчёты об успехах или неудачах Рейчел Грин.

Предметы преподавались в обратной пропорциональности от их значимости: в самом низу шкалы стояли мораль и религия, зато музыке и танцам уделялось больше всего внимания. Обучение музыке было ужасно поставлено: от девочек требовалось бренчать на арфе или фортепьяно, скрипке или гитаре, независимо от того, обладали ли они голосом и слухом — просто заучивание наизусть пьес, аккордов и движений рук. Ежедневно по нескольку часов все музицировали с учительницей немецкого и два-три раза в неделю с учительницей музыки...

Знаменитая мадам Мишо и ее муж регулярно посещали пансион, и все танцевали под их руководством в большом Бальном зале. Учили практически не только те танцы, что были когда-то популярны в Англии, но и практически все европейские танцы. Как старинные бальные: менуэт, мазурку и тарантеллу, так и более современные: вальс, танго, фокстрот. За неимением партнёров мальчиков, девочки составляли пары друг для друга, постоянно меняясь ролями, чтобы не ударить лицом в грязь именно в роли ведомой.

Вдобавок к танцам каждую неделю проходили уроки гимнастики у какого-то капитана, который заставлял девочек делать упражнения с шестами и гантелями, танцевальные упражнения с лентами и обручами, прочие упражнения на гибкость и ловкость.

После музыки, танцев и уроков хороших манер шло рисование, но ему не уделялось достаточно внимания, и все просто следовали скучным инструкциям. Ну кому может понравиться рисование одного и того же предмета на протяжении нескольких лет? Но руку они набили себе довольно хорошо и к концу обучения могли быстро воспроизвести на бумаге любой образец.

Из иностранных языков учили только современные, исключение было сделано только для латыни. И то — потому, что именно из неё вышли французский и итальянский языки. Но в течение всего дня девочки должны были говорить только на французском или немецком, или итальянском языках, и только после шести часов вечера можно было снова болтать по-английски.

И тут мисс Грин умудрилась выделиться. Немецкий и французский языки давались ей с большей лёгкостью, чем английский и итальянский.

Альфред сделал себе об этом заметку на память.

Кроме этого, несколько невыносимо долгих часов в неделю девочки занимались непосредственно с директрисой мисс Рансиман: она вела попеременно — то историю, то географию.

О да — пансион носил имя Святой Бригитты, но всё же девочек не готовили в монахини. Да, посещение церкви по воскресеньям было обязательным, за исключением дождливых дней. Тогда можно было оставаться в корпусе пансиона. Да при этом заучивались наизусть молитвы и катехизис — в основном на латыни.

Альфред вздохнул. Его подопечная провела в этом пансионе больше времени, чем другие — двенадцать лет, но не утратила своего весёлого и доброго нрава. Да, он навещал девочку несколько раз в год, устраивая ей своеобразные короткие каникулы, пока она с грустью не попросила его уменьшить время визитов, так как ей потом приходится нагонять пропущенный материал. Чем дольше она отсутствует в пансионе, наслаждаясь часами отдыха от занятий, тем больше приходится потом по возвращении делать самостоятельно.

Мужчина согласился. И стал получать от неё письма с описанием жизни в пансионе на разных языках. И всё чаще в этих письмах стало встречаться имя некого Ричарда — а потом и просто Дика. Племянника мисс Рансиман. Студента медицинского факультета в Берне, в окрестностях которого и находился пресловутый пансион.

Тётушка дала возможность племяннику подзаработать, давая уроки для девочек по оказанию первой медицинской помощи, рассчитывая, очевидно, что он сможет устроить себе неплохой брачный союз с достойной и богатой наследницей.

А он остановил свой выбор на практически бесприданнице — Альфред не афишировал свои финансовые возможности, аккуратно оплачивая все счета, что предоставлялись ему, но не делал своей подопечной дорогих подарков на Рождество или день рождения.

Рейчел честно призналась опекуну, что влюбилась. Но попросила того приехать и оценить достоинства и недостатки молодого человека, что опекун и сделал.

Ему понравился открытый и честный взгляд молодого человека, хоть он и предупредил соискателя руки его воспитанницы, что у той совершенно нет капитала в приданом.

— Ничего, — весело хмыкнул юноша, — у меня есть руки и голова на плечах. И мне уже поступило предложение поработать хирургом в больнице небольшого городка Коукворт недалеко от Манчестера. Работа на перспективу — надо реорганизовать там хирургическое отделение по последнему слову техники. А уж в этом у меня проблем не будет — за годы учёбы я обзавёлся полезными знакомствами не только среди студентов-медиков.

И предъявил тщательно продуманный план работы. Альфред вначале скептически отнёсся к этому плану, но потом оценил проделанную молодым человеком работу.

И согласился отдать руку своей воспитанницы Ричарду Эвансу. При этом профинансировав покупку уютного домика в Коукворте — с большим садом. Да, на окраине городка, но с машиной это не было большой проблемой.

Так Рейчел Грин опять сменила имя, ухитрившись так воздействовать на своего мужа, что тот и не заметил, что его супруга стала именоваться в документах Розалинда Эванс.

Свадьбу сыграли в 1957 году. Через год родилась девочка, которую назвали Петунья. У неё были белокурые волосы матери и ярко-голубые глаза отца. А ещё через два года появилась вторая дочь — Лили, которая и унаследовала рыжеватые волосы отца и колдовские "ведьмины" глаза матери.

И не было никого счастливее жены и матери Розалинды Эванс. Пока неделю назад не произошло это несчастье.

Глава 3

Предистория.

Результат

Розалинда зашевелилась на его руках, открыла глаза. Альфред осторожно поставил её на землю, продолжая крепко поддерживать под руку.

Первым делом молодая женщина поспешила стереть линии квадрата. Всё тем же острым серебряным клинком. И только потом убрал импровизированные светильники с бывших вершин квадрата.

Потом перевязала ладонь бинтом, хоть кровь уже и перестала идти. Осторожно спрятав все вещи обратно в сумку, она, не поднимая глаз на Альфреда, попыталась увести его с полянки. Но тот резко остановил её.

— Не пора ли немного рассказать о том, что тут было? — и после паузы. — Розалин Гриндельвальд?

Розалин дёрнулась как от удара. Вскинула на него изумлённые глаза. Прошептала:

— Так ты всё знал? Откуда?!

Коротко вздохнула, не дождавшись ответа.

— Нам надо быстрей уходить с этой полянки. Я отдала всё, что у меня ещё оставалось, за здоровье Лили. И теперь меня что-то выталкивает отсюда. Ты тоже можешь пострадать. Если задержишься здесь со мной.

— Хорошо. Но ты обязательно должна мне рассказать о том, что именно произошло с тобой тогда. И что случилось с Лили теперь?

Она коротко кивнула, соглашаясь с его требованием, крепко ухватила его за руку, повела прочь. Он и сам уже почувствовал, что их аккуратно выпроваживают прочь. Если сюда они добрались по гладкой, хоть и еле заметной тропинке, то теперь им пришлось буквально продираться сквозь колючие кусты и густые переплетения веток, столь нехарактерные для аккуратного английского парка.

Вышли к одной из аллей этого парка. Оглянулись. Никакого переплетения густых ветвей позади — только чахлая поросль шиповника. Да, колючая, но невысокая — за ней ничего не спрячешь.

Альфред под локоток подвёл Розалин к скамейке, бережно усадил её, у ног поставил сумку, которую перехватил у своей подопечной еще, когда они только выбирались с той полянки. Которой уже и не существовало.

Да-а, дела. Но ему приходилось видеть и более удивительное за свою жизнь. Очень долгую.

Сам сел рядом, выжидательно глянул на молодую женщину. Та вздохнула:

— Я не так уж и много знаю о своей семье. Жила с любящими родителями. Как теперь понимаю — где-то в Альпах. Горный воздух, пышная растительность летом и глубокий снег зимой. Родители меня любили, баловали — немного, — она слабо улыбнулась.

— Да, меня много учили — иностранные языки, этикет, музыка, танцы, уже начали и некоторые науки изучать. Матушка ждала ребёнка — у меня должен был родиться братик. — Она всхлипнула. — Я часто разговаривала с ним, гладила маму по животу. И да — я чувствовала, что он меня тоже любит. Пока за год до нашей встречи там на побережье Нормандии у нас в доме не появились странные люди. Одетые в чёрное. Они сопровождали моего дедушку — как я от него узнала. Он по-хозяйски расположился в кабинете отца, вызвал его туда, потом маму. Вышла она оттуда вся в слезах. Потом к нему привели меня. Я никогда не видела своего большого и сильного отца таким слабым. Он трясущимися руками раздел меня перед дедушкой. Тот поводил вокруг меня какими-то приборами, весело хмыкнул. Не знаю, чему он так обрадовался, но утром он покинул наш маленький домик. Забрав меня с собой.

Она немного помолчала, подняла на опекуна совершенно сухие глаза.

— Я много размышляла, что произошло с моими родителями. Так и не поняла, почему они отдали меня, почему им не разрешили быть вместе со мной. Но в тот февральский вечер началась моя Голгофа. — Её ощутимо передёрнуло. — Меня заставили выучить моё новое имя — Рахиль Грюневальде, выкрасили мои волосы в этот противный чёрный цвет, одели в какие-то лохмотья, несколько раз ударили, пока не появились синяки.

В тот момент я этого не знала, только потом в пансионе, когда мы изучали историю, я поняла, что меня привезли и "спрятали" в Варшавском гетто.

Альфред содрогнулся. Он слышал многое о тех днях в Варшаве. Хоть и не от очевидцев. Но представить, что там была и его маленькая девочка? В это было трудно поверить.

— Нет, — качнула головой она. — Я не была там в разгар боёв, я попала в эшелон с детьми, которых вывозили в лагеря смерти. Но тот эшелон перехватили на полпути, нас разобрали по семьям. Передавали из рук в руки, убирая подальше от этих ужасов. Лето я и многие другие дети провели на ферме в Шварцвальде, потом нас опять куда-то перевозили. Каждый раз я оказывалась всё ближе к побережью. Где-то мы жили подолгу — два-три месяца, даже успевали немного подкормиться, потом нас снова срывали с места и везли дальше. Пока к лету сорок четвёртого наша группа детей не оказалась в маленьком городке. На побережье.

— Нет, — снова качнула она головой, — не в том, где ты меня нашёл. Нас всех накормили и уложили спать в одной большой комнате. Это был бывший монастырь, от которого осталось всего пара комнат. Потому-то все спали вместе. Ночью я вдруг проснулась, как от толчка. Но продолжала лежать с закрытыми глазами, прислушиваясь к тому, что происходило вокруг меня. А происходило что-то странное. Вскрикнул один ребёнок на другом конце комнаты, послышалось какое-то шипение, потом звук падения.

Я чуть приоткрыла глаза. В зале было темно, но я отчётливо видела тёмные силуэты, которые ходили вдоль наших матрасов, положенных прямо на пол. Силуэты наклонялись, что-то делали. Слышался всхлип, или ничего. Они шли всё ближе и ближе ко мне. Пока не подошли к моей соседке — Марта Браун тоже лежала тихо, но я видела, как сверкали её открытые глаза. И вот, когда над ней наклонились, она громко закричала, а потом укусила руку, которой ей пытались заткнуть рот.

Тут-то я и увидела, что другой рукой в неё несколько раз вогнали кинжал. Пока она не замолчала. Спокойно вытерли кинжал от её крови и повернулись ко мне. Я уже тоже не лежала, а сидела, судорожно сжимая покрывало, которое выделили каждому из нас. Мы легли спать одетыми, как много ночей до этого, потому что часто бомбили, тогда приходилось идти в подвал. Выработалась привычка.

Я смотрела прямо перед собой. И мне так захотелось оказаться как можно дальше от этого страшного места. От этого человека в чёрном, который шёл ко мне, помахивая этим кинжалом. Я снова сжала покрывало в руках, что-то сверкнуло. Я зажмурилась, ожидая удара, боли.

Ничего не происходило. Открыла глаза. Я была в той комнатке, где мы с тобой встретились. И прошло уже немало времени, потому, что на дворе было уже совсем светло. Я побоялась выходить куда-то. И правильно сделала. На улицах и этой деревеньки завязался бой.

Я забилась в угол под какой-то разбитый шкаф. А потом пришёл ты. И спас меня.

— Самое главное, — она подняла на него свои чудесные глаза. — Не знаю, поверишь ли ты мне или нет, но мои родители умели... — она помолчала, подбирая слова. — Они делали разные вещи...

— Колдовали? — Помог ей Альфред.

— Да, — она ничуть не удивилась. — Именно так. Колдовали. Потому-то я и спросила тебя — из наших ли ты? И у меня время от времени получались какие-то странные вещи. Раньше, до этого случая в монастыре. После этого — как отрезало. Я перестала это уметь.

— Нет, — погладил он её по плечу. — Немного не так. Я наводил справки. Иногда у таких волшебников, какими были твои родители, рождаются дети, которые сами колдовать не могут. Их называют сквибами. Некоторые семьи избавляются от таких детей. Некоторые — дают им образование, поддерживают с ними отношения. Но ты была обычным ребёнком с магическими способностями. А сквибом стала после этого перемещения. Когда твоей жизни угрожала опасность, ты выложилась вся — вот и перегорела. Помнишь того монаха в Париже, у которого мы жили несколько недель? Брат Дариус многое смог рассказать мне о магах и ваших обычаях. Он давно изучает всё, что связано с магией.

Он тяжело вздохнул.

— И о твоём дедушке он тоже смог кое-что узнать. Геллерт Гриндельвальд. Странная и неоднозначная фигура в магическом мире. Про него не так уж и много известно. Родился в деревушке Гриндельвальд на склоне Альп — видимо, владение его семьи. Учился магии в Дурмштранге, был исключён оттуда на последнем курсе, бежал в Англию, где и провёл около двух месяцев. Потом спешно покинул и Англию. В первой четверти двадцатого века он сблизился с Национал-социалистической немецкой рабочей партией. Вероятно, активно участвовал как в установлении фашистского режима в Германии, расправляясь с непокорными, так и вообще во Второй мировой войне. Гриндевальд активно помогал фашистской Германии захватывать мир, взяв на себя магическую сторону дела. Его могущество росло. Постепенно он поднялся к вершинам власти. Он установил в магической Европе террористический режим, убивал непокорных магов, иных заключает в построенную специально для этой цели магическую тюрьму Нурменгард. Свой террор он оправдывал выработанным еще в юности девизом "Ради общего блага"; этот же девиз оказался помещен над входом в Нурменгард. Гриндельвальда признали великим темным волшебником. В сорок пятом он был побежден на магической дуэли своим английским приятелем — Альбусом Дамблдором, что и обеспечило союзникам победу. Был заключен в тюрьму Нурменгард.

Снова вздохнул.

— А вот о его семье — ничего не известно. Ни о том, что у него был сын, ни о его внучке. Ни-че-го.

Розалин ахнула, прижав ладонь к губам.

— Почему?!! — вскрикнула она. — Мама, мамочка. — И зарыдала.

Альфред нежно прижал воспитанницу к груди, гладил её по плечам, шептал что-то успокаивающее. Через некоторое время Розалин пришла в себя и успокоилась.

— Ты знаешь, ведь в Лили проснулась та магия, которую я потеряла во время войны. Проснулась. И она тут же попала в больницу. И я не знаю — останется ли магия с ней. Или она потеряет её как и я.

— В тот день они играли на детской площадке. Как обычно. Петуния мне всё подробно рассказала. В последнее время Лили полюбила качаться на качелях и внезапно спрыгивать с них, медленно опускаясь на землю. Она готовила сюрприз для меня, потому и уговорила сестру пока ничего не рассказывать. Но в этот день деревяшка качелей внезапно выскочила из крепления и полетела прямо на Пет. Пет растерялась. Застыла на месте. Если бы не Лили. Она оттолкнула сестру и приняла удар на свою голову. Вскользь, но ей и этого хватило. А Пет погибла бы сразу. Так сказал Ричард. Петуния чуть выше сестры — удар пришёлся бы ей по горлу.

А из кустов выскочил соседский мальчишка — ровесник Лили. Петуния давно заметила, что он за ними наблюдал, но всё не решился подойти к девочкам. Наверно, боялся, что чистенькие девочки не примут в игру такого оборванца. Именно он заорал на Пет, посылая её за помощью, тем и привёл её в чувство. Я так ему благодарна. Помощь пришла вовремя. Дик сам делал операцию, Лили должна была придти в себя. Ещё три дня назад. Но что-то пошло не так. Она жива, но она не воспринимает окружающих. Ничего.

— Вот я и решилась на последнее, что у меня осталось. Да, я больше не могла делать чудеса, но что-то ещё было. Я смогла найти эту полянку, гуляя после рождения Лили, не просто так. Вот и отдала здесь то, чем дорожу больше всего на свете. Мою гордость — волосы. И мою магию — если она у меня ещё оставалась. Взамен я попросила только удачи и здоровья для моей дочери. И теперь я боюсь вернуться в палату. Не знаю, сработало ли.

Альфред решительно поднялся со скамьи, увлекая за собой и Розалин.

— Если не посмотришь — не узнаешь. Поехали.

Они вернулись в больницу. Прокрались осторожно в палату. Но там ничего не изменилось. Так же неподвижно лежала на кровати девочка, у её ног сидел отец.

Розалин беззвучно рыдала на плече у своего старого друга. А тот отвёл её к окну — подальше от кровати. И пытался успокоить. Пока не услышал, что что-то изменилось в больничной палате.

Обернулся — девочка пыталась приподняться и говорила что-то неразборчивое.

Розалин бросилась к ней. Плача — теперь уже от радости.

А девочка вдруг попросила пить по-немецки. Розалин беспомощно посмотрела на друга — он знал, что она обучала девочек пока только французскому языку. Откуда же тогда знание немецкого у этой крохи?

Но ещё больше потрясло его то, что она, увидев его, назвала Горцем. Мало того — она ещё назвала и его родовое имя! Которое уж точно не было известно никому из здесь присутствующих.

Да, Коннор МакЛауд уже давно ничему не удивлялся. Но маленькая девочка Лили Эванс, спокойно спящая в больничной кровати, смогла его удивить.

Глава 4

Снова я... А кто я?

Ещё не вполне проснувшись, я чувствовала такую лёгкость во всём теле, что мне почудилось — сейчас взлечу! И, открывая глаза, издала радостный вопль:

— Мо-лоч-ка!!!

То есть — хотела открыть глаза и хотела крикнуть. Глаза пронзила сильнейшая боль, а из сухого горла вырвался лишь надсадный хрип. Голову так и не удалось оторвать от подушки.

Хмм. А откуда я знала, что лежу на подушке, а не на голой земле, например?

Попыталась открыть глаза и осмотреться. Опять не вышло. Перед глазами всё тот же белый туман, что был в самом начале. И что — я вижу его с закрытыми гласами?!! Всё страньше и страньше, как говаривала незабвенная Алиса.

Рядом прозвучал смех. Необидный. Смеялись не надо мной — просто от хорошего настроения. Повернула голову. Почему-то это получилось совсем легко. Посмотрела. Точнее — ощутила, что повернула голову и посмотрела.

Рядом была девочка. Маленькая ещё. Лет пяти-шести. Вся такая радостная — просто солнечная. От неё и впрямь исходил какой-то яркий свет.

— Привет! — она очень внимательно смотрела на меня. — Ты кто?

— Не знаю. — Предельно честно ответила я. — А кто ты?

— Мамина дочка, — хитро улыбаясь, сказала девочка и спряталась за завесой из блестящих золотисто-рыжих волос. — Поиграем?

— Постой, — я протянула к ней руку... И не увидела ничего. — Ты знаешь, где мы сейчас?

— Знаю, — девочка стала внезапно очень серьёзной. — В моей голове. Мне надо уходить. А вот ты останешься здесь вместо меня.

— Что ты такое говоришь? — возмутилась я. — Как это может быть?

— Если бы я знала. — Совсем по-взрослому вздохнула девочка. — Со мной случилась беда. Качалась на качелях, доска сорвалась и полетела на мою старшую сестру. Я смогла её оттолкнуть, но сама попала под удар. — Она всхлипнула и слега повернула голову, чтобы я не увидела слёзы, градом покатившиеся из её глаз.

Немного успокоившись, продолжила.

— Папа, — голос её опять дрогнул, — папа ничего не смог сделать. Хоть он и хороший врач, — в голосе её прозвучала гордость за отца, — мама всегда так говорит. Но не в этот раз. Мне придётся уйти. Но я застряла здесь, — она показала на свою голову. — И не могу оставить семью в беде.

Недетская серьёзность её слов заставила меня собраться с мыслями.

— Ты что-то узнала? Находясь здесь. — Я попыталась показать рукой на туман, но не преуспела в этом. Странно, я себя ощущала, но не видела.

— Да. И очень многое. Кое-что я смогу оставить тебе.

— Но почему я? Кто меня сюда перенёс? Каким образом?!!!

— Мама попросила о помощи, ей ответили. Прислали тебя. Кто и откуда? Не знаю. Зачем? Чтобы что-то исправить. Это всё, что мне известно.

Она в упор смотрела на меня своими зелёными глазищами.

— Хороша же помощь, — буркнула я. — ничего не помню, пошевелиться не могу, даже позвать никого не могу.

— А это всё потому, что сейчас я — главная. Вот ты меня видишь?

— Да.

— А я тебя — нет. Только какая-то бесформенная масса висит. Но я сейчас уйду, а ты останешься здесь. — Она плавно повела рукой вокруг себя. — Тебе и владеть всем этим.

И ты всё вспомнишь и запомнишь — мне это пообещали.

— Пообещали? — ухватилась я за кончик мысли. — Кто пообещал?

— Потом сама узнаешь, — махнула она рукой. — Только поклянись мне, пожалуйста, — она вдруг резко приблизилась ко мне. — Пообещай, что будешь защищать и оберегать мою семью!

— Эмм, — проблеяла я, судорожно пытаясь сообразить, на что я могу таким обещанием подписаться. — А вдруг я не смогу? Не справлюсь? Или условием такой защиты будет моя смерть? Или мне придётся собственноручно кого-то убить? Не факт, что смогу переступить через некоторые принципы. Надо всё правильно обговорить.

— Да, ты права. — Девочка, хотя какая она теперь девочка? Она менялась и становилась старше прямо на глазах. — Не удивляйся, — "успокоила" она меня. — Это показывает, что у меня остаётся всё меньше времени. Но пока ещё не поздно. Что ты предлагаешь? Твой вариант клятвы?

Я задумалась, вспоминая все известные мне варианты магических клятв. Стоп! Магических? Причём тут магия?

— А как бы ты тут оказалась, если бы не сработала магия?

— Ох, я это вслух спросила?

— Нет, просто я постепенно становлюсь с тобой одним целым — потому и могу определить то, о чём ты думаешь. Да ещё и так громко, — улыбнулась она.

И впрямь, совсем вплотную ко мне стоит. Вот-вот соприкоснёмся.

— Ну же! — Она нетерпеливо топнула ножкой. — Скорей!

— Я — та, кто заменит тебя здесь, — медленно начала я, стараясь подобрать правильные слова, — и станет тобой. — Девочка одобрительно кивнула, протягивая в мою сторону правую руку. — Обещаю, что приложу все силы, оберегая твою семью.

— Правильно, — снова кивнула девочка, — давай свою руку.

— Как? — переспросила я. — Меня же тут нет.

— Теперь ТЫ здесь.

И впрямь — я сделала попытку — потянулась к этой странной девочке-девушке. И увидела, как вперёд протягивается моя правая рука. Наши пальцы соприкоснулись, потом переплелись. Вокруг наших запястий обвилась ярко-красная лента, потом она сменила цвет на синий, потом — стала зелёной.

Девочка изумлённо присвистнула, не размыкая рук.

— Ого! Да у тебя столько талантов! И без моей помощи бы справилась.

— Каких талантов? — вяло удивилась я. — Я магией не владею. Абсолютно.

— Ну, это ты так думаешь, — а ленты продолжали менять цвет. Пока не стали прозрачными и не впитались в кожу, оставляя тонкую цепочку каких-то фигур на запястье.

Но вскоре и они пропали. Вот только лёгкое жжение никуда не делось.

Хотела потереть запястье левой рукой, но девочка мягко перехватила мою кисть.

— Не трогай, само пройдёт. Это просто я ещё не ушла — вот ты и чувствуешь моё присутствие — уже в ТВОЕЙ голове. Запомни это ощущение. — Улыбнулась она. — Потребуется. Если кто-то попытается прочесть твои мысли, браслет тебя предупредит и защитит. Но и самой придётся научиться.

— Постой, — дёрнулась я к ней. — А как мне не раскрыться перед твоими родственниками? Они же сразу поймут, что я — не ты!

— Теперь — не поймут. Ведь Ты — это я!

И она вплотную прижалась ко мне. Меня словно током дёрнуло. Потом ещё и ещё раз. Больно-то как!

Я чувствовала, что мы становимся одним целым. В голове — уже моей голове — начал крутиться калейдоскоп из чужих мыслей, чувств, переживаний. Вот совсем свежие воспоминания — качели в парке. Девочка — или теперь уже я? — раскачивалась всё сильнее и сильнее, чтобы покрасоваться перед старшей сестрёнкой. Пет всегда так забавно пугалась, когда я тренировалась. Но у меня ведь всё получалось — так что она беспокоится? Интересно, а мама обрадуется, когда узнает о моей новой способности? Я не раз замечала, что она очень внимательно наблюдает за нашими играми.

Кстати о наблюдении. Я бросила короткий взгляд в сторону. Да, тот странный худенький мальчик тоже уже сидел в кустах и подсматривал за мной и сестрой. Его черные волосы были давно не стрижены, а одежду как будто нарочно подбирали не по размеру — джинсы были коротки, зато широченная потрепанная куртка сгодилась бы более взрослому подростку; рубашка под ней была чудная, с чем-то вроде жабо.

Я весело хмыкнула. Он уже давно приходит на площадку. И всё никак не решается подойти. Странный какой!

И тут же вновь забыла о нём. Сейчас...

Вот сейчас я оттолкнусь от доски, взлечу — совершенно буквально взлечу — прямо вверх с оглушительным хохотом. Как настоящая ведьма — промелькнула вдруг мысль. Промелькнула — и тут же пропала.

А потом, вместо того, чтобы упасть на шершавый асфальт, я спланирую по воздуху, как акробатка. Я буду парить в воздухе невероятно долго и приземлюсь легко. Я проделывала это уже много раз, отрабатывала раз за разом, чтобы поразить матушку.

Ой, что-то не так. Когда я оттолкнулась от доски и стала медленно опускаться на землю, повернувшись лицом к Петунье, то увидела, что доска сорвалась и летит прямо на неё. Усилием воли я рванулась к сестре, сбивая её с ног.

Последнее, что помню, испуганное лицо сестры и глухой удар. После этого — темнота.

Я больше ничего не помнила.

Я? Почему я? А потому, что теперь это была уже я — Лили Эванс, дочь Розалинды и Ричарда Эванс, сестра Петунии Эванс.

Родилась я тридцатого января 1960 года. Сестра Петуния — старше меня на два года. Наша семья живёт в городе Коукворт недалеко от Манчестера. Отец заведовал хирургическим отделением в местной больнице, а матушка два раз в неделю отправляла в Манчестер переводы текстов, которые ей регулярно присылали из тамошнего бюро. Я гордилась тем, что матушка так много знает. И очень огорчалась тем, что она решила научить нас с сестрой только одному иностранному языку.

В моей голове заметались полузнакомые фразы, вызывая непонятные чувства.

— На quel age, ton grand-pere ?

- Quatre-vingt-six ans.

- Bonjour, Monsieur Marchand.

Потом зазвучала мелодия новомодного шлягера, только что вышедшего и набиравшего популярность на радио. Матушка тоже подпевала певице Мари Лафоре и кружилась по кухне под эту мелодию.

Je t'aime, je t'aime

Que j'aime ta voix

Qui me disait:

"Je t'aime, je t'aime"

Et moi j'y croyais tant et plus

Странно — я-то не знала французского. А теперь — всё понимаю.

В голове тут же всплыли фразы по-русски и по-немецки. Лили не знала этих языков, но я-то могла говорить на них.

Хмм. Это плюс или минус? Как я объясню родителям, откуда вдруг выучила русский и немецкий?

Тихая паника вдруг охватила меня. Не о том думаю! Объяснить-то смогу! Не проблема.

А вот то, что я — теперь шестилетняя Лили Эванс!!! Будущая Лили Поттер и мать Гарри Поттера! И я — волшебница!

Вот, что самое страшное!

Глава 5

Привыкая к маске

А вот знания. Мои и Лили. Как же их разграничить?

С вялым недоумением увидела, что белый туман, в котором я находилась, стал меняться. Упорядочиваться, концентрироваться. Вначале появились стеллажи для книг, потом письменный стол и стул перед ним, потом в стороне сформировалось удобное кресло.

Как интересно! Разум подстраивается под мои желания?

Стеллажи окрасились в разные цвета. Шесть из них стали нежно-розового цвета, все остальные — тёмно-зелёного.

Угу. И чтобы это означало?

Нетрудно догадаться, что розовые — это шесть лет жизни Лили Эванс, а другие — мои знания и воспоминания. Но как ими пользоваться? Каждый раз спускаться сюда, если что-то понадобиться вспомнить? То есть — терять сознание? Не слишком-то удобно.

В глазах что-то защипало, я их прикрыла.

А открыла уже в обычной больничной палате. В той, в которой уже просыпалась, когда Лили вышла из комы.

Чувствовала слабость во всём теле. И горело в пересохшем горле. Поэтому даже не стала делать попыток двигаться, только просипела:

— Воды... — Ого, английский включился без всяких усилий с моей стороны.

Вокруг задвигались фигуры. Женщина, которую я видела в первый момент пробуждения — теперь-то я определяла её как маму — обняла меня, заливаясь слезами.

— Лили! Доченька! Очнулась!!! Какое счастье!

Мужчина в белом халате — папа! — обнял меня с другой стороны, подавая свободной рукой кружку со специальным носиком.

С удовольствием напилась. Покатала на языке жидкость, не смогла её опознать, спросила тихим шёпотом:

— Это лекарство? Я в больнице? Что случилось?

Обвела глазами родителей:

— Что с Пет?

Те наперебой стали меня успокаивать, говорили, что Пет сейчас с бабушкой Маргарет, что я увижу её позже. А я подняла слабую руку, коснулась неровно обрезанных волос матери, с огорчением сказала:

— Мамочка, зачем ты отрезала волосы?

— Отрастут, сладенькая моя. Главное — ты снова с нами!

Это что же получается — она отрезала волосы за то, что я выздоровела? Обет такой дала? Нет, она уже была с короткими волосами, когда я очнулась в первый раз в этом теле. Тогда она их принесла в жертву? Но каким образом, если Лили — маглорождённая? И её мама — магла. Или всё же не магла? Тогда — сквиб? Видит магию? А это уже меняет весь расклад.

Странно, но при этих мыслях о магии в памяти вдруг всплыли слова, сказанные голосом матери. Но не этим — счастливым, ласковым, которым она сейчас говорит со мной, а совсем другим — суровым, чётко выговаривающим каждый звук:

— Дочь моя, кровь от крови моей, плоть от плоти моей! Нарекаю тебя — Луиза-Лотта Гриндельвальд! Да будет так!

И моего лба коснулось что-то холодное и мокрое. Палец матери выводил на лбу какие-то линии. Потом она прикоснулась ко лбу губами, передала меня кому-то, кого я не видела, только почувствовала теплые большие ладони, которые очень бережно взяли моё тельце у матери. Раздался голос отца — его я тоже "вспомнила".

— Я надеюсь, что ты знаешь, что правильно.

— Да, конечно, — в её голосе слышалась лёгкая усмешка. И удовлетворение. — Я не знаю, я чувствую — так надо. Старшая дочь — твоему роду, вторая — моему. А там видно будет.

— С бумагами — как договорились?

— Да, конечно, Ли-Ли Эванс — всё верно.

— Добро пожаловать в семью, доченька, — губы отца коснулись моей щеки. — Лили Эванс.

И я вынырнула из воспоминаний. Встряхнула головой, вроде никто не заметил моего погружения в прошлое. Это что же получается — я теперь могу вспомнить любой день из шести, прожитых Лили?

Ой, нет — Луиза-Лотта Гриндельвальд. И откуда она только выкопала такое вычурное имя. Мысли вяло ворочались в моей многострадальной голове. И только травмой головы и многодневной комой я могу объяснить то, что не сразу вспомнила, какую фамилию назвала матушка. С другой стороны — хорошо. Вдруг я не смогла бы справиться с эмоциями и выдала бы себя, ненароком произнеся это имя, которое мне — шестилетней девочке-магле — и знать бы неоткуда.

Гриндельвальд! Тёмный Лорд, который поддерживал маглов-фашистов в их стремлении захватить мир. Или проредить от других народов. Не суть.

Каким боком я — Гриндельвальд?!! Матушка — его дочь? Произведя на быструю руку расчёты, определила, что для дочери она слишком молода — хотя, кто их — этих магов — поймёт. Может и дочерью оказаться. Нет, скорее всего — внучка. И знает о том, что она Гриндельвальд? И всё остальное — тоже знает?

А как тогда она оказалась в пансионе в Швейцарии под именем Рейчел Грин? История знакомства отца и матери — самый любимый рассказ на ночь для меня и для старшей сестры. Уже и наизусть знаем, а всё равно требуем перед сном.

Требовали. Теперь у каждой из нас своя комната. И меня укладывают спать раньше, потому что Пет — уже совсем большая. Ходит в школу и ей можно посидеть за книгой чуть дольше. Ничего, этой осенью и мне в школу.

Оххх... Стон вырвался из моей груди. И все снова засуетились вокруг меня, приняв его за выражение боли. Меня снова уложили на подушку, бережно вытащив из материнских объятий. Опять напоили лекарством.

Хотя стонала я от ужаса, представив, как буду пять лет оставшихся до письма из Хогвартса, ходить в начальную английскую школу!

Хотя... Если очень постараться... Может и получится сдавать за год сразу два? Постаралась припомнить книги, которые читала старшая сестра. Перед глазами развернулась страничка, потом другая. Таак, хороший бонус — фотографическая память. А своими словами смогу пересказать? Соединяя в одном ответе материал из учебника и энциклопедии по диким животным, который я как-то полистала в книжном магазине, ожидая, пока матушка купит какую-то книгу для подарка?

Да! Получилось! Так и сделаю. Сначала сошлюсь на то, что выучила материал вместе с сестрой, потом — можно будет подать мысль отцу о скрытых резервах мозга, которые могли пробудиться от удара и последующей операции. Всё же в шестидесятые годы ещё не проводились исследования всех возможностей организма человека. По крайней мере — таких материалов не было в широком доступе. Свои-то знания мне пока не с руки светить — некоторые события ещё не произошли. Так что не будем торопить события.

Счастливая улыбка расплылась на моём лице.

— Мама, папа, я так вас люблю, — прошептала я. Всё не так уж и плохо. Надеюсь.

Прикрыла глаза, сделав вид, что устала и засыпаю. Матушка так и осталась сидеть у кровати, поглаживая меня по правой руке. В левой — всё ещё стояла капельница. Матушка что-то шептала. Я прислушалась. Молитва. На латыни — "О, Мария, радуйся" узнала я.

Зашептала вслед за ней:

Ave Maria, gratia plena

Maria, gratia plena

Maria, gratia plena

Ave, ave dominus

Dominus tecum

Мать слегка запнулась, но продолжила чуть громче. Я же наоборот произносила слова всё тише, как бы борясь со сном. И дала сну себе побороть.

Сама же продолжила вспоминать жизнь Лили Эванс до несчастного случая.

Ага! Тот мальчик, что сидел в кустах, подсматривая. Уж не Северус ли Снейп?

Тогда он так и не успел познакомиться с Лили. А теперь — вряд ли сможет. Меня теперь от этих качелей будут держать подальше. А жаль.

Эта детская площадка, где стояли качели, находилась недалеко от нашего дома. Маме было достаточно просто громко позвать нас по именам, чтобы мы бросили играть и шли домой.

Одна сторона этой площадки спускалась к берегу небольшой речушки, которая выглядела довольно чистой, ибо промышленная часть нашего небольшого городка начиналась прямо за ней. И находилась ниже по течению. Мы жили в "чистой" уютной части Коукворта. И за реку пока не ходили. Не то, чтобы нам запрещали. Да и лёгкий мостик был перекинут через речушку всего в сотне метров отсюда. Не было повода покинуть наш цветущий район и направиться с исследовательскими целями в посёлок ткачей, работавших на местной ткацкой фабрике.

Моя старшая сестра — Петуния — была очень серьёзной девочкой и любила просто посидеть с книгой на скамеечке. Или на пледе, расстеленном под уютным деревом, поставив рядом небольшую корзинку с пирожками и запасом воды для перекуса. Не то, что та, прежняя, Лили. Эта непоседа умудрялась облазить все деревья, находящиеся в радиусе пятидесяти метров от линии прогулки.

Особенно, когда мама вывозила нас обеих в парк на другом конце города. Там за деревьями начинались такие уютные холмы и камни, что Лили просто не могла удержаться. Хотя Пет и задирала свой носик, усаживаясь на скамью с книгой, Лили нельзя было оторвать от тех кустов. Ей даже иногда начинало казаться, что все растения там — живые. И ждут её прихода, чуть ли не с бОльшим нетерпением, чем она сама.

Именно там я выучила свой последний трюк с цветком, который начинал танцевать на ладошке. Готовила его для мамы, но показать не успела. Жаль, что такие поездки мама могла позволить себе не часто. Потому и полюбились мне те качели в парке, что взлетая с них, я чувствовала себя такой же свободной, как и на той полянке.

Как-то теперь примут меня мои любимые цветочки? И примут ли? Не увидят во мне Лили?

Ладно, меня пока даже не выписали, а я тут уже планы строю. Строила-строила, сама не заметила, как уснула. Всё же я была ещё очень слаба. Отец за простые операции не брался — только ассистировал своим ученикам. А сам работал только над сложными операциями. Следовательно, у меня был не самый лёгкий случай. И последствия ещё могут аукнуться. Или не могут? Всё же у волшебников медицина гораздо проще, насколько я помнила из книг.

В Хогвартсе надо будет обратить на это усиленное внимание. Борьба борьбой, а целители всегда в почёте.

Я спала, а мозг продолжал работать. Как иначе объяснить тот факт, что на следующий день я всё вспомнила про того человека, который показался мне похожим на Кристофера Ламберта. И, разумеется, не имел никакого отношения к тому актёру.

Это был наш любимый дядюшка Альфред, которого с моей лёгкой руки, точнее — некоторого невыговаривания букв — все в доме называли дядя Альф, даже мои родители. Он был ещё опекуном моей матушки, много рассказывал о её детских проказах. Так, что вполне годился мне и сестре в дедушки. Но мне что-то совсем не хотелось называть его дедом.

Не был он похож ни на одного старика, которого я знала в Коукворте. Да и когда я назвала его Коннор МакЛауд, он как-то резко наклонился к моему изголовью.

Ладно, поживём — увидим.

Глава 6.

В больнице и за её стенами

То, что я очнулась, отнюдь не перевело меня в статус выздоравливающих. Наоборот, ещё больше усилило ко мне внимание отца и прочего медперсонала. Всё же операция была довольно сложной по тем временам. И в Лондон меня не отправили, только потому, что боялись — не довезут.

А вот теперь необходимо было пройти курс реабилитации, доказать, что в мозгу ничего во время операции не повредилось. Проходить через разные анализы, процедуры. Бррр. Неприятные ощущения.

И в кровати было необходимо лежать. Вставать с постели мне пока было категорически запрещено. Да я и сама чувствовала слабость.

Были и другие огорчения. Увидела, что все отводят с печалью взгляд от моего лица, потребовала зеркало. Даже пришлось немного упасть на подушки в "слабости от истерики".

Добилась. Принесли. Уфф. Ничего страшного. На лице — даже синяков нет. А то, что пришлось обрить полголовы, чтобы операционное поле обнажить — так что такого? Голова на плечах, а уж волосы вырастут. Даже слезинки выжать не удалось. Все силы на ту истерику потратила. Пришлось изображать, что впала в ступор и только ощупывать бритую часть головы. Как бы в растрёпанных чувствах.

Да, жалость определённо была — я же помню, как выглядела ТА Лили — как пушистое золотое облачко. И немалую роль в этом играли её волосы. Они ярким золотистым облаком окружали её головку. И почему её называли Рыжей? Волосы у неё были скорее золотистыми с красноватым оттенком. Впрочем — пять лет впереди. Может и порыжеют.

А пока меня всё устраивало. Кроме вынужденного безделья.

Да ещё я пропустила день рождения старшей сестры! Впервые за мои шесть лет. Так было грустно. Хоть все и пришли ко мне на следующий день с отдельным тортиком и сладостями.

Но накануне у Пет был СВОЙ день рождения. С настоящими гостями — к ней были приглашены её одноклассники, а не просто семьи папиных и маминых знакомых с детьми. Если бы я оставалась прежней Лили, боюсь, что я сильно позавидовала бы сестричке. А теперь нет, мне и так было чем заняться.

Да, конечно, с сестрой я увиделась сразу же после того, как "пришла в себя". Матушка сидела у изголовья кровати и тихонько читала мне книгу про Винни-Пуха, когда дверь открылась. Отец вошёл в палату, ведя за руку беленькую худенькую девочку. Ещё и сильно чем-то напуганную. Или кем-то?

Э-э, да она боится меня! Меня, ту, какой я была на площадке. Она же не знает, насколько я теперь изменилась. Вот и хорошо. Самое время наладить отношения.

Если в каноне для Петунии Эванс не жалели чёрных красок в описании — и лошадиное лицо, и длинная шея, и тощая фигура, то я ничего такого не заметила. Личико было не такое уж и вытянутое, а шея — не слишком отличалась сейчас от моей, поскольку обритая голова как раз мне придавала облик жирафа. Тощая? Кому как. Худенькая — точнее будет. Но и это не трагедия. Некоторые люди за такую фигуру деньги платят, в спортзалах надрываются. А тут своё, от рождения.

Надо её приободрить. Поэтому я остановила матушку на полуслове и радостно взвизгнула:

— Пет! Пет пришла! Я так тебя ждала! — И протянула обе ручки в её сторону.

Сестра вначале вздрогнула, потом тоже протянула руки, приблизилась к моей кровати, присела на краешек. Но тут уж я взбунтовалась — потянула её к себе поближе. А поскольку мне всё ещё было вредно перенапрягаться и волноваться, то сестричку устроили практически ко мне под бочок.

И хорошо. Я могла не смотреть ей в лицо, а она не видела моего. Зато ей глаза мозолил мой бритый затылок, а в уши лился мой щебет о том, как же я рада, что с Пет ничего не случилось. При этом я перебирала её локоны, осторожно скользила пальцами по её лицу, нажимая на некоторые точки.

И уже минут через пять мы рыдали вместе в объятиях друг друга, а ещё минут через десять матушка спокойно оставила нас вдвоём, поскольку я выразила желание послушать Винни-Пуха в исполнении сестры. И та согласилась. Чего раньше никогда не делала. Мостики постепенно прокладывались.

Ещё я выразила желание посмотреть старые учебники Пет за первый класс и её тетради — уж такая аккуратистка обязательно должна всё сохранять! И оказалась права. Так что все две недели до дня рождения Петунии я погружалась в мир первого класса. Не так уж и трудно, я вам скажу. Справлюсь.

Да, потом пришло осознание, что меня не будет на празднике. Долго я не могла позволить себе огорчаться — принялась действовать. Нужно было приготовить подарок, который тронул бы сестру за душу. При этом он должен был быть сделан своими руками — где бы я достала что-то в больнице?

Работала я втайне от всей семьи, вечерами, когда в больнице оставались только дежурные врачи да ночные медсёстры. Потому и постаралась привлечь на свою сторону молоденькую Аделину Пинкертон. Та училась в медицинском колледже в Лондоне, а летом подрабатывала в Коуквортской больнице, давая другим медсёстрам уйти летом в отпуск. А ей — отнюдь не лишняя прибавка к стипендии.

Услышав её фамилию в первый раз, я еле удержалась от улыбки, вспоминая популярного литературного персонажа начала двадцатого века. Тогда как раз появились серии анонимных книг о приключениях проницательного, удачливого американского детектива Ната Пинкертона. Они выпускались в большом количестве, и возникли, скорее всего, в качестве рекламы реально тогда существовавшего американского "сыскного агентства Аллана Ната Пинкертона и его сыновей". Тогда же имя этого детектива стало нарицательным для всякого удачливого сыщика.

Но мало кто знает, что у этого персонажа был вполне реальный прототип. Некий Алан Пинкертон из Глазго, эмигрировав в Штаты, стал там шерифом. А потом основал частное детективное агентство.

Жаль, что Аделина — не его родственница. Она сама рассказывала, что имя и фамилию ей дали в приюте, где она росла. Видно, заведующая этого приюта была начитанная дама.

Поскольку мисс Пинкертон была ещё очень молода, она довольно быстро согласилась мне помочь. Принесла мне необходимый материал, ножницы. И я начала творить. Что же я делала? Ничего особенного. Пыталась воспроизвести рыбку из пластиковых частей капельниц, которые мне в изобилии ставили днём.

Да, несколько штук я вначале испортила, но вот уже на третий вечер начало появляться нечто, что немного походило на искомый вариант. А уж на пятый вечер я сделала уже такую рыбку, что даже привела в восторг Аделину. При этом испорченные детали не выбрасывались, их забирала Аделина. Дома она тоже немного похимичила над ними — зря, что ли она училась на фармацевта?! И вот уже мы можем придавать пластиковым деталям практически любой цвет и оттенок. Превращая бледное изделие в феерически красивый подарок!

Я нисколько не сомневалась, что всё, чем я занималась, не осталось секретом для моего отца. Всё же он был не только отличным хирургом, но и приличным администратором. Я часто слышала восторженные отзывы о его работе и не только от Аделины. Так что ему были обязаны доложить о том, чем я занимаюсь вечерами. Но поскольку я не переутруждала себя, наоборот — при первых же признаках утомления откладывала всё в сторону (прятала подальше, чтобы никто утром не нашёл), с его стороны никаких препятствий не было.

А я продолжала заниматься своим рукоделием. После пластиковых трубочек настало время ажурного вырезания из бумаги. И пусть до Рождества и Нового Года было ещё далеко, и время для ажурных снежинок ещё не наступило — картинки можно было вырезать и на нейтральную тему. Так я открыла в себе и неплохой талант художника. Нет, это не означало, что могла бы взять в руку кисть и начать творить шедевры. Нет, я критически относилась к этой способности. Но вот вырезать силуэт, отдалённо напоминавший оригинал, это был уже прорыв.

Кстати, подобные упражнения были неплохи и для общей коррекции движений, и для отработки мелкой моторики рук. Всё было на благо общего оздоровления организма. Особенно в моём случае. Реабилитация грозила растянуться на полгода. В худшем случае. Тогда прости-прощай мои планы на ускоренное обучение.

Пришлось брать процесс оздоровления моего тельца в свои руки.

Вскоре после того, как я подарила сестричке рыбку, да показала, что можно ещё сделать из подобных отходов, отец поинтересовался — сильно ли я устаю, работая с ножницами.

— Не очень, у меня начинают болеть пальчики, но я потру их между собой, и мне становится лучше. И так приятно, — закатила я глаза от удовольствия. — А потом потру руки до локтя — и тоже хорошо. А вот до ножек — не дотягиваюсь. — Пожаловалась я. — А там тоже больно, когда я вставать пытаюсь. И слабость быстро накатывает.

Не знаю, насколько хорошо я смогла объяснить отцу проблему и предложить вариант лечения. Вроде он меня правильно понял, потому что на следующий день привёл ко мне старика корейца, живущего на соседней улице.

Старый мастер Ли Ван Гвон относился к тем переселенцам, которые прибывали когда-то в Англию в поисках лучшей доли. Такими были его родители, Ли родился уже на островах, потом заработал себе на женитьбу, привёз жену из Страны Утренней Свежести, как иногда поэтично называют Корею. Его дети, а теперь и внуки считали себя уже настоящими британцами, хоть и старались не терять связи с родными краями. Благо корейская диаспора в Британии всё увеличивалась. И внуку — молодому Гвону — уже не пришлось ехать на прежнюю Родину за будущей супругой — нашёл в соседнем городе. Разумеется, договаривались родители, но и чувства детей постарались учесть — не то, что раньше.

Так вот — всем было известно, что старик Гвон иногда может просто творить чудеса. Своими руками он мог поставить на ноги скрюченного радикулитом старика или вправить выбитый локоть подростку, заигравшемуся в футбол. Впрочем, поскольку он делал это бесплатно, претензий к нему власти не имели. Разве можно считать платой подарки от чистого сердца? Или помощь в каких-то делах?

А так — и молодой Гвон отучился в приличном университете, и супруга его получила хорошее образование, и переехали они из нашего Коукворта в крупный промышленный город, поскольку внук нашёл там хорошую работу. И только старик Гвон остался жить здесь.

— Привык, — так объяснял он соседям.

Да, уже третье поколение этой семьи отлично говорило на английском. Хотя старик Ли любил иногда подшутить над незнакомыми людьми, изображая перед ними полуграмотного азиата на уровне "Моя-твоя не понимай". А потом огорошить их даже не кокни, а литературным английским. И радовался — как ребёнок. Хоть ему уже и стукнуло лет восемьдесят. По крайней мере, его рассказам о временах королевы Виктории можно было только позавидовать. Тогда он терял свой дурашливый вид, дикий акцент пропадал. Перед нами сидел вполне достойный джентльмен. И что с того, что у него не английская внешность? В душе он был настоящим Британцем.

Так вот — я не знаю, что именно отец ему пообещал, но весь месяц, что я оставалась в больнице, Ли Ван Гвон приходил в палату дважды в день и занимался со мной. Он проделывал разные штуки — массаж сочетался с ароматерапией, медитации сменялись прижиганиями. Это, когда на определённую область тела мне устанавливали моксу — маленький конус из высушенной и спрессованной полыни, а потом её поджигали. Старик использовал ещё и специальные иглы из нефрита. Что-то приговаривал, напевал, втирал масло, обвертывал мои руки и ноги специально пропитанными в отварах полотнищами.

И ведь это всё дало результат! В середине августа консилиум приглашённых отцом медиков разрешил меня выписать домой. Мне даже разрешили посещать школу, но прописали щадящие физические нагрузки.

Я была счастлива. Домой!

Мне столько надо сделать!

Глава 7.

Первые шаги

Именно в последний день перед выпиской и произошла странная история, заставившая меня ещё раз задуматься, что всё было не так просто с Лили Эванс. Что всё идёт не так, как в каноне.

Старик Гвон приходил утром и вечером, а в тот последний вечер он вошёл как раз тогда, когда я примеряла одно из своих прежних платьиц, с огорчением замечая, что оно сидит на мне не так, как мне хотелось бы. Увлеклась — вот и не заметила прихода Мастера. Только услышав лёгкое покашливание от двери, сообразила, что пока не готова к процедурам — не надела пижаму — так и стою в платье. С усилием потянула одежду через голову, запуталась в юбке. Так и зависла со спутанными руками.

Ли Ван лёгкими шагами подошёл ко мне, стал помогать. Вдруг я услышала, как этот невозмутимый человек слегка присвистнул от удивления. Для него это было очень неожиданно — я уже успела это заметить.

Я быстренько выскользнула из платья и вопросительно уставилась на старого Мастера. Тот быстро справился с удивлением — я опять ничего не смогла бы прочитать на его лице. Приступил к процедурам. Всё как обычно.

Но перед уходом задал мне несколько вопросов. Приду ли я к нему домой, когда меня выпишут? Продолжу ли я проходить процедуры? И знаю ли я, какую форму имеет родимое пятно у меня на животе?

Все вопросы задавались одинаково спокойным голосом, мои ответы выслушивались с абсолютно отсутствующим видом. И только ответ на последний вопрос был выслушан с заметным интересом.

Ибо я брякнула, что никогда не разглядывала свой живот с подобной целью. Задумчиво покачав головой, мистер Гвон согласился, что у меня не было повода рассматривать такое маленькое пятнышко. Но всё же...

Как только он ушёл, я бросилась в ванную комнату к большому зеркалу, обнажила свой живот и стала разглядывать его — в первый раз с тех пор, как попала в тело Лили Эванс.

На самом деле, я и раньше видела пятно на животе — и в памяти Лили тоже. Но из-за повязки на голове не могла наклонять голову, чтобы рассмотреть его. Да и не было такой необходимости раньше. Пятно и пятно, небольшое по размеру, не во весь живот. И не на лице же!

Да, это не была родинка, которая выступала бы над кожей, именно родимое пятно: бледно-коричневый треугольник с чётко выраженной светлой полосой посередине. Всё бы ничего — да вот располагался этот треугольник аккурат вокруг пупка, вписав его в себя. Ничего не напоминает? Вот-вот, и я была ошеломлена. Неужели это знак мне?

Так и стояла перед зеркалом с задранной курткой от пижамы, пока не пришла матушка пожелать мне перед сном всего хорошего. Она уложила меня в кровать, поцеловала в лоб, пожелала спокойной ночи и мимоходом отметила, что загорать мне придётся в закрытом купальнике — только и всего. Как и ей.

Чтобы не привлекать внимание на пляже. Люди не любят подобных знаков. Недаром когда-то для инквизиции было достаточно иметь родимое пятно на теле, чтобы быть обвинённой в связи с дьяволом. А ведь ещё одной приметой были зелёные глаза. И рыжие волосы. Как у Лили.

Я с восторгом посмотрела на матушку.

— А ты тоже колдунья? Как в сказках? — Наивный детский вопрос, заданный с широко распахнутыми глазами и соответствующим выражением на лице. О, я долго тренировалась перед зеркалом, когда была уверена, что меня никто не увидит!

Матушка смутилась, ушла от ответа, стала напевать мне колыбельную. Я сонно пробормотала:

— Было бы неплохо — захотелось тортика, р-раз — и появился. И доску я смогла бы тогда остановить прямо в воздухе. Если бы умела что-то делать. — У матушки, обнимавшей меня, ощутимо дрогнули руки, но голос не сбился.

Начало положено. Завтра продолжу.

Утром после завтрака меня торжественно переодели в нарядное платье, на голове кокетливо завязали лёгкий газовый шарфик с ярким рисунком, отлично скрывший остатки повязки и отсутствие волос на голове. Покрутили меня из стороны в сторону, не нашли изъянов. Посчитали, что я гожусь для выхода на улицу, а я и не собиралась спорить.

Жуткая слабость вдруг накатила на меня — я боялась выйти на солнечный свет. Тщательно скрывая это от родителей, я вцепилась в сестру, практически повиснув на ней.

— Что с тобой, Лилс? — Петуния с удивлением посмотрела на меня, чувствуя, что меня всю колотит.

— Сама не понимаю, — сквозь зубы пробормотала я, — боюсь выйти на улицу. Там сейчас такое же яркое солнце, как и в тот день.

— А, — понимающе протянула сестра, — ты боишься грустных воспоминаний. Так ведь уже два месяца прошло. Ладно, возьми пока мои очки. — И она сунула мне в руку свои любимые солнцезащитные очки в форме бабочки, которые ей как раз и подарили на этот день рождения.

— Неет, не навсегда, — улыбнулась она мне, заметив моё удивление. — Только до дома. Потом будешь сама с родителями разговаривать. А сейчас пошли быстрее. Я же вижу, как тебе не терпится уйти отсюда.

Я с благодарностью кивнула сестре и нацепила очки.

И в самом деле — даже такая символическая защита — помогла. Я чувствовала, как постепенно меня прекратило трясти. И я уже совершенно спокойно проследовала с Петунией до машины отца.

Ехали мы долго — больница была на другом краю города, практически в зелёной зоне. А наш дом стоял на берегу реки, что делила городок на две части. Теперь-то я понимала, что за рекой были расположены фабрики и дома тех, кто там работал. А мы жили в "чистой" части города. Хоть и на самой его границе.

Как уже говорила, через реку можно было перебраться по висячему пешеходному мостику. А вот добираться до того же места на автомобиле пришлось бы, вернувшись обратно к больнице и повернув в другую сторону. Так причудливо был расположен Коукворт.

Да, мистер Гвон тоже проживал в "чистой" части. Он ещё пригласил меня заходить к нему в гости. Если мне ещё потребуется его помощь.

С любопытством осмотрела дом, в котором проживали Эвансы. Разумеется, он был мне знаком по воспоминаниям Лили, но теперь-то уж его оценивала я.

Сразу было видно, что покупка его должна была обойтись достаточно дорого. Ибо этот дом имел только один этаж, вольготно раскинувшись на довольно большом участке земли.

Ведь именно стоимость земли и заставляла строить трёх-четырёх этажные коттеджи, чтобы получить максимум из минимума земли. Помнится, что при мне — то есть при Лили говорили, что половину цены внёс дядя Альф. Как свадебный подарок для молодожёнов, но и то, что осталось, родители закончили выплачивать всего с год назад.

Правда, в этом доме были мансарды, как раз переделанные в детские комнаты для меня и сестры, но вся остальная жизнь протекала на первом этаже.

Тем лучше для меня — мне пока нежелательно слишком сильно напрягаться, бегая вверх-вниз по крутым лестницам.

Оказалось — и это предусмотрено. На первое время меня переселили в бывшую библиотеку, заменив стоявший там диван удобной кроваткой.

Недалеко от спальни родителей. Узнав об этом, я расплылась в счастливой улыбке. И под присмотром, и к источнику знаний поближе.

— Но-но-но, — помахал перед моим носом отец, правильно поняв мою радость, — мисс Эванс, вы же не хотите пустить насмарку весь труд вашего батюшки, испортив все свои мозги тем, что перенапряжёте их?

— Чего? — Мне было трудно так сразу переключиться.

— Того самого! Все шкафы — заперты! Без моего разрешения — никаких перегрузок. Ни для головы, ни для тела. Или ты хочешь превратиться в одного из пациентов клиники мистера Питвика?

Тот был коллегой отца по больнице, но курировал отделение практической психиатрии. Попросту — психбольницу.

Мне этого совсем не хотелось, поэтому я слегка покачала головой.

И мы все расположились в столовой отпраздновать моё возвращение в тесном семейном кругу.

Беседа текла неспешно — обо всём понемногу, пока я не спросила:

— А где живёт тот мальчик?

Родители быстро переглянулись. Потом матушка осторожно спросила:

— Какой мальчик?

— Да тот, что в кустах всё время прятался. На той площадке. Неужели так и не подошёл, когда на меня доска свалилась?

Отец нахмурился.

— Знаешь, Рози, — обратился он к матушке, а мы с сестрой замерли, обратившись вслух. — Ведь я помню, что я сам отправил его домой на машине скорой помощи после того, как Лилс привезли в больницу. Но странно, что за всё это время я о нём больше не вспоминал.

— А как он оказался в машине со мной? — удивилась я. — Он же постоянно был в стороне.

— Он меня ударил и назвал дурой! — В голос заревела Пет. — Потом домой послал за носилками.

— Постой-постой, — матушка обняла её и стала успокаивать.

— За носилками? — Переспросил отец. — Правильно, Лили нельзя было приподнимать, но и унести надо было. А на площадку машина скорой помощи не проехала бы. А ты могла бы попытаться ей тащить.

— Ты его защищаешь? — Слёзы на глазах сестры мгновенно высохли. — За то, что он меня ударил?!

— Не защищаю, а пытаюсь понять, Пет. — Ушёл от ответа отец. — Вспомни — ты застыла, когда на тебя полетела доска. И не оттолкни тебя Лили, получила бы сильный удар по горлу. А это бывает смертельно для маленьких девочек.

— Я не маленькая! — Взвилась Петуния.

— Да? Тогда не веди себя сейчас как маленький ребёнок. — Матушка поддержала игру отца.

— Как он тебя ударил?

Сестра смутилась и показала на щёку раскрытой ладошкой.

— Так он просто шлёпнул тебя, чтобы ты очнулась и побежала за помощью. Не ему же звать на помощь чужих людей.

Петуния медленно кивала. Злость уходила с её лица.

— Получается, — подняла она глаза на родителей, — что Лили спасла мне жизнь. А этот мальчик — спас жизнь ей?

Я потянулась к сестре всем телом, обнимая её.

— Мы же одна кровь, Пэт. — И почему матушка так дёрнулась, когда я чуть изменила имя сестрёнки?

— Снейп, — тихонько проговорила сестра где-то над моей головой.

— Что?

— Он сказал, что его зовут Северус Снейп. Когда мы ехали в машине скорой помощи с Лили в больницу.

Дом семьи Эванс

http://i76.fastpic.ru/big/2015/1128/20/4f5fd530189d93a92bde1a9643818620.jpg

Глава 8.

Встречи. Неожиданные и наоборот.

Отец задумчиво покачал головой.

— Говоришь, он пришёл с той стороны реки? — Побарабанил пальцами по столу. — И примерно одного возраста с тобой, Лили?

— Тогда ему в этом году тоже в школу идти, — поддержала мысль матушка. — Думаю, что в ту, которая рядом с фабрикой. — Её передёрнуло. — Не лучший вариант, согласись.

— Понимаю. — Отец сделал расчёты на листке бумаги. — Думаю, что мы можем себе это позволить, Рози. И даже обязаны.

Матушка поцеловала отца.

— Разумеется, я согласна. И вполне обойдусь без новой машины или новой шубки к Рождеству. Ты же меня хорошо знаешь.

Я и сестра в недоумении переводили взгляд с отца на мать и обратно. Пет не выдержала первой:

— Э-э, это вы вообще о чём? — немного нервно спросила она. Перспектива остаться без чего-то её не слишком вдохновила. Я же уловила смысл фраз, но не понимала, как родителям удастся всё это провернуть.

Все пересели на уютный диванчик. Матушка обняла Петунию, а отец посадил меня на колени, притянув к себе и маму с сестрой.

— Думаю, — сказал он, поглаживая сестру по голове. — Думаю, что нам надо что-то сделать для этого мальчика. Я пока о нём ничего не знаю, хорошо, что ты вспомнила его имя. Сегодня же подниму старые связи — найду адрес, где он живёт. И завтра мы можем отправиться к нему в гости.

Я прижалась к груди отца и усиленно размышляла.

— А захочет ли он принять помощь? — выдала своё сомнение.

— А это зависит от того, что мы увидим у него дома, Лилс, — меня тоже хотели погладить по голове, но ограничились шутливым подёргиванием за ухо. — Приедем, посмотрим, придумаем.

Отец решительно встал, пересаживая меня на диванчик.

— Я поехал, вернусь вечером. Ждите. Надеюсь, что со щитом. — Улыбнулся он.

Матушка ещё некоторое время обнимала нас. Потом я завозилась, выпутываясь у неё из-под руки.

— Можно мы с Пет немного погуляем по улицам, ма?

— Ох, Лили, — тревога омрачила её лицо, — Рановато для тебя.

— Отчего же? — Искренне удивилась я. — Не прыгать же я собираюсь, в самом деле? Просто погулять. За ручку с сестрой. По улице рядом с домом. Этим летом ведь мне так и не удалось это сделать.

— Хорошо, — матушка сдалась. — Только сразу же домой, если голова закружится. И побольше сидеть. Петуния, я на тебя надеюсь! — Матушка открыла шкаф в прихожей, зарылась в нём. — И вот ешё. — Голос её из шкафа звучал глухо. — Где же это? А, вот. — Она вынырнула оттуда с причудливой тростью в руках. — Возьмите с собой.

— Фи, мама, — наморщила свой очаровательный носик Петуния. — Она же тяжёлая.

— Не слишком, — уговаривала её мама. — Смотри.

Она приподняла толстую коричневую палку и слегка стукнула ею об пол.

— Ах! — В восторге вскрикнули мы. Палка оказалась складным стулом. На одного человека, правда. Но мне пригодится.

— Да, доверяю это тебе, Пет. Эта трость когда-то принадлежала твоему прадедушке — сельскому священнику. Мистеру Эвансу часто приходилось пешком ходить между деревнями своего прихода. Так что такая палка ему очень была нужна. И от собак отбиться, и опора при ходьбе. И отдохнуть можно было, не садясь на землю. Бедняга мог бы потом и не встать — твоя бабушка рассказывала мне, что он к старости страдал от болей в спине. Но всё равно ходил по домам прихожан, пока ему на смену не пришёл твой дедушка. А эту палку ему подарил один из его воспитанников. — Задумчиво проговорила она. — Их по разным местам пораскидало.

Она ещё раз показала, как убрать сидение, и как снова его раскрыть. Петуния была невероятно горда оказанным ей доверием. Она прямо сияла. Трость и впрямь была не слишком тяжёлой. Да мы и не собирались в первый же день удаляться от дома.

Я только хотела сама сориентироваться в окрестностях, а не опираться только на память Лили Эванс.

Гуляли мы недолго — всё же я постаралась правильно оценить свои силы. И при первых же признаках слабости мы повернули домой.

Да, добрались-таки до домика мистера Гвона, помахали руками старику, возившемуся в палисаднике с вьющимися розами. Поахали вместе с сестрой над пышными цветками, усыпавшими длинные плети у крошечной беседки, дождались обещания получить пару отводков по осени.

Петуния была на седьмом небе! Мастер Гвон славился своими цветами, особенно розами. И тем, что отводки даёт не всем. Надо ещё заслужить такую щедрость.

Вернувшись к себе домой, мы аккуратно пристроили прадедушкину трость в шкаф, взахлёб поделились с матушкой известием о розах, она тоже была довольна. Любила этот цветок, даже имя у неё было созвучно — Розалинда.

Посидели все вместе на кухне. Петуния помогала матушке, я — по случаю слабости, накатившей к вечеру — довольствовалась ролью почётной наблюдательницы. Ничего, вот оправлюсь и научусь — ещё буду борщи варить. Почувствовала, что рот непроизвольно расползается в улыбке. Хихикнула, привлекая внимание. Пришлось вспоминать что-нибудь смешное.

Отец вернулся домой довольный. Не стал долго испытывать наше терпение, рассказал всё, что смог узнать за это время о семье Снейп.

— Тобиас Снейп — бывший военный механик, списанный по ранению. Он устроился здесь работать на ткацкую фабрику, работал успешно, три года назад даже смог выкупить в полную собственность дом, который фабрика предоставляла своим служащим. Да вот беда — недавно фабрика перестала приносить прибыль хозяевам, стали закрываться цеха. А деньги уже потрачены на дом. Покупателя здесь ему не найти, а то мог бы и переехать в другое место.

— Если он бывший военный, ему бы с дядей Альфом поговорить, — прикрыв глаза и медленно погружаясь в дрёму, пробормотала я. — Они нашли бы общий язык. Кстати, а где дядя Альф?

— Он улетел в Штаты. Ведёт переговоры по созданию ещё одного магазина — теперь уже в Нью-Йорке. Должен вернуться к Рождеству.

Я обрадовалась и даже пару раз взвизгнула.

— Подарки! Дядя Альф всегда привозит чудесные подарки! Куклы, собачки!

Матушка шутливо одёрнула меня, но глаза её смеялись.

А отец продолжал:

— Да, Тобиас Снейп женат, есть сын — действительно, ровесник нашей Лили. Мальчика зовут Северус, супругу — Эйлин. Адрес я узнал, завтра можно будет прокатиться к ним домой.

Я радостно захлопала в ладоши. Но на большее меня не хватило. Начала зевать, меня быстро отправили в кровать.

Некоторое время я ещё лежала и смотрела в потолок. Размышляла, как я завтра познакомлюсь с Северусом Снейпом. Нет, я изначально не принадлежала к тем фанаткам, которым обязательно надо свести вместе Северуса и Лили. Да и то, что Лили — теперь я, как-то не способствовало матримониальным планам. Но, философски подумала я, поживём — увидим. В шесть лет ещё рано говорить о влюблённости. И с его стороны, и со стороны Лили.

Вспомнила старую примету, прошептала по-русски.

— На новом месте — приснись жених невесте.

И спокойно заснула. Никто не снился — вероятно, что для шестилеток это гадание не работает. Даже Северуса не увидела. Возможно, что на мой брак у кого-то совсем другие планы.

Утром проснулась довольно рано, потихоньку прокралась к входной двери, похитила почту, лежавшую на коврике, вернулась к себе.

Уютно устроилась в постельке и погрузилась в рассматривание газет. Надо же мне вливаться.

Так, что тут у нас? Тринадцатое августа шестьдесят шестого года, суббота. Есть надежда, что мы застанем семью Снейп дома.

Позавтракав, собрались ехать. Меня опять аккуратно нарядили в красивое платье и соорудили на голове чалму из пёстрого шарфика. Шрам на затылке, куда ударила доска, довольно сильно чесался, но отец советовал пока потерпеть — пусть уж совсем все рубцы рассосутся, потом только можно будет снова отрастить волосы.

Петуния тоже была в платье, лишь немного отличающемся от моего. Когда мы стояли рядом, нас можно было принять за одногодок. Я была чуть выше своих шести лет, а сестрица — выглядела более хрупкой, чем восьмилетняя.

Мы доехали до центра, переехали через большой мост, отправились в промышленный район. Мимо ткацкой фабрики с высокой трубой, которая вот уже год не дымилась. А до этого постоянно извергала клубы чёрного дыма.

Возле неё начинались ряды домов из красного кирпича. Эти ряды разбегались в разные стороны от здания фабрики. Сверху можно было принять этот район за огромного паука с его лапками.

Мы свернули на одну из улиц, отец сверился с записями.

— Всё верно, — пробормотал он. — Ткацкий тупик. Как раз доедем до реки. Дом Снейпов — в самом конце.

Странно, но здесь ещё сохранилась мостовая из булыжников, хотя на нашей стороне уже проложили асфальтовые дорожки между домами.

А вот и последний дом. Он практически перегораживал улицу, задний двор его спускался к самой реке. Я толкнула в бок сестру — но та и сама заметила тот висячий мостик, что был недалеко от нашей детской площадки.

— Так мы, оказывается, живём совсем рядом, — протянула Петуния, — Только через реку перебраться.

— Да, — оглянулась мама, — но пока Лили ещё слишком слаба, чтобы проделывать такой путь. Ты же понимаешь, Пет.

— Да, конечно, — кивнула сестра.

Отец первым вышел из машины, потом вылезли и мы. Я осмотрела дом снаружи. Да, на первом этаже вряд ли будет светло — соседские дома закрывают от солнца. А вот на третьем этаже — я задрала голову — там сверкнуло на солнце раскрытое окно. Кто-то смотрел на нас оттуда.

Отец решительно постучал в дверь. Она не сразу открылась, отец уже хотел постучать во второй раз.

На пороге появился высокий мужчина с гладко выбритой головой. На нём была одежда, которую можно было бы окрестить слово "милитари", если бы это не была середина шестидесятых.

Возможно, что Тобиаса Снейпа — а кто ещё это мог быть? — мучила тоска по тем временам, когда он был в армии, возможно — у него просто не было другой одежды. Не знаю. Не моё это дело.

Нас пригласили войти. Сразу за входной дверью оказалась крошечная гостиная. Я была права — тёмная и довольно мрачная. Всю обстановку её составляли диван и пара кресел, между которыми стоял неплохой журнальный столик с тонкой резьбой. Кроме мужчины, что открыл нам дверь, в гостиной сидела и женщина, к ней прижимался мальчик.

Тот, которого видела Лили. Тот, который станет профессором Снейпом. Или — уже не станет?

Глава 9.

Северус. Эйлин. Тобиас.

Смотрела на обоих родителей Северуса и ясно понимала, что он был похож сразу на них обоих. Да, густые чёрные брови у него от матери, а вот крючковатый нос — от отца. Густые чёрные волосы — тоже наследие Эйлин Принц. По гладко выбритому черепу Тобиаса никак не определить цвет его шевелюры, но вот рост... Высокий. Эйлин была чуть выше плеча мужа. Северусу Снейпу было куда расти.

Да, а мальчик-то одет с претензией на элегантность — белая рубашка с пышным кружевом воротника, такие же кружевные манжеты, брючки до колен, белые гольфы. Увы, но этот весьма милый прикид абсолютно не вязался с тем захудалым промышленным районом, что лежал за дверью дома.

За этим осмотром упустила, что сказал отец, прислушалась, когда он уже повысил голос:

— Да, совершенно верно! Предлагаю оплатить обучение вашего сына в той же школе, в которую будут ходить обе мои дочери! Всё — и форму, и учебники. Даже тетради и ручки.

— А потом будете попрекать его, что из милости взяли! — прошипел Тобиас и попытался оттолкнуть отца.

А ведь отцу надо беречь руки, отстранённо подумала я, выходя вперёд.

— Мистер Снейп, — изысканно вежливо обратилась я к нему. Тот осёкся, заметив, что свидетелями этого разговора на повышенных тонах были не только его жена и сын.

А я осторожно приподняла полотняный тюрбан, намотанный сегодня на моей голове. Матушка только всхлипнула и прижалась к отцу, отпустив руку сестры.

— Как вы думаете, долго бы я прожила с такой дырой в голове, если бы ваш сын не привёл в чувство мою сестру и не отправил бы её за помощью? — И я медленно повернулась к нему затылком, зная, какое неприглядное зрелище представляет собой шрам на голове.

Как раз сегодня утром отец оставил шрам без марлевой повязки, только косынка и скрывала его от пыли и ветра.

Миссис Снейп тоже вскрикнула, прижала к себе сына.

— И вы думаете, что жизнь моей дочери не стоит обучения в приличной школе? — ядовито спросил отец, ласково положив мне руку на плечо и притягивая меня к себе. — Всё ещё считаете, что обмен не равноценный для меня?

Они опять заспорили, но разговор уже касался частностей, но не самого факта обучения Северуса в одной школе с нами.

А я наблюдала за тем, как Петуния мелкими шажками перебазировалась к худенькому и бледному до синевы мальчику. Подошла, посмотрела ему прямо в лицо, начала разговор:

— Ты тогда ударил меня по лицу. И я рассердилась на тебя. Но вчера мне объяснили, что ты всё сделал правильно. Ещё немного и Лилс могла умереть. — В её голосе опасно послышались слёзы, но она не заплакала. Только пару раз вдохнула-выдохнула. Продолжила:

— Получается, что ты спас мою сестру. А она спасла жизнь мне. Поэтому я предлагаю тебе свою дружбу. — И протянула ему руку.

Тот слабо улыбнулся, но руку пожал. Петуния отступила на шаг назад, окинула мальчика оценивающим взглядом, улыбнулась:

— Ты сейчас похож на принца из сказки.

Миссис Снейп заметно вздрогнула, а мальчик не успел обидеться или рассердиться. Петуния раскрыла книгу наших любимых сказок Шарля Перро, которые мы на общем совете решили подарить моему спасителю — единогласно решили. И ткнула пальцем в персонажа, о котором говорила.

— Смотри сам! Очень нарядно. И для сказки подходит. А вот играть в таком наряде... — И она снова обежала мальчика взглядом. — Несподручно. Уж поверь мне.

Она закрыла книгу и протянула её Северусу.

— Это тебе. От меня и от Лили. — Поправилась. — И от всей нашей семьи.

— Мне?

Он робко поднял глаза на мать.

— Мама, можно?

Ему, что — никогда не дарили книги? Вероятно.

Моя матушка осторожно коснулась руки миссис Снейп.

— А почему бы и нет? Дети должны иметь что-то своё, не так ли?

Та только судорожно кивнула.

А матушка продолжала:

— Думаю, что нам придётся часто общаться — хотя бы на время их первого года в школе. Называйте меня Розалин — так будет проще. Не возражаете?

— Ох, — "разморозилась" миссис Снейп, — разумеется, я ничего не имею против этого — я даже рада общению. Меня зовут Эйлин. Просто... Северус так трудно сходится с детьми тут в районе.

— И в этом тоже проблема. В форме. — Тобиас Снейп потряс рекламными листками о школе, в которых говорилось о рекомендациях ученикам и о требованиях к их внешнему виду. — Она слишком яркая для нашего района — как бы другие мальчишки не подкараулили Сева. И не испортили ему одежду. Да и учебники. Люди иногда бывают так завистливы. — Тень набежала на его лицо.

— Ничего нет проще, — ослепительно улыбнулась матушка. — Я и сама хотела предложить не заморачиваться по этому поводу, а просто хранить всё это в нашем доме. Мостик над рекой приводит практически к нашему дому — всего здесь минут десять ходьбы.

— Да, — поддержал её отец, — пусть приходит к нам, переодевается. А уж потом кто-то из нас отвезёт всех троих в школу. А потом — обратно. Сделают вместе уроки, советуясь друг с другом, поиграют вместе. И к вечеру Северус уже дома — в своей домашней одежде. Так пойдёт? — Он вопросительно посмотрел на мистера Снейпа и протянул ему руку.

Тот оглушительно захохотал и хлопнул в ответ по протянутой ладони, скрепляя договор.

И опять он мне напомнил дядю Альфа.

А тем временем Петуния и Северус сидели рядышком на диване и рассматривали картинки в книге, сестра читала сказку, а Сев внимательно слушал её, скрыв лицо за пеленой чёрных волос.

Спохватившись, Эйлин попросила Северуса показать нам окрестности — проводить до мостика.

— Но пока не ходите туда, — вмешалась мама. — Пет, присмотри за Лили, чтобы она почаще отдыхала.

— Хорошо, мама, — послушно отозвалась сестра.

Мы и не ходили далеко. Оказывается на дорожку, которая ведёт к пресловутому мостику, как раз открывается калитка из крохотного дворика дома Снейпов.

По дороге мы с Пет рассказывали о своей семье: какой у нас умный и добрый отец, как красиво поёт матушка, рассказали и романтическую историю их знакомства — как нам рассказывали родители.

Таким образом, мне немного удалось разговорить мальчика на тему его семьи. Тот оттаял, рассказывал о другой жизни с воодушевлением. Оказывается, Снейпы не всегда жили в Коукворте. Когда-то они жили в другом городе, на берегу моря. Тёплого моря. Северус припоминал, что мама часто ходила с ним на берег. Матушка садилась на большой камень, а Сев бегал по берегу, собирал ракушки и красивые камешки, заходил по колено в тёплую солёную воду. Так они ждали возвращения отца.

И вот однажды дождались. Только он вернулся не с моря, а из госпиталя. Тогда-то они и переехали сюда. Вначале его отец неплохо зарабатывал, да и были деньги с той службы. Выкупили этот дом.

— А вот теперь всё плохо. — С глубоким вздохом заметил Северус. — И мама всё чаще плачет, а отец злится. Не понимаю, что произошло.

— А ты не просил у родителей братика или сестричку?

— Просил, как же. — Мальчик рефлекторно поднёс руку к ... низу спины. — Отец тогда жутко разозлился. А после этого матушка и стала чаще плакать.

— Хмм, — протянула я, — а что ты знаешь про других родственников? Бабушки-дедушки, дяди-тёти, кузены... У тебя есть?

— Не-а, — честно ответил мальчик. — Папа рос в приюте, оттуда и завербовался на флот. А мама.. — Тут он задумался. — Мама никогда ничего не рассказывала. И о том, как они с отцом встретились — не знаю. Странно.

— Странно. Наша мама тоже о себе ничего не помнит — только росла не в приюте, а в пансионе, — закивала сестра.

За разговорами мы не заметили, как прогулялись до мостика. И уже шли обратно, как нас остановили. Группа детей — чуть старше Петунии. Лет десять-одиннадцать. И один постарше — лет пятнадцати. Он держался чуть в стороне, наблюдая и за нами, и за дорогой.

Один из мальчишек потянул за кружево Северуса. Рубашка затрещала. Остальные загоготали.

Я незаметно сунула руку в сумочку на поясе, вынула и резко взмахнула. Раздался негромкий треск, потом посыпались искры. Тот "смельчак" взвыл и рухнул на землю.

Петуния не растерялась. Уперев руки в боки, она сделала шаг вперёд:

— И кто тут хочет попасть в участок за нападение на дочерей доктора Эванса? Сейчас устроим. — Мрачно пообещала она, но вмешался тот вожак.

— И что дочери доктора Эванса делают в компании этого...? — он подбородком указал на Северуса.

— Выражают ему благодарность за то, что два месяца назад он спас мне жизнь. — Проговорила я, встав рядом с сестрой.

— Да? — удивился вожак. В его глазах мелькнула заинтересованность. — Спас тебе жизнь, говоришь? Уважаю. — И он повернулся к ватаге. — Слышали, братва? Не подходить и не замечать! Проверю... Если узнаю о нарушении. — И он выразительно показал кулак, другой рукой пряча что-то на поясе. — Забрали этого и исчезли с глаз моих.

То, как быстро мальчишки выполнили его приказ и испарились, показывало авторитет, которым он пользовался.

— Ну, мисс Эванс, — улыбнулся он мне. — Чем это вы так ловко обездвижили одного из моих парней?

Я нехотя вытащила правую руку из-под передника. Показала странного вида рогульку

— Электрошокер. Самодельный. Отец дал сегодня. Как чувствовал, что пригодится. Знал ведь, в какое место едем.

— А почему тебе, а не мне? — Обиделась Петуния.

— Ты могла бы и убежать, а мне бегать пока нельзя. Да и кричать — вредно. Ведь только вчера из больницы. Помнишь, что папа говорил?

— Ладно-ладно, красавицы, — поднял ладони в примиряющем жесте вожак.

Я повернулась к нему всем корпусом, уставилась на него изучающе. Хорош красавец! Синие глаза, каштановые волосы тонкие черты лица. Синяя шёлковая рубашка, тонкий ремешок дорогих часов, аккуратно отглаженные брюки. Не был он похож на тех, кто пришёл с ним и повиновался ему.

— Понравился? — Ухмыльнулся он, небрежным жестом поправляя волосы.

— Ага. — Радостно согласилась я и отбила подачу: — Что, только шестилеткам и хочешь нравиться? — И тут же добавила. — Просто не пойму — зачем тебе эта банда?

Парень завис. А я протянула ему руку, быстро перекинув шокер в левую:

— Меня зовут Лили Эванс, — и, принимая надменный вид, — приятно с вами познакомиться, мистер... — многозначительно сделала паузу.

— Алан, — брякнул он растерянно. Задумался, поправился. — Алан Тейлор, мисс Эванс. Мне тоже очень приятно. Надеюсь, мы не будем врагами?

— А это мы ещё посмотрим, — зловещим голосом проговорила я. И расхохоталась, не в силах больше сдерживаться.

Петуния с ужасом смотрела на меня.

А вот Северус глубоко задумался.

Семья Снейп

http://i76.fastpic.ru/big/2015/1202/82/26f226fd8689c102533dfe9f45830882.jpg

Форма в школе

http://i76.fastpic.ru/big/2015/1202/93/5e4e357faa52fd957d5d8b6d97bf1b93.jpg

Подвесной мостик (вид от дома Снейпов)

http://i67.fastpic.ru/big/2015/1202/1a/1ec6d9004bf7ff87d2a3258d271fad1a.jpg

Алан Тейлор

http://i73.fastpic.ru/big/2015/1202/b5/cf9b40f9cd34771627f7445db0df67b5.jpg

Глава 10.

Встречи. И планы.

В молчании мы дошли до калитки. Северус мрачно открыл её и пропустил нас вперёд. А вот Алан пройти не смог. Но попытку он сделал.

— Ты не хочешь впустить меня? — Он удивлённо поднял брови.

От дома уже спешила миссис Снейп. Её странное чёрное одеяние развевалось, окутывая её фигуру складками и образовывая крылья за спиной. Алан перевёл взгляд на неё и ощутимо вздрогнул.

— Понятно, — прошептал он чуть слышно.

Я легонько дёрнула Петунию за руку и направила её в сторону наших родителей, которые тоже показались на крылечке, попросив:

— Займи их чем-нибудь в доме, умоляю! Потом всё объясню. — Она посмотрела на меня испуганно.

Я попыталась бодро улыбнуться. Вышло плоховато — сама почувствовала. Добавила:

— Честно-честно.

Сестра поспешила в дом. А я повернулась к Алану.

— Тебе нужны неприятности?

— Не думаю, что они будут. — Он смешно наклонил голову к левому плечу, с любопытством оглядывая меня. — А ты не так проста, как может показаться на первый взгляд.

— Так и ты тоже. Разве не так? — парировала я. И философски добавила: — Все мы не то, чем или кем кажемся.

Алан улыбнулся и хотел ещё что-то сказать, но тут подошла миссис Снейп. Тогда он склонился перед ней в церемонном поклоне, даже сделал рукой жест, словно подмёл воображаемой шляпой с пером пол.

— Извините за недоразумение, мадам, Если бы я только знал, кого здесь увижу, никогда бы не осмелился появиться здесь без вашего разрешения.

Всё это выглядело довольно забавным со стороны. Так что я весело рассмеялась, тщательно отыгрывая роль шестилетки.

— Ты похож на этого, — щёлкнула пальцами, как бы вспоминая, — из фильма про мушкетёров.

А миссис Снейп остановилась перед калиткой, перевела дух, осмотрела незваного гостя с головы до пят, спросила чуть слышно. Но уверенно:

— Пришёл ли ты с добром в мой дом?

Алан подобрался, весёлая улыбка сползла с его лица. Выпрямился, расправив плечи, ответил:

— Добро для всех, кого увижу в нём.

Его ответ прозвучал странно, но, похоже, что Эйлин и ждала что-то подобное. Она кивнула и продолжила:

— Цени мою добросердечность.

— Мне оплатить хотелось вечность.

— Реально суета кругом.

— Реально то, что мы идём.

— В тот круг, что без конца и края.

— Реально всё, что я желаю.

Они перебрасывались этими бессмысленными фразами, слова легко вылетали из их уст. И они совершенно не обращали внимания на меня и Северуса. А мы наблюдали за этим словесным "пинг-понгом", чуть ли не разинув рот.

Завершилось это непонятное общением новым поклоном со стороны Алана и лёгким круговым движением руки миссис Снейп. Мне показалось, или я и впрямь увидела кончик волшебной палочки в её руке? Впрочем, она быстро спрятала кисти рук в кружевные манжеты.

Алан быстро шагнул внутрь дворика. Калитка с треском захлопнулась за его спиной. Хотя ветра в тот день не было.

И снова разговор начала мама Северуса.

— Аланна Тейлор? — не закончила она вопрос.

— Моя матушка. — Улыбка лишь обозначилась на ярких губах красивого подростка. Но фразы были произнесены исключительно вежливо. — Теперь у неё — другая фамилия. Там тоже теперь есть дети. Я же был оставлен в семье её родителей. И ношу их имя. — Он снова подмёл воображаемым пером землю. — Алан Тейлор — к Вашим услугам, миссис ...?

— Ах да, Снейп, — заторопилась она. — Эйлин Снейп.

— Матушка немного рассказала мне о своих соседках по спальне. — Алан многозначительно взглянул на Эйлин. — И там была Эйлин П...

— Не всё сразу, — остановила его женщина. — И она тебе всё рассказала?

— Я же не владею информацией — было ли это ВСЁ? Или только часть его, — Ослепительно улыбнулся Алан.

— Но она научила тебя нашему секретному приветствию, — вздохнула женщина.

— Никогда не знаешь, что может пригодиться, — Пожал плечами подросток. — Может, она думала, что мы встретимся, — выразительная пауза, — в другом месте.

И он обвёл плавным движением руки внутренний дворик дома, находящегося в Тупике Прядильщиков.

Эйлин отвернулась, губы её дрогнули. Тут она обратила внимание на Северуса и меня. И на то удивление, с которым мы смотрели на эту беседу. Северуса она прижала к себе, потрепала по волосам. Потом слегка подтолкнула его в мою сторону.

— Сев, покажи, пожалуйста, мисс Эванс и её сестре свою комнату, пока Тобиас договаривается с родителями девочек.

Пришлось идти. В спину прозвучало чуть слышно:

— Мы ещё встретимся, мисс Эванс.

Не оборачиваясь, буркнула:

— Надеюсь, — выдержала паузу, — в другом месте.

Я очень постаралась скопировать его интонацию. Вроде получилось. Северус покосился на меня, но ничего не сказал.

В доме аккуратно подцепила Петунию за ручку, повернулась к Северусу:

— Веди, показывай свою комнату, — постаралась смягчить просьбу улыбкой. Он радостно улыбнулся в ответ. Стоп-стоп, надо немного уменьшить эту его восторженность. Или переключить её — ну, хоть на Пет.

Поднимаясь вслед за мальчиком по старой скрипучей лестнице, задала пару вопросов о книгах, которые он любит читать, разговор подхватила Пет. Она у нас любительница книг.

А вот Лили до сих пор не была замечена в усердном учении. Ничего, всё можно оправдать травмой головы. Лишь бы сильных болей не было.

Мдааа, комнатка только по какому-то недоразумению могла так называться. Металлическая кровать с узким матрасом небрежно прикрыта чем-то тонким серого цвета, у окна — письменный стол, у которого нет одной ножки, поэтому он опирается на подоконник. Такой же стул-инвалид. На стене — несколько полок с книгами, некоторые — без обложек, некоторые обёрнуты в газеты.

Северус густо покраснел, приведя нас в комнату. Он жутко смутился, но голос звучал твёрдо.

— Да, отец на грани увольнения.

— Да, они продали почти всё, что можно было продать, чтобы собрать деньги на открытие собственной мастерской — у отца золотые руки — он может починить практически всё.

— Дом продать никак не получается — только заложить, а на это родители не согласились. Слишком много можно потерять.

Сестра смотрела-смотрела на него и вдруг выпалила:

— А тебе точно шесть лет? Как и Лилс? — Повернулась ко мне, смерила меня странным взглядом. — Что-то я сомневаюсь.

Ай да сестрёнка! Уловила несоответствие.

— Иногда после тяжёлой болезни, — я невольно коснулась тюрбана на своей голове, — или в трудных обстоятельствах, — дёрнула подбородком в сторону Северуса, — некоторые меняются. Кто-то в лучшую сторону. Да вспомни хотя бы Мальчика-С-Пальчик! Тот самый младший из семи братьев, самый маленький — а ведь спас и братьев, и себя от злого людоеда. — И побольше восторга в голосе. — Да ещё и злого короля проучил!

И ткнула пальцем в книгу сказок. Северус заинтересовался. И уже через несколько минут они были увлечены сказкой. Я осторожно перевела дух.

Немного успокоившись, решила посмотреть, что за книги были на полках, потом сунула любопытный нос и в записи на столе.

Потом начала забрасывать вопросами Северуса. Получив ответы, взвыла:

— Это что же получается!!! Нечестно! Сев весь прошлый год ходил в школу, пусть и местную, но его могут принять сразу во второй класс той школы, в которую уже третий год пойдёт Петуния. И только я!!! Я пойду в первый класс! А ведь я все учебники Пет читала! Я смогу...

Громкости моих воплей могли бы позавидовать классические сирены. Пусть и не так музыкально, но доходчиво.

— Хочу в один класс с сестрой! — рыдала я на груди у матушки, которая прибежала, как только я выдала первый вопль. — Хочу быстрее всё выучить и ходить с ней вместе на уроки!

— Девочка моя, — пытался успокоить меня отец, — ты только что после операции, тебе вредно волноваться.

— Вот именно! — Сердито заявила я. — А вдруг меня в другом классе кто обидит? — И снова заревела. Благо достаточно было немного прижаться головой к груди матери, как узел на головном уборе слегка тревожил шрам на затылке. И слёзы катились градом — самые настоящие.

Северус робко тронул меня за руку, отвлекая от маминого платья.

— А если, — начал он. Откашлялся и продолжил более уверенно. — Что, если попробовать сдавать экзамен не в конце учебного года, а перед зимними каникулами. Мы бы вместе подготовились. Если получится — будем ходить в один — второй — класс. И готовиться к сдаче экзаменов уже к лету.

— Тогда уже через год мы сможем догнать Петунию! — Торжествующе завопила я. — Сев, ты — гений! — И чмокнула его в щёку. При этом аккуратно подтолкнув его к сестре. Та не упустила свой шанс и тоже чмокнула Сева. Уже в обе щеки. А мне не жалко.

— В этом что-то есть, — размышлял отец. — При условии, что ты не будешь перенапрягаться, Лили. Я сам буду следить за твоим здоровьем!

— Можно попробовать, — согласилась с ним мама, которую я, наконец, перестала заливать слезами. — Сначала подтянуть Лили, потом их обоих. Попытка — не пытка. — Заключила она.

А я мысленно продолжила: "А там можно будет "войти во вкус" и уже втроём закончить за год два класса. Посмотрим."

Все столпились в комнате Северуса, обсуждая возможную программу занятий.

Выглянув из-за плеча мамы, увидела на лестнице Алана. Тот перехватил мой взгляд, задорно подмигнул, улыбнулся. И вдруг поднял оба больших пальца вверх, продолжая улыбаться.

Мне ничего не оставалось, как подмигнуть в ответ.

Домой мы отправились только после того, как миссис Снейп пообещала прийти на следующее утро к нам вместе с сыном. Мы планировали поездку в Манчестер на школьный базар — за покупками к школе.

Правда, я думаю, что матушка строила ещё какие-то планы. Уж больно она загадочно улыбалась, осматривая Эйлин сверху донизу.

Глава 11.

Поездка. И планы.

Вернулись мы домой к обеду, сразу после которого меня сильно потянуло в сон. Я и не стала сопротивляться. Понимала, что во сне лечение продолжается. Спала недолго. Проснулась. Поняла, что вовремя. Как раз пришёл мистер Гвон на очередную процедуру.

Похвалил, что сама занимаюсь. Отругал, что сегодня слишком перетрудилась. Потребовал дать обещание, что буду прибавлять нагрузку по минимуму.

Выслушал рассказ о Северусе, о его матушке, о нашей поездке за покупками. Смешно подвигал морщинистым лбом, но заявил, что тоже собирался в Манчестер. Не подвезём ли мы его туда?

Матушка даже уронила полотенце, с которым стояла наготове, чтобы меня закутать после процедуры.

— Да как же так! Да разве мы отказались бы?! Ещё ни разу...

— Я боялся вас стеснить, — рассыпался в извинениях старый кореец, но в его глазах блестело веселье.

— Мы и так собирались поехать на двух машинах, чтобы всем было уютно. Так что никоим образом нас не стесните. — Матушка всё прекрасно поняла и выполняла реверансы уже на полном автомате.

И ведь им обоим такая беседа доставила истинное удовольствие — это было заметно не только мне, но и Петунии. Сестра долго наблюдала за этими смешными взрослыми, потом слегка пихнула меня в бок. Прошептала:

— Учись, Лилс. Именно это и называется у взрослых — ЭТИКЕТ!

Тут уж развеселились все, кто её услышал. А матушка нежно потрепала сестру по голове.

— Совершенно верно, Пет. Но чаще это называют элементарной вежливостью.

После ужина хотела было снова почитать учебники сестрёнки, но у меня ласково вытащили их из рук, напомнив о недавнем пребывании в больнице. И что — мне так там понравилось? Или я снова хочу туда попасть, но уже под крылышко папиного коллеги — мистера Питвика?

Неет, не хочется, но как тогда провести время до сна?

И тут нашёлся выход. Рядом с библиотекой-кабинетом, где мне устроили спальню, была гостиная. А там — стоял чудесный образец музыкального инструмента — старинный агрегат. Матушка всегда нежно поглаживал его, когда садилась за него и откидывала крышку. А в её глазах не случайно блестели слёзы. О чём же ей напоминал этот антикварный инструмент? Ещё с прикреплёнными к передней стенке подсвечниками, с тонкой резьбой на нижней стенке.

Но сегодня свечи было зажигать незачем — и так светло. А вот зимними вечерами это было очень уютно. Слушать, как она играет нежные или быстрые мелодии. Петь вместе с ней незамысловатые детские песенки. И, разумеется, разучивать настоящий "взрослый" хорал.

Припомнилось, что ТА Лили выражала желание научиться играть на пианино, но пока она успешно отвлекалась на более интересные для неё занятия. Такая непоседа! Была. Я уж не упущу такой возможности развить пальцы.

А пока, пристроившись в кресле рядом с инструментом, начала напевать без слов песенку. Матушка заинтересовалась мелодией, начала подбирать её. Удачно. Когда она её проиграла в третий раз, я пропела и слова.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался отец, — ещё разок.

Послушно исполнили песню на бис. Раскланялись с матушкой во все стороны, получив заслуженные похвалы нашим талантам.

— И откуда же ты взяла эту песню? Ведь я такой не слышал. — Допытывался отец. — Не сама же придумала?

— Во сне приснилась, — честно ответила я, распахнув огромные глаза. — Пока лежала в больнице, всё в голове крутилась. А тут увидела пианино и решила напеть то, что слышала в своих снах.

— Снах? — Уцепился за слово отец. — Так ты не только эту песню слышала?

— Да, — не стала я отпираться. — Иногда и другие песни в голове всплывают. Но вспоминаются не все. Я быстро забываю. — И с лёгким всхлипом приложила руку к голове.

Матушка поспешила меня успокоить, что она сама сейчас запишет и ноты, которые только что подобрала, и сам текст песенки. Так что мне не надо расстраиваться. Наоборот — почаще приходить к ней с подобными сюрпризами. Пригодятся.

Я расслабилась в её объятиях, прикрыла глаза и стала описывать номер — как я его "увидела".

Пет заинтересовалась, прислушалась. Задала резонный вопрос:

— А где мне найти пару?

— Не догадываешься? — Я приоткрыла один глаз и посмотрела на неё сверху вниз. Насколько это было возможно с колен мамы.

Она немного подумала, догадалась. Густо покраснела.

— Но мы ведь только что познакомились!

— И что с того? — Я постаралась голосом выразить самое неподдельное удивление. — Сегодня познакомились — так до рождественских праздников времени много. И всё обговорить, и всё отрепетировать. И костюмы подобрать.

Сестра немного подозрительно покосилась на меня.

— Песня твоя, а петь её и танцевать на сцене буду я? Да ещё и с Северусом?

Я пожала плечами, привалилась к плечу матушки. Демонстрируя ужасную слабость окружающим.

— Где уж мне сейчас танцевать, Пэт, — и опять почувствовала, что мама вздрогнула. — Вот к лету стану покрепче, — я хитро зажмурилась, — к лету я его у тебя точно отберу.

— Это мы ещё посмотрим, — проворчала Петуния. — Самой пригодится. В кружке по танцам постоянно недобор партнёров.

— Сама видишь, какой ценный этот Северус, — улыбнулась мама, обнимая нас обеих. — Вы уж его не обижайте, девочки.

— Интересная задумка, — выглянул из-за газеты отец. — Если что-то понадобится — всегда помогу.

— Ага, будешь его держать, чтобы не убежал от такого счастья, — хихикнула сестра.

И все почувствовали себя такими счастливыми. Заговорщиками.

Так что утром визит Северуса и миссис Снейп ожидался, чуть ли не с большим трепетом, чем сама поездка!

В город! За покупками! И не только за ними.

Там у дяди Альфа есть магазин. И что с того, что сам дядя пока в отъезде? На этот случай он предоставил маме какую-то бумагу, что она его заменяет. Можно будет покопаться в чудесных старинных вещицах. Нет, не в тех, что стояли в хитро устроенных стеклянных витринах. А цифры на их ценниках были иногда чуть ли больше зарплаты отца.

Нет, там в кладовке лежали ещё и мелкие предметы, которые шли в придачу к настоящим раритетам. Иногда дядя покупал чьи-то коллекции, которые потом сам распределял по значимости, выставляя на витрины. Или пряча в кладовке. Именно в этих — спрятанных до лучших времён — нам с Петунией и разрешалось копаться часами. И даже иногда удавалось что-то получить в собственность. Если слишком не надоедать, а только горестно вздыхать, описывая понравившуюся вещичку.

Кстати, тот музыкальный раритет когда-то привёз и подарил маме тоже дядя Альф. Но это была уже целиком его инициатива.

И вот мы уже в полной боевой готовности. Только мистер Гвон осматривал мою голову. Точнее — шов от операции, перед тем, как нанести мазь и прикрыть повязкой. Всё же не на полчаса из дома выходим — на весь день. И чем-то он был недоволен, всё перебирал свои баночки с мазями, что-то непонятное произносил, что-то откладывал в сторону.

Такую картину и увидела миссис Снейп, Северус-то сразу был взят в плен сестрою, задержан на крылечке и отконвоирован сразу в машину. Чтобы не опоздал.

А миссис Снейп услышала, что мастер недоволен качеством мази и робко обратилась к нему.

— Вот, — достала она из маленькой, расшитой бисером, сумочки небольшую баночку. — Я вчера приготовила эту мазь для заживления ран. На травах. По старинному рецепту. Может, она подойдёт для девочки?

Мастер Гвон смерил её подозрительным взглядом, осторожно взял баночку, повертел её в руках. Принюхался, улыбнулся, бережно открутил крышечку, зачерпнул немного густой ослепительно-белой массы на кончик ножа, с которым никогда не расставался. Поднёс к носу, опять принюхался. Улыбнулся, переспросил:

— По старинному рецепту? Из бабушкиного дневника?

— Вообще-то, из прабабушкиных записей. — Улыбнулась ему женщина. — Прадед был тот ещё дуэлянт. Вот ей и пришлось осваивать науку целительства. То, что можно было сделать дома.

— Вполне-вполне, — И он перечислил пару названий, которые мне ничего не говорили, но миссис Снейп кивала головой, соглашаясь.

Потом она добавила.

— И ещё несколько ингредиентов, которые я обещала хранить в тайне.

— Конечно, — старый мастер выказал уважение к чужим тайнам. — Я и сам не сообщаю направо и налево составы моих мазей и притираний. Только своему Ученику. — И он бросил испытующий взгляд на Эйлин.

Та сжала руки, подумала немного, склонила голову.

— Нижайше прошу достопочтенного Мастера принять меня в Ученицы. И открыть мне те секреты и тайны, которых я буду достойна.

— В Ученицы? — Хмыкнул старик. — Нет, — женщина вскинулась, но он остановил её лёгким движением руки. — Мне нужна не только Ученица, но и Ученик. — Улыбнулся мастер Гвон.

Миссис Снейп не верила своим ушам. А я вообще затаила дыхание, ожидая, чем всё это закончится.

— Но он ещё мал, — пробормотала Эйлин.

— Ничего, лучше воспримет то, чему я буду его учить. Точнее — то, чему я научу тебя, а уж ты в свою очередь передашь сыну. Согласна? — И мастер сделал вид, что собирается заняться моей головой.

— Согласна, — почти прошептала женщина.

— Хорошо, когда вернёмся из города, заключим стандартный договор на ученичество, — кивнул мастер, и всё-таки занялся моим шрамом. Нежная, прохладная мазь с цветочным запахом легла на шов, потом повязка. И вот уже матушка накручивает мне на голову очередной тонкий платок.

— Дети едут с отцом, — распорядился мистер Гвон, — а вы, дамы, довольствуйтесь моим обществом.

Матушка переглянулась с миссис Снейп, довольно улыбнулась своим мыслям и повела всех на выход.

Так нечестно! Откуда теперь мне знать — о чём они будут разговаривать по дороге?!!

Глава 12.

Поездка. И планы

(продолжение)

Насупившись и показывая, что я обижена на весь белый свет, пошла на выход. Но у самой двери меня остановила сухая, но очень крепкая рука старика. Он даже присел, чтобы его глаза оказались на уровне моих.

— Мисс Эванс, — начал он очень серьёзно. Я даже насторожилась. — На Новый год я раскинул гадальные кости. На себя. И они показали мне, что пора воспитать Ученика, передав все свои знания. Ибо уже близок мой переход за Грань.

Я невольно всхлипнула. Старик вытащил у меня из кармашка платочек и аккуратно промокнул мне слёзы. Потом отдал мне платочек и продолжил:

— Это не означает, что я вот-вот умру, но поторопиться надо. Поэтому, когда доктор Эванс попросил меня помочь его дочери после операции, я согласился. Поставив условие, что твой отец поможет мне найти Ученика. Или среди медицинского персонала, или среди других учеников медицинского колледжа в Манчестере, где он принимает экзамены. На крайний случай я принимал во внимание и двух дочерей самого доктора Эванса.

Мои глаза высохли. Я с любопытством взглянула на мастера Гвона.

— Ты — способная девочка, Лили. И Петуния могла бы стать моей ученицей. — Старик отвёл глаза в сторону. — Перенять мастерство. И только. Не обижайся, дитя.

Я пожала плечами. На что тут обижаться?

— Мне же нужно отдать ВСЁ! Только тогда мне будет спокойно на душе. И тут — миссис Снейп. Неожиданно для меня. Но она уже владеет даром целительства. Мне только остаётся укрепить её знания и добавить кое-какие семейные секреты.

— А как же ваши родные, мистер Гвон?

Старик отвернулся.

— Они слишком захотели стать британцами. Не мне их осуждать — сам постарался взять всё, что можно. Но вот они решили, что для них лучше — забыть про свои корни. Они соблюдают ещё наши обычаи, но уже не верят в силу обрядов, выполняют их просто по привычке. А это убивает силу, не даёт им достичь мастерства.

Я порывисто обняла старого мастера. Пара минут молчания.

— Она будет хорошей Ученицей, мистер Гвон.

— Да, я уверен. Сама понимаешь — ей эти знания нужней.

Я медленно опустила глаза. Понимаю. Да ещё как! Добавила:

— Да и Северус легко справится. — А уж в этом я нисколько не сомневалась.

— И никто не мешает ему передать какие-то знания тебе и твоей сестре — улыбнулся мастер Гвон. — Запрета нет.

Я радостно улыбнулась ему в ответ.

— Уж я-то постараюсь.

— Знаю, дитя. — И он слегка подтолкнул меня к двери. — Но пока лучше не говорить, что мазь для тебя приготовила Эйлин Снейп. Пусть все думают, что это моя заслуга, — сказал он мне вслед.

Выйдя на порог, я была готова рассмеяться. С трудом мне удалось сдержать улыбку. Ибо Петуния сейчас стояла у машины, совсем как я минут пять назад. Насупившись и показывая, что она обижена на весь белый свет. В лице одного черноволосого мальчика, который предпочёл нашего отца с его машиной и прочими железками её обществу.

Разумеется, у себя в районе вряд ли он мог рассмотреть такие сокровища поближе. А тут отец даже дал ему потрогать. То, что можно.

Увидев, что я приближаюсь и хочу сесть на переднее сиденье, отец слегка покачал головой. Я резко остановилась, повернулась к сестре, затормошила её, защекотала. Добилась лёгкой улыбки на её лице.

Так с шутками запихнула её в машину на заднее сиденье. Потом туда же отправила и Северуса. Петуния тут же задрала нос и отвернулась. Последней на заднем сидении умостилась я.

На самом деле умостилась. Мне надо было устроиться так, чтобы не слишком стукаться затылком, если не повезёт с ухабом.

Уселась и первым делом вытащила из кармана верёвочку. Простенькую такую, связанную тонким узелком в колечко. Стала размещать её на пальцах обеих рук, создавая "колыбель для кошки" ("cat's cradle"). Ошиблась, сдёрнула. Начала всё заново. Опять не получилось. Я сражалась с головоломкой, раздражалась из-за ошибок. И краем глаза наблюдала, как нервничает из-за моих ошибок сестра.

Ну вот — она и не выдержала. Перегнулась через Северуса, стала помогать мне в изготовлении правильной "колыбельки", потом — "свечи", затем и "яслей". А мальчик осторожно рассматривал, что же это мы делаем. Потом попросил разрешения поучаствовать.

Я с радостью отдала Северусу верёвочку, а Петуния и забыла, что только что гневалась на него. Они вместе склонились над игрой, приговаривая:

Раз, два, три, четыре, пять -

захотела кошка спать

и залезла в колыбель,

а оттуда - на постель.

Из постели с громким треском

прыгнула на занавески,

после снова в колыбель,

и обратно на постель.

А с постели — на буфет,

а с буфета — в наш обед!

Съела рыбу для гостей,

бросила гору костей

и ушла на двор гулять...

Так хотела кошка спать!

И я посмотрела в зеркальце переднего вида. Отец улыбнулся и приподнял большой палец вверх. И снова положил руку на руль.

Ну, а я занялась другой тесёмкой. На ней нужно было просто завязывать узелки. По очереди левой и правой руками. Без помощи другой руки. Отец показал, когда я лежала в больнице. Он так пальцы для тонких операций тренирует. Особенно, когда надо завязывать шовный материал внутри операционного поля.

За головоломками не заметили, как отправились в путь.

Отец негромко заговорил. Вроде бы ни к кому специально не обращаясь.

— До войны весь Коукворт был застроен фабриками и районами, где жили фабричные рабочие. По обе стороны реки стояли такие же дома, какие мы увидели у вас в Тупике Прядильщиков, Северус.

Тот продолжал упражнения вместе с моей сестрой, но я видела, что он внимательно слушает.

— Потом, когда бомбили Манчестер, пару раз сбрасывали бомбы и на наш городок. То ли промахивались, то ли ещё по каким причинам. Не знаю. Ваша часть, где стояла ткацкая фабрика, сохранилась гораздо лучше. Её так и не перестраивали после войны. А вот наш район практически весь лежал в руинах. И уже тогда мэр нашего городка решил преобразить наш город. Он был умным человеком, правильно всё рассчитал, что мелкие производства будут сливаться в крупные заводы. И нашим предприятиям предстояло разорение.

Потому и не стал восстанавливать промышленность на нашем берегу. Он решил сделать из Коукворта курортную зону. Для Манчестера. Уж тому-то не грозило остаться без промышленности. Доки, верфи, прочие заводы. А лечиться и отдыхать приезжали бы к нам.

Меня ещё тогда удивило, что приглашали меня в небольшой городок, а отделение хирургии уже тогда подходило для крупного центра. Да ещё и я постарался с оборудованием. Зато теперь могу с гордостью сказать, что, даже в Манчестере не всегда найдётся подобная техника. Разве что в Лондоне. — Он улыбнулся, увидев наше удивление. Вздохнул. — Да, а теперь пришла очередь и ткацкой фабрики.

Северус вздрогнул, сжался в комочек.

— Отец вот-вот потеряет работу...

— Тем более вариант с обучением твоей матери у мистера Гвона представляется мне единственно верным решением. Мне давно хотелось понять, как это ему удаётся поднимать на ноги больных. Иногда даже тех, от кого, увы, отказались лучшие медики. Нет, не часто, всё же мистер Гвон не претендует на лавры известных целителей. Но всё же. Надеюсь, что твоя мама сможет что-то рассказать. Когда закончит обучение.

Северус только плотно сжал губы.

— В любом случае — двери нашего дома всегда открыты для всех членов вашей семьи, Северус. — Вот мы и приехали.

И впрямь — уже в Манчестере. Отправились сначала все вместе за покупками к школе. Особенно упор сделали на запас тетрадей и ручек с чернилами. Нам же предстояло много писать в процессе подготовки к зимним экзаменам. И вообще.

Северусу и Эйлин торжественно вручили набор из дюжины толстых тетрадей для записей рецептов и прочих знаний от мастера Гвона.

Мне учебники пока не нужны — буду использовать те, что купили для первого класса сестре. Незачем покупать новые книги. На полгода-то.

Красивые сумки для книг, у нас с сестрой одинаковые с весёлыми картинками, а у Северуса — специально мальчишечий вариант.

После школьных покупок отправились в детский парк развлечений — катались на каруселях, забирались на колесо обозрения, стреляли дротиками в тире. Даже выиграли по мягкой игрушке. Северус был в восторге от огромного тигра, а Петуния — от роскошной пушистой обезьянки. Мне же досталась миленькая собачка-колли с шоколадной медалькой на ошейнике.

Интересно, кто-нибудь ещё заметил, что миссис Снейп немного подправила полёт наших дротиков?

А потом обедали в кафе. И вот там в дамской комнате, где мы мыли руки, мне удалось задать пару вопросов Эйлин.

— Этот Алан... — Смущённо потупилась. — Вы его хорошо знаете?

— Нет, его я совершенно не знаю. Но я была знакома с его матерью — ты же слышала наш разговор.

— Угу, — мало что поняла в нём, ага. — Он из Коукворта? Почему же мы раньше не встречались?

— Нет, он же учится в Школе, а сейчас набирает материал для.. дипломного проекта. Да, можно и так сказать. Потому он и был у нас проездом.

— А он ещё вернётся?

— Вряд ли он ещё приедет сюда. Хотя... — Задумалась. — Если мы возобновим переписку с его матерью. Всё возможно.

Мало информации. Посмотрим.

Сытный обед так разморил Северуса, что тот начал дремать ещё за столом. Поэтому решили возвращаться домой. Но мистер Гвон подхватил маму и миссис Снейп под руки и утащил куда-то в сторону, сказав, что они вернутся вместе. Позже.

Поскольку Северус уснул, только коснувшись сиденья, туда села только Петуния. Я же попала на первое сидение.

И заговорила с отцом вполголоса.

— А почему бы не сделать подобный парк развлечений у нас в городе? Карусели могли бы быть бесплатными, а остальное — за деньги.

— Так ведь у нас и хулиганов хватает. Могут и испортить.

— А на тех, что платные ведь есть смотрители — пусть и присматривают. А ночью — общий сторож. А на этих атр.. атрр... — запнулась, не стала продолжать. — На таких каруселях могли бы и безработные устроиться.

Отец с интересом взглянул на меня, задумался.

— А ещё, — задумчиво протянула я, — те дома, что в рабочей части Коукворта. Ты сказал, что они построены ещё до войны?

— Да, что ещё придумала, милая?

— Ведь тогда они — часть истории, папа! Да, что-то обязательно придётся снести. А из оставшихся зданий сделать музей. С магазинами, кафе, развлечениями — как в начале века. И те, кто там живёт, принимали бы участие — как нанятые актёры.

— В этом что-то есть. Ладно, я задам вопрос господину мэру.

Он улыбнулся, посмотрев в зеркальце. Я тоже оглянулась. Северус и Петуния сладко спали, тесно прижавшись друг к другу.

Материал про "cat's cradle".))) Новое — хорошо забытое старое. И развлечение, и хорошая зарядка для пальцев)

http://summercamp.ru/index.php?title=%C8%E3%F0%FB_%F1_%E2%E5%F0%E5%E2%EA%EE%E9

Глава 13.

Тяжело в учении — легко ... в Хогвартсе

Северус и Петуния сладко спали, тесно прижавшись друг к другу.

Когда машина остановилась, первым очнулся Северус. Почувствовав, что на него что-то давит, он не стал впадать в панику, осторожно приоткрыл глаза и огляделся. Вначале он увидел меня и отца, с улыбками разглядывавшими его, и широко улыбнулся в ответ. Потом он скосил глаза в сторону, увидел Петунию, удобно умостившую голову у него на плече, испугался. Заметил, что снять голову со своего плеча не получится, смирился, стал ждать, пока она сама проснётся.

Дождался. Петуния сладко зевнула, потянулась, чуть не заехав при этом Северусу в нос. Подозрительно посмотрела на резко отодвинувшегося мальчика. Надулась, вылезла из машины, подхватила свою обезьяну и медленно пошла в дом.

Я поспешила догнать её, пока отец негромко просил Северуса помочь ему разобраться с покупками.

И совсем тихо, заговорщицки:

— Пусть девочки сами разберутся. А мы — целее будем. — И оба захихикали.

Спелись, голубчики.

Ладно, мне надо Петунию успокаивать. Вошла в дом и чуть не врезалась в сестру. Та остановилась прямо за дверью, растерянно глядя на осколки любимой маминой вазочки.

— Нет... — она подняла на меня глаза, которые медленно заливались слезами. — Нет. Я слишком сильно хлопнула дверью, но я не хотела...

Я схватила её за руку, крепко сжала. Чтобы удержать её от слёз. Но перевела взгляд на пол и застыла в изумлении. Видно, у меня было слишком ошарашенное лицо. Сестра замолчала на полуслове.

— Что сл...?

И мы обе уставились на осколки. Они двигались. Медленно, рывками, собирались в вазочку. Какие-то кусочки вставали не на своё место, снова вываливались. Но те, что попадали на прежнее место, становились неотличимыми от оригинала.

Я зажмурилась, потрясла головой. Снова открыла глаза. Вазочка стояла на полу. Целая и невредимая.

Можно было бы сослаться на всплеск стихийной детской магии. Но вот у Лили пока такого не было. Да, она умела парить в воздухе, спрыгивая с качелей, да, перед несчастным случаем у неё стало получаться оживление увядших цветов. Но вот это...

Это было для меня неожиданно.

Если и Петуния — волшебница, то ей идти в Хогвартс раньше, чем мне. А я тогда не смогу уберечь сестру. Она-то ничего не знает.

Сестру всю затрясло. Тут меня в спину ощутимо толкнула дверь — это вошёл Северус с нашими книгами и учебниками.

— Мистер Эванс просил передать, что задержится. Ему надо посмотреть что-то в моторе. — Начал он весело, но сразу же запнулся, увидев плачущую Пет и растерянную меня.

Мы всё так же, не отнимая друг у друга руки, указали свободными руками на пресловутую вазочку. А та... Неожиданно взмыла в воздух и оказалась на своём месте на тумбочке.

Северус подобрался. Улыбка слетела с его лица. Он уже ничем не напоминал простого шестилетнего мальчишку, каковым был во время нашей поездки в город. Он внимательно осмотрел нас обеих, особое внимание уделил нашим сцепленным рукам. Кивнул, что-то уяснив для себя.

— Помогите мне отнести покупки, — мягко сказал он. — А с этим, — указал подбородком на вазочку, — мы разберёмся, когда моя мама вернётся. Она точно скажет нам — в чём тут дело.

— Точно? Она сможет объяснить?— С подозрением переспросила сестра, забирая у него часть книг.

— Угу, — хмыкнула я, заработав косой взгляд от Северуса. — Зря, что ли её мистер Гвон согласился в ученицы взять?

— Мистер Гвон? Маму Северуса?! В ученицы? — восторженно взвизгнула Петуния, совершенно забыв о вазочке. — Как я сама хотела бы стать его ученицей! Представляешь, Северус, — стала рассказывать она ему по дороге в библиотеку, где уже был приготовлен стол для наших занятий и отведена специальная открытая полка для наших учебников. — Я ведь давно хочу стать врачом, как папа, но жутко боюсь крови. Так что хирургом — как он — вряд ли могу стать. А вот мистер Гвон... Эти массажи, микстуры, мази... Это всё так интересно!

Я улыбнулась им вслед и начала накрывать на стол. Когда вернутся домой наши мамы, я не знала, но то, что мы все при этом будем пить чай — не подлежало сомнению. Пусть я не смогу что-то приготовить сама, но вот подготовить стол — в самый раз.

Из гостиной слышались голоса. Это Северус и Петуния нашли в библиотеке огромный атлас растений Великобритании и притащили его в зал, где и стали вместе изучать. Всё же пока библиотека была моей спальней, до первого сентября. Потом я снова буду пользоваться своей комнатой на втором этаже, а библиотека станет по совместительству нашей общей классной комнатой.

В кухню, соединённую со столовой вошёл улыбающийся отец. Он поманил меня к окну. Я выглянула и обомлела.

Подъехала машина мамы и из неё вышли две женщины. Скорее всего, они просто подвезли мистера Гвона до его дома, а теперь вернулись сами. Но как же изменилась матушка Северуса!

Видно, моя мама всё же отвела её в салон красоты к своей хорошей знакомой мисс Санти. Да и в магазин одежды они тоже заглянули. Интересно... Как долго пришлось маме уговаривать Эйлин Снейп сменить мантию, в которой она сегодня к нам пришла, на изящное платье. Матушка сама не слишком любила современные короткие юбки, отдавая предпочтение пышным платьям, которые весьма удачно подходили ей.

Ей удалось нарядить и матушку Северуса в такое же платье. И теперь он были очень похожи. Только мама — беленькая, с короткой стрижкой — она уже давно привела в порядок голову. А Эйлин с длинными чёрными волосами. Наверно, парикмахеру пришлось потрудиться, чтобы красиво уложить её волосы.

Обе дамы медленно прошли в дом. Появившись в гостиной, вызвали совместный вопль неподдельного восхищения от Петунии и Северуса.

Матушка тут же прошла на кухню, помочь мне и отцу с чаем и прочими вкусностями. А Эйлин осталась в гостиной. Надеюсь, что Северус и Петуния ей всё рассказали.

Да, Рассказали. Потому что во время чаепития сестра опять была очень взволнована, а на щеках Эйлин появился яркий румянец, которого не было, когда они только зашли в дом.

После чая миссис Снейп очень ласково, но твёрдо попросила Северуса помочь мистеру Эвансу с разборкой деталей в гараже.

— Ричард, — улыбнулся отец. — Мистер Эванс — это ведь так долго. Просто Ричард. — И он подмигнул Северусу, — оставим дам посекретничать немного.

Они ушли, хоть Северус и немного нервно оглядывался на нашу компанию.

— Розалинда, — начала миссис Снейп, заметно волнуясь. — Северус мне сказал... В общем, ты не замечала за своими девочками что-то странного?

Ого! А они уже называют друг друга по имени, да и на Ты перешли. Ну и правильно. Они приблизительно одного возраста, им этот год (а может — и больше) общаться по школьным делам их отпрысков — что тут манерничать?

Матушка недоумённо пожала плечами.

— Девочки и девочки. Что тут странного?

— Извини, что напоминаю, но тот случай с качелями. Мне Северус рассказывал, что он тогда сидел в кустах некоторое время. Но боялся заговорить. А привлекла его внимание Лили. Не просто так. Она качалась. И взлетала с качелей. Зависала в воздухе и медленно опускалась на землю. И это было несколько раз. Пока не произошёл тот несчастный случай.

— Зависала в воздухе? — мама тщательно изображала непонимание. Но я-то видела, что она притворяется. Всё она прекрасно поняла. Только почему-то продолжает показывать, что ничего не знает о магии. Почему?

— Да, понимаешь, Розалинда, Лили... Она... — Эйлин собралась с духом и выпалила. — Она волшебница.

— Волшебница? — Хором переспросили я и Петуния.

А потом сестра зачастила:

— Я всегда знала, что Лилс — особенная! Волшебница — подумать только! А я? Я тоже волшебница? — Она с надеждой смотрела на миссис Снейп.

А мама прикрыла лицо руками и откинулась на спинку кресла. Я поспешила к ней, погладила по руке, отвела руки от лица. Мама улыбалась. Но улыбка была какая-то странная.

— А откуда это известно Вам, миссис Снейп? — Подчёркнуто сухо спросила мама.

Эйлин гордо вскинула голову:

— Я и сама — волшебница!

В доказательство она слегка повела рукой — лишь на миг я увидела кончик волшебной палочки, спрятанный в рукаве. Многострадальная вазочка перелетела с полки на стол.

— Кстати, сегодня именно эту вазочку обе девочки переместили с пола на полку. Они действовали вдвоём — мне так сказал Северус. — Добавила Эйлин Снейп.

— Мы крепко держались за руки, — подтвердила я. — И это что-то значит?

— Мама, — всхлипнула Петуния, — я её уронила и разбила. А потом Лилс взяла меня за руку. Я вспомнила, как она сказала в больнице: "Мы одной крови!" И так сильно захотела, чтобы вазочка вновь стала целой. Она и стала. — Убито закончила сестра.

Мама ласково обняла её.

— И нет тут ничего страшного, Пет, ты же видишь — чудеса иногда случаются. — Она насмешливо посмотрела на Эйлин.

Та вспыхнула и прикусила нижнюю губу.

— Вместе... — Пробормотала Эйлин, — Вот оно что. А я-то никак не могла понять, почему я не вижу магии в старшей девочке.

— Во мне нет магии? Я — не волшебница? — сестра опять начала плакать.

А миссис Снейп устало пожала плечами.

— Магии в тебе нет. Ты сама не сможешь сотворить заклинание. — Спокойно объяснила она. — Но ты — нечто большее, чем просто магла. Так волшебники обычно называют простых людей. — Пояснила она вскинувшей голову маме. — Ты — живой накопитель Магии. Ты можешь собирать магию, а потом делиться ею с другим волшебником. Вот как с сестрой. Одна она вряд ли смогла бы собрать вазочку, да и у тебя бы ничего не получилось. А вот вместе..... Волшебство Лили может с твоей помощью быть сильнее, ты можешь пользоваться некоторыми амулетами защиты или нападения. Если они будут настроены на тебя. Или варить не самые сложные зелья. Разумеется — с помощью Лили.

— А Лили? Вы её научите быть волшебницей? — Спросила Петуния.

— Когда Лили исполнится одиннадцать лет, к вам домой придёт кто-то из профессоров школы Чародейства и волшебства Хогвартс. Принесёт письмо о зачислении в эту школу, убедит родителей — то есть вас, Розалинда, что девочке просто необходимо научиться сдерживать силу. Потом проводит вас на Диагон-Аллею, чтобы сделать покупки для Школы. — Вздохнула Эйлин. — И Лили уедет в Хогвартс.

— Хогвартс? — уцепилась мама за незнакомое слово. — Что это такое?

— Это школа для юных волшебников — как чистокровных, так и маглорождённых — таких, как Лили. — Тень набежала на лицо матушки, но Эйлин не заметила этого, продолжая рассказывать о Школе, описывать её красоты, факультеты, Запретный Лес и деревню Хогсмид на берегу Чёрного Озера. И закончила словами: — Но эту деревню вы не найдёте ни на одной карте. Она скрыта от глаз обычных людей маглооталкивающими Чарами.

— Как жаль, — вздохнула я, — я думала, что смогу показать этот Хогвартс своей семье.

— Может и сможешь, — ласково улыбнулась мне Эйлин. — Если ты будешь хорошо учиться, потом найдёшь себе хорошую работу — то сможешь приобрести домик в Хогсмиде. А уж к себе домой ты можешь привести кого угодно.

— Тогда я стану лучшей ученицей! — Мама не смогла сдержать смешок. — Нет, правда, мама! Я так решила! Сначала здесь в школе, а потом и в этом Хогвартсе. Но я обязательно добьюсь успеха!!!

Глава 14.

Тяжело в учении — легко ... в Хогвартсе

(продолжение)

Стоило мне выпалить это обещание, как золотистая дымка обвила моё правое запястье, больно уколола указательный палец. Когда я взвизгнула и слизала выступившую капельку крови, эта дымка впиталась в руку, практически не оставив видимого следа. Кроме тончайшей паутинки еле заметной татуировки вокруг многострадального указательного пальца.

Все четверо переглянулись.

Первой отозвалась на происшедшее матушка.

— И что это было? — В ярости она нависла над сидящей Эйлин

Та тоже выглядела растерянной. Немного.

— Никогда о таком не слыхивала. — Задумчиво пробормотала она, слегка поводя палочкой, направленной на меня и Петунию. — Чтобы магия так отзывалась на клятвы маглорождённых, это же была Истинная Клятва. Теперь, — обратилась она ко мне, — даже, если ты захочешь её нарушить, например — лениться или получать неудовлетворительный результат, ты будешь испытывать боль в пальце.

Я поднесла палец ближе к глазам, повертела, разглядывая татуировку. Что-то она мне напоминала.

— А! — Вспомнила я. — Змея, кусающая свой хвост! Уроборос! — там действительно было изображение змейки, при этом её пасть находилась на внутренней стороне пальца. То есть — не сразу была видна. Так, просто тоненькая полоска.

Почему-то Эйлин побледнела.

— Что... Что ты сейчас сказала? — прошептала она.

— Уроборос, — я с недоумением посмотрела на неё. — У папы книга есть, с картинками. Я вчера полистала перед сном.

— Нет, — слабым голосом вмешалась мама. — Перед тем, как Эйлин спросила.

— Да я сказала одно и то же слово! Два раза! В чём дело-то? — Я и впрямь ничего не могла понять.

— А в том, что в первый раз, когда ты разглядывала палец, — вздохнула мама, — ты не говорила, ты шипела что-то непонятное.

— Ага, — подключилась сестра, — шуршала, как листья в саду под ногами осенью.

— Очень поэтично. — Фыркнула я.

И тут до меня дошло. Я с размаху села на стул и беспомощно посмотрела на Эйлин. Ведь это она должна была стать нашим источником знаний о магическом мире, а не я.

— Шипела, — коротко кивнула миссис Снейп. — Как змея. То есть — подразумевается владение серпентарго. А это — очень странно. Змееуст — не самая лучшая характеристика в наше время. Особенно — для девочки. Что вы знаете о своих родителях, Розалинда?

Мама отвернулась.

— Практически ничего. — Глухо сказал она. — Я оказалась в приюте во время войны. Тогда мне было пять лет. Потом передавали из одного приюта в другой, мне несколько раз даже имя меняли. Пока меня не взял под свою опёку Альф. Альфред Николсон, — тут же поправилась она.

Темнит что-то матушка, она точно помнит больше, чем сказала. Откуда бы она фамилию взяла, которой меня нарекала? Но я могу понять — такие сведения не вываливают на голову едва знакомых людей. Тем более — волшебников. Мало ли какие связи могут быть у Эйлин Снейп, урождённой Принц? Она же нам тоже пока не всё сказала.

— Хорошо, — решительно взмахнула палочкой Эйлин. — Я Эйлин Лавиния Снейп, урождённая Принц, клянусь Жизнью своей, Магией и Кровью, что сохраню в тайне от других магов или простых людей то, что узнала или узнаю в будущем о семье Эванс. Их тайны — мои тайны. Если они не будут обращены во вред моему Дому, моей Семье.

На конце её волшебной палочки вспыхнул яркий огонёк. Она протянула левую руку моей матушке. Та, подумав секунду, взяла, в свою очередь, протянув другую руку мне. Я понятливо уцепилась за неё, а другой рукой подхватила Петунию.

Нас всех словно током прошило. Не смертельно, но неприятно.

— А ваш муж, миссис Снейп? — Наклонив голову, полюбопытствовала я. — Ему тоже надо дать такую клятву?

Тут уже пришло время ей отворачиваться.

— Мой муж, — хрипло проговорила Эйлин. Откашлялась.— Мой муж — магл. Всё не так просто, как кажется.

— Да, — подхватила матушка. — Не просто, понимаю.

— А Сев? — вмешалась Петуния. — Ой, Северус. Он кто?

— Волшебник, — отхлебнув чаю и успокоившись немного, Эйлин слегка улыбнулась. — И у него хороший потенциал. Может стать очень сильным магом. Если ничего не случится.

На её лицо снова набежала тень.

— А к нему тоже в одиннадцать лет придёт преподаватель из Хогвартса? — Не унималась сестра.

Ах, какая умница! Так и расцеловала бы за эти слова! Я уж всю голову сломала, как намекнуть Эйлин, что и нам надо бы попасть на Диагон-Аллею пораньше.

— Зачем? — Удивилась Эйлин. — К нему только пришлют сову с письмом-сообщением о том, что ему надо в Школу. Мы сделаем покупки сами. Я ведь знаю дорогу.

— А можно поподробнее? — заинтересовалась мама. — Получается, что Северус — как сын мага — имеет преимущество перед моей дочерью? Он может уже сейчас получить предварительные знания и умения? От вас, Эйлин.

Эйлин задумалась.

— Мне это как-то раньше не приходило в голову. Я и не учила его ничему такому.

— Но он сразу понял, что с нами что-то не так, — решила и я поддержать беседу. — И заговорить с нами хотел, и про вазочку сразу сказал, что надо с мамой поговорить.

— О да, Северус умный мальчик. — Покивала миссис Снейп. — Немного нелюдимый. Да. Но умный.

Мы с сестрой переглянулись. Мы это исправим, прочитала я в глазах у сестры. Кивнула. Точно, уже начали исправлять. И продолжим. Наш безмолвный разговор не привлёк внимания женщин. Они тихо беседовали о книгах, зельях, и прочих магических (и не очень) вещах. Обсудили наши занятия до начала учебного года.

Матушка с воодушевлением заговорила о кружке танцев, на что Эйлин покивала головой, признав, что это необходимо всем.

Я с сожалением заметила, что пока смогу отрабатывать только медленные танцы. Зато Петуния сразу сможет репетировать и задорную румбу. Мы переглянулись и рассмеялись. Всё это вписывалось в наш номер к рождественскому празднику.

Эйлин заинтересовалась. Ей тоже рассказали, опустив некоторые подробности. Она признала номер интересным, но удивилась, как это можно проделать всё это без магии?

Матушка разъяснила некоторые моменты, сказала, что ещё надо всё продумать. Но времени ещё много — успеем.

Гораздо важнее — моя идея о сдаче экзаменов досрочно, озвученная вчера Северусом. Обе женщины погоняли меня по программе первого класса, согласились, что я на самом деле справлюсь. Посетовали на то, что придётся оформить кучу документов, поэтому только к зимним каникулам удастся сдать экзамены за первый класс.

На что я заметила, что время не будет потеряно зря, ибо в это же время можно будет позаниматься мне и Северусу по программе второго класса. И в конце учебного года сдать и за второй класс.

— А пока... — Робко сказала я, — миссис Снейп, может, Вы сводите нас на ту Диагон-Аллею?

— Интересно же! — Воодушевилась Петуния.

— Да, — согласилась мама, — это было бы полезно. Познакомиться с этим магическим миром заранее.

Эйлин задумалась. Надолго. Тряхнула головой.

— Но ведь Лили и Северус смогут пользоваться волшебными палочками только после одиннадцати лет, купив их перед обучением в Хогвартсе. Раньше нельзя.

Я только пожала плечами, потянулась к вазе с любимыми мамиными розами, которая стояла на столе, отщипнула один нераспустившийся бутон. Положила его на ладонь.

Остальные с удивлением, а Петуния — с пониманием, наблюдали за моими действиями.

Сосредоточилась. Цветок начал увеличиваться в размерах, бутон раскрылся. И вот на моей ладони лежит роскошная роза. Под моим внимательным взглядом она сменила свой цвет с алого на розовый, потом кремовый, потом белый. Снова красный, но с золотистой каймой по краю лепестков.

Немного запыхавшись от приложенных усилий, я виновато посмотрела на маму.

— Я готовила тебе этот сюрприз и хотела показать в тот вечер, когда... — я закусила губу.

— Да, — сестра обняла меня за плечи, — Лилс долго тренировалась. С разными цветами. А потом решила развлечься. — Она с упрёком посмотрела на меня.

— Но кто мог знать, что та доска вдруг оторвётся?!! — возмутилась я.

— Ещё и твои прыжки с качелей — это ведь тоже магия, — добавила Петуния.

И рассказала подробности матушке и миссис Снейп.

— Да, похоже на детскую магию. У детей часто бывают стихийные выбросы магии.

— Но ведь Лили вполне осознанно управляет этим выбросом.

— Это и странно, — согласилась Эйлин. — Надо будет проверить обеих девочек.

— Нет, — мама даже рванулась вперёд, пытаясь закрыть нас собой. — Не надо их проверять. Это может быть опасно. Для Петунии особенно — она ведь не маг и не сможет защитить себя. — Тихо добавила она. — Её могут обидеть.

— Так я о том и говорю. Нам надо проверить, насколько Пет сильна. Как долго сможет Лили работать с помощью сестры и одна, сможет ли Петуния помочь Северусу, или она будет работать только с сестрой. От этого и будет зависеть её "ценность". — Поспешила объяснить миссис Снейп. — Я и сама могу провести это обследование. — Настало её очередь виновато опускать глаза. — Меня неплохо готовили дома. Да и Хогвартс я закончила не в последних рядах. Простите. Я не могу вам сейчас всё рассказать.

— То, что я — маглорождённая, — я произнесла это слово легко и непринуждённо. — Значит ли это, что я не могу заниматься с Вами дополнительно до школы, миссис Снейп? — Голос мой звенел и был напряжён. — Я могу получить знания по магии ДО Хогвартса?

— Почему же — можешь. — Согласилась Эйлин. — Я не отказываю тебе в обучении. Просто советую быть очень осторожной. Иначе могут прибыть авроры и стереть всем тем, кто присутствовал при твоих магических выбросах, память.

— Какой ужас! — воскликнула матушка. — Но почему?

— Статут Секретности. Магам никак нельзя показывать простым людям, что мир магии — существует.

— Но ведь есть какие-то предметы, которые можно выучить теоретически, без применения магии. — Матушка пыталась понять пределы наших возможностей. — Вот мы — наша семья, нам можно попасть в магический мир?

— Можно, — улыбнулась Эйлин. Но тут же огорчилась. — Но как? Если через "Дырявый Котёл", то надо ехать в Лондон. А это не лучший вариант сейчас. — Взгляд её скользнул по моей голове, закутанной в тонкую шаль.

— Каминная сеть, — продолжала она размышлять. — Но наш камин не подключён к сети. Не подходит. Переместить я смогу только одного взрослого человека. Или двоих детей. — Она оценивающим взглядом пробежала по мне и сестре. — Да и прыгать туда-сюда не годится. Могут и случайно или специально навредить ребёнку.

— Придумала! — радостно вскрикнула она. — Я могу переместиться туда одна и купить многоразовый порт-ключ на несколько человек. А потом вернусь с ним. Тогда уже все вместе и отправимся.

— Да, — вежливо согласилась матушка. — А что это за способы перемещения вы сейчас упоминали, Эйлин?

И та стала рассказывать о каминной сети, о специальном порошке для таких перемещений. Смущённо отвела глаза, сказав, что камин в её доме не подключен к этой сети. Она не видела в этом необходимости. Могла и сама переместиться на место.

Да, сова у них тоже есть — она живёт на чердаке, неприметная такая, желтовато-бурого цвета. Так что можно вести магическую переписку с другими магами. Тут она хмыкнула и шёпотом сказала, что назвала свою совушку — Сократ. Уж больно та невозмутима — совсем как тот философ перед смертью.

Наши разговоры были прерваны появлением усталых, но довольных мужчин. За своей семьёй пришёл мистер Снейп. А отец перехватил его на подходе к дому, втянув в какой-то разговор про автомобили. К обоюдному удовольствию.

Ведь моему отцу не слишком удобно самому заниматься машинами: его руки хирурга очень чувствительны к подобным нагрузкам. Поэтому мысль пригласить мистера Снейпа присматривать за двумя нашими автомобилями — разумеется, в свободное от других занятий время, показалась отцу не такой уж и дикой. Осталось только уговорить самого мистера Снейпа.

Отец понимал, что процесс этот длительный, поэтому сразу привлёк к уговорам и мою маму, и миссис Снейп, и Северуса. Тому тоже было интересно — как любому другому мальчишке.

Семья Снейп так и ушла домой, не прекращая обмениваться размышлениями по поводу подобного приработка. Северус крепко обнимал своего тигра.

А отец, делая мне перевязку на ночь, с удивлением рассматривал тоненькую полоску шрама от операции, оставшуюся на месте того, что ещё вчера вечером было уродливым воспалённым рубцом.

Глава 15.

Некоторые семейные секреты

Да, разумеется, я не видела в тот момент, что именно творится у меня на затылке. Это уж потом я вдоволь налюбовалась постепенно исчезающим шрамом. И обрадовалась, что теперь можно не выбривать затылок. А спокойно отращивать мои волосы. Хотелось бы к зимним каникулам уже из своих волос что-нибудь соорудить — не парик же надевать...

А пока отец подозвал маму.

Та нисколько не удивилась.

— Сегодня утром мистер Гвон сам накладывал повязку, Рик. Я только платок поверх марли завязала. Ты же не так просто позвал его поработать с Лили. Вот и результат.

— Да, я всегда знал, что в этой народной медицине что-то есть. — Вздохнул отец. — Помню, как мне нравилось перебирать травы, которые заготавливала ещё прабабушка. Да и бабушка от неё не отставала. Наверно, я поэтому и пошёл на медицинский факультет. А уж хирургом стал, наглядевшись по госпиталям, где практику проходили, на послевоенные ужасы. — Его ощутимо передёрнуло. — Самая востребованная профессия была. Ампутировать поражённые конечности. Раны-то не всегда удавалось до конца пролечить. Да и среди мирного населения были пострадавшие. Насмотрелся. Хоть мне и было пятнадцать лет на конец войны. — Он приобнял маму и меня.

— Вот, — мама ухитрилась откуда-то достать баночку с мазью, что принесла Эйлин. — На ночь ещё наложи повязку, чтобы не потерять эффект.

— Не учи учёного, — коротко хохотнул отец, но баночку взял. Принюхался. — Что тут у нас? Какой чудесный аромат! — мечтательно закатил он глаза. — Словно снова в детство попал.

— Да, — спокойно согласилась мама. — Я чувствую тут сильный цветочный запах. — Она ещё поводила открытой баночкой перед лицом. — Горная лаванда. Как в детстве, ты прав. Помню, мама делала подушечки с этими цветами. — Она осеклась на полуслове и отвернулась.

Мы с отцом сделали вид, что ничего не заметили. Отец смазал мне шрам и аккуратно прикрепил марлевый тампон.

— Такими темпами, — бодрым голосом заявил он, — к первому сентября уж точно можно будет оставить перевязки в прошлом. Как ты, Лилс? — Он ласково обратился ко мне.

— А знаешь, — прислушалась я к собственным ощущениям. — Гораздо лучше. И не дёргает кожу так сильно, расчесать не хочется.

Эту ночь я спала гораздо спокойнее. Боли-то не было. Но цветочные запахи дразнили моё обоняние. Может, мне, поэтому приснился чудесный луг, полный разнообразных цветов. И над этим лугом высилась заснеженная вершина. Я попыталась рассмотреть эту гору, но не смогла. Её быстро заволокло туманом. И я сосредоточилась на цветах.

Утром миссис Снейп привела к нам Северуса, а сама пошла на уроки к старому мастеру. Вечером она осведомилась о результате мази. Потихоньку. Я пожаловалась на то, что волосы медленно растут. А те, что уже понемногу отросли — неприятно колются. Она рассмеялась, сказав, что этому горю легко помочь.

И на следующий же день принесла уже другую коробочку. С кремом, который надо было втирать в кожу всей головы. Чтобы волосы росли быстрее.

Когда мама спросила, подействует ли этот крем и на неё — уж больно ей хотелось поскорее и свои волосы удлинить. Эйлин честно ответила, что не знает. До сих пор она употребляла это зелье только на себе или своих родственниках. А уж они-то все маги были. Как подействует на маглов — неизвестно.

Тогда матушка согласилась побыть с недельку подопытной. И восхищалась потом результатом. Хоть волосы у неё росли не так быстро, как у меня. Всё же ей уже удавалось заплетать небольшие хвостики на голове. Или сооружать причёску, немного похожую на ту, которую она любила делать прежде.

Но и такой быстрый результат смутил Эйлин. Ведь она искренне считала мою маму — маглой. А в обратном её не спешили разубеждать ни я, ни мама.

Да, разумеется, считалось, что эту баночку с зельем Эйлин принесла от мистера Гвона, которому передала мою жалобу на колкий пушок на моей голове.

Всю эту неделю мы упорно занимались все вместе. Да, оценки Северуса в той школе при фабрике позволили ему поступить в платную школу, в которой уже училась Петуния. Но вот знания... Их пришлось подтягивать. И сестра ничуть не возражала. Она заметила пользу от этого повторения для себя. Тем более, что и сама собиралась удивить всех. И тоже перескочить через класс. Чтобы нам опять пришлось её догонять.

Но и это мне было в радость. Я наблюдала, как сестра проверяет записи Северуса, как она рассказывает ему что-то из своей школьной жизни. Я была спокойна. В худшем случае они останутся приятелями, в лучшем...

А вот так далеко я не пыталась заглядывать. У них своя голова на плечах имеется.

Да, в активе уже были и два визита в кружок танцев. В первый раз мы отправились все — Петуния уже год отходила, правда партнёра у неё постоянного не было, так что она с нетерпением ждала, чтобы Северус поскорее догнал её. Я пошла чисто за компанию. Хоть шрам и практически исчез, да вот последствия долгого лежания в постели, хоть и уменьшенные с помощью мастера Гвона, но никуда не делись. Но я работаю над этим.

Поэтому всё занятие я просидела рядом с мамой как зритель. Да, Сев и впрямь будет хорошо танцевать. Худенький, но сильный. Движения пока рваные, но наша преподавательница — мадам Кло — пообещала, что сделает всё, что в её силах. И юный Снейп сможет быть партнёром и меня, и сестры.

В следующий раз на кружок они отправились только вдвоём. А меня мама отвела на второй этаж, в мою прежнюю комнату. Раз отец разрешил, надо было привести её снова в жилой вид. И переехать обратно из библиотеки.

Осторожно поднялись на второй этаж. Узенький коридорчик — и двери по обе его стороны. Моя комната — сразу у лестницы, следующая — комната Петунии. Они обе выходили окошком на улицу. А с другой стороны — ещё две двери. Так называемая гостевая комната — если кто в гости нагрянет. И ванная комната. Как раз над той, что на первом этаже. Петуния пока шикует — одна ею пользуется. А мы втроём на первом этаже.

Я с любопытством оглядывалась. Одно дело — видеть всё глазами той Лили Эванс. И совсем другое дело — осмотреться самой.

Я и не заметила, что матушка с грустью наблюдала за мной. Вошли в мою комнату — очень миленько. Пока меня не было, мама тут убирала, но все игрушки так и остались лежать на тех местах, как я их бросила, собираясь в тот день на детскую площадку.

У окошка — узенькая кроватка, рядом столик и зеркало на стене. У противоположной стены — сделаны стеллажи для книг и игрушек. Сразу за дверью прячется за занавеской вешалка для одежды, которая носится и для школьной формы. Сам шкаф находится вдоль стены в коридоре — он общий для меня и сестры.

Но мама не стала ничего убирать. Она потянула меня к кровати и села на неё вместе со мной, крепко прижав к себе.

— Ты сильно изменилась, Лили, — сказала она где-то у меня над ухом. — Стала взрослее.

Я завозилась, хотела посмотреть ей в глаза, но она не дала мне такой возможности.

— И мне трудно узнать в тебе мою маленькую девочку.

Я вздохнула и перестала возиться.

— Мама, — неожиданно хриплым голосом произнесла я, — ты говорила, что после операции, которую сделал отец, я ещё неделю пролежала без памяти. Так?

— Да, — удивлённым голосом произнесла матушка.

— Так вот, не знаю почему, но после того, как я очнулась, я обнаружила, что помню всё, что я видела или читала когда-либо. Просто помню. Но это ещё не всё. — Я высвободила одну руку, дотянулась до маминого лба и стала вырисовывать те знаки, которые я вспомнила из того дня, когда родилась Лили. При этом я тихонько повторяла слова матушки: — Нарекаю тебя, дочь моя, — при этих словах матушка с испугом отстранилась от меня, я кивнула и продолжила, опустив руку. — Да, я помню всё. Это мой Дар?

Матушка закрыла руками лицо. Несколько минут мы молчали. Потом она посмотрела на меня совершенно сухими глазами.

— Да, я тоже была волшебницей, девочка моя. И только потом потеряла магию. Я родилась далеко отсюда. Мои родители и я жили в маленьком уютном домике на склоне Альп. Этот домик стоял на опушке леса на краю деревни Гриндельвальд. Тогда я ещё не подозревала, что это и моя фамилия.

Отец и мама носили фамилию Грюн, поэтому часто шутили, что я — их зелёная розочка. Розалинда Грюн. И я смеялась вместе с ними.

Да, они оба были волшебниками. Не могу оценить всей их силы, но точно знаю, что ни одна из тех лавин, что часто сходили с гор зимой или ранней весною, не дотягивалась до нашего домика. Просто проходили стороной. Иногда, снося на своём пути другие дома.

Не случайно ведь нашу долину называли "Деревня ледников" — они спускались с окружающих гор практически до самой долины. Но при этом те же горы — Девушка или Монах — прекрасно закрывают долину от обжигающих зимних ветров, поэтому весной всё вокруг пышно расцветало и зеленело. А уж какое там было молоко! До сих пор вспоминаю.

Она грустно улыбнулась и задумалась. Я слушала её, затаив дыхание. До сих пор мама никогда так подробно не рассказывала о своей жизни до встречи с дядей Альфом.

— Да, мама творила поистине чудеса в нашем маленьком садике. Её цветам завидовали многие соседи. У моей матери был необыкновенный цвет волос — золотые пряди спускались до колен, когда она расчёсывала свои косы. Не просто желтовато-соломенного цвета, как это часто бывает. Нет, золото. Как на старинных монетах. С красноватым отливом. У тебя волосы как раз такого оттенка. Не рыжие, нет. Красное золото. Всегда в цене. — Она улыбнулась мне и потрепала по макушке. Дома носить тюрбан из шали не было нужды, поэтому только небольшая повязка всё ещё прикрывала мне затылок.

— А отец... — она помолчала. — Он был сильный и высокий. Как он подбрасывал меня вверх. А я смеялась и просила — ещё! Его локоны тоже отливали золотом. Но это было белое золото. У Петунии как раз тот самый оттенок волос. И она больше похожа на моего отца. Только глаза как у Рика.

Со мной тоже происходили какие-то странные вещи. Иногда. Наверно, это и были те самые детские стихийные выбросы, о которых говорила Эйлин. Не знаю. Меня ничему такому не успели научить. Я была слишком мала. Нет, правила поведения внушались с самого детства, но перед кем мне там было себя показывать? Так что я больше знаний получила потом, обучаясь в пансионе, чем дома.

Отец называл себя Патрик. Патрик Грюн. Я потому и Петунию так назвала — в честь моего отца — Патриция Розалин. Хотя да — по бумагам она — Петуния Эванс. Так проще объяснить наши "цветочные" имена. И да — я уговорила Рика, что второго ребёнка я назову в честь моей матери. Если бы родился мальчик, был бы Луис. А ты, — она уже давно отпустила меня из объятий, — ты получила имя Луиза-Лотта. Матушку отец ласково называл Лизхен, Лизл. Только случайно я узнала, что её звали Элизабет. Точнее — Елизавета.

Она тяжело вздохнула.

— Я подслушала разговор отца и того человека, который пришёл к нам в дом. О, он пришёл не один, его сопровождали много людей в чёрной форме. И не все они были волшебниками. Они приехали в деревушку на двух машинах, рассыпались по деревне, встали у ворот нашего садика. И только тогда вошёл тот. Мой большой и сильный отец не смог ничего противопоставить ему. Тот человек был гораздо сильнее. И отец был сломлен. Я видел это в его потухшем взгляде, когда он пришёл в мою комнату, где сидели мы с мамой. И увёл её к тому страшному человеку.

А потом он и меня отвёл туда же. Мамы уже там не было. Только тот страшный человек сидел в любом кресле моего отца, в его кабинете. Двое из пришедших с ним рылись в шкафах, отбирая книги. Некоторые они складывали на стол, другие небрежно бросали на пол в общую кучу.

Я с ужасом услышала, что тот человек назвал моего папу — "сын мой". Так это мой дедушка? Я никогда его не видела. Даже не знала, что он у меня есть.

А один из тех, кто копался в книгах, обратился к нему — герр Гриндельвальд.

Глава 16.

Некоторые семейные секреты

(продолжение)

POV Розалин Эванс

Перед тем как войти в кабинет, я увидела плачущую маму и попыталась броситься к ней. Но неожиданно меня остановила невидимая упругая стена, не дала подойти к маме. А ведь ей было плохо, я чувствовала.

А теперь я во все глаза смотрела на человека, который оказался моим дедушкой. Нет. Он был отцом моего папочки, а не тем добрым и ласковым дедушкой, который читал бы мне книжки на ночь, рассказывал бы мне интересные истории из своей жизни или просто припрятывал для меня сладости, чтобы угостить тайком от родителей. Это он довёл мою мамочку до слёз!

Да и внешне не походил он на старика. Если бы он не обмолвился, никогда бы не догадалась, что он старше отца. Такое же красивое тонкое лицо, такие же золотистые волосы, красивой волной обрамлявшие лицо. Их можно было бы принять за братьев.

Он разглядывал меня с непонятным мне чувством. Теперь-то я понимаю, что это было презрение, смешанное с чем-то ещё.

Меня за подбородок ухватили сухие холодные пальцы. Герр Гриндельвальд повертел мою голову из стороны в сторону, всмотрелся в глаза, презрительно хмыкнул:

— Типичная славянка, как и мать. — И приказал отцу. — Раздень своё отродье. — Сам же отошёл в сторону, тщательно вытирая пальцы тонким батистовым платком.

Отец вздрогнул, но не двинулся с места.

— Ну... — С угрозой повернулся к нему дед. — Я жду.

И взмахнул рукой. Он не подходил к отцу, в руке у него не было кнута, но красивое лицо моего папочки перетянула красная полоса от удара. Закапала кровь.

Отец дрожащими руками снял с меня платьице, рубашечку, чулочки. Я осталась в одних трусиках. Переступала с ноги на ногу — было всё же зябко.

Начало февраля. Совсем недавно отпраздновали Рождество и Новый Год. Мне пять лет. На дворе сорок третий год.

Дед повернулся ко мне, стал со скучающим видом осматривать моё дрожащее тельце. Вдруг он вздрогнул. Его глаза расширились. Он совсем по-другому посмотрел на меня.

— Ульрих, — позвал он сдавленным голосом, — посмотри сам.

Один из двух, что потрошили книжные шкафы, подошёл ко мне, всмотрелся и только присвистнул от удивления.

Я очень хорошо запомнила этого человека, хоть я и встретила его после этого вечера всего раз.

Длинное, узкое, чуть асимметричное лицо, светло-голубые, с зеленцой, глаза. Внушительный породистый нос, недлинная шевелюра цвета адовой смолы, приправленной каплей венского кофе. Светлая кожа на тщательно выбритых скулах отдавала в синеву. Тонкие губы, живая мимика, мягкая жестикуляция, негромкий, вкрадчивый голос, на пальцах изобилие массивных колец и перстней, в ухе блеснула золотом чуть заметная серьга.

Обер-лейтенант Ульрих фон Рахенау — так обращались к нему солдаты. Судя по тому, что мой дед назвал его по имени, отношения у них были далеки от служебных.

— Да, девочка не так проста, Геллерт! — от него потянуло душистым запахом табака. Я не удержалась и громко чихнула. — Пусть оденется. Не стоит терять такую возможность.

И дед, и этот Ульрих внимательно рассмотрели мой живот, на котором я давно заметила необычное родимое пятно. Странное оно было и непонятное, но матушка смеялась и советовала не обращать внимания.

А вот эти — обратили. Что-то их заинтересовало.

Меня отвели обратно в детскую, дали тёплого молока и булочку. Приказали спать, ибо завтра предстояло долгое путешествие.

Утром дед вышел со мной на крыльцо нашего домика.

— Мама! — взвизгнула я и попыталась броситься к ней. Но меня ухватили за плечи сильные руки фон Рахенау. — Как же так? — плакала я. — Папочка-а-а, помоги!!!

Отец и мать — они оба безучастно стояли на снегу без обуви, раздетые до нижнего белья. Хоть они и были маги, да много ли наколдуешь без волшебной палочки. Даже я это уже знала. А ведь мать ждала ребёнка. Сына. Я часто разговаривала с братиком, ждала его рождения — матушка обещала, что братик родится через месяц.

— Слушай меня, — прошептал у меня над ухом дед. — Я могу оставить всё как есть. И они отправятся в Берлин в машине с солдатами. В разных машинах, — зачем-то уточнил он. — В каком виде они туда доедут, можно легко догадаться.

— А могу и пообещать тебе, что сделаю всё, чтобы сохранить жизнь и здоровье моему сыну — Патрику Гриндельвальду — и его супруге Елизавете Строгановой. И даже не буду возражать против рождения их отпрыска.

Слёзы мгновенно высохли на моих глазах, высушенные жестоким порывом ветра.

— Что... Что же я должна сделать? — Я уже знала, что так просто такие обещания не даются.

— В ответ ты пообещаешь, что выполнишь всё то, что я тебе прикажу — поедешь туда, куда укажут, будешь называть себя другим именем, делать то, что тебе скажут. Твоё решение?

Я и так бы не раздумывала, но именно в этот момент мать вздрогнула и застонала, прижимая руки к большому животу.

— Да! — громко сказала я, глядя в голубые глаза господина Гриндельвальда. — Я согласна! Только поскорее, пожалуйста, помогите маме.— Я не смогла долго держать лицо, всхлипнула.

— Хорошо. — Он повёл рукой, рядом с матерью в воздухе возникли носилки, на которые она была тут же уложена парой абсолютно невозмутимых солдат. Да, её прикрыли тёплым одеялом, на ноги натянули тёплые носки.

Дед снова повёл рукой. На ногах отца оказались щегольские сапожки с мехом, на нём самом — его любимая тёплая мантия, на голове тёплая шапка.

— Я, Розалинда Луиза Гриндельвальд, обещаю, что буду во всём слушаться господина Геллерта Гриндельвальда. — Вот ведь как его перекосило, что я не назвала его дедом. — Выполнять все его указания в обмен на жизнь и здоровье моего отца — Патрика Гриндельвальда и моей матери Елизаветы Строгановой-Гриндельвальд. — Его опять дёрнуло, ибо я назвала мать по фамилии отца, но он уже не мог ничего сделать. — И в обмен на жизнь моего нерождённого брата. Да будет так!

Деду пришлось подтвердить клятву со своей стороны. И всё же он был доволен.

Я, не отрываясь, смотрела, как родителей разводят по разным фургонам, матушку — в машину с красным крестом на стенках. И эти фургоны отправляются из моей родной деревни в разные стороны.

— А теперь пора сдержать слово. — Прошипел дед, крепко держа меня за руку.

И произошло что-то непонятное. На мгновение мне показалось, рука деда выскальзывает у меня из пальцев. Я сильно испугалась, поэтому вцепилась в неё изо всех сил. В следующий момент в глазах у меня потемнело, меня сдавило со всех сторон сразу, я даже не могла вздохнуть — грудь как будто стиснули железные обручи, глаза словно вдавило внутрь черепа, барабанные перепонки прогибались, и вдруг... Всё кончилось. У меня было такое чувство, словно меня протянули через очень узкую трубку. Вскинула голову. Дед насмешливо улыбался.

— С первым перемещением, Розалинда. Теперь будешь учить новое имя — тебя зовут Рахиль Грюневальде, твоим внешним видом сейчас займутся. И, — тут он приблизил своё лицо к моему. — Никто не должен видеть родимое пятно у тебя на животе, — почти прошипел он.

Я не сдержалась и зашипела в ответ:

— А уж это никто не может обещать. Иногда я сплю. Или купаюсь — кто-нибудь и увидит. — Но он уже не слушал. Радостная улыбка появилась на его лице.

— Вот ведь Альбус обрадуется змееусту в подарок, — прошептал он чуть слышно, но у меня с детства был острый слух.

Я всегда слышала шуршание змеек, которые часто приползали к нам в сад. Матушка ставила в разных укромных местах глиняные мисочки с молоком — для угощения этих гостей. Иногда она выходила к ним и разговаривала с ними. И они ей отвечали, а ещё они приносили ей сброшенные сухие шкурки и давали возможность взять у них яд для зелий, которые матушка делала в подвале. Иногда они приносили и красивые камушки. Блестящие или тусклые. Матушка всегда благодарила их. Потом из этих камушков она низала браслеты и ожерелья себе и мне.

Но только теперь я поняла, что они говорили между собой на особом языке. Который я, как оказалось, знала тоже.

Я огляделась. Мы переместились в небольшую комнатку без окон, под потолком ярко горела электрическая лампочка. Я удивилась. Отец говорил, что магия и электричество — вещи несовместимые. Дед заметил моё удивление, но ничего не сказал. Только подтолкнул к открытой двери.

И начались мои мучения. Мне сменили цвет волос. Это была особая магическая краска. Она не смывалась от обычного мытья, но могла пропасть, как только я пожелала бы этого. Но Геллерт Гриндельвальд особо напомнил мне о моей клятве. И посоветовал не желать возвращения цвета волос раньше времени.

Потом на меня натянули какие-то лохмотья вместо добротной одежды, которую я носила дома, перетянули живот грязными тряпками, скрывая родимое пятно, отвесили пару оплеух, чтобы на лице появились синяки, несколько раз сильно ущипнули за руки и за ноги — с той же целью. И вот — в зеркале я смогла увидеть испуганную, избитую черноволосую девочку с моими глазами.

— Не забывай обещание! — последний раз напутствовал меня дед.

И меня отправили в приют. Потом вместе с другими детьми меня перемещали из одного города в другой, меняли дома и соседей. Где-то мы жили пару недель, где-то оставались всего на пару дней. Кормили нас тоже по-разному. Иногда удавалось попасть на ферму, где было чуть посытней для приютских детей, но надо было отрабатывать эту еду тяжёлым трудом. А в иные дни не доставалось и корочки хлеба.

Так прошёл год. Я ещё помнила, что в марте сорок третьего должен был родиться мой братик. Мне даже показалось, что я почувствовала его рождение. Но я могла и ошибиться — слишком уж далеко я теперь была от мамы и папы.

Вот уже наступило и лето сорок четвёртого года. Можно было заметить, что хаотичные перемещения нашего приюта вели нас в одном направлении — к побережью. Туда, где намечалась высадка английских войск.

Я была слишком мала, чтобы понимать причины этого.

И вот очередное здание. Это был полуразрушенный монастырь. Потолок имелся только в одной большой комнате, где и уложили спать всех детей, предварительно дав нам по куску хлеба с чуть тёплой водичкой. На следующий день нас обещали переправить в какое-то безопасное место, об этом шушукались между собой дети постарше.

И вот ночью случилось нечто страшное. Я неожиданно очнулась, как будто меня кто-то толкнул. Сквозь прикрытые глаза я наблюдала, как между другими воспитанниками скользило несколько странных тёмных фигур, они наклонялись к каждому, слышался какой-то всхлип, иногда бульканье. И тёмная фигура перемещалась к другому воспитаннику.

Дошла очередь и до меня. Я видела широко открытые глаза моей соседки — Марта Браун тоже лежала тихо, но когда над ней наклонились, она громко закричала, а потом укусила руку, которой ей пытались заткнуть рот.

Тут-то я и увидела, что другой рукой в неё несколько раз вогнали кинжал. Пока она не замолчала. Тот человек спокойно вытер кинжал от её крови и повернулся ко мне.

Лунный блик упал на его лицо. Я с ужасом узнала его. Тот самый обер-лейтенант, спутник деда. Ульрих фон Рахенау. Только сейчас он ничем не напоминал того лощёного офицера, каким я увидела его год назад. Нет, теперь ко мне приближался убийца, который наслаждался испугом своей жертвы, видом чужой боли, у него горели глаза странным блеском. Мне на секунду даже показалось, что он — оборотень. Но нет — на небе светила полная луна, а он оставался человеком. По крайней мере, внешне.

Я уже не лежала, а сидела, судорожно сжимая покрывало, которое выделили каждому из нас. Мы легли спать одетыми, как много ночей до этого, потому что часто бомбили, тогда приходилось идти в подвал. Выработалась привычка.

Я смотрела прямо перед собой. И мне так захотелось оказаться как можно дальше от этого страшного места. От этого страшного человека в чёрном облегающем костюме, который шёл ко мне, помахивая этим кинжалом. Я снова сжала покрывало в руках, что-то сверкнуло. Я зажмурилась, ожидая удара и боли.

Ничего не происходило. Открыла глаза. Я была в какой-то комнатке, в ней не хватало куска стены, валялись разбросанные вещи и сломанная мебель. Было видно, что прошло уже немало времени, потому, что на дворе было уже совсем светло. Я побоялась выходить куда-то. И правильно сделала. На улицах и этой деревеньки завязался бой.

Я забилась в угол под какой-то разбитый шкаф. А потом пришёл Альфред Николсон. И спас меня.

Глава 17.

Странный сон

Я слушала рассказ матери очень внимательно, держа её руки своими ладошками, поглаживая большими пальцами линии на её ладонях. Странно, но я даже видела лица тех, о ком она рассказывала. Оба облика Ульриха фон Рахенау, тонкое лицо Елизаветы Строгановой, потом её же, но искажённое болью в момент расставания.

А вот оба предка — и Патрик, и Геллерт — оказались практически на одно лицо. Разница была только в голосе, да фигура Геллерта немного массивней. Вроде бы.

Странное чувство овладело мной. Лили-то этого не знала, а вот мне вспомнился узник Нурменгарда. Внезапно пронзила мысль: — Кто же там сидит на самом деле? Сам Геллерт? Или он смог вместе с Альбусом всех одурачить и отправил в темницу своего сына? Моего дедушку?!! А где тогда бабушка и тот ребёнок, который должен был родиться? Мой дядя — сколько ему сейчас должно быть лет? Ага — двадцать три года. Совсем молодой. И он тоже волшебник? Или сквиб — как и мама?

Мысли, метавшиеся в моей голове, видимо, отразились и на лице, потому что матушка заботливо спросила:

— Всё ли в порядке, Лили? Ты так побледнела.

Отговорилась тем, что новости уж больно неожиданные. Любого могут сбить с толку.

А матушка, вздохнув, продолжила:

— Знаешь, они чем-то похожи. Дядя Альф и тот Ульрих. — Её заметно передернуло. — Нет, не внешне, но мои ощущения при первой встрече были очень похожими. — Она вздохнула. — Ведь я тогда только-только стала сквибом.

— Да, — прервала я её. — А кто тебе рассказал про сквибов?

— Дядя Альф, — не задумываясь, ответила она. — Этим летом. Когда я, — плечи её поникли, — потеряла всякую надежду на то, что ты очнёшься, я решилась на один ритуал. Да, я потеряла свою магическую силу, но что-то мне подсказывало, что и как надо сделать. Интуиция? Память предков? Не знаю. После ритуала и поговорили. Он мне рассказал — кто же такой был этот Геллерт Гриндельвальд. Увы, ничего хорошего не могу сказать о твоём прадедушке. Все маги проклинают его имя как Тёмного Лорда.

— Постой, — опять вмешалась я в её рассказ. — А дядя Альф-то откуда о нём узнал? Разве он тоже маг или сквиб?

Матушка вздрогнула.

— Нет, — тихо сказала она. — Он точно не из магов. Тут что-то другое. То, что он выжил после очереди в спину, я вначале приняла за магию. Но он сам признался, что не относится к магам.

— Всё просто, — беспечно отмахнулась я, — если он не маг, но выжил, значит — Бессмертный.

Матушка прижала руку к губам.

— Постой, я что-то такое слышала. Ещё тогда... — Взгляд её затуманился, она усердно вспоминала. — Пару недель мы жили в Париже у брата Дариуса. Вечерами меня укладывали спать в его келье, а сами они играли в шахматы в комнате рядом и разговаривали. — Матушка смущённо потупилась. — Я... иногда подслушивала. — Упрямо вскинула голову. — Я тогда не знала, кому можно доверять, а кому — нет. Особенно — после той ночи.

Глаза её опять потухли. Я поспешила ободрить её.

— Тебе надо было выжить — иначе не появились бы мы с Пет.

— Ты права, — она нежно поцеловала меня. — Так вот — они что-то говорили и о каких-то других. О Бессмертных и Наблюдателях. Я мало что понимала из их разговоров. Только то, что они оба знают друг друга с давних пор. И никогда не соперничали — почему-то это было очень важно для Альфреда.

— А о магах они тогда говорили?

— Нет, — матушка посмотрела мне прямо в глаза. — Тогда — ни слова. О магах и Гриндельвальде Альф рассказал мне только этим летом. Но, — поспешила она заступиться за опекуна. — У него просто не было времени для подобных разговоров. Я отправилась в пансион. И краткие встречи с ним во время учёбы уж всяко предпочитала тратить на что-то более интересное. Мы ходили по букинистическим лавкам и антикварным магазинчикам. — Она опять мечтательно улыбалась. — Иногда он обращал внимание на то, что интересовало меня. Покупал мне — или для своего магазина. Общался с продавцами. Тогда же я увидела пианино, которое напомнило мне инструмент, что стоял в нашем доме. Потом, когда мы уже обосновались здесь, а я уже ждала рождения Петунии, Альфред подарил мне этот инструмент. Запомнил. — С тихой печалью улыбнулась матушка.

— Запомнил? И нашёл? Или сразу тогда и купил, но всё ждал удобного момента?

— Не знаю, Лили, не знаю.

— А пианино только похоже на то, что стояло у вас?

Матушка вздрогнула, выныривая из приятных воспоминаний детства. С испугом посмотрела на меня.

— Я об этом не задумывалась. Я сочла его просто похожим. И не рассматривала его на предмет идентичности.

— Так пойдём, посмотрим. — Я решительно потянула её за руку вниз.

Спускаясь по лестнице, мама задумчиво рассуждала:

— И ведь мы ни разу не приглашали настройщика, не открывали крышку. С чего бы это?

— А помнишь — миссис Снейп что-то говорила о Статуте Секретности? Про авроров, которые следят, чтобы маги не показались маглам на глаза. Может — и тут такие отталкивающие Чары применены?

— Тогда надо попросить её проверить — с палочкой. — Резонно заметила матушка, подходя к старинному инструменту и оглядывая его с внезапно проснувшимся любопытством.

Она провела рукой по резной крышке, подняла её, пробежала пальцами по клавишам, наигрывая ту песенку, что мы решили приготовить к зимним каникулам.

— Ничего необычного не вижу, — пожала она плечами.

Я вглядывалась в переднюю панель. Туда, где крепились подсвечники. Ностальгически вздохнула, припомнив, как мама зажигала вечерами цветные свечи и играла свои любимые мелодии. Тряхнула головой, отгоняя воспоминания, посмотрела на крепление. Прикоснулась к нему.

— Ой, — отдёрнула руку, — я уколола палец.

Капелька моей крови упала на инструмент.

— Ой, — а это уже мы хором сказали.

Деревянный короб инструмента менялся прямо на глазах. Потемневшее от времени дерево светлело и приобретало разные оттенки. Мы переглянулись.

— Никогда не думало, что дерево может иметь такую палитру. — Матушка снова провела рукой по резной панели. — Какое богатство цвета!

— Янтарь! — Вскрикнула я. — Это очень похоже на янтарь. Разумеется, трудно предположить, что это на самом деле янтарные панели, но ведь очень похоже, правда?

— Да, — согласилась матушка, — очень похоже.

Она легонько потянула за оба подсвечника разом особым образом, наклоняя переднюю стенку инструмента на себя. Заглянула внутрь.

— Ага, — с удовлетворением заметила она. — Вот куда матушка прятала своё рукоделие.

И она за длинные ручки вытащила небольшую плоскую сумочку. Очень интересного цвета и фактуры. Золотистого цвета полотно — словно шёлковое, но явно не шёлк. Более прочный материал. С одной стороны — гладкое полотно странного переплетения, с другой стороны — изящная вышивка очень мелким бисером. И застёжка старинной работы, с дивным узором. Да, этой сумочке явно не один десяток лет. А всё как новенькая!

Матушка попыталась открыть хитроумный замочек, не получилось. Со вздохом она передала сумочку мне.

— Теперь магия твоя — тебе и владеть, — сказала она.

Я робко взяла сумочку, потеребила застёжку. Опять уколола палец. Хорошо, что уже на другой руке, а то и так больно.

Чуть слышно замочек щёлкнул и открылся. Я снова ойкнула в восхищении. Казалось, что в сумочке лежат настоящие сокровища. Я хотела перевернуть сумочку над столом, чтобы высыпать содержимое на скатерть, но матушка успела перехватить мои руки.

— Не торопись, — она хмурилась, стараясь что-то припомнить. — Если я не ошибаюсь, тут внутри помещается гораздо больше, чем может показаться.

— Но она совсем тоненькая, — засомневалась я.

— Ты опять забываешь о магии, Лили, — рассмеялась матушка.

— Верно, забыла, — улыбнулась в ответ я, прикрыв глаза, чтобы матушка ничего не разглядела.

Магия!

Да, я верю в неё. Что она мне поможет сохранить МОЮ семью. И что-то изменить здесь. И родители Лили не погибнут раньше времени, и Петунье не придётся становиться высохшей жердью с лошадиным лицом. И уж точно муж у неё будет гораздо симпатичнее того, который был описан в книгах мадам Роулинг. Я очень постараюсь!

Опустила руку в сумочку, осторожно подцепила маленький камешек и вытащила целую низку — бусин, нанизанных на тонкие кожаные ремешки, а потом переплетённых в причудливом рисунке. Эти браслеты были шириной в два, три, четыре узора, они были разной длины — могли разместиться на детском запястье или охватить повязкой голову взрослого человека.

— Какая красота! — Искренне восхитилась я.

— Да, — матушка осторожно потрогала один из браслетов. — Это работа моей матери — твоей бабушки, Луиза-Лотта. Бусины вытачивал мой отец из тех камешков, что приносили змеи. А ремешки были выкроены из старых сброшенных змеиных шкурок. Это о них я тебе рассказывала там наверху.

— Тогда это всё — не просто бижутерия, — размышляла я вслух.

— Да, — подхватила матушка, — добровольно отданное — имеет большую ценность. — И в ответ на мой удивлённый взгляд добавила. — Когда я училась в пансионе, я много читала. Хоть там и не было книг о настоящих магах, но принципы можно понять и из сказок. Да, и матушка мне рассказывала очень интересные сказки на ночь. Кое-что я уже и забыла, потому что именно эти сказки в пансионе найти не смогла.

— Ну, — сделала я вид, что обиделась. — А нам ты эти сказки не рассказывала?

— Почему же, — развеселилась мама, — про Великого Змея и его дочерей — золотых змеек, помнишь? Или про сокровища Горной Королевы?

Я-то помнила — нетрудно с подарком от ушедшей Лили. Мне надо было удостовериться, что и мама помнит. Мне же меньше придётся объяснять.

Мы ещё немного поговорили и решили спрятать сумочку у меня в комнате, а те браслетики-повязки пока оставить и спросить про них совета у миссис Снейп, когда она в очередной раз придёт к нам вместе с Северусом. Тогда же попросим её осмотреть и пианино.

Пока что Эйлин Снейп погрузилась в занятия с мастером Гвоном и не часто могла бывать у нас. Но уж в воскресенье и такой строгий учитель даст ей свободный день.

Но уже этим вечером мне приснился странный сон. Нет, не тот, что я видела в первый раз. Да, это тоже были горы, но совсем другие, не такие острые вершины, не так много снега на них. И растительность отличалась. Я пробиралась по какой-то узкой тропинке, пока не вышла на залитую солнцем поляну. Там был очень интересный камень — плоский, довольно большой.

А на нём лежала огромная змея. С очень интересным узором на шкуре.

— Как интересно, — пробормотала я, — я всегда думала, что такие большие змеи водятся только в джунглях. А тут — растительность на джунгли не походит.

Ой, не надо было бы это вслух говорить! Раз! — и меня сжимают тугие кольца змеи, а её огромная голова качается прямо перед моим лицом. Но мне не страшно. Любопытно, да.

Я потянула руку вверх, осторожно выпутывая её из колец. Змея мне не препятствовала в этом. Её тонкий язык постоянно ощупывал воздух перед моим лицом.

А я осторожно прикоснулась к её шкурке.

— Красивая, — искренне восхитилась я. — И такая мягкая. Ой! — укололась об чешуйку. — Да что же мне так сегодня не везёт, — огорчилась я. И всхлипнула.

Змея быстрым движением языка слизнула капельку крови, выступившую у меня на пальце.

И вот я уже на руках у огромного человека. И только глаза у него по-прежнему змеиные — золотистого цвета с вертикальным зрачком.

Глава 18.

Странный сон

(продолжение)

Почему я подумала, что тот человек был огромного роста? Да потому, что в его руках я лежала точь-в-точь как моя любимая кукла Барби — в моих руках. Практически — на ладонях. Соответственно и сам он был просто огромен.

— Потомок? — прошипел он чуть слышно. — Странно, кровь моя, а дух не мой. Хоть и русский, — добавил он, втягивая воздух тонкими ноздрями.

Да, он отличался от того змееподобного существа, в которое превратился в каноне Тёмный Лорд. Здесь же надо мной нависал могучий Властелин, красивый и невыразимо опасный. Для чужих.

Я слегка завозилась, попытавшись изменить позу — не лежать, а сесть. Глянула вниз и мне немного поплохело. Мало того, что земля была далековато внизу. Так ещё и мужчина этот, что держал меня бережно в ладонях, был человеком только в верхней половине туловища. Где-то в районе талии — точнее сказать трудно, ибо на нём была довольно широкая рубаха из странного материала, перевязанная красивым поясом и прикрывающая большую часть фигуры. Так вот — от талии начинался змеиный хвост. Впрочем, этот человек? Полузмей? — стоял на этом хвосте вполне твёрдо, не покачивался.

Я всё же попыталась проявить вежливость и приветствовала, не делая лишних движений, чтобы не скатиться с ладоней:

— О, Великий Полоз, прошу смиренно прощения, ибо я не желала прерывать твой отдых на солнышке. — Мужчина снисходительно улыбнулся и помог мне принять сидячее положение, устроив из одной ладони опору для моей спины. — Извинением мне может служить только то, что я сама не понимаю, как я смогла здесь оказаться. Засыпала-то я в своей кроватке.

— Ишь ты, узнала, — прогудел гулким басом мужчина, стремительно уменьшаясь в размерах и опуская меня аккуратно на землю перед собой. — Откуда меня знаешь?

Оглядела его — змеиного хвоста нет, стоит вполне себе здоровый крепкий мужик на двух ногах. Вот только сапоги у него всё время цвет меняют и фактуру.

— Там, откуда я пришла, сказы о тебе рассказывают, батюшка Полоз, — оказавшись на земле, я отвесила поясной поклон. Вежливость никогда не помешает. — Но, увы,

небылицей тебя считают.

— Аха-ха-ха! — Загрохотал Полоз. — А сама — чьих будешь? — резко перестав смеяться, впился глазами в меня.

— Если бы я знала, — предельно честно ответила я. — Сюда не знаю, как попала, легла спать — очутилась здесь. Во сне?

Мне удалось его озадачить. Чего я и добивалась. Начала рассказывать ему историю моего попадания в тело Лили, открытию, что она/я — волшебницы, историю матушки. Особенно его заинтересовала фамилия бабушки — Строганова.

Когда у меня начало слегка подрагивать горло, небрежно протянул руку, на которую тут же спланировал листок с ближайшего дерева. Свернул листок конусиком, протянул мне. Приняв конусик, обнаружила в нём чистейшую воду. Напилась, поблагодарила. Продолжила рассказ. Сообщила и о том, что в том мире, откуда я попала в тело Лили, имеется серия книг, в которой Лили — вымышленный персонаж. Это очень заинтересовало Великого Полоза. И он даже остановил меня.

— Погодь чуток, внучка!

— Внучка? — Переспросила я. — Почему? Я же не Лили.

— Кровь обмануть нельзя, — сдвинул брови Полоз. — Я её признал своей, значит — и ты — внучка. Не спорь со мной! Не буду же я высчитывать родство до последнего колена. Это сколько же мне раз придётся пра-пра повторять? — И он весело рассмеялся. От этого хохота с ближайших ёлок упало несколько шишек, да в кустах кто-то нервный в обморок хлопнулся. Судя по звукам, доносившимся оттуда.

Пока мы так мило беседовали, Полоз предложил мне полакомиться лесной ягодой, которую тут же в лукошке притащил небольшой медведь. А сам подозвал к себе сороку и что-то ей нашептал, отправив её потом в полёт.

Я аккуратно брала по одной ягодке и бросала в рот. И вдруг рядом кто-то захихикал. Скосила глаза, обнаружила на том же камне, где грелся Великий Полоз — ну не могу я его дедушкой назвать — никак язык не поворачивается. Так вот обнаружила там целый ковёр из змеек. Золотистые, с серебристым узором, изумрудной расцветки, самые разные цвета и оттенки. Они быстро передвигались по плоскому камню туда-сюда, так, что даже в глазах зарябило. Отвела глаза и тут же почувствовала мягкое прикосновение к моей руке. Снова посмотрела на камень. Змеек уже не было. Но была женщина. Или девушка? Молодая женщина? Нет, старуха.

Её внешний вид тоже быстро менялся. Только одежда оставалась неизменной — пышный русский сарафан из переливающегося всеми оттенками зелёного цвета материала — по подолу усыпанный причудливым узором из золотых чешуек, полностью создающим впечатление змеиной кожи. Да белая блуза с широкими рукавами, обильно усыпанная вышивкой по вороту, груди и краю рукавов. Вышивка была сделано золотой нитью. Той же нитью был украшен и верх сарафана. Чёрные волосы убраны в тяжёлую толстую косу, перевитую изумрудными лентами, тоже густо усыпанными узорами из золотой нити. При этом они спрятаны под причудливый головной убор, напоминающий диадему — не кокошник, что-то более сложное.

А глаза — глаза зелёные — как у матушки и у меня. Нет, более глубокого оттенка, даже глазного яблока не видно. Мои глаза так и утонули в её очах. Спешно отвела взгляд, вежливо согнулась в поклоне. Ничего, не переломлюсь, а для здоровья — полезно. Хоть и во сне, да Силы тут немеряно разлито.

— Прошу простить моё невежество, не удержалась. Не могла себе представить, что когда-нибудь мне доведётся увидеть саму Хозяйку, — лёгким движением руки она прекратила мои извинения.

Осмотрела с ног до головы, повертела мою многострадальную голову в разные стороны. Неодобрительно цокнула языком, проведя рукой по пробивающемуся ёжику волос.

— Вежеству она обучена, братец, — слегка хрипловатым голосом обратилась она по окончании осмотра к Полозу. — Да всё остальное — не развито. Говоришь, что твоя бабушка — из Строгановых? — её огромные глаза затуманились печалью. — Да, Лиза была моей последней воспитанницей. Но недолго — семья всё бросила и уехала, когда начались волнения. А потом она совсем закрылась от меня в этом своём Дурмштранге. Время ушло. Надеюсь, она сохранила мои подарки?

— Я... не знаю, — проблеяла я жалобно, — я ведь её никогда не видела. Какие подарки?

— Не пугай девочку, сестрица. Что-то сохранилось, раз она смогла сегодня к нам попасть. Раньше ведь не приходила. — Добродушно прогудел Великий Полоз и ласково потрепал меня по плечу.

— Ах да! — обрадовано вскрикнула я. — Мы сегодня нашли старинную сумочку. В том инструменте, который матушка узнала, как принадлежавший её семье. И да, я уколола палец о застёжку, прежде чем открыть сумочку.

— А-а, это радует. Хоть что-то сохранилось.— Она опять изменилась, приняв вид строгой классной дамы, в зелёном облегающем платье и строгой причёской из волос. Даже появился золотой лорнет в её руке, который она тут же поднесла к глазам, снова разглядывая меня.

Я тихонько хихикнула. И заметила, что и её губы слегка изогнулись в улыбке. Громко щёлкнул складываемый лорнет.

— Да, в целом картина меня радует, брат мой. Я принимаю племянницу на воспитание.

— Э-э-э, как так? — удивление моё не знало границ.

— Видишь ли, внученька, — Великий Полоз присел, так что его глаза оказались на уровне моих глаз. — В нашем роду бывало, что наша кровь иногда смешивалась с человеческой. Это ты уже знаешь.

Я только коротко кивнула, буркнув тихонько:

— Поняла. Что уж не понять.

— Так вот. Если рождался мальчик — его воспитанием занимался я. Кому же и воспитывать воинов, как не Старшему в роду? А вот девочки — их отдавали на воспитание моей сестрице. Её ты тоже узнала. Просто сказать про тебя — "племянница" — ей проще, чем признать в тебе внучку, да ещё и со многими пра-пра. Ох уж эти женщины. — Весело подмигнул он мне. За что и получил легонько по затылку.

— Думаю, что нам будет проще понять друг друга, если разница в возрасте будет минимальной, не так ли? — теперь уже она озорно подмигнула мне, преображаясь в смешливую юную девушку в неизменном зелёном сарафане, с растрёпанной косой. — Но спрашивать за уроки я буду строго. Не взирая на наше родство, Лили.

— А матушка меня назвала Луиза-Лотта, — не знаю, почему пожаловалась я ей. — И фамилию своего отца дала.

— И правильно сделала, не годится магическим семьям терять наследников. — Сурово заметил Полоз. — Даже то, что между нашими странами бывает вражда, не должно влиять на выживание Магии.

— И последний ребёнок, оставшийся в Роду — бесценен для всех других. — Подхватила тётушка. — Насколько я поняла из твоего рассказа, твоя матушка была волшебницей, но потеряла магию лет в шесть? Это многое объясняет. Я как раз принимаю на обучение в семь лет. Она просто не успела попасть ко мне, иначе я смогла бы её вытащить. — Она слегка загрустила, приложила к глазам беленький платочек, промакивая глаза. Потом протянула этот платочек мне. — Держи. Пусть они всегда будут с тобой во время сна. Тогда ты будешь приходить ко мне каждый раз, когда уснёшь. Раз уж нет возможности нам с тобой встретиться лично.

Я осторожно развернула скомканный белый платочек, подивившись материалу — точь-в-точь как та сумочка, которую мы сегодня нашли. Развернула и ахнула от неожиданности. Там лежало несколько мелких зелёных прозрачных камешков округлой формы, напоминавшие окаменевшие слезинки.

— Да-да, это тебе от меня на память. И платочек тоже. Узнала материал? — довольным голосом произнесла тётушка. — Я сама подарила эту сумочку из асбеста Лизе, когда она только пришла ко мне. Вот и тебе такой же подарок. — И в моих руках тут же оказалась стопка белых платочков с тончайшей вышивкой в одном из уголков. С вышитыми инициалами — две большие буквы Л увитые золотистыми змейками.

С восторгом я поблагодарила тётушку. Как же я хочу научиться такому мастерству! Было видно, что ей понравился мой энтузиазм.

— Однако мне не понравилось возможное будущее нашей девочки, — вмешался Великий Полоз. — Ты сможешь учить её только до одиннадцати лет, а там Школа закроет её от тебя, как это произошло с Лизонькой. И всё.

— А мне очень страшно за мою семью, — поделилась я своими мыслями. — И отец, и мама, и Петуния. А ещё и семья Снейп — они знают, что я волшебница. Но любой сильный маг сможет прочитать их мысли. И узнать все наши секреты.

— Ты вспоминала про браслеты, которые Лиза делала из змеиной кожи, — повернулся ко мне Великий Полоз, — если это то, о чём я думаю, то тебе ничего больше и не потребуется, чтобы защитить любого, кого ты захочешь.

— Разумеется, — подхватила тётушка, — плела их твоя бабушка, поэтому тебе придётся перенастроить их на себя. Всего-навсего капни своей кровью на крепление браслета, надень на руку, на ногу или на голову тому, кого хочешь защитить, проговаривая в мыслях своё пожелание о предполагаемой защите. Потом просто захлопни застёжку. Снять такой заговорённый браслет сможешь только ты.

— А ещё всё зависит от того, сколько рядов в этом браслете, — ласково улыбнулся человек-змей. — Если один — то и защита от чего-то одного, если несколько, то при надевании можно в мыслях держать несколько пожеланий сразу. Но не больше четырёх. Иначе защита быстро ослабеет. И да — хотя бы раз в год подпитывать снова эти браслетики своей кровью. Для большей уверенности в их стабильности.

— Нет, разумеется, они сработают и без такой подпитки, но тогда может найтись достаточно сильный маг, который рано или поздно разорвёт связь. — Закончила объяснение тётушка.

Я хотела задать ещё множество вопросов, но мои родственники уже несколько минут прислушивались к чему-то. Когда и я насторожилась и обвела полянку глазами, лёгкий толчок в спину отправил меня в полёт.

Сев в своей постели, ещё не открыв глаз, я попыталась восстановить сбившееся дыхание.

— Приснится же такое! — и хотела протереть заспанные глаза. Но они открылись сами, как только я поняла, что держу в одной руке стопку беленьких носовых платочков, а в другой — всего один платочек, но с красивыми зелёными кристалликами в форме капелек.

Глава 19.

Разговор по душам

На этот раз мне не пришлось ждать неделю, чтобы поговорить с мамой. Она и сама поняла по моему взволнованному виду, что что-то произошло. Поэтому сразу после завтрака, когда миссис Снейп оставила у нас Северуса и быстро убежала к мастеру Гвону, предварительно намазав мне уже всю голову мазью для ускоренного роста волос, мама объявила, что уроки — уроками, но и гулять иногда требуется.

С такими словами она выгнала Петунию и Северуса кататься на велосипедах возле нашего дома. А мы сели с ней на крылечке — перебирать и резать яблоки. И на глазах у всех, и поговорить можно.

Как только у Северуса стало получаться ездить без посторонней помощи — ему достался мой велосипед — своего-то у него не было. Так они сразу с Петунией принялись демонстрировать чудеса ловкости, выделываясь друг перед другом.

А матушка с беспокойством спросила меня:

— Что-то случилось, Лили?

На что я показала ей платочки, найденные после сна в руке, и рассказала сам сон. Во время моего рассказа матушка то краснела, то бледнела. Так что я порадовалась, что пока умолчала о последнем напутствии Горной Королевы — то есть Медной Горы Хозяйки.

— Никогда бы не подумала, что те истории, что ты нам рассказывала перед сном — настолько реальны. — Закончила я свой рассказ.

А матушка некоторое время сидела в задумчивости, перебирая платочки, которые я ей дала потрогать.

Не дождавшись от неё реакции, продолжила:

— Горная Королева, — я решила, что так будет понятней для англоговорящих, я же не сказала, что говорила во сне по-русски. — Она сказала, что и сумочка, которую мы вчера нашли, тоже из этого же материала. Асбест. Что это такое?

— А, — отмахнулась матушка, — его ещё называют горным шёлком. Некоторые мастерицы и вязали и плели из него изделия. Так мне мама рассказывала, когда показывала своё приданое. Ей всё же многое удалось сберечь, когда они уезжали. Не всё, разумеется. Многое пришлось отдать тем, кто организовал их побег за границу. Но и мы жили не бедно. — Она тяжело вздохнула. — У неё и сорочки были из этого асбеста, и скатерти.

— А вдруг там, где дядя Альф приобрёл пианино, были и другие вещи из вашего домика? Спросить бы его. Кто знает, что там сейчас делается.

— Знаешь, — с каким-то испугом мама посмотрела на меня. — Я ведь как потеряла магию при переносе — даже и не вспоминала о родном доме. А ведь пансион тоже был в Швейцарии, могла бы при желании попросить Альфреда устроить мне туда поездку. Или даже Ричарда. Но нет — как ножом отрезало.

— Может, это — как их там миссис Снейп называла — какие-то маглоотталкивающие чары? Они и на сквибов действуют?

— Может быть, — вздрогнула она, — но кто-то же продал пианино? Значит, смог попасть в дом.

— Возможно, — стала рассуждать я вслух, — что инструмент вытащил кто-то из тех солдат, что был там, не один, разумеется. Ещё пока вы все были в доме. А потом, когда вы отбыли, и дом мог закрыться. Так что там могло сохраниться много интересного! — с восторгом заявила я.

Тут кто-то бросил мне на колени камушек. Подняла глаза. У калитки стояла задумчивая Петуния. У неё за спиной Северус держал оба велосипеда и разговаривал с миссис Снейп.

— Что-то рано она вернулась, — заметила мама. — В чём дело, Петуния? — удивилась она.

— А в том, — трагическим шёпотом сказала сестра, — что дальше калитки мы пройти не можем. Что-то не пускает. Что за секреты вы тут обсуждаете?

— Оххх... — неужели это я что-то сделала? В панике я махнула одним из платков в сторону калитки и шепнула: — Проходите!

Петуния чуть не упала внутрь. Она опиралась обеими руками на это таинственное "нечто" и просто не успела перестать давить на невидимое препятствие. Хорошо, что миссис Снейп успела подхватить её.

— Вот это да! — Оценил происходящее Северус. — Без палочки! Такое даже ты, мама, не умеешь! Я в гараж, велосипеды поставлю.

— Да, это очень сложный материал, — задумчиво произнесла Эйлин, подходя с Петунией к крылечку. — А у тебя получилось.

Петуния немного надулась, но не стала долго сердиться. Я ей подарила два из чудесных платочков. Она сначала не хотела их брать, говоря, что там мои инициалы, а не её.

На что я возразила:

— А просто память обо мне ты не хочешь иметь?

И ей пришлось сдаться.

Но когда она развернула один из платочков, чтобы показать миссис Снейп искусную вышивку, там оказались уже её инициалы. И на втором платочке — тоже.

— Интересные у вас вещи, миссис Эванс, — медленно проговорила Эйлин.

— Да, — поспешила вмешаться я, — это мы наследство нашли. От бабушки. — И подмигнула ей.

Мы быстренько собрали все яблоки с крыльца, отложив нарезанные на дольки в сушку, мусор выбросили. И проследовали все вместе на кухню — готовить обед. Там к нам и Северус присоединился.

Я закидала вопросами Эйлин, почему это она сегодня так рано вернулась, а не до вечера, как обычно.

— Так ведь пятница, — пожала плечами она, — по пятницам всегда так будет. А суббота и воскресенье — на осмысление знаний. Мастер Гвон сразу так и сказал. А в эти дни я должна буду и Северуса чему-то научить. Так что вряд ли мы сможем прийти к вам завтра.

— И в воскресенье тоже? — упавшим голосом спросила Петунья.

— Нет, — улыбнулась ей миссис Снейп. — Я не буду так строга с ним. Поработаем до обеда, а после обеда — он ваш. А я буду медитировать. Вспоминать всё за неделю.— Тут она остро взглянула на меня. — И эти платочки тоже.

— Да, — протянула я, — а что-нибудь подальше Вы сейчас вспомнить можете? Как вы учились в Хогвартсе? Кто учился вместе с вами? Чему вас учили? Нам ведь теперь можно это знать.

— Да, я об этом и не подумала. Всё равно ты, Лили, будешь рассказывать в семье про своё обучение. Так что никакого нарушения Статута не будет.

И она стала рассказывать о Школе. О четырёх факультетах, о профессорах.

Когда она упомянула, что сама училась на факультете Слизерин, Северус задумался, потом спросил:

— А мне тоже надо будет на этот же факультет идти?

— Вообще-то распределяет Шляпа, она смотрит, кто куда больше подходит, — опешила вначале Эйлин, но быстро сориентировалась.

— Тем боле, что мы с тобой хотим учиться вместе, а мне не слишком-то будет уютно учиться с чистокровными, — безмятежно сказала я, наливая всем яблочного соку. — Они ведь посильней меня будут, раз дома им можно колдовать.

— Почему можно? — удивилась Эйлин, — Ведь палочки только в одиннадцать лет покупают.

— Ай, бросьте, — подключилась мама, — Никогда не поверю, что вам до Хогвартса ничего не показали, ничему не научили. Палочка-то не везде нужна. И книги можно читать без палочки.

— Не все, — буркнула Эйлин, но сразу же улыбнулась. — Вы правы, Розалин. Нарезать ингредиенты для зелий меня научили до Школы. И самые первые свои зелья я готовила дома.

— Вот-вот, — подхватила Петуния, — тогда и я что-то смогу делать? Пусть не сильно волшебное, но ведь и мне интересно. — Голос её звучал всё тише.

Мы с Северусом с обеих сторон бросились её утешать, предлагая её любимый яблочный пирог, только что вытащенный из духовки. Я успела заметить, как обе наши мамы обменялись улыбками и покивали друг другу в знак согласия. Ну, так мне только этого и надо!

А Эйлин продолжала, мечтательно прикрыв глаза:

— Я поступила в Хогвартс в сорок третьем году. И поразилась той тишине и спокойствию, которая царила в нём. Словно мирный островок посреди бушующего урагана. Ведь в то время шла война. Даже в нашем поместье иногда были слышны разрывы снарядов, когда бомбили крупные города. А уж за покупками перед школой... — Она немного помолчала, а мы слушали, затаив дыхание. — Отец быстро провёл меня за волшебной палочкой, потому что её обязательно нужно было выбирать лично.

— "Ах, нет, разумеется, не волшебник выбирает палочку, а палочка волшебника", — она явно кого-то цитировала. — Да уж, эти Олливандеры — всегда знают как свой товар подать. Мне-то Гаррик Олливандер продал палочку — с ним ещё вместе на Рэйвенкло моя мама училась. А вот отец рассказывал, что и прежний владелец — Джервейс Олливандер — тоже отличался каким-то изощрённым умом. Всё экспериментировал.

— А разве нельзя сделать самому волшебную палочку? — задумалась я, не сразу заметив, что вокруг установилась мёртвая тишина. — Что такое? — Подняла я голову, когда Петуния слегка толкнула мою ногу.

— Устами младенца... — пробормотала Эйлин.

— Я не младенец, — поспешила обидеться я.

— Разумеется, нет, — улыбнулась мама, — но что сказано — то сказано.

— Ведь и впрямь — почему нельзя самому сделать палочку, вложив часть своих сил и умений? И ведь такая палочка и слушаться будет лучше, и не предаст хозяина, своими руками сделавшего её, — развивала я свою мысль, размахивая руками.

— Когда-то так и было, Лили, — мягко возразила мне Эйлин. — Все волшебники были универсалами. Но постепенно стала складываться специализация — каждый волшебник стал заниматься тем, что у него получалось лучше всего. Так и семья Олливандеров известна как изготовители волшебных палочек с триста восемьдесят второго года до нашей эры. Мама говорила, что Гаррик был очень горд тем, что когда-то его предки прибыли в Великобританию из Средиземноморья (ведь оливы не растут на Британских островах), а фамилия их как раз и означает — "тот, кто владеет палочкой из оливы".

— А-а, — понятливо отозвалась я, — это когда наши острова называли Оловянными? А потом назвали Альбион — из-за меловых скал в районе нынешнего Дувра?

— Молодец, — похвалила меня мама.

Я тут же раздулась от гордости и оглядела Северуса и Петунию свысока, на что сестра не преминула показать мне язык, а Северус пару раз хлопнул в ладоши.

— Так как там со своими палочками? — продолжала развивать я эту тему. — Если я сейчас возьму веточку и вложу в неё что-то м-м-м волшебное, смогу ли я ею колдовать? Или надо что-то ещё? Вымачивать веточку месяца три в каком-нибудь специальном зелье? Написать на ней какие-то заклинания?

Миссис Снейп смотрела на меня с каким-то странным выражением.

— Знаешь, Лили, — наконец сказала она, — сейчас Гаррик Олливандер является, пожалуй, лучшим изготовителем волшебных палочек в мире, и многие иностранцы приезжают в Лондон специально, чтобы купить волшебную палочку его работы. До того, как он возглавил семейный бизнес, волшебники в качестве магических ядер палочек использовали самые разнообразные вещества. Клиент часто предоставлял мастеру в качестве магической сердцевины для своей палочки что-то, что было ему особенно дорого или составляло гордость семьи. Как раз то, о чём ты говорила. — Кивнула она. — А вот Гаррик, — она тут же поправилась, — мистер Олливандер стал настаивать на том, что нельзя сделать хорошую палочку, используя ус любимого книззла заказчика (или стебель бадьяна, спасшего отца заказчика от отравления, или волос из гривы келпи, с которой тот когда-то встретился в Шотландии) в сочетании с его же любимым деревом. По его мнению, лучшие палочки представляют собой сочетание сильной магической сердцевины и тщательно подобранного деревянного корпуса, и всё это должно соответствовать характеристикам будущего владельца, в руках которого палочка сможет проявить всю свою мощь.

Я громко хмыкнула, сомнение так и было написано на моём лице.

— Да, и волшебники вначале сомневались, — правильно поняла меня Эйлин, — однако вскоре стало ясно, что палочки работы молодого мастера на голову превосходили все прочие. Его методы обнаружения нужного дерева для корпуса и выбора подходящего магического ядра для создания палочки, идеально подходящей своему владельцу, являются тщательно охраняемым секретом мастера и предметом зависти всех конкурентов.

— А я всё же попробую сделать свою, только свою палочку, — упрямо пробурчала я.

Тем более, что у меня есть теперь с кем посоветоваться. Хотя бы во сне.

И я перед сном крепко сжала платочек с завязанными в уголок зелёными камешками-слёзками.

Глава 20.

Секреты новых родственников

Вот только в этом сне я оказалась не на залитой солнцем полянке, а совсем наоборот — глубоко под землёй, в огромной пещере. Почему под землёй? А это я так почувствовала всей кожей.

Глянула мельком на себя — подивилась. Одета я была в скромный сарафанчик коричневого цвета с вышивкой золотой нитью по лифу и подолу, блуза — тоже было довольно простой. И тоже — с вышивкой, уже алой нитью. Почувствовала некоторое неудобство на голове, ощупала её. Да, там оказался повязан платочек, прикрывавший отсутствие волос на затылке. А на ногах — вот чудо-то какое — маленькие лапоточки обуты. Хоть я сама — исконно городская жительница. Только на картинках и видела, завязывать их правильно не умею.

Ощупывая-оглядывая себя, не забывала и по сторонам посматривать. Ох, и красиво же там было! Стены — разных оттенков зелёного. Памятуя, что Хозяйка Медной Горы питала слабость к малахиту, осмелилась предположить, что здесь именно он и присутствовал.

Кое-где проложены тонкие блестящие жилки, отделяющие пластины друг от друга. А потолок — странный, тёмно-красный, а на нём дивной красоты цветы вырисованы. Да не кистью — камнями. Блестят, переливаются при колеблющемся свете.

Хммм. А свет-то откуда? Окон тут нет. Непонятно — день или ночь за пределами комнаты.

Никогда такой красоты не видела. Даже подошла к стене потрогать. И удивилась. На ощупь — никакого камня, тепло — как живое.

Услышала отчётливый смешок позади себя — резко обернулась. Чуть не упала. На полу-то ящерки так и мельтешат. И всё разные. Одни, например, зеленые, другие — голубые, которые в синь впадают, а то — как глина либо песок с золотыми крапинками. Одни, как стекло либо слюда, блестят, а другие, как трава поблеклая, а которые опять узорами изукрашены. И бегают, снуют туда-сюда. Аж в глазах зарябило. Шагу ступить боюсь. Не раздавить бы.

Помотала головой, чтобы стряхнуть морок. Опять хихикнул кто-то — уже с другой стороны от меня. Повернула голову вправо. А там — у высоких двустворчатых каменных дверей, что всё тонкими узорами разукрашены, девушка стоит. Молодая. На тётушку лицом и статью похожа. Но не она.

У тётушки и чёрная коса до полу по спине спускалась, а у этой — только до пояса. Хозяйка голову в сложный головной убор прячет, а у этой по лбу только узкая зелёная ленточка проходит. Правда, золотом расшитая в узоры причудливые. Так и полыхает, стоит ей только голову повернуть.

Да, и сарафан на ней не такой роскошный, как у тётушки. Но тоже очень красивый. Да и сидит на ней ладно. Сразу видно, что привыкла она к этой одежде. Не то, что я.

Недолго думая, я и ей поклонилась в пояс. С меня не убудет. Она снова рассмеялась. Так заливисто, что и я не выдержала — заулыбалась.

— Меня Танюшей зовут, — чуть хрипловатым голосом сказал девушка.

А вот голос — очень-очень похож. Закрыть глаза, так и не отличишь, кто из них говорит.

— А ты, должно быть, та племянница, о которой САМА рассказывала.

Я только кивнула, потом немного осмелела:

— А меня — Лили зовут. А где же мы находимся?

— О, в самом деле, я так невежлива, — укорила сама себя Танюша. — Мы сейчас в самом любимом после Гумешек месте Хозяйки — под самой Красногоркой.

— Увы, — пригорюнилась я. — Мне эти названия ничего не говорят. Не местная я.

— Оно и к лучшему, — змейкой скользнула ко мне девушка. — Что не знаешь, то и не выдашь. Даже случайно...

— Уже познакомились, мои красавицы? — раздался голос тётушки.

Совсем с другого конца комнаты — там и дверей-то никаких не было. Просто растворилась стена в белом свете и оттуда шагнула САМА. В роскошном платье, сверкающем золотом и блеском разноцветных камней. Истинная Горная Королева.

Сделала шаг к нам. А платье на ней — на Хозяйке-то — изменилось. Только что оно блестело — аж в глазах ломило, но этих глаз было не отвести. Ещё шаг к нам — и платье словно полиняло — совсем простое на вид стало. Ещё пару шагов — и вновь алмазной россыпью засверкало. А потом — алым цветом полыхнуло, и уже совсем рядом с нами — опять шелком зеленым отливать стало.

Не удержалась, робко руку протянула, потрогала — точно такое же ощущение тепла, как от стены малахитовой.

А она улыбнулась на дерзость мою, повела плавно рукой — ящерки все быстренько по углам разбежались, а посреди комнаты стол возник и удобные стулья вокруг него. А на столе том всякой еды и питья наставлено.

Но не стол меня привлёк, а то, что всё по мановению руки делалось.

— Беспалочковая магия! — громко восхитилась я. — Ой, — спохватилась и низко поклонилась, коснувшись рукой пола. — Как же мне обращаться... — замялась.

— Ну, родство наше довольно дальнее, — усмехнулась она одними губами, — но мой братец Полоз признал в тебе родную кровь. И мне не годится от него отставать. Вот так по-семейному наедине, можешь меня и тётушкой называть. А случись на людях обратиться , — голос её посуровел. — Только Хозяйкой. Ни к чему лишним ушам слышать о нашем родстве.

— А её не опасайся, — привлекая к себе молодую девушку, — Танюша мне как дочь. Давно уже со мной век свой коротает.

Та смутилась, низко склонила голову. А Хозяйка Медной Горы продолжала:

— Сама видишь, от меня тебе глаза достались, а от братца — цвет волос. — Она опять недовольно покосилась на мою голову. — Ничего, отрастут. Тебе правильную мазь сделали. Хорошая травница. Опытная.

— Вот только... У тебя ведь не только бабушка такая особенная была — из наших мест оказалась. Но и дедушка — не самой простой крови. — Голос её прервался, она приложила руку к груди. — Нет, не смогу рассказать. Тебе надо будет самой всё узнавать. Но я помогу тебе подготовиться. Чур, не лениться, — и она добродушно погрозила мне пальцем.

— Но, тётушка, — она поощрительно улыбнулась, — если я буду учиться здесь во сне, то как я буду себя днём чувствовать, не отдохнув ночью? А у меня тут занятия в обычной школе начинаются. И у меня такие планы...

Слово за слово я рассказал Хозяйке почти всю историю Лили Эванс — и про матушку, потерявшую магию, и про первые магические проявления у Лили, и про несчастный случай, и про Петунию, которая, оказывается, мои силы может подпитывать.

Пока рассказывала, не заметила, как мы все за столом оказались. Так и ела, не знаю что, пока не закончила свою историю и не обнаружила себя с куском нежнейшей ватрушки в одной руке и стаканом вкуснючего брусничного морса — в другой.

— Ой, — попыталась положить всё обратно на тарелку. — Прошу простить, увлеклась.

Тётушка, сидевшая в задумчивости напротив меня, только устало махнула рукой.

— Не суетись. — Но таким тоном, что я сразу перестала извиняться. И сразу же откусила ещё кусочек ватрушки.

— Это очень хорошо, что ты пришла ко мне именно сегодня. — Медленно проговорила тётушка. — Удачно получилось. Так и договоримся наперёд, что на неделе ты спишь без моего подарка — разве что уж очень понадобится моя помощь, — она ободряюще улыбнулась. — А вот ночи на субботу и на воскресенье — только мои.

Я хотела возразить, но она предупреждающе подняла руку. И слова застыли у меня в горле.

— Не дослушала, торопишься. — Она укоризненно покачала головой. — Тебя извиняет только то, что ты пока младше того возраста, когда я беру воспитанниц. — Она покосилась на Танюшу.

Та кивнула и улыбнулась, припомнив что-то интересное, наверно.

— Так вот — приходить ко мне будешь в ночи на субботу и воскресенье, если опять же не случится что-то, что потребует твоего отсутствия в эти дни. Я пойму, не беспокойся. Да и наверстаем после. — Тут она так многообещающе улыбнулась.

Что у меня даже кожу свело от нехороших предчувствий. А Хозяйка медленно кивнула пару раз.

— Совершенно верно представила.

— Я так прозрачно думаю? — я опустила горестно голову.

— Нет, — быстро скользнула она ко мне и подняла мне голову, ухватившись за подбородок.

— Ты просто пока плохо умеешь скрывать своё настроение. У тебя же всё на лице написано.

Я скосила глаза на руку, подцепившую меня за подбородок. На указательном пальце правой руки был надет шикарный перстень — не какое-то скромное колечко на тонком ободке, а настоящий коготь, занимающий все фаланги пальца. При этом перстень не был литым — палец спокойно мог сгибаться и разгибаться.

— Да, — тётушка правильно оценила мой вопросительный взгляд, — именно это кольцо мне помогает правильно направить потоки магической энергии из моего внутреннего ядра на преобразование в те или иные заклинания.

Тут уж я весьма некрасиво уставилась на тётушку, а она заливисто расхохоталась.

— Ну, не думаешь же ты на самом деле, что я безвылазно сижу здесь в Медной Горе? И по свету люблю попутешествовать, и с умными людьми пообщаться. И с магами вашими встречалась, и палочкой, если надо будет, смогу помахать. И Школы ваши магические мне известны. Только вот, — она зябко повела плечами, — неуютно мне в них. Не для нас они. Я всё больше простор люблю. А тебе — в самый раз. Кровь в тебе сильно разбавлена. Да перемешана, — почти шёпотом добавила она.

— Простор? — хмыкнула я, понемногу успокаиваясь, — внутри горы?

— Именно, — она встала сама и легко потянула меня за руку, заставляя следовать за ней.

Мы вышли из этой комнаты — буду называть её столовой. Или всё же гостиной? Неважно. И пошли дальше. Проходили самыми разными комнатами — и огромными, как та, из которой мы только что вышли. И маленькими комнатками — всего стол и стул поставить — и уже повернуться будет трудно.

А стены-то у всех комнат — разные. То все зеленые, то желтые с золотыми крапинками. Кое-где на стенах и цветы блестящие, камешками выложены. Синие тоже есть, лазоревые. Одним словом, изукрашено всё так, что и описать всю красоту — слов нет.

Шли-шли и вышли на полянку. Полянку? Я невольно глянула вверх. Нет, это тоже пещера, но вот какая!

Деревья там стояли — высоченные, только не такие обычные, как в наших лесах, а каменные. Были и мраморные, которые из змеевика-камня... Ну, всякие... Только живые, с сучьями, с листочками. От ветру-то листочки покачивались, и шум дают, как галечками речными кто подбрасывает. Нежно так звенели, мелодично.

Понизу трава, тоже каменная. Лазоревая, красная... разная... Солнышка не видно, а светло, как перед закатом. Промеж деревьев змейки золотенькие трепыхаются, как пляшут. От них и свет идет.

Земля тут, как простая глина, а по ней кусты черные, как бархат. На этих кустах большие зеленые колокольцы малахитовы. А в каждом — маленькая чёрненькая звездочка спряталась. Огневые пчелки над теми цветками сверкают, а звездочки тонехонько позванивают, ровно поют. И опять мне послышалась, что выпевают они какую-то знакомую мне мелодию

Подошли мы к узорной скамеечке, что стояла под кустами каменными, присели. А тётушка всё говорила со мной, рассказывала что-то.

Я воспринимала её рассказ, словно шум в ушах. Отвечала что-то впопад. Она хвалила меня. И продолжала говорить дальше.

— Ты не беспокойся, — прервала она сама себя на полуслове. — Тебе только кажется, что ты сейчас ничего не понимаешь. Как только полученная сегодня тобой информация уляжется в твоей голове, ты сразу всё вспомнишь. А повторишь на неделе сама пару раз — так сможешь и мне на вопросы отвечать. Потом. Когда снова ко мне придёшь.

Хозяйка Медной Горы и Танюша

http://i75.fastpic.ru/big/2016/0116/fe/b39f5c824f3fe72c0934978461ee9ffe.jpg

Появление тётушки

http://i67.fastpic.ru/big/2016/0116/08/14e6db87a10174844b9fbea70f5ead08.jpg

Кольцо-коготь

http://i75.fastpic.ru/big/2016/0116/05/238628d05609f18f2868f56775f49505.jpg

Глава 21.

Новые открытия

— Позже? — Уцепилась за это слово я. — То есть — я смогу на неделе что-то вспомнить и повторить? Усвоить позже? Только на неделе?

— А ты куда-то торопишься, племянница? — Усмехнулась Хозяйка Медной Горы и нежно притянула меня к себе. — Нет, то, о чём мы сегодня говорили, осядет в твоей памяти разными пластами. Некоторую часть ты будешь вспоминать и постепенно усваивать на этой неделе — тут ты права. Но только некоторую часть. А основную часть информации ты будешь надёжно хранить в глубинах памяти до нужного момента.

— А, — протянула я, — это похоже на обучение во сне, так в папиных журналах написано. По медицине. А эти — отложенные — знания не принесут мне вреда? Не смогут изменить меня?

— Да что ты, Лили?! — она с испугом посмотрела на меня. — Как я могу навредить родной крови?

— Ты — не захочешь, а вот знания... Они тоже разные бывают.

— А-а, — тут же успокоилась она. — Вот как раз из-за этого мы и будем с тобой учиться использовать полученный объём знаний постепенно, не во вред. Тогда ты сможешь заниматься самостоятельно в этой самой Школе магов. — Тень набежала на её красивое лицо. — В своё время я не подумала о такой возможности — просто учила Лизоньку, радовалась её успехам. А потом эта смута. Семья Строгановых бежала из России. Некоторое время она ещё приходила ко мне. Но и тогда я не подумала о запасе знаний на будущее. А потом этот Дурмштранг. Как она радовалась, что её признали чистокровной и пригласили учиться в эту школу Магии. Мне бы насторожиться. Она ни разу не связалась со мной из школы. Да и потом, на каникулах — не делала такой попытки. Как отрезало. Надеюсь, что с тобой этого не случится.

— Или у меня будет то, что не позволит такому произойти, — подхватила я. — Я очень буду стараться, тётя, ведь от этого зависит не только моя жизнь и благополучие. Но и жизнь, и благополучие тех, кто меня окружает. Родители, сестра, этот мальчик — Северус, его родители, опекун.

— Не так уж и мало, — дробным смехом рассмеялась тётя, — у тебя уже создался твой ближний круг. Люби и оберегай их, это у нас в крови. Моё! И я никому не отдам! Своих.

— Да, я пока не надела им те обереги, о которых мы говорили, — призналась я. — Это плохо?

— Не торопись, не надела пока — подождёт. Завтра мы с тобой проведём один ритуал. Чтобы ты стала сильней. В самый раз после этой твоей операции. — И она опять недовольно коснулась платочка, который скрывал ёжик на моей голове. — Вот была бы твоя матушка обучена правильно — никакой операции даже не потребовалось.

— Но она и не могла, — встала я на защиту Розалин.

— Знаю, милая, понимаю и не сержусь. — Сжала губы и возразила сама себе. — Сержусь. На себя — в первую очередь. Теперь-то уж я не допущу такой ошибки. И тебя прикрою. И научу всему, что успею передать.

— А Петуния? — напомнила я о сестре. — Она может чему-нибудь научиться?

— Только тому, чему научишь её ты. Она уже для меня перестарок, прости. Сама-то я не могу начать разговор с потомками. — Она горестно поджала губы. — Так испокон века заповедано. Иначе сгинем мы, если будем сами влиять на свою кровь. Только сам потомок до определённого возраста может в первый раз прийти во сне. Или никогда больше не узнает о нашем родстве. Многие отпрыски так и затерялись в веках. Не думай, что всё так просто. Ты и про это узнаешь. Позже.

Так мы и просидели, разговаривая. На прощание тётушка дала мне туесок с клюквой, сказала:

— Хоть и не время ей, но угости сестру и мать. У них кровь заиграет-проснётся. А потом морс приготовь. Ты уже сможешь. Научилась. Поднеси и отцу с поклоном, с добрым словом. И ему здоровья прибавится. Долгой жизни не обещаю, — усмехнулась. — Уж не обессудь.

— Благодарю за науку, тётушка, — поклонилась ей в пояс.

И проснулась в своей кроватке. На столике у изголовья стоял берёзовый туесок с открытой крышкой. Полный тёмно-красной ягоды, чуть тронутой морозцем. Я ещё удивилась — откуда в конце августа такая ягода. Потом успокоилась. У Хозяйки и не то можно найти.

Взяла парочку ягодок. Удивительно! Ведь знаю, что должно быть кисло, а на языке только терпкий вкус ощущается.

Вскочила, умылась, оделась, побежала к Петунии.

Та тоже уже встала и грустно сидела у окна. Не думала, что перспектива провести субботу с нами, но без нового приятеля так её расстроит. Надо отвлечь.

А что может её отвлечь лучше, чем разговоры на тему магии? Они ещё не успели в нашей семье стать чем-то обыденным. Затеребила-затормошила сестрицу. Стала с таинственным видом ей волосы расчёсывать, да ненароком гребень показала. Со змейками. Петуния сначала вздрогнула от испуга, когда увидела, что гребешок в моих руках извивается, но потом опять погрузилась в мысли. А я вышла из-за её спины, протянула ей туесок с ягодой, сказала:

— Угощайся!

Она машинально взял пару ягодок, бросила их в рот. Потянулась за новой порцией. И только тут осознала, что я-то стою перед ней, а гребешок продолжает ей волосы в порядок приводить!

Надо отдать ей должное — она даже не вскрикнула. Только так и замерла, поднеся новую порцию ягод ко рту и не замечая, что ягоды растекаются у неё в руках в красную кашицу.

— Как же так? — Испуганно подняла на меня глаза.

— А вот так, — гордо сказала я. — Это наше с тобой наследство! От бабушки. Видишь — работает и на твоих волосах. Значит, не всё потеряно, Пэт.

Сестра со слезами на глазах потянулась меня обнять, а я со смехом увернулась, чтобы не запачкаться в соке ягод. Как раз и гребешок закончил свою работу.

Мы весело побежали вниз по лестнице на кухню. Матушка уже приготовила нам завтрак. И отец сидел, читал утреннюю газету. Я и родителей угостила ягодой — просто протянула им туесок. Матушка ойкнула, прижав руку к губам. Тиснение по берестяной стенке туеска напомнило ей детство. Но долго расстраиваться я ей не дала. Сказала, что мне надо морс из оставшихся ягод сделать. И подмигнула, указывая подбородком на отца.

Матушка закивала и тут же отвлекла отца каким-то разговором. А вот Петуния пристроилась рядом со мной, жадно наблюдая за моими действиями.

— Не столь важно, есть у тебя магия — или нет. Тут важны мысли и желания, с которым готовишь.

Я потянулась за кастрюлькой, чтобы сварить клюквенный морс. Но сестра перехватила мою руку.

— Подожди, — она смешно нахмурила брови. — Тут надо как-то по-другому.

Интересно, что это с ней?

А Петуния быстро прошлась по кухне, заглядывая во все шкафчики, пока с восторженным воплем не достала из шкафчика аккуратную ступку и деревянную толкушку.

— Вот чем надо! — гордо заявила она. — Любые ягоды надо сначала растолочь, сок слить, а потом уже варить — так мама всегда делает.

— Не знала, извини, — я подняла руку, чтобы почесать затылок, наткнулась на повязку и решила этого не делать. — Молодец, Пэт! — и добавила ревниво. — Я тоже научусь. Обязательно!

— Конечно-конечно, — счастливая Петуния работала споро и ловко.

Пока я налила пару стаканов воды и вскипятила воду, она уже растолкла все вымытые ягоды, слила сок, потом залила моим кипятком выжимки. Немного подумав, попробовала на вкус, добавила столовую ложку сахара. Кивнула головой.

— Кисленько, но приятно.

— А если ещё и остудить, — подхватила я, закатывая глаза. — То вообще — мечта.

Снова процедили отвар, добавили в него выжатый сок. Снова попробовали. Согласились, что ещё немного сахара — не помешает.

А тут и мама пришла — ей понравилось. Она поглядела на нас и сказала, что будет учить нас готовить. Раз уж мы сами нахватались по верхам — теперь надо все знания в порядок привести. За разговорами о меню для обеда время прошло незаметно.

Мы дружно резали овощи, а мама — подготовила мясо. Когда я начала вырезать из морковки и картошки ромбики и звёздочки, мама отобрала у меня нож, попросила почитать ей вслух. На французском.

А мне не трудно.

Потом мы все втроём пели известные нам песни. На разных языках. Пока отцу не стало скучно одному в гостиной, и он не присоединился к нам, вплетая свой голос в наш хор.

Я налила в стакан охлаждённого сока, поднесла отцу с поклоном. Тот улыбнулся, принял сок, отпил немного. Похвалил труды — мои и сестры. Выпил всё до дна, не поморщился. Мы дружно зааплодировали.

Обед явно удался.

И Петуния уже не грустила — когда я ей рассказала, почему разные ингредиенты для зелий нарезают разными способами, она тоже стал верной помощницей мамы в кулинарных делах. А уж любимые нами всеми пирожки готовила, словно шла на бой. Разумеется, под руководством матушки.

Решили на будущее субботу сделать днём обмена опытом.

Вечером засыпала с непонятным мне чувством предвкушения. Мне хотелось узнать, что для меня приготовила тётушка. И в то же время я немного опасалась.

Ну что сказать — предчувствия меня не обманули.

Попав снова в первую пещеру, которую я теперь уже про себя называла гостиной, я в ней не задержалась. Юркие ящерки так и суетились вокруг меня, показывая дорогу. Весь пол был просто устлан ими. И только небольшая тропка была свободна. По ней я и пошла.

Стена раздвинулась передо мной, и я оказалась... в бане.

Да-да! В бане. Хоть я в своё время и не бывала в таких местах, но уж понять, где я очутилась, я смогла.

Немного растерялась, оглядывая предбанник. Опять рядом захихикали. И вот вместо двух ящерок встали две женские фигуры в просторных белых рубахах, Косы были тщательно уложены вокруг головы и прикрыты тоже белой тканью.

Тётушка только щёлкнула пальцами, и я оказалась одета в такую же рубаху, как и она.

Глава 22.

Странные события

Я буквально вывалилась из парной в предбанник. Чуть ли не на четвереньках. Посмотрела бы я на того, кто в первый раз был бодр и свеж после такой обработки! Меня ведь попотчевали аж тремя сортами веников — берёзовым, разумеется, липовым — ах, какой аромат! И под конец — пихтовым. Впрочем, я уже тогда мало что соображала

— У-у! — погрозила маленьким кулачком в чуть приоткрытую дверь, откуда слышался лёгкий необидный смех моих мучительниц.

Дверь тут же была широко распахнута, меня в четыре руки ухватили за руки и за ноги и с шумом-гамом вновь втащили в парную. Поставили в огромную кадку и стали с обеих сторон поливать то горячей, то холодной водой. При этом напевая-приговаривая:

— С гуся вода, а с нашей девушки — худоба!

Потом также разом выдернули меня из этой кадки, в четыре руки замотали в простыню из тонкого полотна, что висела сразу за дверью в предбаннике. И оставили в блаженном покое. Я даже начала задрёмывать. Странно — во сне — и дремать.

Но тут тётушка и её воспитанница вышли из парной. Затормошили меня, не дали расслабиться, подвели к огромному — во всю стену — зеркалу в красивой каменной оправе. Дивная резьба извивалась по каменному краю. А зеркало напоминало чашу, поставленную на бок. Отражение казалось испорченным. Но только в первый момент.

Стоило Хозяйке повести рукой слева направо, как изображение стало правильным. Стала я себя рассматривать — простыню-то мигом стряхнула, ахнула:

— А куда родимое пятно подевалось? — присмотрелась — нет, на месте оно. Стоило только глаза отвести — опять пропало. Протёрла глаза, напряглась. Опять всё как было.

А Хозяйка улыбается.

— Теперь можешь не бояться, что кто-то чужой тебя случайно увидит. Даже, если ты без сознания будешь. Или во сне. Нет у тебя ничего особенного и всё.

— Конечно, — подхватила Танюша, — знак этот никуда не делся. Только спрятан под лёгким мороком, отвлекающим от него чужой взгляд. Свои, кто знают, всегда увидят.

И мы все вместе уселись прямо на полу. Там была большая шкура расстелена, мохнатая, с густой шерстью. Сидя на ней и перебирая мои пальцы, Хозяйка Медной горы учила меня правильным движениям. Как сложить пальцы, чтобы вызвать прохладу вокруг себя, как правильно сложить, чтобы дождиком себя освежить. И как рукой взмахнуть, чтобы тот же дождик над поляной запустить.

— Всё теперь только от тебя зависит, племянница, — она упорно не называла меня по имени, стараясь не навлечь на меня чужого внимания, — от твоего желания и умения. Потихоньку будешь упражняться. Там и до сильных заклинаний дойдёшь. А пока тебе и лёгкого ветерка вокруг головы достаточно, чтобы в жаркий день освежиться. Или волосы побыстрее высушить.

— Да где тут волосы, — всхлипнула я, поднеся руку к колючему ёжику на голове.

— Растут они у тебя, растут, — успокоила меня Танюша. И подарила на память широкую ленту на голову.

— Подрастёшь — первой красавицей будешь, — поглаживала меня по голове тётушка.

— Много ли мне в этом будет радости, если я не смогу по своей воле собой распоряжаться? — Я пыталась узнать ещё что-нибудь про защиту.

— Не торопись, дитя, всё придёт со временем, — услышала я, уже почти проснувшись.

И в руке сжимала не заветный платочек с камешками-слёзками — тот оказался под подушкой, а красивую зелёную ленту, вышитую золотой нитью.

Время до начала школьных занятий летело быстро. Упражнялись в уроках, бегали и играли все вместе. Если шёл дождь, занимались в нашей библиотеке. Выяснилось, что Северус немного говорит по-испански. Я сразу вспомнила, что он рассказывал о тёплом море, на берегу которого он в детстве искал разноцветные камешки.

Решили обмениваться знаниями — один день упражнялись в испанских фразах, другой — практиковались во французском, на котором я и Петуния уже болтали вполне бойко. Благо матушка могла помочь и в том, и в другом языке. А так — знания лишними не будут.

Вот только стала я замечать, что матушка как-то странно выглядит. Часто у неё в глазах стояли слёзы, она получала какие-то пухлые конверты, а потом закрывалась у себя в комнате. И выходила оттуда с красными глазами.

Мне это совсем не нравилось. Пока Северус и Петуния беззаботно играли, я старалась подслушать, чтобы узнать, что случилось.

И вот буквально накануне первого сентября — в среду тридцатого августа всё прояснилось.

Мы только-только собрались в библиотеке, чтобы обговорить последние моменты перед школой, как туда вошла матушка. За ней шёл какой-то молодой человек — весьма странного вида. В первый момент, когда я взглянула на него, подумала, что он нам незнаком. Поскольку матушка уже не скрывала рыданий, я всё внимание перевела на неё.

— Что случилось? — Захлопотала сестра над мамой, тяжело рухнувшей в кресло.

— Дядя Альф... — Она показала бумаги, что держала в руке.

— Альфред Николсон скончался две недели назад, — в разговор вступил тот молодой человек.

В тени от шкафа, где он встал, его лицо трудно было разглядеть, да и я пока тоже была занята мамой.

— Дядя распорядился оставить своей воспитаннице Розалин Эванс свой антикварный магазин в Манчестере. Вот — все бумаги оформлены. Как положено. — Он говорил отрывистыми, короткими фразами.

— Дядя? — уцепилась я за это слово.

— Да, Альфред Николсон был братом моей матери. Всё имущество он оставил ей и мне. Кроме этого магазина в Англии. Я привёз документы на владение. Всё остальное я планирую перевести в Штаты, где мы с матерью и живём.

— А как вас зовут? — поинтересовалась я — Я не припомню, чтобы дядя Альф что-то говорил о родственниках, уж извините.

— Ничего страшного, мисс Эванс, если не ошибаюсь? Так бывает. Даже в самых хороших семьях бывают разногласия. А зовут меня — Руперт Валлингфорд. Мой отец умер задолго до моего рождения.

— Руперт Валлингфорд? Красивое имя. — Смутная догадка забрезжила в моих мыслях.

Я отошла от матушки и подошла поближе к мистеру Валлингфорду. Ему уже некуда было отступать. Я внимательно осмотрела его. По внешнему виду он весьма смахивал на одного из хиппи — длинные космы спутанных волос, круглые очки — как у Джона Леннона, но с цветными стёклами, лёгкая щетина на подбородке, вышитая узорами рубашка, цветные штаны. Какой-то длинный плащ-тренч, выглядевший на нём немного не к месту, не совпадал он с прикидом хиппи. Выбивался из общей картины.

Ничего не напоминало о дяде Альфреде, но я-то знала, что у него не могло быть родственников!

Как я благодарила те неведомые силы, что забросили меня сюда, подарив не только чудесных родственников и магию, но и прекрасную память. Я ведь помнила не только жизнь этой Лили до моего вселения, но и практически всё, что когда-то читала или видела в прежнем теле. Да, иногда приходилось сделать усилие, чтобы разыскать то или иное воспоминание. Иногда они бывали слишком глубоко спрятаны.

А тут даже напрягаться не пришлось. У меня перед глазами так и встал момент, когда в фильме Горец сличали подписи прежних владельцев дома, где находился антикварный магазин Рассела Нэша — он же Коннор МакЛауд. Бессмертный Горец.

И вот ведь — там было и имя Руперт Валлингфорд. Как раз между Альфредом Николсоном и Расселом Нэшем.

И что из этого следует? Темнит, ой что-то дядюшка Альф темнит.

Я так и сказала.

— Я могу понять, дядя Альф, — матушка вскинула голову — ведь обращалась-то я к приезжему незнакомцу. — Могу понять, что ты решил сменить имя. И даже знаю причину. Но ты мог бы и предупредить нас — не чужие мы тебе. Уж СВОЕМУ-то, — я голосом выделила это слово, — мы никогда не навредили бы.

Лицо молодого человека дрогнуло, его красивые выразительные глаза заглянули в мои. Я ответила ему абсолютно честным взглядом и тихонько пробормотала вновь:

— Горец... МакЛауд... Бессмертный. — Так, чтобы меня услышал только он один.

Захочет раскрыть свою тайну перед всеми — флаг ему в руки. Не захочет, посмотрим, как будет выкручиваться.

Тот вздохнул и придвинулся к столу, сев рядом с моей матерью. Аккуратно схватился руками за косматый парик, снял его, обнаружив под ним ёжик светло-русых волос. Бросил небрежно на стол. Осторожно оглядел нас.

Петуния всплеснула руками:

— Верно! Дядя Альфред! Но без бороды и усов. Такой молодой и красивый! — Искреннее восхищение, прозвучавшее в её голосе, заставило улыбнуться даже матушку. Она всматривалась в лицо этого Руперта, находя в нём черты своего любимого опекуна.

— Но почему таким образом? Тебе что-то угрожало? Ты решил уйти в тень? — Она засыпала вопросами нынешнего мистера Валлингфорда.

А ведь теперь он выглядел значительно моложе, чем прежний Альфред. Не приревновал бы отец.

Северус бросал испытующие взгляды на каждого присутствующего, но благоразумно молчал. Хотя при моих словах о "своих" вскинул голову, собираясь что-то сказать или возразить, но я незаметно сделала ему знак пока не вмешиваться. Так что он теперь спокойно наблюдал.

— Да, — наконец заговорил Руперт Валлингфорд — буду так его пока называть. — Да, мне пришлось инсценировать свою смерть. И начать новую жизнь под другим именем. Не желая начинать всё сначала, я благоразумно назначил самого себя своим же наследником. До сих пор это проходило удачно. Только теперь дало сбой. Я, — голос его дрогнул, — я очень привязался к твоей семье, Розалинда, моя маленькая Рахиль-Рэйчел.

Он грустно улыбнулся матушке.

— Мне нельзя слишком сильно привязываться к кому-то, девочка моя. Ведь тот, кто может навредить мне, не погнушается взять в заложники и даже убить кого-то из тех, кто станет мне дорог. А я не смогу защитить вас. Потому и перевёл свой бизнес в Штаты. Чтобы обезопасить вас.

— Это мы ещё посмотрим — кто кому навредит, — сердито буркнула я.

Его серо-голубые глаза остановились на мне, пробежали сверху вниз, что-то отметили. Он кивнул.

— Ты сильно изменилась, Лили.

— Ещё бы! — я провела рукой по своей причёске — точнее по такому же ёжику, как и у него, заставив улыбнуться всех окружающих. — За последние три недели столько всего произошло. Если бы ты не самоустранился, то узнал обо всём гораздо раньше.

— Возможно, — вздохнул он.— Но я не мог больше сюда приезжать. Всё чаще здесь в Коукворте у меня начала болеть голова, стучать в ушах. Это — один из признаков, по которым мы чувствуем приближение другого такого же Бессмертного. Да, — прервал он возглас изумления, вырвавшийся из уст всех остальных, кроме меня. — Я бессмертен, я не могу умереть уже четыреста лет. Не знаю, откуда уж об этом узнала Лили, — он многозначительно остановился.

И я не обманула его ожидания.

— За Гранью многое можно увидеть. Главное — не забыть это многое, когда вернёшься.

Матушка и Петуния переглянулись, а Северус с прежним восхищением уставился на меня. Вот только этого мне не надо. И я поспешила снова переключить внимание на Руперта, который как раз в этот момент побледнел и схватился за голову.

— Что — так сильно болит? — с сочувствием произнесла я.

— Да, — простонал тот сквозь зубы. — Тот, Другой... Приближается сюда. Очень близко.

Северус выглянул в окно и вскрикнул:

— Папа! Папа за мной пришёл!

Глава 23.

Странные события

(продолжение)

— Ой, он тоже держится за голову! И у него болит голова? — Мальчик перевёл взгляд на Руперта и что-то понял. — Папа... Он тоже такой? Странный?

— Судя по тому, что Гул, сообщающий о присутствии рядом кого-то из других Бессмертных, усилился — то да. — Руперт кривился, но держался прямо. — Пригласи его, пожалуйста, сюда.

Когда Северус вышел в коридор, Бессмертный перевёл глаза на нас и спросил.

— Он называет его папой? Но у нас Бессмертных не может быть детей! Как такое могло случиться?!!

— Так я же настоящая ведьма или так — полетать вышла? — негромкий голос от двери, что вела на задний двор, заставил нас всех вздрогнуть.

Эйлин осторожно вошла и сразу же бросилась к сыну и мужу, что показались в дверях гостиной. Мистер Снейп обнял её и сына и тут же передвинул себе за спину, оберегая от неизвестной пока опасности.

Горец вскочил и подошёл к нему, внимательно разглядывая. Они оба пристально смотрели друг на друга. Оба были довольно высокими, крепкими.

— Так вот почему я решила, что Вы похожи на дядю Альфа, — протянула я, стремясь сгладить ситуацию. — А вы оба одного поля ягоды.

Эйлин вытащила из сумочки на поясе два флакона, один протянула мужу, другой Руперту.

— Это помогает нейтрализовать этот ваш Гул, — нехотя пояснила она. — И снимает головную боль. Мужу помогает. Проверено за четыре года-то, — невесело усмехнулась она.

Мистер Снейп выпил флакон сразу, Горец немного помедлил, глядя на него, потом кивнул каким-то своим мыслям. И тоже выпил.

Минуту спустя он поражённо выдохнул:

— И впрямь помогло, миссис...

— Снейп, теперь наша фамилия Снейп, — проговорил отец Северуса.

— Теперь? — Ухватилась я за оговорку. — А раньше была другая?

— Да, Лили, — Эйлин расслабилась, видя, что мужчины не горят желанием вступить в драку, — раньше у всех нас была другая фамилия.

— Тогда проходите и усаживайтесь, — отмерла матушка, вспоминая, что она — хозяйка в этом доме, — здесь вы в полной безопасности.

Она быстренько залезла в шкафчик под раковиной на кухне, достала оттуда мешочек с какой-то трухой. Аккуратно посыпала этой трухой все четыре стороны комнаты.

— Ага, — словно прислушался к чему-то Руперт, — ты не только спала, когда мы беседовали с братом Дариусом?

— Да, я немного подслушивала, — спокойно ответила матушка. — Да и ты сам тогда отреагировал на ТО место. Вот я сходила в церковь, взяла немного земли с кладбища.

— Отец Дариус? — Внезапно вмешался мистер Снейп. — Это священник, который живёт в Париже?

Руперт дёрнулся как от удара током.

— И Вы его знаете?

— Познакомился, — нехотя протянул отец Северуса. — Я тогда был в очередном плавании. Ну и... немного умер. — Криво усмехнулся он. — Был шторм, сорвало крепление на одной балке. Та и въехала мне прямо в спину, не заметил — не смог увернуться. Всё, что и запомнил — так это длинный штырь, который вышел у меня из живота, разворачивая его в жуткое месиво.

Он прошёл к дивану, сел на него, прижимая к себе Эйлин и взяв Северуса на колени. Руперт тоже вернулся к столу, сел и приготовился внимательно слушать.

Что тогда говорить о нас? Мы и не отрывали глаз от таких незнакомых друзей. Что уж говорить — за эти несколько недель мы уже привыкли видеть их в своём доме, радоваться вместе с ними успехам Эйлин в учении у мастера Гвона, непринуждённым играм Петунии, меня и Северуса. Северус уже освоил езду на велосипеде — мы ему пока одолжили мой детский велосипед. И теперь часто выделывал на нём разные кренделя, красуясь перед сестрицей. Та только задирала свой носик. Но я видела, что ей приятно внимание мальчика.

— Очнулся я оттого, что летел куда-то вниз. Придушенный хрип вырвался из моего пересохшего горла. Но в него тут же ворвалась вода. Солёная. Меня что-то стремительно тащило вниз. Я понял, что меня — точнее моё тело — бросили в океан, завернув в грубый мешок и привязав к ногам тяжёлый груз. Но почему? Ведь я жив? Лихорадочно я пытался всплыть. Ничего не получалось. Когда я вдруг понял, что уже давно в моих лёгких не осталось воздуха, а я всё ещё пытаюсь освободиться от мешка. Это охладило мою голову. Я вспомнил, что на предплечье у меня всегда был прикреплён небольшой клинок, ощупал руку. Слава Богу, он оказался на месте. Вытащив его, одним взмахом разрезал мешок, потом дотянулся до верёвки, что опутывала ноги, перерезал и его. Резкими гребками всплыл к поверхности, совершенно не почувствовав перехода от воды к воздуху. Наверху стояла южная ночь, медленно удалялся наш авианосец. Я понял, что не смогу докричаться. Да и зачем? Меня же сочли умершим. Наверно, проверяли. Да и чудесная способность дышать под водой отбила у меня всякое соображение. В первый момент.

Эйлин, не спрашивая разрешения, достала палочку, подманила стаканы и бутылку из буфета. Плеснула обоим мужчинам немного бренди — на два пальца. Отлеветировала каждому стакан. Руперт снова покосился на её палочку, ничего не сказал. Оба выпили бренди как воду.

— Так что я отдался на волю волн, лёг на спину и попытался сориентироваться, куда мне двигаться, чтобы на меня наткнулось какое-нибудь рыбацкое судно. При этом я ощупал и осмотрел себя — насколько это было возможно в воде. На теле я не обнаружил никаких ран — только смог нащупать зарубцевавшееся отверстие спереди. Сзади не мог дотянуться. Вероятно, что и там не было следа от недавнего ранения. Только старый шрам. Что удивительно — пропали и все мелкие порезы, шрамы, какие случались у меня с завидной регулярностью — всё же рос в приюте, хлебнул лиха с детства. Да, в рубашке и кителе были симметричные дыры спереди и сзади в том месте, где меня пробило. Пришлось избавиться от них, аккуратно вытащив всё, что было в карманах. Порвал их на отдельные фрагменты, соорудил самодельный головной убор, повязки на кисти, клинок тоже скрыл под отдельной повязкой — незачем кого-то соблазнять.

— Как долго, — хриплым голосом спросил Руперт, но отец Северуса сразу понял.

— Около двух суток. Пока не попалась какая-то шхуна — то ли с контрабандой, то ли с рыбаками. Они выловили меня. Я же сослался на то, что меня ударили по голове и сбросили в воду. Совсем недавно — не рассказывать же им правду? А удар вызвал амнезию — ничего не помню, ничего не знаю. Им светиться в порту было не с руки, почему и думаю, что это были контрабандисты. Высадили где-то на побережье Франции и на том спасибо. Благо у меня были когда-то знакомства и среди французов. — Он смущённо улыбнулся. — Не из тех, которыми гордятся, но помочь могут. Помогли добраться до Парижа. А там меня уже ждали. Не знаю, каким образом нашли. Подхватили под руки и доставили к брату Дариусу.

— Да, у него связи побольше будут, — согласился Руперт. — Жаль, что он уже давно не берёт Учеников.

— И меня не стал учить. Так, только общие сведения рассказал, — кивнул "Тобиас". — Да, помог новые документы выправить, Эйлин весточку передать, здесь в Коукворте устроиться. Кто же знал, что эта фабрика на ладан дышит? Я расслабился, выплатил кредит за дом. А теперь и переехать ещё куда-то — денег не хватит. Слава Богу, что мистер Эванс работёнку подкинул

— Но ребёнок? Как это могло случиться?

— Не мне судить. Когда я рассказывал брату Дариусу о себе и своей семье, тот сказал — "Не стоит заморачиваться и отвергать Дар Божий". Да я и не сомневался в

Эйлин — она меня через такие испытания в тот год провела. Куда там Бессмертием удивлять, — улыбнулся отец Северуса.

— Да, — в разговор вступила Эйлин, — я потомственная волшебница. И у нас в семье хранились многие интересные секреты, которые другим, увы, недоступны. Только кровные родственники могут прочитать записи, зачарованные на кровь. А я была прилежной ученицей. В Школе не отличалась красотой, учёба занимала всё моё свободное время. В пятидесятом году закончила седьмой курс Хогвартса — все мои ЖАБА были только на "превосходно", хоть я, конечно, сдавала не весь список предметов.

— А Северусу сейчас шесть, — произвела нехитрые подсчёты матушка. — Десять лет... Что же было дальше?

— О, разумеется, мы встретились не сразу. Вначале я должна была отправиться в Барселону на обучение к Мастеру зелий, чтобы получить мастерство. Но почему-то промахнулась. Или порт-ключ был бракованный. Не знаю. Попала в какие-то трущобы. Да и слабость непонятная охватила. Теперь-то я понимаю, что, скорее всего, проклятие подхватила, но в тот момент и с котёнком не смогла бы справиться. Тобиас, — она с нежностью подняла глаза на мужа, — он спас меня.

— Подумаешь, — проворчал тот и прижал супругу покрепче. — Ну, объяснил паре местных мачо, что с девушками так не разговаривают, поучил их немного манерам. Скинул плащ, отдал девушке — ей одёжку-то успели ножичком попортить, руку порезали, кровь хлестала. А она немного в себя пришла. Раз — и исчезла. Вместе с моим плащом.

— Я от испуга ничего не соображала — домой переместилась, а на меня с криками тётка накинулась. Жена дяди. Они как раз с визитом в поместье прибыли. Сын у них года на три меня моложе. Только и поняла из криков тётки, что я Род опозорила, с маглами связалась, девственность потеряла, — она кинула быстрый взгляд на нас, детей, продолжила. — Одним словом она так орала, так, словно я оказалась виновата во всех смертных грехах сразу. А отец... Даже не выслушал моих оправданий. — Слёзы тихо закапали на Северуса. Тот вскинулся, ласково вытер маме слёзы.

Эйлин собралась с духом. Матушка и ей предложила бренди — как лекарство. Та не отказалась.

— Меня выгнали — прямо так, как я была. Даже руку не перевязали. Кровь я сама остановила, пока тётка на меня орала. Но Отец меня от Рода не отлучал, я бы почувствовала. А так — моя магия при мне. Только я ей редко пользуюсь. Пришлось вернуться к моему спасителю — уж он-то точно знал, что я не виновата ни в чём. Рассказала ему о себе всё. Его не смутило то, что я волшебница. Ведьма, как говорят маглы. Предложил мне свою защиту. Немного помялся, но сказал, что нам лучше пожениться.

— Немного?! — вскинулся Тобиас. — Да я целый месяц ходил вокруг да около, пока ты не согласилась!

Эйлин нежно прикрыла ему рот ладошкой. Он сразу размяк, поцеловал ладошку, но жену и сына из рук не выпустил.

— Да, обучение на Мастера я прошла, хоть мой Наставник и не был слишком доволен — ведь я больше думала о том, что дома меня ждёт муж, чем заботилась о правильности зелий, — улыбалась Эйлин. — Но всё чаще меня стало тревожить, что у нас так и не было детей. Муж даже водил нас к какому-то магловскому врачу. Тот проверил нас обоих. Сказал, что всё в порядке. И тогда я решила воззвать к Матери моего рода, молить её о снисхождении. Целый год я проводила нужные обряды в определённые дни, пила собственноручно изготовленные зелья...

— Которыми усердно поила и меня, — подхватил Тобиас. Его глаза весело блеснули. — Скольких ухищрений потребовал от меня отпуск под первое мая, словами не опишешь!!! Но я всё сделал, о чём просила жена.

— Вальпургиева ночь, — восхищённо прошептала матушка.

— Да, — кивнула Эйлин, — это был последний день моего года. И результат — Северус родился как раз через девять месяцев. Девятого января шестидесятого года. Подарок нам от Магии.

— Северус, — задумчиво протянул Руперт. — А родовое Ваше имя как было?

— Принц, — с недоумением посмотрела на него Эйлин. — Меня в девичестве звали Эйлин Принц.

Глава 24.

Намечая новые пути

М-да. Я, конечно, поняла, что то, что говорил Руперт — это ругательства, но слушала, пока он не употребил несколько русских матюков. Удивлённо подняла брови и остановила его.

— Я понимаю, что хочется высказаться, но не при детях. — И лукаво улыбнулась, показывая на нас троих.

— Фу ты, — осёкся Руперт. — Точь-в-точь — твоя матушка. Она меня всегда так останавливала, если меня на ругань при ней пробивало. — Он восхищённо покрутил головой. — И ведь как-то поняла, что я ругаюсь!

— Наследие Предков, — спокойно сказала я, и в ответ на его потрясённый взгляд, добавила. — С материнской стороны, точнее — с бабушкиной. Оказалось, что она — русская.

— Кровь, — тихо прошептала Эйлин, — Великая Мать! — Она с упрёком посмотрела на матушку. — А ведь мне ничего не сказала.

— Я и не могла. Сама магией не владею. — Возразила матушка. — А то, что помню — так слишком давно дело было.

— А почему Вас так заинтересовала моя фамилия? — Спросила Эйлин у Руперта.

— Был я знаком с неким Северусом Принцем, лет двести назад, — задумчиво протянул опекун, — тот ещё отравитель был. Сколько он мне крови попортил — и не счесть. У него ещё второе имя Огастес было.

— Да, — кивнула Эйлин, — среди моих предков был Северус Огастес Принц. Прапрапрадедушка, если точнее. Так ведь он жил ещё, — она с испугом взглянула на него, — ещё при Наполеоне.

— Ещё до него — во время Революции. — Кивнул Руперт, — меня в те времена занесло во Францию. — Он потёр лоб, припоминая. — Как раз в восемьдесят восьмом. За год до потрясений. Пока ничего не предвещало бурю. По крайней мере — в том обществе, в котором я вращался тогда. О, меня принимали с распростёртыми объятиями после той незабываемой дуэли в Бостоне с мистером Бэссетом. Поздновато до них дошли слухи, — улыбнулся Руперт, — не прошло и пяти лет. Тогда меня звали Эдриан Монтагью, я активно занимался политикой, был знаком с Томасом Джефферсоном и Джорджем Вашингтоном. Всё это открывало передо мной двери дворянских салонов — многие аристократы тогда бравировали своим вольнодумием. Пока не почувствовали на своей шкуре всю силу санкюлотов. И тогда же я познакомился с Сарой Баррингтон.

Задумался, потом посмотрел на нас — детей, с жадностью ловящих каждое его слов, смутился.

— Мы были — э-э-э... хорошими друзьями с леди Баррингтон, племянницей месье де Ферне, моего давнего приятеля, а супруг её был англичанин. Именно благодаря её связям один из моих приятелей — Пьер Буше — тоже Бессмертный, смог заменить меня в тюрьме, когда меня уже почти поцеловала гильотина — эта острозубая дочь Французской революции. Пьер пришёл ко мне на свидание в тюрьму — о, он смог хорошо заплатить тюремщикам! Принёс с собой бутылку старого вина, чтобы выпить на прощание — у него в кармане лежала подорожная на него и его "семью" — он уезжал из Франции не один — с "женой", "детьми", лакеем и лекарем. А когда я хорошо надрался, — матушка негромко кашлянула, — он аккуратно приложил меня по голове и отдал моё бесчувственное тело, чтобы его отнесли в карету. А сам занял моё место. Когда я очнулся, мы уже пересекли Канал. Этот лекарь — как раз именовался Северус Принц. И это его семья покинула подобным образом Францию.

— Да, — подтвердила Эйлин, — именно с него началась английская ветвь нашей семьи. — Она отвернулась. — Увы, во Франции остались только вышедшие замуж дочери того Северуса. И они не пережили тех бурных событий. Вместе с мужьями их казнили на площади Революции.

Матушка ласково погладила её по руке, а муж только сильнее прижал её к себе.

— Да, — грустно сказал Руперт, — позже я узнавал, что стало с Сарой. Она тоже смогла бежать — сначала в Луизиану, к родственникам месье де Ферне, а потом вернулась в Англию — там находилось поместье её мужа, лорда Баррингтона. Она уже была матерью прелестной девочки, когда я начал её разыскивать. И да — она не знала, что мне удалось спастись. Я и не стал подходить к ней, чтобы не тревожить её воспоминаниями.

— Выходит, что маги знают о существовании Бессмертных? — спросила мама.

— А Бессмертные знают о существовании магов, — кивнул Руперт. — Но не все. И с той, и с другой стороны. Иногда нас сталкивает Судьба. И тогда либо мы становимся союзниками, либо врагами.

— А просто друзьями — никак? — улыбнулась я. — Может, попробуем? Что нам делить?

Руперт и Тобиас переглянулись и протянули друг другу руки. Левые.

Северус шепнул мне, что и у магов таким рукопожатием скрепляются некоторые особенно важные договора.

— Потому что в правой руке обычно держат волшебные палочки, которыми как раз и производятся нужные Чары.

— Но они тут и без магии справились, — улыбнулась я, показывая на обоих мужчин.

И для полной картины от двери раздался голос моего отца:

— О, Розалин, дорогая, у нас гости! Что же ты меня не предупредила? — упрекнул он маму, улыбаясь при виде дяди Альфа — отца ведь не успели поставить в известность о переменах в жизни нашего хорошего друга. — Я бы пришёл раньше и привёл себя в порядок.

Эйлин побледнела и вскочила с дивана. Быстро взмахнула выдернутой из рукава волшебной палочкой — и вот уже отец осел без сознания и был отлеветирован на второй диван.

— Что ты делаешь, Эйлин?!! — вскрикнула матушка и кинулась к отцу.

Но Руперт придержал её за локоть.

— Эйлин относительно права. Твой муж — магл. И не сможет ничего противопоставить любому магу, который захочет что-то выведать у него о семье. Или, — его передёрнуло, — его могут заставить сделать что-то плохое семье. Против его воли.

— А он даже и помнить ничего не будет. — Подтвердила Эйлин.

Мама тяжело осела в кресло.

— И что же делать?

— Что-что, — буркнула я, — пожалуйста, миссис Снейп, расколдуйте папу, — чуть громче добавила я. — У меня есть средство, которое поможет. И пока я буду ходить за ним, расскажите папе всё, что знаете. Он имеет на это право.

— Ты уверена, Лили? — с сомнением переспросила меня волшебница, снова берясь за волшебную палочку.

— Уверена. Я же сказала, что кое-что вспомнила.

И отправилась на второй этаж в свою комнату за той сумочкой, что мы нашли внутри старинного пианино. Вытащив её из-под изголовья кровати, положила обе руки на защёлку, на секунду замерла, вспоминая уроки тётушки. Перед глазами поплыли картинки, зазвучали слова.

Да, я готова! Тряхнула головой и спустилась вниз.

Там отцу всё ещё рассказывали краткую версию происходивших событий. Отец был бледен, у него дрожали руки.

— Я ведь, действительно, беззащитен перед этой вашей магией, — сказал он, обращаясь к Эйлин. — Вон как Вы меня быстро обработали — я и дёрнуться не успел.

— Ничего, папочка, можно нас всех закрыть. — Я быстро пробежала глазами по нашей компании, пересчитывая и подсчитывая. Кивнула с довольным видом. — Подходит.

И водрузила сумочку на журнальный столик.

Судя по тому, как шумно выдохнул Руперт, ему доводилось видеть нечто подобное.

— Откуда..., — начал он вопрос, но матушка ласково прикрыла ему рот рукой.

— Я же говорила, что память проснулась. А это — наследство от бабушки. И выше по родству.

Осторожно открыла замочек. Кровь уже не потребовалась, но я не удержалась и погладила рисунок.

Засунула в открытую сумочку обе руки, подцепила аккуратненько лоскут ткани, вытянула наружу. И тут же уложила на столик.

Вовремя.

Ибо узелок развернулся и сильно подрос в размерах. Горка, что лежала теперь рядом с изящной сумочкой, значительно превышала её размеры.

— Магия! — с изумлением произнёс отец. — А ведь я до последнего не верил.

А Эйлин с восторгом рассматривала мои сокровища, предусмотрительно убрав руки за спину.

Петуния хотела потрогать сверкающую груду, но Северус удержал её.

— Нельзя трогать без разрешения владелицы, — он кивнул на меня, — только она сама может надеть на кого-то без ущерба для того, на кого надевают.

Руперт хмыкнул и ласково обратился ко мне:

— Лили, а что же это нам даст?

— Как что? Полную защиту. Мы замкнём круг. И всё, что будет в этом круге, мы не сможем рассказать кому-либо без разрешения на это всех присутствующих. Соответственно, и прочитать у нас в мозгу это никто не сможет.

— Ты уверена? — прошелестел голос Эйлин.

— Разумеется. Таак, — протянула я, вытягивая первую нитку разноцветных бусин, сплетённых в причудливом узоре на тонких шнурках, — нам надо сесть немного по-другому. Эйлин, Тобиас, Петуния, Северус, мама, отец, я и Руперт — замкнём круг.

Все быстро пересели. И я начала действовать. Накинула каждому на левое запястье широкий браслет, но пока не стала замыкать их, попросила Эйлин приготовить её волшебную палочку.

Я быстро провела по каждому браслету правой рукой, раня палец об острую застёжку браслетов и роняя капельки крови на поверхность браслетов. Потом я прошипела заклинание, которому меня обучила Хозяйка в одном из моих снов-видений, закрепляя древнюю магию оберегов.

Они на мгновение вспыхнули ярким светом, а потом попросту исчезли из поля нашего зрения.

— Вот это да! Сработало! — восхитился Северус.

— А сработало ли? — засомневался Руперт.

— Вот для этого я и попросила Эйлин достать палочку, — кивнула я, — попробуйте, пожалуйста, узнать у папы или у мамы их секреты.

— Ничего не получится — она же в круге, как и они. Она и так всё знает.

— Нет, — покачала я головой, — я говорю не о нашей общей тайне. Есть кое-что, что ВСЕМ пока неизвестно. Но это тоже охраняется этими оберегами. Вы могли заметить, что здесь браслеты разной ширины. На один узор, два, максимум — пять узоров. И я надела вам амулеты максимального размера. Это означает, что можно сохранить не только нашу общую тайну, но и персональные секреты каждого из нас.

Эйлин старательно работала, взмахивая палочкой в различных комбинациях. Потом устало опустила руку.

— Нет, ничего не могу узнать, — тяжело дыша, призналась она, доставая откуда-то зелье и выпивая его.

— Никогда бы не подумал, что в таком юном возрасте можно изготовить такие сильные артефакты. — Заметил Тобиас.

— Не буду приписывать себе чужие заслуги, — возразила я, — это не моя работа. Той самой бабушки, о которой мы вам говорили.

— Да, — подтвердила матушка, — это работа моей мамы. Мы нашли эту сумочку в том инструменте, что ты подарил мне когда-то. И ещё — я вспомнила, что это пианино — из моего родного дома. — Она со значением посмотрела на опекуна. — И вот возникает вопрос — где ты смог достать вещь, принадлежащую моей семье, если я и сама не знаю, где мой дом?

Глава 25.

Такие тайны - убивают

— Инструмент? — Руперт старательно вспоминал. — Да, мы его впервые увидели во время той прогулки по Берну. И ты сказала, что такие же подсвечники были на пианино у тебя дома. Ты не плакала, но слёзы стояли у тебя в глазах. Я помню. — Он с нежностью посмотрел на маму. — Тогда, отведя тебя в школу, я снова вернулся и разговорился с владельцем магазинчика. Имя в мире антиквариата у меня уже сложилось, поэтому было достаточно моей визитки, чтобы развязать ему язык. Он и рассказал, что этот товар он получил от своего племянника, который в годы войны работал, ну — скажем так — в трофейной команде. Поэтому и его дядюшке время от времени перепадали интересные вещички, утаённые от начальства.

— Но ведь этот инструмент такой большой — как его можно было утаить от других?

— А вот тут и было нечто странное и непонятное, как мне рассказал господин Райхнер, тот владелец магазина.

POV Горца

Негромко звякнул колокольчик над дверью небольшого антикварного магазинчика "Райхнер и Ко".

— А-а, вот и Вы вернулись, верно, приглянулся инструмент Вашей девочке, — улыбнулся хозяин, ещё крепкий мужчина лет пятидесяти, склоняясь в дежурном приветствии.

Для меня ещё молодой совсем, про себя подумал я и обратился к нему, доставая свою визитную карточку. Тот, мельком взглянув на моё имя, расплылся в улыбке, повесил в витрине табличку "Закрыто" и предложил мне чашечку кофе

— По старинному семейному рецепту, — подмигнул он мне. — Когда-то наша семья держала одну из лучших кофеен в Берне — мы сохранили многие секреты с тех пор. Это только я пошёл по торговой линии, да племянничек... — Он перестал улыбаться и отвернулся. Было слышно, как он скрипнул зубами. — Сгинул в той войне. — И вновь обратился ко мне, профессионально улыбаясь. — Что именно Вас интересует, кроме пианино?

— Мне интересно происхождение инструмента, — я холодно улыбнулся, не показывая заинтересованности в покупке. — Есть ли что-то ещё работы этого же мастера?

Торговец сразу перестал улыбаться.

— Мой племянник, сын моей сестры, Пауль Болл, — он тщательно подбирал слова, — в годы войны он работал в особом отряде. По сбору трофеев. Его туда устроил дядя со стороны отца. Работа хорошо оплачивалась. И нередко он привозил мне вещицы для продажи. Не забывал, впрочем, содрать хороший процент за товар. И те предметы долго не залёживались, пока он не привёз машину, груженную какими-то вещами. Он тогда сказал, что их никто и никогда не потребует обратно, что семья, которой принадлежали эти вещи, отправлена в Берлин по специальному распоряжению рейхсфюрера Германии.

— А как это ваш племянник попал в отряд фашистов?

— Так отец у него был немцем. Из приличной семьи. Все ещё радовались, что Эмилия вышла за него замуж. Кто же знал, что это всё так кончится? — Хозяин в тоске посмотрел в окно. — Сначала Пауль был в гитлерюгенде, потом — армия. С каждым разом привозил много ценностей — я уже тогда держал этот магазин. Но я аккуратно выплачивал ему комиссионные. — С гордостью сказал господин Райхнер. И тут же опять сник. — Потом он и сам пропал. Уехал — сказал, что там можно обогатиться, где-то в горах. И так и не вернулся. Только и оставил вещи. За прошедшие десять лет мне удалось продать всё, что он тогда привёз. Кроме этого пианино. Оно как будто проклято. — Мужчина поёжился. — Только и ценного, что выглядит старым. Оно расстроено с самого начала. Я уж и мастера приглашал — опытного, из тех ещё старых мастеров. Из прошлого времени. Так он даже не смог найти место, где открыть крышку. Долго ругался на меня. Сказал, что это — обманка. Только выглядит, как пианино. А теперь вот окончательно сломалось.

— Странно это. — Я резко встал, прошёл к инструменту.

Провёл рукой по крышке, стирая насевшую пыль. Отметил царапины и сколы на передней поверхности. Там, где инструмент пытались открыть, чтобы добраться до струн.

Коснулся чуть пожелтевших клавиш. И инструмент отозвался. Не скажу, что я пианист-виртуоз, но за прошедшие столетия сумел нахвататься знаний и умения в разных областях. Так и музыкой не пренебрегал. И на гитаре могу взять пару аккордов, выжимая слезу у экзальтированных барышень, изображая испанского идальго, поющего серенады. И на пианино сыграть несложные пьесы. "С листа". Особенно, если эти листы принесу с собой. Хорошо мне известные произведения, заученные наизусть. Невольно улыбнулся. Дробной россыпью пробежал по клавишам, вспоминая.

— Я возьму этот инструмент. Думаю, что за давностью лет к вам не может быть никаких претензий. Но я настоятельно советую вам припомнить, что ещё говорил вам племянник перед отъездом. Где находится этот Клондайк для антикваров?

Поднял глаза на хозяина магазина. Тот смотрел на меня, как на призрака. С неподдельным ужасом.

— Пауль говорил что-то о ледниках. Что из-за них туда трудно проехать. Поэтому о нём некоторое время не будет ничего слышно. — Почти шёпотом сказал господин Райхнер. — Я поначалу и не волновался. А потом у нас прошёл слух о сильной лавине — как раз в Ледниковом ущелье. Я насторожился. Пауль так и не вернулся. Возможно, что именно под ту лавину он и попал.

— Ледниковое ущелье? — Переспросил я. — Это самостоятельное название? Или просто так называют определённое место?

— Определённое место, — кивнул тот. — Долина между тремя вершинами — Юнгфрау, Мюнх и Эйгер. Там ледники с гор спускаются прямо в долину. А в самой долине три городка образуют знаменитый курорт Гриндельвальд.

— Гриндельвальд? — переспросил я, не ожидая услышать фамилию Розалин, которую отыскал брат Дариус по своим каналам.

— Да, три городка — Гриндельвальд, Венген и Мюррен. А курорт один. После войны он стал быстро развиваться. Стал модным местом. Проложили новые канатные дороги. Отремонтировали старую железную дорогу, которая была проложена ещё в годы моего детства. — Он смущённо хмыкнул. — Многие любят отдыхать там, потому что благодаря этим ледникам кататься на лыжах в долине можно в любое время года.

— То есть именно в том городке ваш племянник что-то нашёл. А потом не вернулся из второй поездки?

Хозяин только кивал. Он был потрясён и даже не взял с меня полную стоимость пианино, махнув рукой.

— А-а, я же считал уже его совсем невыгодным приобретением. Жаль, что место занимает. И тяжёлое, а то уже давно бы отправил инструмент в сарай к прочей рухляди.

— И у вас совсем ничего не осталось из тех вещиц? — переспросил я перед уходом. Больше для очистки совести.

— Ничего, только флюгер. Я его поставил на крыше. Но он, видимо сразу проржавел, не крутится. Только жалобно скрипит, если дует сильный ветер.

— Тогда и его продайте — в придачу к пианино.

Он был рад избавиться и от флюгера. Только мне пришлось за ним самому лезть. Господин Райхнер сослался на боли в суставах.

— Возрастное, — пожаловался он мне. И в ответ на мою ухмылку, заметил. — Вот доживёте до моих лет, молодой человек.

Я с трудом удержался от язвительного комментария, что я уже давно пережил его возраст. Всё равно он не понял бы.

А радость Розалин при виде инструмента, который она помнила по родительскому дому, затмила все неприятности, сопровождавшие покупку.

И флюгер пригодился. Именно его я поставил на крыше дома, который приобрёл мой зять в Коукворте. Опять же — сам залез. И ничего не сказал Розалин. Чтобы лишний раз не бередить ей раны напоминанием о счастливом детстве.

Конец POV Горца

— Гриндельвальд, — задумчиво произнесла Эйлин, — помню. Он установил в Европе террористический режим, убивал непокорных, иных заключал в построенную специально для этой цели магическую тюрьму Нурменгард. — Она с трудом выговорила это название. — То есть — Гриндельвальд устроил весь этот переворот в Германии. Точнее — он и его организация магов "Ради Общего Блага" стояли за спиной у тех, кто развязал Вторую Мировую Войну. Именно его победил в сорок пятом Альбус Дамблдор, тогда ещё просто профессор Трансфигурации в Хогвартсе. И заточил Гриндельвальда в его же Нурменгарде.

— Никогда бы не подумал, что маги и тут приложили руку, — пробормотал Тобиас. — Война — это страшная вещь.

А мой отец буркнул что-то неразборчивое. Скорее всего, ему на память пришла фамилия, которой матушка назвала меня после рождения.

Да и матушка была белее мела. Эйлин увидела её состояние, вскрикнула, захлопотала, предложила свои зелья.

Мама осторожно отвела её руку. Выпрямилась. Собралась с силами.

— Должна признаться, друзья мои, — сказала она тихо. — Моя девичья фамилия — Гриндельвальд. Мой отец Патрик — сын того самого Геллерта Гриндельвальда, о котором Эйлин рассказала ужасные вещи. — Голос её окреп. — Но я могу поклясться, что никогда не назову этого человека своим дедом. Ибо именно он причинил моей семье столько зла и боли, что я не могу его простить. Даже спустя столько лет.

И она рассказала всем нам ту историю, которую недавно поведала мне.

Закончив рассказ, она всхлипнула и спросила папу:

— Ты теперь будешь меня ненавидеть?

— Да ты что? — с испугом вскрикнул отец. — Я полюбил тебя, а не твоего деда. Да и то, как он поступил с тобой, и меня приводит в ярость.

— Согласен, — сказал Тобиас, — дети за родителей не отвечают. Когда-то довелось мне узнать, что Магда Геббельс своей рукой вколола своим девочкам смертельный яд, боясь мести приближающихся русских солдат. А потом и сама покончила с собой. Мне не было жаль эту воинствующую нацистку. А вот девочек мне было искренне жаль. — Он вздохнул, крепко прижимая к себе сына. — Они-то не виноваты в том, что у них были такие родители.

А Руперт сидел в глубокой задумчивости. Потом поднял голову, встретился со мной глазами. Слабо улыбнулся.

— Вовремя ты надела нам эти браслеты, Лили, — сказал он устало. — Такие тайны — убивают.

Глава 26.

Обучение продолжается

— Убивают? — насмешливо хмыкнула я. — Да, тех, кто не слишком осторожен. Но, — тут я обвела весь наш Круг рукой, — разве нам нечего защищать и оберегать? И поэтому мы будем вдвое осторожны.

— Да что там вдвое, — буркнул отец, — и втрое, и вчетверо. Защита — защитой, но и своя голова на плечах должна иметься. — И тяжело вздохнул.

— А в Швейцарию можно будет съездить, — протянул Руперт. — Почему бы и нет?

— Только не этим летом, — вздрогнула матушка. — Мы пока не потянем.

А отец только подтверждающе кивнул.

— А перед Хогвартсом? — Задумалась Эйлин. — Это выглядит вполне логично — дети идут учиться в новое место. Учатся хорошо. Вот и решили их побаловать поездкой за границу.

— Это возможно, — медленно проговорил отец.

— Разумеется, я и сейчас могу оплатить поездку на всех, — вмешался Руперт, — но это будет выглядеть несколько... — Он замялся.

— Несколько преждевременным. — Припечатала матушка. — Дети ещё слишком малы, чтобы оставлять их без присмотра, а самим идти что-то искать. Как раз они подрастут, наберутся ума-разума. И за отличную учёбу, — она с улыбкой обняла меня и Петунию, — вполне могут получить отличные каникулы.

— Да, — опять согласился отец. — Это можно будет объяснить. Все поверят.

— Решено!

И все дружно соединили левые руки в крепком пожатии. На мгновение сверкнули магические браслеты. И сразу же исчезли. Только небольшая тяжесть на руке не позволяла забыть об их присутствии.

Руперт уехал через неделю, а Тобиас Снейп с облегчением вздохнул. Всё же близкое присутствие двух Бессмертных оказывало влияние на самочувствие обоих мужчин. Хоть зелье от Эйлин и снимало симптомы Гула, но, как и любое лекарство, не стоило применять его слишком долго.

Да, оба мужчины несколько раз уединялись в подвале дома Снейпов. Не знаю точно, чем они там занимались, но вылезали они оттуда весьма потрёпанными. Руперт эту неделю жил у нас в библиотеке, так что я видела, как он тяжело дышал после этих "разговоров". Хоть и опыта у него было лет на четыреста побольше, но Тобиас, как рассказывал сам дядюшка, впрочем, теперь он уже с полным правом именовался кузеном мамы. Так вот — Тобиас обладал упорством и силой удара, что с лихвой компенсировало его неопытность во владении холодным оружием.

— А тут ещё и зелья его супруги! — с восторгом делился впечатлением Руперт. — Магия! — И он многозначительно закатывал глаза. — Эти зелья ночного глаза, ускорения, неутомимости, — тут он запнулся, посмотрел вокруг, продолжил чуть тише. — Если бы я обладал подобными зельями лет сто назад, не терял бы людей, к которым успевал привязаться. — И он тяжело вздохнул.

Незадолго до его отъезда я и Петуния насели на него с необычной просьбой. Поскольку он отправлялся в Штаты, то имел доступ к новомодному бренду — кукле Барби. Разумеется, его — как взрослого мужчину — такие мелочи не беспокоили. А вот мы были очччень заинтересованы в регулярном поступлении новинок. Это желание было принято и понято. Пусть и со снисходительной улыбкой.

Но вот просьба покупать каждую куклу в трёх экземплярах поначалу ввела его в ступор.

— Зачем?!! — шёпотом, но весьма эмоционально вопросил он — мы разговаривали с ним "по страшному секрету" от родителей. — Зачем вам три одинаковые куклы?!! Я могу ещё понять, что каждая из вас не хочет ссор с сестрой из-за одной и той же модели. Но третья! Зачем она вам?

— Для коллекции, — спокойно ответила я. — Я даже и не собиралась доставать третью куклу из коробки. И пересылать нам её не нужно. Так и храни её где-нибудь в сейфе, их у тебя, наверно, много. Лет через пятьдесят... — понимание отразилось на его лице, — эти первые куклы могут стоить гораздо больше нынешних трёх долларов. — Я указала на рекламу в иллюстрированном журнале.

— Да и просто такая коллекция может участвовать в каких-то выставках, благотворительных мероприятиях. — Он размышлял. — Главное — вовремя проследить за новинками.

— Да, и сопутствующие товары — тоже нам потребуются: домик, мебель, домашние любимцы, аксессуары. — Вспомнила я. — Но их можно и в двух экземплярах покупать, — милостиво разрешила я, — один нам, другой — на хранение.

— Уж не подерёмся из-за кукольной одежды, — Петуния весело хихикнула. — Лишь бы образец был, а там мы сами сделаем наряды. — Согласилась она с таким же милостивым видом, как и я.

— У Барби вроде и приятель появился, — "припомнила" я, — а потом ещё и подружки, сестрёнки пойдут. Всё пригодится. Конечно, жаль, что самых первых Барби мы уже вряд ли найдём — семь лет уже прошло. Но хоть что-то успеем.

— Когда есть деньги, — хмыкнул Руперт, — можно найти всё. Ну, почти всё. — Быстро поправил он сам себя.

Мы скрепили и этот договор рукопожатием. И потом ещё некоторое время до отъезда кузена заговорщицки перемигивались с ним, вызывая некоторое недоумение у родителей. А потом и понимающие улыбки. Видно, Руперт не удержался и поделился с ними нашими планами.Но пока нас ждала школа.

Да, мы оказались в трёх разных классах. И меня, и Северуса в первые дни попытались "проверить на прочность". Меня испытывали, подложив лягушку мне в портфель. Видно, ожидали дикого визга, как это было с другими девочками. Но просчитались. Я аккуратно пересадила бедное земноводное в пакетик из-под завтрака, сунув туда ей пару листочков салата из моего сэндвича. А потом на ближайшей большой перемене осторожно отнесла её во двор и выпустила в дальнем углу площадки, под забором, который отгораживал школьный двор от парка.

— Надеюсь, что до ближайшего пруда ты и сама допрыгаешь, — напутствовала я лупоглазое существо. А потом обратилась к наблюдателям, стоявшим неподалёку. — Интересно, вам очень нравятся мухи и комары? — огорошила я их с налёта.

— Чего? — только и было мне в ответ.

Я вздохнула и разразилась небольшой речью о пользе лягушек, которые спасают нас от таких невыносимых насекомых.

— Если мне не верите, спросите у нашей классной, — закончила я своё выступление.

Прониклись. На свет появились ещё несколько пленниц, которые были торжественно отпущены в травку рядом с дырой в заборе.

А мне под нос тут же сунули белую мышку.

— Ой, — ожидаемо взвизгнула я. На лицах проверяющих расцвели улыбки и тут же увяли, когда я продолжила: — Какая прелесть! Это специальная мышка для экспериментов? Папа мне про таких зверей рассказывал. Она из зоомагазина? А она у вас любит крутить колесо? А как вы её кормите? Не перекармливаете?

Под градом моих вопросов эти горе-проверяющие быстро исчезли, а я перевела дух. Экзамен был сдан.

Северусу пришлось сложнее. Ему надо было доказать право учиться в этой новой школе и учителям, и новым одноклассникам.

С учителями проблем почти не было — пытливый ум мальчика давно уже вышел за пределы школьной программы. Он с успехом доказал, что и в новой школе он быстро осваивает программу. Но он пока не спешил сдавать экзамены, ожидал моих результатов к зимним каникулам.

А вот с другими мальчишками было труднее. Вначале его попытались поднять на смех, что он водится с девчонками, но тут я вмешалась и с некоторым надрывом в голосе заявила:

— Нечего наезжать на парнишку, который мне помогает таскать сумку. — И выразительно показала на свою голову. — Мне пока тяжести поднимать вредно. Отец не велит.

И укоризненно погрозила им пальцем. Авторитет доктора Эванса, о котором с уважением говорили их родители, и тут сработал. Мальчишки отступили.

А потом уже на спортивных занятиях юный Снейп показал всё, на что он способен. И в отжиманиях, и в лазании по канату, и в стойке на кулаках, и некоторые элементы бокса тоже не остались без внимания. И в командных играх, и в одиночку. Его даже зауважали сверстники — ведь он приносил классу дополнительные баллы за спортивные успехи. И зелье Бодрости тут было совершенно не при чём.

Так помогая и поддерживая друг друга, мы дожили до Хэллоуина. Я с успехом "овладевала" знаниями за первый класс и решительно двигалась к сдаче переводных экзаменов как раз перед зимними каникулами.

Традиционный обход домов, на окнах которых красовались смешные чёртики и ведьмы на помеле с неизменными котами за спиной мы впервые проводили втроём.

То, что мы с Петунией будем традиционными ведьмами в широкополых шляпах и широких плащах-мантиях, даже не обсуждалось. Споры у нас разгорелись вокруг цвета этих плащей. Я категорически была настроена против чёрного цвета.

— Только алый! В крайнем случае — тёмно-синий плащ с золотыми звёздами, — упрямо мотала головой я. — Это же так красиво!

Но меня уговорили. Сошлись на том, что подкладка плащей будет именно алой. И кокетливо выглядывать, если плащ будет распахнут. Надо же и на уступки иногда идти.

Северус вначале тоже рассчитывал на шляпу и мантию — как настоящий волшебник, даже расстроился и отказался участвовать в обходе домов. Но потом сменил гнев на милость, когда мы наперебой доказали ему, что пока окружающие не поймут такой роли. Позже, когда мы сменим имидж, тогда и ведьмы в сопровождении колдуна не вызовут удивления.

А пока ему пришлось смириться с ролью и костюмом чертёнка. Разумеется — под номером тринадцать. Его личико забавно выглядывало из плотно облегающей голову шапочки с небольшими рожками и курчавым мехом. На шее висела на грубой цепочке огромная бляха с цифрой тринадцать, сзади мотался проволочный хвостик — весьма гибкий. Он управлялся с помощью небольшого устройства, спрятанного в рукаве.

В правой руке Северус держал вилы-трезубец. Нет, концы не были острыми, поранить ими было нельзя, но с элементом шокера. Стоило прикоснуться этими вилами к любой металлической поверхности, как сверкали электрические разряды. Тобиас долго возился у нас в гараже, чтобы добиться такого эффекта. Но сделал. Управление было спрятано в резиновой рукоятке трезубца.

А котелки у нас — ведьм — как раз были металлические. Мы ставили их на пол и изображали колдовские действия вокруг них, а чертёнок торжественно требовал выкупа. И касался котелков трезубцем. Эффект был потрясающий. Нас просто завалили сладостями.

Но мы честно поделились содержимым одного котелка с другими участниками этих походов, чтобы им не было грустно. Нам на троих и одного хватило. На следующий день в школе только и говорили о техническом оснащении наших костюмов.

А наша группа в полном составе была благосклонно записана на участие в школьном концерте для учеников и родителей перед Рождеством. Разумеется, мы пока не раскрывали секрета, с каким номером мы будем выступать. Только сказали, что он будет танцевально-песенным, чтобы нам нашли место в сетке общей программы.