Молча летят. Стучат копыта. Холодный снег кружится и тает на крови.
Какое наслаждение — быть вдвоём с любимой. Только почему так сильна печаль?
"...ярче солнца, краше звёзд. Придёшь ли на поляну ко мне в объятия, мой светлый ангел?.."
— Ты бредишь, Ланселот.
— Прости, о королева.
В аббатстве сняли их с коней.
Сутки приходил в себя Озёрный Рыцарь. Хлопотали монахини, Бегунок не отходил от его ложа. И королева Джиневра неотрывно рядом. Мечтал ли он о счастье о таком?
"...как хорошо. Как хорошо, любимый мой, нам быть вдвоём. Твоя рука в моей, никто нам не помеха. Не мог соединить нас мир — война свела. Как изнывала я, так близко и так далеко от тебя, любимый мой!"
— Что шепчешь ты, Джиневра?
— Молитвы, рыцарь.
— Молись, Джиневра, за победу короля Артура, за мир, за...
— Молчи, мой Ланселот.
— Далеко враги?! Я встану!
— Спи, рыцарь.
"Молчи, молчи, мой рыцарь. Любой из женщин доступно было врачевать тебя, но не мне. Молчи и спи, герой. Молчи и спи. Ещё не время".
* * *
— Какие вести, Бегунок? Король Артур вернулся? Бритты победили?
— Плохо, господин мой. Король теряет войско. Стянуты все силы со всех подвластных королю краёв. Погибает цвет рыцарства, горят деревни. Все пути забиты беженцами. Бесчинствуют и грабят мародёры.
— Королева моя, я собираюсь в путь.
— Нет, Ланселот, ты остаёшься. Твоё место подле меня.
— Да, знаю, королева. Но королю нужна подмога.
— Ты не поможешь ему. Неужели ты меня оставишь?! А если и сюда придут враги? Куда я побегу? Как спасаться буду? Неужели затем ты только и пробился в Камелот, чтобы здесь, за невысокими стенами, меня оставить на растерзание врагу?!
— Да, ты права. Но отчего так тяжко мне?
— Знаю, любовь моя. Мне тоже нелегко. Да, я назвала тебя тем именем, что ты шептал мне всю дорогу — все три дня, пока мчались мы в аббатство.
— Прости...
— Не надо! Не оскорбляй любви своей! Разве ты не видел в глазах моих? Разве не знал весь двор, что мы с тобой друг друга любим?!
Молчит Озёрный Рыцарь.
— Неужели я должна упрашивать тебя?! — вскричала королева. — Артур погиб! Камелот разграблен! Послушай, Ланселот, любимый мой! Наш с тобой союз предопределён! Как можешь ты сопротивляться моей любви, когда лишь за улыбку одну мою ты шёл на бой, на смерть?!
— Но не на бесчестье.
Вскрикнула, как от раны, королева.
— Что, что можешь ты, несчастный?! Что можешь сделать ты, когда кругом одна погибель?! Ланселот, Серебряный, любимый мой, взгляни в глаза мои! Что видишь ты?! Королева — вдова, и рыцарь без войска! Неужели ты будешь вечно лишь прославлять меня, не припав ни разу к колодцу счастья?! Мы не погибли, перед нами множество путей! Мы можем скрыться в глуши лесов и жить лишь друг для друга! Кто укорил бы нас?
— Поверь, Джиневра, и я не с камнем в сердце! Я не любил тебя одними лишь глазами менестреля, что песни прекрасные поют, а в сердце ничего не шелохнётся. Всеми силами души желал я быть твоим! Но ты любила Ланселота — Серебряного Рыцаря. Не сможешь ты любить ту тень, что от него останется, когда решится он нарушить долг перед королём.
— Ты не Джиневру любил! — рыдала королева. — А свою любовь к ней! Я думала, что мне приятно то возвышенное чувство, что ты с таким почтением — как лучший дар на свете! — мне подносил. Я любовалась им, как драгоценностью! Я дорожила! Твоя верность заслужила право в глазах двора, в глазах Артура! Ты отверг Моргану даже при угрозе смерти! Ты виноват, что я забыла мужа моего! Если бы ты так долго не играл с любовью, я не попалась бы в тенета страсти! Я же живая, Ланселот!
Отступил потрясённый рыцарь. Не знает, что сказать. Душа к Джиневре рвётся, долг велит прочь бежать.
— Как же мы...с тобой...тайком, как звери, как воры...
— Кто поверит, что мы были вдвоём и не согрешили?!
— Поверит?! Вот оно! Какое дело мне до слухов?! Я презираю их!
— И я, мой рыцарь!
— Честь! Вот то, что в моей власти уберечь!
— Ты говоришь, как старая нянька. Какая честь? Всё погибает. Ты, как ребёнок, право. Всё кончено: Артура нет, нет Камелота, нет Круглого Стола.
— А Британии?
Она смотрела на него сквозь слёзы и смеялась. Мой бедный Ланселот! Какое дело Британии до мига их любви?! Взгляни, мой рыцарь, мой наивный ангел, куда вскорости пойдёт Джиневра! В плен ко врагу — одна из многих пленниц. А может, ей обольстить завоевателя и на трон вскарабкаться? И будет снова блистать Джиневра при дворе!
Она просила лучшей доли. Она хотела только мига земной любви. Он слишком возвышен. Другой её не разбудил бы. Её мечта недосягаема. Он неземной, хотя живая кровь течёт из ран его.
— Дай я тебе сменю рубашку, рыцарь.
— Не трогай, Джиневра.
— Разве мало тебе меняла я рубашек?
— Теперь нельзя.
— Дай оботру хоть пот с лица.
— Нет.
— Не сопротивляйся — я твоя королева.
— Я запрещаю королеве.
— Что сделаешь ты, рыцарь? — она смеялась. — Ты слаб.
— Я умру.
— Ты говорил это и раньше. Я согласна. Умрём вдвоём.
Он достал кинжал, нацелил себе в сердце.
— Я говорил, что смерти не боюсь?
— Я тебе не верю.
— Зря, королева.
И пронзил себя.
Вспыхнул и померк мрак. Голоса.
— Спящий, ты нарушил граничные условия, самый ход легенды. Ты остаёшься....
— Нет!!! — крикнул Ланселот. — Нет!!! Я не смогу!
Он зарыдал.
Боб очнулся во тьме пещеры, лёжа на камнях. Он сел и обхватил голову руками. Нет, никто и никогда не узнает, кем он был во сне! Никогда!!
Он содрогнулся, едва подавив рыдание.
— Что с тобой, Мелкович? Где я?
— Ты в пещере, Нэнси. Мы упали сюда. И выпили воды...
— Я помню. Что с тобой, Мелкович? Ты тоже видел сон? Кем был ты, Мелкович?
— Они сказали, я останусь...
— Я слышала: с лицом героя. Что за лицо? Дай-ка посмотрю... Что?! Ланселот?!! Я соблазняла Мелковича?!!! Боб, скотина, как ты мог?!!
— Прости, Джиневра, я не знал, я не....
— И кто отверг меня?! Боб Мелкович!
— Я не отверг. Я выбрал верность. Королю, стране. Тебе, Джиневра. Прости, Нэнси, я не твой герой.
— Сон выбросил меня! И всё из-за тебя! Зачем ты умер?!
"Мне кажется, я спас тебя", — печально подумал Ланселот.
Они горестно умолкли.
Маргарет и Аарон вздохнули и отвернулись.
ГЛАВА 16. Тарзан из племени обезьян
Они не могли отойти от тела Маркуса ещё долго, боясь прикоснуться к мертвецу. Джоку уже ничем нельзя помочь. Но что теперь делать с его телом? Надо как-то похоронить его, а у беглецов не было с собой никаких инструментов.
Фальконе тяжело дышал и выглядел измождённым. А вот Вилли на удивление неплох. Пить, конечно, хотелось, но вполне терпимо.
— Кажется, нас оставили, — произнёс он, взглянув в сторону Стамуэна.
Преследователи в самом деле испарились, словно убийство своего собрата — это было всё, чего ради они предприняли погоню.
— Куда нам деться? — угнетённо спросил Фальконе. — Бежать в пустыню? Та же смерть, только медленная. Давай вернёмся в лагерь.
— Он был моим другом, — сказал Вилли.
— И он сказал, что нас не убьют, — продолжил Фальконе. — Выходит, Джок ошибся.
— Я должен похоронить его, — угрюмо ответил Валентай.
Что можно предпринять? Что вообще следует делать в их плачевном положении? Вилли заботится о погребении проводника, а сами они такие же мишени, как и бедный Маркус. Смерть подошла так близко, так иссушающе дышала им в лицо. Всё, что ни сделают они — всё бессмысленно. Но не стоять же здесь и ждать — возле коченеющего трупа!
И оба медленно побрели в лагерь, со страхом ожидая получить дротиком в спину.
Лагерь был пуст. Пуст и разгромлен. Ветер трепал сорванный брезентовый навес. Содраны со своих каркасов разноцветные палатки, уныло хлопает дверью трейлер-лаборатория. Но трупов нигде не видно. Может, товарищи сумели убежать в пустыню?
— Давай хоть поищем лопатки, — неуверенно предложил Вилли, понимая, как мало их теперь должна заботить гибель Маркуса.
— Я не могу...
Лицо Фальконе побелело, он тяжело дышал. Джед опустился на песок, весь в холодном поту. Казалось, вместе с дыханием из него утекает жизнь. Конец близок, и всё равно, где умирать — здесь или в пустыне. Она была везде, эта проклятая пустыня.
Вилли сел на землю рядом с другом. Похоже, он продержится дольше и ему придётся хоронить двоих.
Вкрадчивые шаги. Перед глазами двух измученных людей возникла троица: старуха шаария и два аборигена за её спиной. Те держали какие-то примитивные сосуды. Это, кажется, большие выдолбленные тыквы.
Шаария заговорила и — странно! — Вилли понимал её.
— Вода, господин, вода!
Аборигены, не проявляя больше никакой враждебности, протянули Вилли оба сосуда. Всё это было совершенно необъяснимо. В душе Валентая скопилось тяжёлое чувство страха, гнева и безысходности. Он хотел знать, что произошло с Кондором, с пропавшими людьми, с товарищами их, которые только утром были с ними. Ему остро хотелось знать, что ждёт в результате их обоих. Вопросов было много, но вид тяжёлых сосудов с водой приковал к себе всё его внимание. Это отсрочка гибели. Это жизнь. И, если им удастся отыскать всх остальных, то есть надежда на спасение. Может быть, аборигены вправду разгневались лишь на Маркуса? Посчитали, что это он предал их?
Вилли торопливо влил Джеду в рот драгоценную воду под внимательным взглядом шаарии. Потом глотнул и сам хорошую порцию. Надо оставить ещё и остальным. Неужели, туземцы сжалились над ними?! Неужели, им позволят вырваться из страшных тисков пустыни?
Вода была тёплой, но свежей. Она явно была настояна на каких-то травах, что нисколько не портило её вкуса. И уже через минуту Вилли почувствовал прилив сил. Фальконе тоже пришёл в себя, у него даже заблестели глаза. Нормальный цвет лица вернулся к нему.
— Скажите, пожалуйста, — заговорил Вилли, обращаясь к старухе, — где наши товарищи? Где профессор?
— Она же тебя не понимает, — заметил Джед.
— Берите нужные вещи и уходите, — шаария указала на юго-восток. — Эта вода вам.
— Нам нужно похоронить Маркуса, — упрямо ответил Валентай.
— Чего она сказала? — поинтересовался Джед.
— Ты не найдёшь его, — снова заговорила старуха. — Уходите. К большим горам, где много воды и много людей. Только вы двое. Больше нет никого.
— Что произошло с профессором? — упрямо допытывался Вилли.
— Да как она тебе ответит, если она говорит по-туземному? — поразился Фальконе.
Старуха порылась в складках одежды и бережно достала маленькую каменную бутылочку, запечатанную фиолетовым воском. К бутылочке крепилась ременная петля.
— Когда больше не сможете идти, выпейте вот это, — произнесла она, словно не замечая всех вопросов к себе.
Повесила бутылочку на покосившийся шест, повернулась и в сопровождении своих телохранителей ушла обратно в город.
— Ну и что теперь нам делать? — снова заговорил Фальконе.
Они остались с двумя большими тыквенными сосудами в руках, множеством вопросов и полным отсутствием ответов. Воду бережно перелили в пустые пластиковые бутылки — получилось около четырёх литров. Маленькую бутылочку Вилли предусмотрительно повесил себе на шею, где уже висел маранатас. Не эта ли вещица сыграла свою непонятную роль в их спасении? Не потому ли их пощадили, что на шее Вилли висел этот туземный оберег?
Они всё-таки взяли лопатки и отправились, чтобы похоронить Маркуса. Но к удивлению обоих, тело его исчезло. Лишь осталось немного крови на земле.
— Выходит, они сами хоронят своих мертвецов, — заметил Джед.
Тогда Вилли вспомнил, что говорил ему проводник: что все искатели додонов возвращаются под стены своего древнего города, чтобы их кости упокоились в сем неприютном месте.
Что делать им? Остаться и заняться поисками? Или пойти туда, где есть цивилизация и рассказать всё? Тогда сюда приедут люди и хотя бы отыщут тела погибших.
— Она велела уходить в сторону гор Ахаггара. — словно во сне проговорил Вилли.
— Откуда ты можешь это знать? — удивился Джед. — Разве ты понимаешь наречие туземцев?
— Не знаю. Но, я понял, что сказала старуха.
Как бы там ни было, решение уходить из лагеря было единственным выходом. Как Маркус говорил им, как настаивал, чтобы экспедиция бросила всё и спасалась бегством! И вот Маркус мёртв, и все мертвы — остались только двое. Надо обязательно добраться до людей и выяснить, что же такое тут произошло. Сюда приедут военные или полиция и разберутся в этом.
Два друга собрали самые необходимые вещи, увязали спальные мешки, набили сухими пайками рюкзаки, отыскали компас.
— По два литра на человека — это очень мало для такого пути, — нарушил печальное молчание Вилли.
Джед кивнул головой, соглашаясь с этим несомненным фактом, и они взвалили на плечи свою поклажу.
Более не оглядывась на разорённый лагерь, два человека отправились в пустыню.
* * *
Ранним утром того же дня — когда ещё жив был Маркус и оставшиеся студенты не подверглись преследованию — Фарид Гесер и Калвин Рушер достигли разлома в небольшом горном массиве. Они сумели отыскать маленький, но очень удобный проход в каменной стене и углубились внутрь. Передвигаться в темноте было довольно трудно, но через некоторое время их глаза привыкли ко тьме и даже стали различать кое-что.
— Эй, Гесер, что там за дыра впереди?
— Что за дыра?! — перепугался Гесер.
В самом деле, стены каменного коридора немного светились, а далее явственно зияло чёрное отверстие. Оба лазутчика приблизились и обнаружили, что из дыры тянет свежестью.
Компаньоны подобрались ещё ближе и стали шарить вокруг руками.
— Рушер, тут обрыв какой-то! — испугался Фарид.
И вдруг... бульк, бульк.
— Вода! — завопили оба. От неосторожного движения Гесер с воплем свалился вниз.
— Калвин! Сволочь! Ты столкнул меня!
Гесер ушибся при падении на камни, но не пострадал. Он тут же вскочил и кинулся на звук капели. О чудное видение! Перед ним стояла на высокой ножке чаша, полная воды!
Не обращая более внимания на Калвина, оставшегося наверху, Гесер поспешно припал к воде. Он едва успел отойти в сторону, как сон свалил его. Фарид лишь блаженно успел вздохнуть и встретить руками приближающиеся камни. Молочно-белый туман нежно поглотил его.
О, какое счастье и покой! Он всех и всё забыл. Купался в прохладном тумане, подхватывал ладонями невесомый пух и подбрасывал его. Туман кружился, развеивался, бледнел и снова собирался.
Гесер поворочал головой, чтобы ощутить щеками нежное прикосновение облака. Он посмотрел на свои ноги. Едва уловимыми тенями они скорее угадывались, нежели виднелись в пышно взбитом молочном коктейле.
Сделал широкий, медленный гребок рукой. Потом — другой рукой. И поплыл по облаку, смеясь, как в детском сне. Над ним мягко нависало тёмно-плюшевое небо, а на нём мигали такие маленькие, игрушечные звёздочки.
Он плывёт. Он плывёт!
"Фарид!"
Я плыву.
"Фарид, послушай. Тебе ведь хорошо, Фарид?!"
