Срочно требуется царь (одним файлом)

* * *

— Сеня, смотри, что я нашел! — донеслось приглушенное пылью, книгами и благоговением из дебрей подвала.

— Что? — отозвалась Серафима, утирая холодной рукой с пыльного лица липкие паутинные кружева, незаметно спустившиеся со свода.

Третий час сидения на стремянке в обществе замшелых фолиантов, покрытых старой пылью как суперобложкой, часто написанных на непонятном языке или, что еще хуже, с непонятной целью, заставил нейтральное "что?" прозвучать несколько более раздраженно и капризно, чем она хотела.

Но Иванушка, кажется, не обратил на это внимания.

— Ты не поверишь! Я нашел! Это громадный том, точно, как я и запомнил, только маленько не там, где мне казалось... И называется он — угадай, как?..

Царевна честно задумалась и предположила:

— "Трактат о тотальном, безусловном и абсолютном невмешательстве во внутренние дела иностранных государств?"

Иван обиженно хмыкнул и пробормотал нечто неопределенное, светильник его закачался и начал снижаться и перемещаться к ней.

— Вот, смотри! — скоро оказался он у подножия ее стремянки. — "Сугубо научный труд о тысяче ста одиннадцати способах проведения конкурсов на все случаи общественно-политической жизни"! Тут даже есть специальный раздел о том, какие испытания надо организовать, чтобы правильно выбрать царя! То, что надо! Читай!..

И он торжествующе распахнул фолиант перед ее носом и ткнул пальцем в первый абзац под замысловато-нечитабельным заголовком, запутавшимся в вензелях и росчерках как сороконожка в кудели.

— "Дефиле в купальниках должно проводиться в хорошо протопленном помещении, дабы пупырышки не портили эстетического вида телес..." — послушно начала читать Серафима.

— Что?!.. Где?!.. Ой... Это не то, не то!.. — переполошился Иванушка и стремительно залистал ломкие страницы, вызывая к жизни пыльные бури общекнижного масштаба.

Наконец, он нашел нужную, снова ткнул пальцем в равно неразборчивый, но очень красивый заголовок и начал читать уже сам, продираясь сквозь замысловатое построение вступительной фразы:

— "Дабы из множества претендентов выбрать достойного правителя державы, который бы стал ея народу отцом заботливым и строгим, и избежать при этом кровопролития, гражданской войны и интриг подковерных, для блага государства зело вредоносных, надобно всем людям добрым показать, что дворянин, на престол всходящий, есть наилучший кандидат на должность сию, и никакие прочие с ним сравниться не могут, и что коронование его есть наивысшее благо для всей страны и всего ея народа..."

Далее книга настоятельно советовала венчать на царствие исключительно персону благородного происхождения, добродетельную, к телесным и духовным нуждам подданных внимательную, умственным развитием выше среднего, а также здоровья крепкого и ликом приятную, дабы недоброжелатели прозвищ срамных не давали и в куплетах на политическую тему на дешевые приемы не рассчитывали.

— Хм... Четыре испытания... — задумчиво помяла подбородок Серафима, когда Иванушка закончил чтение краткого описания царского конкурса. — А они на такое количество согласятся? Да еще тут жюри собирать, очки распределять... Это ж сколько очков...Ты подумай только...

Иванушка рекомендацию принял и в самом деле задумался.

— Может, мы среди них будем что-нибудь другое распределять? — осенило, наконец, его.

— А что другое? — нахмурилась Сенька.

— Н-ну... — нерешительно пожал плечами царевич. — Как насчет слуховых аппаратов? Или костылей?

— Как-то всё это сложно, субъективно и непривычно, — вздохнула Серафима. — Не знаю, как ты, а лично я никогда не слышала, чтобы где-нибудь правителя державы таким замысловатым способом избирали. Турнир, кинжал, стакан яду, векселя к оплате — старые добрые прижившиеся способы осчастливить новым монархом любую страну. Если бы этот... конкурс... был такой уж хорошей идеей, то уж, поди, их бы применяли сплошь да рядом!

— Но это ведь действительно хорошая идея! — не отрывая глаз от книжных строчек, горячо возразил Иванушка. — Гораздо лучше, чем копье в глаз, кинжал в бок, яд в мороженом или долговая яма! По-крайней мере, с точки зрения проигравших.

— Зато, с точки зрения выигравшего, копье в мороженом, или как ты там выразился, безопаснее, — хладнокровно и уверено возразила царевна. — Потому что, если неудачники вдруг не согласятся с результатом, то кровопролития, гражданской войны и тех самых интриг подковерных, которых автор этого творения так хочет избежать, точно не миновать!

Иван грустно вздохнул, признавая правоту Сеньки, почесал пыльным рукавом кафтана переносицу, отчего ему сразу захотелось чихнуть, но тут его озарила блестящая мысль, и весь чих пропал сам по себе. Он хитро прищурился на жену и с довольной улыбкой заявил:

— А мы заставим их поклясться, что они безоговорочно признают победителя своим царем!

— Поклясться?.. — недоуменно уставилась на него та.

— Ну, да! — Иван кивнул, сияя от приятного осознания собственной сообразительности. — Пусть поклянутся, чем хотят!

— И "Честное слово!" скажут? — не унималась отчего-то Серафима.

— Н-ну да, — пожал плечами ее супруг, не понимающий отсутствия какого-либо энтузиазма по поводу такого замечательного предложения, как его. — Если тебе это кажется разумным... и рациональным... ведь они принесут клятву... Но пусть дадут и честное слово.

— И добавят "гадом буду, крест на пузу, нож в спину, век воли не видать"? — уточнила с невинным видом она.

— А... это что — формула какого-то местного мистического обряда торжественного принесения клятвы? — удивленно вскинул брови Иванушка. — Никогда о таком не читал...

Серафима возвела очи горе, испустила обреченный вздох и оставила всякую надежду пробиться при помощи простого сарказма к такому атрофированному рудименту атавизма в голове ее мужа, как здравый смысл. Пожалуй, открытый текст в этом безнадежном случае может сработать лучше.

Полной уверенности, естественно, не было, но попытаться стоило.

— Ванечка, миленький, да как же ты не понимаешь, что, принеси они хоть сто пятьдесят клятв, обещаний или обетов, но если победитель их не устроит, то никто и глазом моргнуть не успеет, как твои кровопролития, гражданские войны и интриги подковерные обрушатся на бедное царство как из волшебного рога изобилия!..

— Сеня, — мягко взял за руку жену Иванушка. — Твое неверие в лучшую сторону человеческой натуры меня иногда удивляет. Они же благородные люди, и...

"Ха! Благородные! Не знаю, в каком смысле ты сейчас это слово употребил, но слышал ли ты когда-нибудь, чтобы кровопролития, гражданские войны и интриги организовывались булочниками или сапожниками?" — хотела положить его на обе лопатки и тем самым завершить спор царевна, но вдруг ей пришла в голову мысль получше.

— Хорошо, — быстро согласилась она. — Но только давай договоримся, что им придется собственноручно подписать эту клятву.

— Но зачем?.. — с удивлением начал было возражать царевич, но Серафима его опередила.

— А вдруг кто-то позже скажет, что не помнит, о чем поклялся? И захочет, так сказать, освежить в памяти текст? — и она так искренне захлопала глазами, что сомнения в ее чистосердечности сразу закрались бы у всякого.

Кроме Иванушки.

Он помолчал, обдумал сказанное, пришел к выводу, что это действительно еще одна неплохая идея за сегодняшний вечер, и улыбнулся.

— Вот видишь, Сеня! Если хорошенько подумать, то от твоих подозрений не останется и намека! Ведь в глубине души абсолютно все люди — добрые и благородные!

— Угу, — старательно поддакнула она и прикусила губу, чтобы ненароком не уточнить, что в некоторых людях доброта и благородство всё же скрыты настолько глубоко, что без меча до них и не добраться.

Она уже некоторое время подозревала, что в мире существует многотомный и постоянно уточняющийся список глупых и бессмысленных действий, таких, как ношение воды в решете, надевание рукавичек на уши, охота за комарами с топором, пробивание стен головой...

И она была почти уверена, что убеждение ее возлюбленного супруга в противном неизменно возглавляло этот список.

Покидая подвал с чувством человека, исполнившего долг, но толком не уверенного, что это был за долг, чей, и стоило ли его исполнять вообще, Сенька у самой лестницы споткнулась обо что-то, и под ноги ей шуршащей двухмерной лавиной поехала куча не замеченных ранее в темноте у стенки картин.

— Ой!.. — успела отскочить и не наступить на образцы старинной живописи Страны Костей она. — Вань, смотри! Ты их раньше видел?

-Нет, — устало покачал головой Иванушка, обуреваемый приблизительно такими же чувствами, что и его жена. — Как-то не до них было. Пошли?

— Нет, погоди! — у царевны зародилась идея. — Мы самозванцев сегодня где своим предложением осчастливим?

— А-а-а... В-в-в... Н-да, тот зал, и верно, маловат... Ну, тогда есть просторное помещение на первом этаже в южном крыле, может, туда их попросим пройти?

— Вот-вот, я про то же подумала, а еще знаешь, что? Что в нем нет никакой внушительности и солидности, кроме портьер да охотничьих трофеев в простенках между окнами.

— И что ты предлагаешь? — непонимающе уставился Иван.

— Да вот хоть живописью его увешать. И нарядно получится, и с намеком. Из прошлого — в будущее. Преемственность поколений и династий. Не посрамите славных имен и деяний предков, и всё такое.

— Н-ну давай, — пожал плечами царевич, в представлении которого как раз портьеры и охотничьи трофеи и являлись воплощением как внушительности, так и солидности. — Сколько штук ты хочешь взять?

— Штук! — негодующе фыркнула Сенька. — Мы об искусстве говорим, об истории, о связи времен, а ты — "штук"!..

— А-а-а... в чем они еще, по-твоему, исчисляются? — осторожно, чтобы не налететь на очередную отповедь, поинтересовался Иванушка.

— В картинах и картинках, конечно.

— А как ты их отличаешь? — уже всерьез заинтересовался он.

— Картинки написаны красками, а картины — душой, — поучительно качнула головой Сенька и с азартом, позабыв про бессонницу и усталость, кинулась разбирать живописный затор у них на пути.

Как ей ни хотелось пересмотреть всё, утомление и необходимость спешить брали свое. Маленькие картины, которые на стене без путеводителя не нашел бы и самый заинтересованный взгляд, приходилось автоматически отставлять в сторону, даже не разворачивая предохранявшую их мешковину в пользу собратьев по коллекции покрупнее.

Среди подходящих по габаритному критерию произведений были, в основном, портреты — конные, пешие, поясные, во весь рост, опирающиеся на живописные обломки колонн, мечи или задрапированные мануфактурой тумбочки. Чуть в меньшем количестве были представлены батальные сцены неизвестных сражений, сцены неизменно успешной охоты или рыбалки, яркие балы и еще более яркие турниры. На некоторых холстах — по пожеланию заказчика или по моде времени — над головами персонажей вились тонкие ленточки, на которых неразборчивым, но очень декоративным шрифтом были подписаны их имена и титулы.

После сорокового полотна с очередным розовощеким темноволосым дворянином, опирающимся на поле боя на коня, задрапированного знаменем с гербом, царевна вздохнула, окинула погрустневшим взором составленные рядом у противоположной стены еще не просмотренные полотна и махнула рукой:

— Ладно, хватит. Давай отложим... э-э-э... — она прищурилась, пытаясь разобрать подписи на лентах, — вот этого старенького царя... судя по короне...Корона знакомая, кстати, ее Костей носил... пока не износил... Да как же его там?.. Имя — ну вообще не разобрать!.. Короче, дедка с соколом. Маркизу Ан... Аи... Ап... Ну и почерк у их художников — будто кошка хвостом писала!.. Ладно, не важно... с кошкой и розой... Еще вот эту батальную сцену — кочевники в черном против витязей в белом, начинают и выигрывают... Одну конную охоту на лис... Потом воина на утесе и с булавой...Баронета... Аш... Эш...Эт... Ет... ладно, без разницы, запомни, что с семью детишками — другого такого больше не видела. Еще возьмем вот этих девушек с корзинками — непонятно, кто они такие, но веселая палитра, и солнышко... так... Парня-виконта с тумбочкой, собаками и усами... Девочку со свеклой... и... и... до... фи... га... Нет, до... фин... та... Да ёшкин трёш!.. До... фи... на... А-а, "Портрет дофина Шантоньского... Шарля... Жоржа... Люсьена... Людовика..." короче, тут его имен еще на три ленточки. Дофин — да и всё.

— А он-то что тут делает? — удивился Иван.

— Жених, наверное, — со знанием дела предположила Сенька. — Предлагался на растерзание какой-нибудь костейской царевне. Лет сто пятьдесят назад, если судить по костюму. Вон, сплошные кружева, да ленты, да шитье золотое по серебру. Пижон. Но, раз не выбросили — в семью вошел. Прихватим франта в бантах. Вроде, внешние связи. Дружба народов. Костеи и шантоньцы — братья навек.

— Мы это вдвоем не унесем, — Иванушка с сомнением оглядел избранную экспозицию вечера и покачал головой, гудящей и разрывающейся от усталости и заботы.

— А мы и не собирались, — успокоила его Серафима. — Во дворец вернемся и Находку, к примеру, попросим. Пусть кого-нибудь прихватит, привезет и всё развесит заодно. А нам еще обращение к твоим конкурсантам готовить надо. И поспать хоть часика три-четыре. Если повезет.

— Не повезет, — уверено заявил провидец Иван.

* * *

Закончив урок рисования у городских ребятишек и с виноватым вздохом облегчения убедившись, что на сегодня его педагогическая деятельность завершена, дед Голуб тщательно стряхнул мел с рукавов, причесал пятерней бороду, пригладил клочок волос на темечке и несколько торопливее, чем приличествовало оказии, направился на первый этаж навестить матушку Гусю.

Причина? Причину он собирался изобрести по дороге.

Когда до заветной двери, ведущей в детское крыло, оставалось несколько метров, за спиной у него вдруг раздалось быстро приближающееся пыхтение и шлепанье двух пар босых ног по каменному полу. Удивленный старик оглянулся — и замер.

Прямо на него, словно в лобовую атаку, решительно набычившись и не сворачивая с намеченного курса ни на сантиметр, пер Малахай.

Памятуя непредсказуемый, хоть и незлобный характер воспитанника юной убыр, дед приветливо помахал медвежонку рукой и предусмотрительно прижался к стене, пропуская косолапого, явно направляющегося на поиски своей няньки.

Может, она тоже пошла навестить матушку Гусю? Это было бы весьма кстати: можно было бы сказать, что встретил Малахая и пошел его проводить, чтоб не напугал кого-нибудь по дороге.

Довольный донельзя своей изобретательностью и счастливым случаем, дед Голуб проворно ускорил шаг и прибыл к огромной массивной двери, отгораживающей беззащитный мир от почти сотни озорных постолят, находящихся на обеспечении Временного Правительства, чуть-чуть вперед медвежки.

— Милости прошу, Малахай Медведевич, к нашему... — взялся он, было, за ручку, но к его изумлению мишук даже не повернул в их с дверью сторону головы, а целеустремленно прокосолапил дальше.

— Эй, ты куда? — развел руками дед, но вопрос, как и следовало ожидать, остался без ответа.

И Голубу ничего не оставалось делать, как в соответствии с заявленной причиной сопроводить мишку до цели его путешествия.

Цель эта отыскалась очень скоро: в конце коридора, там, где располагалась потайная библиотека, случайно обнаруженная лукоморским царевичем, дверь была нараспашку, а под короткой лестницей горел свет.

Находка в библиотеке? Не знал, что она умеет читать.

Малахай Медведевич при виде открытой двери воспрянул духом, энергично потянул черным мокрым носом, заговорщицки оглянулся на Голуба, и вдруг как припустил во весь опор — так, что черные пятки только засверкали!

"Соскучился, поросенок", — была первая умильная мысль старика.

Мысль вторая подскочила и выпрыгнула вперед, словно испуганный заяц: "Так он же там такими темпами всё вверх дном перевернет!!!"

— Постой, погоди!.. — крикнул, умоляюще вытянув руки вслед улепетывающему медвежке Голуб.

Но тот то ли не понял, то ли был просто не в настроении стоять и годить, но при звуке человеческого голоса за своей мохнатой спиной рванул вперед, что было медвежачьих сил, кубарем скатился по лестнице, пронесся через освещенную зону и пропал в темноте.

— Малахай, стой!.. — забыв ради бесценных фолиантов в подвале, что ему уже давно не двадцать лет, и даже не три раза по двадцать, и что Находка и Щеглик велели ему провести в постели со своим прострелом еще пару дней[76], старик помчался вслед улизнувшему у него из-под носа бурому шкоднику. — Малахай!..

— Малахай?.. — столкнулся он у подножия лестницы с озадаченной запыленной октябришной в окружении гвардии Кыся и нескольких десятков, если не сотен картин в различной степени развернутости.

— Где Малахай? — встревожилась Находка.

— Там!.. — задыхаясь, ткнул дрожащим пальцем в темноту старик. — Как дунул мимо меня — ровно конь скаковой, а не медведь!.. Боюсь, как бы чего там не...

Но Находке, мучительно и стыдливо переживающей каждый изгрызенный ее приемышем стул, каждую изодранную портьеру, каждый раскуроченный шкаф, ничего не надо было объяснять.

— Малашка! — грозно наморщила лоб и сердито выкрикнула она. — А ну, выходи сей же час, шпаненок толстопятый! Где ты?

Звуки сворачиваемого метрах в десяти от них стеллажа и лавины рушащихся на толстопятого шпаненка древних книг были ей ответом.

— Вот я тебе задам, фулюган!..

И, позабыв про свое занятие, дружина Кыся под предводительством Находки взяла наизготовку светильники-восьмерки и рысью двинулась осуществлять операцию "Перехват".

Умник, который придумал пословицу про ловлю черной кошки в темной комнате, никогда не пытался поймать бурого медведя в темной библиотеке размером с половину футбольного поля.

Сначала, заслышав грохот, все ринулись на звук и очень быстро оказались перед покинутым, еще клубящимся пылью завалом из двух стеллажей и стольких же сотен беспомощно навалившихся друг на друга и нервически шелестящих страницами книг.

Старик охнул и кинулся поднимать и отряхивать старинные тома и трясущимися руками расправлять им загнувшиеся листики, словно это были малые дети, но тут откуда-то слева раздался новый шум, треск и стук томов, градом сыплющихся на разошедшегося мишука и пол.

— Малахай, ко мне иди! — отчаянно выкрикнула Находка, но проказливый мишка не собирался сдаваться так скоро и испортить всем, включая себя, удовольствие от новой игры — догонялок.

Он пробурчал что-то задорное себе под нос, стряхнул с себя пыль веков и зашлепал пятками в невидимое во тьме право.

Тогда Кысь, Снегирча и Мыська с одним светильником и Находка с дедом Голубом в компании второго разбились на две группы и стали обходить неуловимого разбойника и первый завал по флангам. Но тот то ли каким-то шестым медвежьим чувством разгадывал все хитрые маневры своих перехватчиков, то ли маневры эти были настолько хитры, что разгадать их мог даже полугодовалый медвежка, но раз за разом все переходы, перескоки, перелазы и сидения в засаде заканчивались одинаково: криками "Ура! Вот он!" и попытками схватить то друг друга, то черную когтистую пятку, ускользающую под не к месту подвернувшимся стеллажом.

Количество перевернутых стеллажей перевалило за десяток, низверженных и раскиданных книг — за несколько сотен.

Покрасневшую и едва не плачущую от бессилия и стыда за косолапого разбойника Находку утешал дед Голуб. Приобняв октябришну за худенькие плечики и освещая дорогу, он говорил, что всё могло быть гораздо хуже, что Кондратий мог принести ей с охоты слона, если бы слоны тут водились, и тогда бы за те полчаса, что они тут бегают, лавируя между устоявшими под натиском маленького медвежонка стеллажами, слон бы уже давно нашелся, потому что ни одного стеллажа стоять бы в подвале не осталось.

Дружинники Кыся, в экстазе, что такое скучное занятие, как поиск каких-то рисунков внезапно превратилось в предел мечтаний каждого человека одиннадцати лет — охоту на дикого зверя в таинственном подземелье — разбежались, и их восторженные выкрики то и дело разносились по испуганно замершему книжному лабиринту:

— Здесь нет!..

— И здесь тоже!..

— Нашла следы в пыли!!!

— Куда ведут?

— На меня... Старые, наверно...

— Вот! Еще один стеллаж вверх кармашками!..

— И пыль не осела?!

— Осела...

— Слышу стук справа!

— Вперед! Направо!

— Направо! Вперед!

— Не уйдешь!!!..

— Ушел...

— Следы!!! Вижу следы!!! Вон там, слева! Свежие!

— Откуда знаешь?

— Там, в темноте, только что что-то мелькнуло! Это он!

— Это я...

— А вон там?

— А там он!!!

— В погоню!!!

— Окружа-а-а-ай!!!

— Руки вверх!!!

— У него не руки, у него лапы!

— Какая разница, всё равно пусть сдается!

— Будет знать, как в библиотеке хулиганить!

— Дедушка Голуб, Находка, вот он, мы его нашли!!!

— Загнали!!!

— Попался, теперь точно не сбежишь!

— Да он и не сбегает больше никуда...

— Ну-у... Так не интересно...

— Где он, где?

— Идите на голоса! Чтобы нас было всё время слышно, надо петь!

— А я не умею петь...

— А я умею! Только песен никаких не знаю...

— А я...

— Вот вы где, — с облегчением вздохнули старик и октябришна, завидев при свете волшебного светильника растерянную дружину, безоговорочное торжество которой было подпорчено таким нелепым фактом, как незнание рифмующихся слов, которые можно было бы тянуть под музыку.

Смущенно препираясь, они окружили редким частоколом[77] смирно привалившегося к стене посреди поверженных книг и манускриптов мишука. Если не знать наверняка, что данный косолапый охламон принадлежит к гордому роду бурых медведей, под толстым слоем пыли и паутины его с легкостью можно было принять за полярного.

С самым скромным и смиренным видом провинившийся топтыгин моргал смущенно-невинными глазками и сосредоточенно разглядывал свои лапы, будто это и не он только что устроил в священном месте — библиотеке — такой тарарам и погром с переворотом, какие бедному хранилищу книг отродясь не снились и в кошмарном сне.

— Ах ты, морда нахалюжная! — скрестив руки на груди, Находка решила выплеснуть накопившееся, не дожидаясь другого случая. — Да как тебе не стыдно! Ворвался, как оглашенный, куда тебя не звали, накуралесил! Сколько раз я тебе, шалопаю, внушала...

— Постой, Находка, — тихо тронул за рукав ученицу убыр дед. — А это... за его спиной... за стеллажом... краешек выглядывает... ведь, вроде, дверь какая-то?

— ...что порядочные медведи так не... Что? Где? Там? — октябришна сделала шаг поближе к стене, подняла светильник и с удивлением повернула раскрасневшееся сердитое еще лицо к старику. — Да... Кажется, дверь...

— Я ее раньше не видел... — недоуменно покачал головой Голуб.

— А, может, там клад?! — загорелись глазенки у дружинников.

— Клад, говорите? — почесал в затылке старик. — А вот поможете мне отодвинуть это сооружение — и узнаем.

Вспыхнувших надеждой на продолжение приключения постолят долго уговаривать было не нужно, и через десять минут тяжелый стеллаж был разгружен сверху донизу — книги с него бережно перенесены в сторонку[78], после чего общими усилиями сдвинут, и доступ к загадочному ходу оказался открытым.

Замка на странной двери не было — лишь заржавленная щеколда удерживала черную от времени дубовую панель.

Скрипнув тягуче застоявшимися от десятилетий безделья петлями, она открылась, и перед изнывающими от нетерпения и предвкушения тайны ребятами предстала...

— Еще одна библиотека?!..

— И верно... Да не простая...

— А чего ж в ней сложного? — разочарованно повел плечом Снегирча. — В этой хоть книжки есть, а там — мешки со сверченными бумажками да сверченные бумажки без мешков — вот и весь интерес.

— Это не бумажки, Снегирча, — не веря своим глазам, благоговейно покачал головой Голуб. — Это — пергаменты. На таких раньше писали книги, летописи — да всё, что нужно было записать важного, потому что для неважного выделанная по-особому телячья шкура дороговато обходилась.

Дружинники постояли, переминаясь с ноги на ногу и осмысливая сказанное учителем, пока не созрел естественный вопрос:

— А как узнать, что важного на них записано?

— Прочитать, — улыбнулся уголками глаз старик и сделал первый шаг в новую комнату.

Он осмотрелся, наугад протянул руку, вытащил из ближайшего замшевого мешка плотно скрученный свиток, осторожно развернул и при свете услужливо поднесенного октябришной светильника погрузился в чтение. Но далеко не уплыл.

— Но это... — изумленно оторвался он от текста после пары просмотренных строчек. — Это же... это даже не старокостейский!.. Это самый настоящий древнекостейский язык! На нем не говорят уже более шестисот лет! Семисот, скорее!

— И что там написано? — искренне заинтересовалась Находка.

— Н... н-не знаю... — растерянно поднял на нее взгляд старик. — Я, конечно, смогу разобрать, но мне нужно время, и словарь... Когда-то отец пытался научить меня древнему языку, но — увы мне! — тогда у меня на уме были совсем другие вещи. А сейчас я, боюсь, забыл едва не больше, чем знал.

— Твой отец был древним костеем? — Снегирча распахнул ошарашенно и без того огромные глазищи.

— Ну, не такой уж я и старый! — расхохотался Голуб. — Нет. Мой отец был главным архивариусом, профессором анналогии. Это наука об анналах. О хрониках. Архивах. Летописях, то есть, — поспешил пояснить он, перехватив непонимающие взгляды своей аудитории.

— Значит, теперь нам нужно искать словарь древнекостейского языка? — практично перешла к деталям Мыська, оглядываясь на разруху за спиной и оценивающим взором прикидывая, куда бы она, на месте канувшего в Лету библиотекаря, такой словарь бы поставила.

— Да. Он наверняка тут найдется... если прибрать и расставить всё по местам. И тогда я смогу перевести эти документы и мы узнаем, что же такое важное хотели нам поведать наши предки. Для начала я возьму в свою комнату, к примеру, весь этот куль... и вот этот... и тот тоже... и эту кучу... а потом посмотрим, как пойдет работа.

Дед осторожно снял кажущийся невесомым мешок с полки...

И чуть не уронил.

— Да он тяжелый! — изумленно воскликнул он, едва успевая подхватить его второй рукой, не выпустив развернутого ранее та. — Чего они туда насовали? Подержи-ка, Кысь...

Вложив в руки мальчику первый выуженный им свиток, дед с любопытством засунул руку внутрь, но вдруг вскрикнул, выдернул ее обратно и с недоверием и ужасом уставился на растопыренную пятерню. Ладонь его была располосована, будто ударом меча, а из глубокой ровной раны толчками выходила алая кровь.

Старик чуть не взвыл от страха:

— Я же мог их все перепачкать!.. Все пергаменты!.. Чернила могли потечь!.. О чем эти остолопы только думали, когда бросали в один мешок с бесценными документами какой-то дурацкий нож!..

Не переставая честить на все корки беспечных предков и игнорируя попытки ученицы убыр захватить его руку, чтобы остановить кровотечение, дед Голуб опустил мешок на пол, один за другим осторожно вытянул все оставшиеся свитки, отогнул его края и гневно заглянул на дно.

В свете двух волшебных светильников в мешке холодным пепельным светом сверкнула корона. Корона из стали, зубцы которой были остро отточены, словно кинжалы.