Срочно требуется царь (одним файлом)

* * *

Седьмой час подряд Сенька, Иванушка и дед Голуб ускоренными темпами изучали всемирную историю, географию, традиции и обычаи всех, кого только порождал Белый Свет, заморские страны — чем дальше за море, тем страннее; войны, знаменитых людей (часто эти самые войны развязывающих и завязывающих, как шнурки на ботинках), этикет и предсказания.

То есть, темы, настоятельно рекомендованные "Сугубо научным трудом", без знакомства с которыми любой монарх должен был с позором признаваться профнепригодным и сурово направляться на повышение квалификации или на получение новой профессии — как повезет с подданными. Семь тем, по шесть вопросов в каждой.

И сейчас, после почти полного рабочего дня, если не принимать во внимание, что это была уже рабочая ночь, третья по счету, оставалось придумать еще четыре.

Дед Голуб, задумчиво подперев лысую, как глобус Белого Света до Большого Эксперимента[88], голову бессовестно дремал с открытыми глазами. Лукоморцы, пыхтя и чихая, с глухим стуком передвигали по длинному столу и открывали уже наугад тяжеленные тома.

— Чего у нас не хватает? — листая ломкие желтые страницы тома в черном кожаном переплете с такой скоростью, что старика, если бы он не спал, хватил нервный тик, устало поинтересовалась Серафима.

— Одной истории, одной географии и двух этикетов, — не поднимая носа от страниц другого фолианта, пробормотал Иван. — Вот, смотри. Кажется, я нашел один этикет. "Когда благородному дворянину, идущему с дамою по улице, дорогу перебегает черная кошка, кто должен поплевать три раза через левое плечо?"

— Кошка? — рассеяно продолжая переворачивать страницы в поисках триста пятьдесят первой, как указано в оглавлении, предположила Сенька.

— Зачем? — оторвался от книги Иван и озадаченно уставился на супругу.

— Чтоб не пнули? — предположила та, не отрываясь от своего увлекательного занятия.

— Ты уверена? — на всякий случай уточнил царевич, после двух часов изысканий на тему придворного, семейного, посольского, застольного, уличного и прочих видов этикетов не уверенный уже ни в чем. — А тут ничего не говорится...

— Странно... Триста тридцать девять... Всем известно, что кошки принадлежат... триста сорок один... семейству верблюдообразных, подвид плюющихся... триста сорок три... триста сорок пять...

— Сеня, я же серьезно тебя спрашиваю!.. — жалобно взвыл Иванушка и в изнеможении обрушился челом на разворот своего тома, вызвав к жизни пыльную бурю, которой позавидовала бы любая пустыня Узамбара.

— Триста сорок семь... триста сорок девять... Ёшкин кош!!! Выдрана!!! Чтоб им всем, кто так с книгами обращается!!!.. — с чувством пожелала царевна, сердито захлопнула фолиант и грохнула его на стол с такой силой, что дед Голуб подскочил. Но не проснулся.

— Ты что-то говорил, Вань? — повернула в сторону мужа голову она. — Извини, я не расслышала.

Иван повторил вопрос.

— И кто же? — с любопытством поинтересовалась супруга.

— Если исключить кошку, то кавалер, — победно сообщил Иван. — Потому что он находится слева от дамы, так как меч у него пристегнут слева, и в том случае, когда плевать станет дама...

— А если он левша? — практично уточнила Сенька.

— Тогда, по логике, дама... — неуверенно проговорил Иванушка.

— А по этикету?

— М-да... — на глазах скис Иван, тяжело вздохнул и обреченно выговорил: — Ладно, поищем что-нибудь другое.

Но перед тем как снова углубиться в дебри этикета, царевич вспомнил нечто, беспокоящее его с момента оглашения заданий на площади.

— Сень?

— М-м?

— А куда вы с Находкой плиту дели?

— Плиту?..

Серафима тупо уставилась в очередной манускрипт, словно пытаясь вычитать там, что имел в виду ее супруг под загадочным термином "плита".

— Ну, да! Ведь пергамент с клятвой и подписями дворян превратился в плиту у всех на глазах посредством применения ужасной и древней... или древней и ужасной? — магии! Ты ж сама так сказала, помнишь? Так вот куда...

— Ах, это!.. — сообразила, куда клонит муж и, с облегчением улыбнулась Сенька. — Так ведь нет никакой плиты, Ваньша.

— Что?..

— Нет, и не было. Иллюзия это. То бишь, оптический обман зрения. И магии никакой там не было — ни древней, ни ужасной. Такое не только ученице убыр, но и самой убыр, наверное, не по силам. Нет, я имею в виду, что магия как таковая, конечно, была. Отвода глаз. Надо же было этих... индюков... как-то впечатлить... а лучше — припугнуть. Вот мы с Находкой и договорились устроить небольшой фейерверк с преображениями.

— То есть, ты хочешь сказать, что все эти твои "если ты его ударишь, то и у тебя будет синяк" по сути ложь?

— Н-ну... Почему сразу — "ложь"? Я бы назвала это художественным вымыслом. Психологическим давлением. Выдачей желаемого за действительное. Ведь, согласись, было бы неплохо...

— То есть, ты хочешь сказать, — пораженный до глубины души Иванушка отложил том "Этикета на все случаи жизни и смерти" и со страдальческим удивлением воззрился на супругу, — что ни в чем не повинные честные люди...ведь даже то, что они тебе... в смысле, нам... не нравятся, еще не причина, чтобы...

— Ва-ань. Одна история, одна география и два этикета. И времени не меньше двенадцати. И отнюдь не пополудни, — Сенька сделала попытку увильнуть от лекции по защите презумпции невиновности как абстрактного понятия.

— Сеня, ты не права, — строго проговорил Иван.

— Ну, хорошо. Одиннадцать-тридцать. Ты доволен?

— Но ты же прекрасно понимаешь, что я не про это!

— Давай не будем начинать снова, а? Ты меня всё равно не переубедишь. А я — тебя. Давай погодим до Дня Медведя и точно узнаем, кто из нас был прав, а кто не очень. У нас ведь правда еще одна история, одна география и два этикета. И, откровенно говоря, третий и пятый вопросы по знаменитостям мне не очень нравятся. И ответ на первый вопрос из предсказаний абсолютно непредсказуем. Надо бы поменять.

— Ну, хорошо, давай работать, — припертый к стенке настырным чувством долга, сдался Иван.

— Давай. Я смотрю географию дальше. Ты — этикет?

— Угу...

— Поскакали... Ха! Вот, гляди, забавный вопрос! Как называется эпилятор для русалки?

— Что? — тупо уставился на нее супруг.

— Рыбочистка! — победно сообщила царевна и широко улыбнулась в предвкушении одобрений и восхищений.

Но дождалась только страдальчески-недоуменного взгляда.

— Это ты хочешь отнести к географии, истории, или...

— Зануда ты, Вань, — скорчила она ему страшную рожу. — Ладно, проехали, ищем, ищем... Дай, пожалуйста, вон ту книженцию, у тебя слева на полу должна лежать в районе правой пятки.

Иванушка послушно уложил на стол перед Сенькой увесистый фолиант, и снова было нырнул с головой в свой огромный, как камень из крепостной стены том, но вспомнил еще что-то, снова нахмурился и поднял на супругу взгляд.

— Сень?

— М-м?

— А корону тоже Находка... засветила?

Серафима замерла.

— И ты это заметил?

— Заметил?! — возмущенно вытаращил глаза Иван. — Заметил!!!.. Да я едва не ослеп!.. Вы могли бы хоть предупредить!..

— Находка клянется, что корону она не трогала.

* * *

В день первого испытания кандидаты в цари-батюшки прибыли загодя.

Бросив коней на попечение единственного не занятого на лесозаготовках или охоте дворцового стражника — Карасича (он же по совместительству конюх и мажордом) и уткнувшись носами в книги и свитки, методом проб и ошибок претенденты двинулись[89] по отведенным им комнатам для отдыха и последних приготовлений к битве гигантов мысли. Свита старательно следовала примеру суверенов и упорно не отводила взгляда от страниц, даже если некоторые из придворных просто искали на них знакомые буквы.

К заветному времени подготовка была завершена: шпаргалки сложены гармошками и рассованы по секретным местам, ладони, запястья и штаны под полами камзолов исписаны мелким неразборчивым почерком, а барон Жермон умудрился даже засунуть под жилет почти не заметный на фоне его обширного живота трактат об известных заморских предсказателях при знаменитых персонах[90].

Кабинет министров, разодетый в блестящие (в некоторых местах) выходные костюмы, прикрывая шапками наиболее очевидные заплаты и пятна, торжественно прошествовал в зал состязания. Ожесточенно толкаясь и переругиваясь — никто не хотел сидеть в первом ряду — они расположились на собранных по всему дворцу мягким золоченым креслам с темно-синей обивкой, сложили на коленках руки и с лицами, скорее, подсудимых, чем судей, уставились в пол в ожидании конкурсантов.

Те не заставили себя ждать: ровно в двенадцать, с последним ударом часов на башне Звездочетов, белые с вездесущей позолотой двойные двери снова распахнулись и, толкаясь, пихаясь, щиплясь, пинаясь и исподтишка обзывая знакомых из команды соперников обидными прозвищами, в зал устремились вырвавшимся из запруды горным потоком будущие цари и царедворцы.

Иванушка тихо порадовался, что ранее они догадались прикрепить на спинки предусмотрительно расставленных на расстоянии семи метров друг от друга островков кресел листочки с именами, иначе не миновать бы сейчас им миниатюрной гражданской войны.

Претенденты вальяжно, с видом всемирно признанных эрудитов, лично написавших все книги Белого Света — психическую атаку им проводить никто не запрещал — расселись в самом удобном кресле своего островка и закинули ногу на ногу. Остальные дворяне, игнорируя приготовленные для них стулья, дружно сгрудились за спинами суверенов — то ли для поддержки, то ли, подобно не выучившим уроки школьникам, норовя скрыться с глаз своего господина. Фланги укрепляли суровые знаменосцы, горнисты и барабанщики.

Убедившись, что броуновское движение среди конкурсантов улеглось, Иван откашлялся, сделал шаг вперед и, нервно кося обеими глазами по очереди в бумажку с речью, торжественно объявил состязания открытыми. После него слово взяла царевна.

— На этой доске, — Серафима для наглядности повернулась в пол-оборота и ткнула указкой в наспех покрашенный фанерный щит два на три метра с прикрепленными к нему листками, — расположены названия тем и номера вопросов. В каждой теме их по шесть. Их светлости благородные участники состязания по очереди выбирают тему и номер вопроса...

Их светлости благородные участники вытянули шеи и, словно впервые видя, впились глазами в перечень тем, рекомендованных "Сугубо научным трудом": история, география, традиции и обычаи, заморские страны, войны, знаменитые люди, этикет и предсказания.

Терпеливо дождавшись, пока костейская знать убедится, что темы все те же, что были известны накануне, и что никакого подвоха нет, она невозмутимо продолжила:

— ...А царевич Иван его зачитывает. На размышление — минута. Вот песочные часы, чтобы не было споров. Тот, кто знает ответ, поднимает руку...

— Разрешите прервать вас, ваше высочество, — не вставая со своего кресла, въедливо прервал Сеньку Брендель. — Может, в Лукоморье традиция и такова, что высокородные претенденты на престол своей могучей страны говорят, предварительно подняв руки, как какие-нибудь школяры. В царстве же Костей обращению монарха — пусть даже будущего — всегда предшествуют фанфары и барабанная дробь. Это, если можно так выразиться, и есть наша традиция и обычай.

Коллеги графа энергично закивали, соглашаясь.

— Барабанная дробь и фанфары?.. — не веря своим ушам, переспросила царевна, окинула оценивающим взглядом полупустой зал с акустикой Большого Лукоморского театра, живо представила, как это всё будет происходить, дрогнула, хрюкнула, но вовремя могучим усилием воли изобразила на лице вежливое понимание, чтобы ненароком не наделать раньше времени международных осложнений.

Но пока она изобретала необидный и приемлемый для дворянского самолюбия отказ, ей на помощь пришел Иванушка, не осознавший до конца всю глубину, широту и количество последствий и потому еще в состоянии адекватно общаться.

— Если вашим светлостям угодно обставить свои ответы именно так... — вежливо склонил он чуть на бок голову.

— Да, — важно подтвердил барон Жермон.

— Нам всем так угодно! — горячо взмахнул рукой барон Дрягва.

— Замечательно! Я всецело уверена, что от сего обычая мы получим бездну незабываемых впечатлений! — наконец-то пришла в себя, примирилась с неизбежным и абсолютно искренне сообщила Серафима. И тут же продолжила с деловитой серьезностью:

— В таком случае, чьи фанфары с барабанной дробью прозвучат первыми, тот и отвечает. Я вас правильно поняла, ваши светлости?

Светлости снова благообразно закивали, украдкой пряча в рукавах предательски вываливающиеся свитки-шпаргалки, и Серафима довольно улыбнулась.

— Напоминаю так же, что у каждого благородного претендента есть по три подсказки — помощь советника, помощь свиты и возможность спросить у любого человека в этом зале. Кроме нас с его высочеством Иваном Симеоновичем, конечно. Готовы? Тогда начнем! И право первого выбора предоставляется...

Претенденты напряглись, готовые вскочить и оспорить первенство любого, кроме себя.

— Тому, кто первым заявил права на корону. Барон Жермон, слово вам.

Против такого принципа спорить было бесполезно, и костеи сдались, неохотно проглотив недовольство и протесты.

Перекинувшись парой коротких слов со своим советником, пристроившимся, как и у всех, за самой спинкой кресла на манер дрессированного попугая, барон Бугемод вставил в глаз монокль на золотой цепочке с мутным слюдяным стеклом — фамильной реликвией лет трехсот от роду[91] — и провозгласил, купаясь в исторической значительности момента и прикидывая, в каком свете и какими выражениями он будет рассказывать об этом детям и внукам, держа их на коленке, сидя на троне:

— Я выбираю тему "Войны"! Вопрос номер шесть!

Иван торопливо порылся в разноцветных пергаментных карточках перед собой, выудил нужную, и с выражением зачитал:

— Перед знаменитым сражением под стенами Карфадона, завершившим Ардосские войны, элитная гвардия Стеллы и ополченцы бебриков поменялись щитами. Зачем они это сделали?

Ответственный за часы — им был назначен Кондрат — ловко перевернул песочный секундомер, и время пошло.

Но далеко уйти оно не успело, так как почти одновременно претенденты ткнули кулаками в бока своих трубачей, и зал приемов вскипел и взорвался оглушительной какофонией фанфар под истеричный аккомпанемент четверки барабанов.

Почти все присутствующие[92], словно долго и тщательно репетировали, хором ойкнули, ахнули, взвыли, втягивая головы в плечи, и прижали ладонями уши, будто те грозили отвалиться, вырвись из раструба или из-под палочки еще хоть один, раскалывающий на части застигнутые врасплох мозги, звук. И только раззадоренные претенденты среди безумного грохота и воя колотили кулаками по подлокотникам кресел и беззвучно разевали рты, вопя: "Громче!!!" и "Я первый!!!".

Ошалевшие и оглушенные музыканты старались во всю, трубили и стучали, и несколько решающих секунд было отнюдь не ясно, что же лопнет первым — барабаны или барабанные перепонки.

В ужасе задребезжали и треснули стекла в окнах. Задрожали древние стены. С потолка на людей посыпалась напуганная лепнина, пыль, люстра, штукатурка...

Один кусок розетки мстительно и очень метко огрел фанфариста Бренделя по трубе. Другой пробил семидесятилитровый полковой барабан Карбурана. Золотой рожок люстры, не побоявшись перед всеми признаться, что он латунный, оглушил трубача Жермона, который, падая, уронил на фанфариста Дрягвы своего барабанщика. И на этом пронзительном аккорде весь музыкальный ад, нота за нотой, долгожданно и нестройно сошел на нет.

Жюри, не веря чудесному избавлению, чихало за своими столиками и пыталось протереть запорошенные очи, не отнимая рук от ушей.

Дрогнувшие претенденты вместо "Громче!!!" и "Я первый!!!" еще несколько раз хрипло выкрикнули по инерции "Прекратите!!!" и "Перестаньте!!!" и растерянно замолчали.

Свиты, как свитам и полагается, молча страдали за спинами своих суверенов.

Серафима озадаченным взглядом обвела баронов и графа, смущенно откашлялась, невинно похлопала густыми ресницами и наивежливейшим образом обратилась к благородной публике:

— Прошу извинить мою рассеянность, ваши светлости... но я, к сожалению, не расслышала, кто из вас был готов отвечать первым. Может, имеет смысл повторить эту попытку?

Граф, как последний лукоморский школяр, поднял дрожащую руку.

— Я... — сиплым шепотом сообщил он.

И пока обставленные на крутом повороте соперники возмущенно надували щеки и набирали воздух в пропыленные легкие, он встал и величественно произнес:

— Всем известна пресловутая стеллийская хитрость, вошедшая в поговорки. Поэтому ответ прост: щиты этих... бедриков...

— Бебриков, — любезно поправил Иван.

— Вот я и говорю: ведриков, — благосклонно кивнул граф Брендель, — были лучшего качества. Поэтому под каким-либо предлогом, предположим, побрататься, они и предложили обмен.

— Ответ неверный, — невозмутимо сообщила Сенька. — Еще идеи есть?

— Тогда я знаю! — подскочил Жермон и обернулся на сто восемьдесят градусов. — Советник, подсказывай!

— Я... не знаю...— сдавлено просипел советник и жалобно побледнел.

— Свита?.. — побагровел и прорычал барон.

Свита нервно переглянулась, вздохнула, как сонм святых под топором палача, и отважно зашептала наперебой господину на ухо свои варианты ответа.

Дослушав до конца, барон Бугемод сосредоточенно похлопал глазами, кивнул и довольно воззрился на жюри:

— Мы посовещались, и я решил, что в Забугорье есть традиция: после потешного боя отряд на отряд во время турниров участники меняются кольчугами с гербами с отрядом противника, на память. Так и здесь: не зная, останутся ли они в живых после штурма, они захотели получить сувениры сразу!

— И это неправильный ответ.

— Значит, причина одна: у этих, вторых... ополченцев... щиты были украшены драгоценными камнями, и стеллийцы так решили их выманить, — алчно поблескивая маленькими черными глазками, с готовностью предположил Карбуран.

— Увы, и это не так.

Претенденты притихли, но, вспомнив вдруг, что трубили, требуя права первого ответа все четверо оркестров, как один приподнялись, повернулись и уставились на стушевавшегося отчего-то Дрягву.

— А вы как думаете, господин барон? — поддержала их Серафима.

— Кхм... — смутился Дрягва. — Я... я думаю... я тут подумал... и пришел к выводу...что пришло время выбрать подсказку...

Свита барона во главе с советником за его спиной хором мучимых в аду душ испустили жалобный стон. Барон осекся, растерянно огляделся по сторонам, как утопающий в поисках соломинки, но кстати вспомнил о подсказке третьей.

— ...Человека в зале.

— И кого же? — поинтересовалась Серафима.

Жюри под пронзительным испытующим взглядом Дрягвы заерзало и срочно, хотя и безуспешно, постаралось уменьшиться до размеров фарфоровых фигурок на каминной доске.

Выбора больше не оставалось. Кроме...

— Вон того, с часами, — ткнул он пальцем в Кондрата, застывшего в позе образцового часового рядом с песочным хронометром.

— Меня?!.. — изумился он и едва не выронил порученный ему ценный прибор.

— Да, тебя, — нетерпеливо кивнул барон. — Ты вопрос помнишь?

— Д-да, — нервно замялся и смутился гвардеец. — Но... я не знаю ответа. Я... не читал... и не слышал...

— Предположи хоть что-нибудь! — сочувственно шепнул ему Иванушка. — Подумай! Ну же! Это же очень простой вопрос!..

Кондратий наморщил лоб, потер подбородок, почесал за ухом, то ли действительно размышляя, то ли стараясь потянуть время, но, в конце концов, сдался и беспомощно пожал плечами.

— Я не знаю... я не уверен... — замялся он под сверлящим взглядом барона Силезеня, — но мне кажется... То есть, если бы я был на месте стеллийцев... То я бы сделал это, чтобы враг принял гвардию за ополчение и решил, что это и есть слабое место в построении... И рассчитывал на легкую победу...

— Ответ засчитан!!! — восторженно выкрикнул Иван, и радостно продемонстрировал костеям текст ответа на той же пергаментной карточке, во избежание возможных пересудов и кривотолков. — И его светлость барон Дрягва получает первые очки!

Кондрат в состоянии полуступора взял мел, и на выкрашенной зеленым фанере, закрепленной на камине у себя за спиной, изобразил под именем барона кособокие очки "а-ля кот Базилио".

И состязание, призванное раскрыть костейскому обществу все грани интеллекта и эрудиции будущего монарха, понеслось.

— Вопрос шесть, тема "Традиции и обычаи народов Белого Света"! — выкликнул Жермон.

— Опишите и объясните погребальные обычаи племени чаганаков!

— Ча... во?.. — ударилась об грудь челюсть барона.

— Ча-га-на-ков, — любезно повторил царевич. — Погребальные обычаи. Опишите и объясните.

— А-а... А.

Барон Бугемот захлопнул рот и украдкой покосился на соперников — сначала направо, потом налево: не собираются ли они перехватить у него вопрос. Соперники перехватывать ничего не собирались — они усердно делали вид, что пришли сюда исключительно для того, чтобы поглазеть на убранство зала, особенно на люстру и багеты, и ни про какие вопросы, обычаи и, тем паче, каких-то там чегонадов и слышать не видели.

Выбор у барона был небольшой: попытаться рискнуть и наплести чего-нибудь, в расчете, что предел знакомства самих организаторов с этими... чингачгуками... — это их умение выговаривать заковыристое название с первой попытки, или отказаться от ответа.

Но чего же медлит его группа поддержки? Что с того, что свои подсказки он уже так неосмотрительно израсходовал? А где же верность долгу, эрудиция, предприимчивость, изобретательность? Для этого он им книжки давал читать из фамильной библиотеки, для того сюда тащил, для того деньги им платит... когда вспомнит...

И тут, как бы в ответ на невысказанные горькие мысли, за его спиной раздалось вороватое шуршание пергамента, еле слышный вопрос "что это?" и не менее тихий ответ: "пироги"...

Если бы перед бароном не стояла непростая дилемма, он бы это и не услышал, но слух его, обостренный суровой необходимостью, искусно и своевременно уловил подсказку.

Пироги?.. Пироги...Хм. Пироги.

Ему показалось, что он вспомнил что-то, прочитанное ему кем-то и когда-то во время лихорадочной подготовки к состязанию, почесал в бородке, крякнул... и решил рискнуть.

— Всем и каждому известно, что обычаи этих... этой... этого своеобразного племени... отличаются замысловатостью и непонятностью, — осторожно начал Жермон, и мгновенно почувствовал на себе завистливые взоры соперников.

Одно это стоило того, чтобы попытаться. И он, высокомерно выпятив губу в адрес конкурентов, размеренно продолжил повествование, и не слышал, как сзади с чувством глубокого удовлетворения старший советник, укрывшись за плечом младшего советника, тайком, но с аппетитом человека, не кормленого все два проведенные в библиотеке дня, поедал пирог с капустой и грибами.

— ...К месту захоронения своих усопших че... чи... ча... часто... приплывают... на лодках особенной формы, за сходство с костейским народным блюдом названные "пирогами"... А обитают они в степях. Южных. Поскольку племена эти недалекие, в смысле, отсталые, то выкопать яму, чтобы зарыть своего покойника, у них ума не хватает, и потому вместо этого они всем племенем насыпают на него кучу земли. А так как у них в степях водятся... икай ты... какой ты... икоты... койоты!.. в большом количестве, то, чтобы они не разрыли могилу, насыпать приходится очень много земли, так, что получается... баран... бархан... круган... большой холм. Круглый. Раскопки, проводимые искателями сокровищ, показали еще один их странный обычай. Рядом с покойником они... дикари, то есть... кладут ржавые мечи, битую грязную посуду, истлевшую одежду, кости животных, рваную сбрую, поломанные украшения — всё, что не нужно им больше в быту. Это наводит на мысль о том, что у них существует еще одна погребальная традиция: избавляться от хлама только в день похорон, чтобы не засорять степь. Засыпав умершего, они принимаются поминать его. А так как сидеть во время... клизмы... призмы... тризмы... погребального пира... у них считается чем выше, тем почетнее, а помост в степи сколотить не из чего, то пируют они на насыпанном холме. Это подтверждает древняя былина. "Князь Егер и Ольна на холме сидят... та-та-та, татата, татата... они вспоминают прошедшие дни..." В смысле, время, проведенное в обществе усопшего.

— А потом? — завороженно вопросил Иванушка.

— Потом?.. — встревожился барон Бугемод. — А потом... они снова садятся в свои пироги... и уплывают. Всё.

— Восхитительно! Невероятно! Невообразимо! — слегка ошалело поморгала и покачала головой Серафима и, не дожидаясь, пока его эрудированное превосходительство раздуется от гордости как воздушный шар, добавила: — Но неверно. Ваше высочество, зачти правильный ответ, если тебя не затруднит.

— Во-первых, в южных степях больших рек нет, поэтому карачаганаки перемещаются исключительно верхом. Кроме того, к их погребальным обрядам это никак не относится.

— Если, конечно, кто-нибудь не свалится с коня и не сломает себе шею, — вскользь уточнила Серафима — поборница справедливости.

— Во-вторых, — игнорируя поправку, продолжал чтение Иван, — они всё же роют своим умершим могилы. Но обычай их таков, что на могилу покойного каждый член племени должен бросить пригоршню земли. А поскольку численность кочевых племен очень высокая, то и высота погребального кургана получается соответственной. В-третьих, битая посуда и ржавые наконечники для стрел, дырявые сапоги и тому подобные вещи кладутся в могилу, дабы святотатцы, разграбляющие захоронения, думали, что ничего стоящего они здесь не найдут. А всё самое лучшее, что умершему когда-то принадлежало, закапывалось в секретном месте тайком ночью членами семьи за день до похорон. Местонахождение имущества сообщалось покойному на ухо при опускании тела. А тризны проводят на вершинах холмов потому, что по природе своей карачаганаки чрезвычайно недоверчивы. Наученные горьким опытом, в каждом прохожем и проезжем они видят археолога...

— Осквернителя захоронений, — быстро пояснила Сенька, заметив замешательство на и без того не слишком счастливой физиономии Жермона.

— ...и всем своим поведением демонстрируют, что вовсе это не погребальный холм, а самый простой, иначе бы они на нем не сидели, — гладко завершил Иван.

— Переходим к следующему вопросу!

— Приметы и суеверия — третий! — уверенно объявил Карбуран, не сводя злорадного взгляда с пристыженно побагровевшего и притихшего Жермона, и тут же мстительно добавил, словно хлестнул: — Надо показать... как надо!..

— Как надо надо показать! — не задумываясь и истово поддержала его Сенька. — Как надо, показать надо! Надо так надо, как показать, так надо! Так надо, а так — не надо! И не надо, так не надо, а надо — так надо! И как показать, надо показать! А если не надо — так и не показывать! Тонко подмечено, ваше превосходительство!

— Д-д-да?.. — после минутного размышления неуверенно моргнул барон Кабанан, самодовольство и напыщенность с которого за это время незаметно слетели и пропали в неизвестном направлении. — Д-да. Точно. Это я и хотел. Сказать. То есть. Вопрос. Давайте. Да.

— У туземцев Аоао есть поверье, что раньше он был человеком и жил в деревне, но потом не захотел работать и ушел в лес, — отчетливо выговаривая каждое слово, и старательно глядя исключительно в карточку, зачитал выбранный вопрос Иванушка. — О ком речь?

— О разбойнике! — не задумываясь, выпалил ответ одновременно с вытянувшейся вверх рукой барон Кабанан.

— Нет... — покачал головой Иванушка. — Речь вообще идет... э-э-э... не о человеке.

— А разбойник разве человек?! — возмутился Карбуран. — У меня только за этот месяц украдено племенных коровы — три! Скаковых лошади шатт-аль-шейхской породы — три! Три воза картошки семенной!.. Три...

— Еще варианты? — Сенька обвела взглядом претендентов, грустно призадумавшихся об имуществе, уведенном разбойниками у них самих.

Рука Дрягвы нерешительно дрогнула и оторвалась от коленки на несколько сантиметров.

— Его светлость барон Силезень! — подбадривающе кивнула царевна.

— Я... это... не помню точно, как они называются... — напряженно подергивая черную перламутровую пуговицу камзола на животе, едва слышно пробормотал барон. — Но если это слово не "разбойники"... то тогда... как-то похоже на... э-э-э... гамадрилы... или...

— Орангутанги! — с облегчением выдохнул Иванушка. — Но ответ принят! И его светлость барон Дрягва получает первые очки!

— ...или мадригалы... нет, маргиналы... — по инерции продолжил бубнить Силезень, но, к счастью, окончание его победоносного ответа было заглушено своевременными восторженными воплями свиты, и не достигло ушей ни соперников, ни жюри.

— Тема "Войны", вопрос первый! — гневно алея оттого, что праздник раздачи очков проходит мимо него, выкрикнул Брендель.

— После известного морского сражения в лукоморско-отряжской войне, закончившегося полным потоплением отряжского флота, лукоморской короной была отчеканена медаль, которой были награждены все участники этого сражения[93]. На ней был изображен тонущий отряжский корабль и написано только одно слово из трех букв. Како...

Иван не успел договорить — в воздух взметнулся лес рук: претенденты и их свиты как один страстно возгорели желанием немедленно ответить.

Тронутый, пораженный и польщенный таким неожиданным и глубоким знанием лукоморской истории, царевич вопросительно глянул на супругу:

— Кто был первый, Сень?

— А какая разница? — неожиданно прыснула она.

Иван удивленно моргнул, недоуменно перевел взгляд с царевны на орду знатоков и опешил.

Щеки дворян пылали как дрова в камине, глаза изучали что-то очень маленькое и ускользающее на полу, а все руки прямо у него на глазах юркнули за спины и сомкнулись там надежным замком[94].

Все, кроме запоздавшей одной.

— Барон Жермон? — с робкой надеждой сделал шаг вперед Иванушка. — Ваше сиятельство, кажется, были готовы ответить?..

Отпираться было бессмысленно, и барон Бугемод, словно жулик, застуканный на месте преступления, вспыхнул, как пожар мировой революции, засунул предательскую руку подмышку, стыдливо втянул хронически нечесаную голову в плечи и уныло выдавил:

— Был...

— Совершенно правильно! — едва не прослезился Иванушка. — Слово, выгравированное на памятной медали — "Был"!!! И его светлость барон Жермон получает первые очки!!!..

Через три часа вопросы закончились. Закончился и первый этап отборочного состязания. Под именем Жермона гордо красовались четверо очков, Карбурана — трое, столько же было у Дрягвы, и на этом фоне вопиюще выделялся результат Бренделя — единственные корявенькие маленькие очечки[95].

Жюри, недолго и лишь для проформы посовещавшись, вынесло вердикт[96], гласящий, что на первом месте находится его сиятельство барон Жермон, второе делят бароны Карбуран и Дрягва, а многоуважаемый граф расположился на почетном последнем, что совсем неплохо, если руководствоваться старинным стеллийским принципом "Главное не победа, а участие".

Что думал и чем руководствовался в этот момент сам многоуважаемый граф, в озвучивании посторонних не нуждалось. Осыпаемая под злорадными взглядами более успешных коллег самой отборной и изысканной бранью, его свита держалась от своего повелителя на таком почтительном расстоянии, насколько это было возможно, не проходя сквозь стены и не присоединяясь к свитам других дворян.