Срочно требуется царь (одним файлом)

* * *

Малахай спал и видел лето, жару, малину и мед.

Причем всего этого было много и сразу — он сидел на зеленой опушке под припекающим полуденным солнышком, и в предвкушении пира облизывался на толстую дуплистую сосну — квартиру нескольких поколений лесных пчел — обрушившуюся от старости в роскошный малинник и развалившуюся от удара.

Поначалу пчелы, конечно, расстраивались и с неприязнью встречали все его попытки помочь им переместить запасы меда в какое-нибудь безопасное и надежное место, но потом, осознав всю бесперспективность такого подхода, улетели искать новое жилище и оставили своего добровольного помощника караулить семейное добро.

И только захмелевший от нежданного счастья медвежишка разинул рот на чужие соты, как кто-то невидимый и коварный плеснул ему под бок ледяной водой.

Конечно, перед лицом ожидающего его восхитительного пиршества на такой пустяк можно было бы и не обращать внимания — путь их балуется — но уж очень внезапное и обидное было нападение, и уж слишком студеная была вода...

И он проснулся.

Откуда-то справа ему под левый бок задувала тягучая струя холодного воздуха. Малахай недовольно заворчал, забормотал неразборчивые медвежьи ругательства, неуклюже перевернулся на другой бок и снова закрыл глаза, вызывая в памяти мед, малину и лето... Но нахальный пронырливый сквозняк в полном соответствии со своим названием сквозил теперь что было сил ему в бок правый, который, оказывается, способен мерзнуть не хуже и не меньше бока левого, что усыпляющего действия тоже отнюдь не оказывало.

Хорошо бы было, если бы сейчас этот противный ветер исчез, а сверху его накрыли чем-нибудь толстым, теплым и сонным, вроде овчинного полушубка или лапы медведицы... И еще неплохо было бы, если бы кто-нибудь сейчас полизал его в нос, или почесал за ухом... Или...

Где-то далеко, на другом этаже, гулко затопали по каменному полу человеческие ноги с подкованными копытами. Вслед на ними — еще одни.

На улице ночь, а они там разбегались. Вот и поспишь тут...

Ну что за люди!..

Медвежонок неохотно открыл глаза и вдруг понял, чего же ему на самом деле больше всего в жизни сейчас хотелось.

Ему хотелось меда и малины.

Но за неимением таковых сошли бы и кости с кашей и картофельными очистками — ими его кормила рыжая, как летнее солнышко, человеческая девушка, которая жила с ним в этой холодной неуютной угловатой берлоге.

И которая теперь непонятно куда подевалась вместе с кашей.

Малахай проскулил несколько раз, и так жалобно, что если бы Находка была здесь, то она немедленно осчастливила бы заголодавшего мишука своей порцией ужина или хотя бы почесыванием за ухом. Но ни еды, ни ласки не последовало, и мишка разочаровано замолчал и загрустил.

Передняя лапа уже не болела, но толку-то... Вот если бы лапы его слушались как раньше... Если бы он мог ходить... Если бы он мог хотя бы перевернуться с боку на бок... Уж он тогда не стал бы дожидаться милости от природы! Он встал бы и...

И тут медвежонка как катапультой подбросило. Он же только что переворачивался! А это значит...

Неплотно прикрытая дверь апартаментов ученицы убыр скрипнула, приоткрылась, и в продуваемый всеми ветрами и сквозняками коридор навстречу открытиям, приключениям и запропавшей куда-то каше с костями отважно выступил витязь в медвежьей шкуре. Оставляя за спиной разгрызенные лубки шины, изжеванный стул на дрожащих ножках, разодранный диванчик, испуганно ощетинившийся пружинами, и уроненную на заставленный чашками и плошками с непонятными зельями стол тяжелую гардину.

Теперь рыжая не сможет сказать, что я ее не звал. И в следующий раз еще хорошенько подумает, прежде чем съедать мою кашу и пропадать без следа. А сейчас — хлеба и зрелищ!

Ну, или каши и развлечений.

Малахай потянул носом, откуда ветер дует, и бесстрашно отправился в поход.

Медвежьи его чувства подсказали, что слева от двери коридор быстро и безрезультатно заканчивается, и поэтому более плодотворно будет начать с исследования длинного коридора справа от него.

Длинного, холодного, скучного, пустого коридора, уныло уточнил он определение несколько минут спустя.

Слегка растеряв первооткрывательский пыл, лохматый исследователь остановился и присел передохнуть и привести в порядок мысли и путевые заметки. Знакомые запахи, конечно, были, но из-за ветродуев, свободно носящихся по аэродинамической трубе, именуемой непосвященными коридором, определить кто, куда и когда прошел возможным не представлялось. Иногда порывы случайного ветерка доносили до него слабый запах кухни, но где ее было искать в этом каменном человеческом лесу, тоже было не очень понятно...

Медвежка сокрушенно вздохнул и стал осматриваться по сторонам, напряженно тараща глазенки, вглядываясь во тьму: если уж с пропитанием ничего не вышло, то не найдется ли случайно вокруг каких-нибудь развлечений или, на худой конец, короткой дороги к ним?

И тут из-за густых черных клубящихся, словно дым туч выглянула луна.

Оказывается, он выбрал место привала как раз напротив полуоткрытой двери в какую-то новую и, наверняка, интересную человеческую берлогу!..

На первый взгляд комната медвежонка разочаровала.

На второй тоже.

Не найдя ничего любопытного и на третий, последний, Малахай решил отправиться дальше, напоследок оборвав гардины[33].

Одна сдалась без боя, глухо ухнувшись на пол и расколовшись пополам. Вторая оказалась приколочена на совесть.

Медвежка впился в портьеру когтями, поджал задние лапы и, кряхтя, повис, ожидая стука и падения в любую секунду, но в этот раз отработанная технология отчего-то дала сбой.

Удивленный отсутствием событий, он отпустил пыльную ткань, потер лапой нос, снова вцепился в престарелый плюш, для верности оттолкнулся лапами от стены и... полетел.

Вперед-назад.

Назад-вперед.

Об стенку — шмяк.

Об стол — стук.

Об шкаф — бряк.

Стул — брык.

Кр-р-расота!!!..

И только мишук распробовал, оживился и стал получать удовольствие от неожиданного аттракциона, как коварная портьера с коротким сухим треском оторвалась от гардины, и косолапый со всего маху, в обнимку со шторой и пятками вперед, влетел в резную дверку шкафа. Полированная дощечка хрустнула, шкаф на секунду отпрянул к стене, задрав испуганно передние ножки, но, не удержав равновесия, откачнулся обратно и с оглушительным грохотом, сыпля ящичками, полками и дверцами, повалился на пол.

Не помня себя от страха, скуля и подвывая, Малахай вылетел в открытую дверь, одним прыжком пересек коридор, сломя голову стремясь туда, где удивленным желтым глазом взирала на него ночь. Подпрыгнув, он приземлился на узкий подоконник, не удержал равновесия, выбил лобастой башкой чахлую рассохшуюся раму и вывалился через окно во двор, словно лохматая комета, оставляя за собой шлейф из щепок и осколков.

Не разбирая дороги и даже не оборачиваясь, чтобы поглядеть, не догоняет ли его ужасный и, без сомнения, медведеядный шкаф, несся он вперед, громко жалуясь на судьбу, пока внезапно перед ним не возникла из мрака огромная сплошная деревянная стена: ни оббежать, ни уронить, ни прошибить...

Из-за которой призывно пахнýло теплом и лошадьми.

И — вы не поверите! — лошади тоже были чем-то обеспокоены, и им тоже немедленно требовались утешение и сочувствие!

Медвежонок остановился, задрал голову, оценивая обстановку, и в следующую секунду уже карабкался по столбу, не забывая урчать и пыхтеть как можно громче, чтобы его новые друзья слышали его и знали, что подмога идет.

Услышали его кони или нет — он так и не понял, но в конюшне совершенно неожиданно стало твориться что-то странное. Обитатели ее заржали дурными голосами, затопали, забились в стойлах, словно чего-то испугались...

Держитесь!!!..

Малахай торопливо долез до самого верха, рыча от вынужденного промедления оторвал когтями широкую доску и стал протискиваться под крытую дранкой крышу, фыркая и чихая от пыли и непривычного запаха сена. Дерево перегородок между стойлами внизу затрещало под исступленным натиском лошадиных копыт, протестующее завизжали вырывающиеся из насиженных гнезд гвозди...

Я сейчас!.. Я иду!.. Я бе...

Погнивший, давно не ремонтировавшийся настил потолка угрожающе прогнулся под весом медвежишки, и вдруг звонко хрустнул и проломился.

-...гу!!!..

И ошарашенный неожиданным полетом Малахай десантировался на спину огромному черному жеребцу.

Правда, поскольку навыков верховой езды у него не было, этот круг родео для него кончился почти моментально: конь неистово всхрапнул, яростно подкинул мощный круп, и изумленный медвежка, ядром перелетев через остатки перегородки, оказался в стойле напротив.

Обитатель его — флегматичный до сих пор ломовой мерин Цветик, совершенно внезапно оказавшись в компании ощетинившегося зубами и когтями и завывающего дурным голосом лесного чудовища, решил, что пришел его смертный час, отчаянно заржал и ломанулся вперед очертя голову, сбивая, снося и сворачивая всё и всех на своем пути. Перегородки, столбы, упряжь, ворота — всё летело в разные стороны и крошилось под могучей грудью и копытами, словно игрушечное. И что не разгромил Цветик, доламывали его вконец обезумевшие соплеменники, вырвавшиеся из разбитых стойл на свободу. И, едва последняя лошадь бешеным галопом вылетела в ночь, как разгромленная конюшня затрещала всеми не изувеченными еще досками, задрожала всеми двумя не перекошенными еще столбами, закачалась, будто шалаш под ураганом, и рухнула наземь в облаке трухи и пыли.

— Пожар!..

— Война!..

— Разбойники!..

— Землетрясение!..

— Лошади взбесились!..

— Лови!..

— Хватай!..

— Берегись!..

— Спасайся!!!..

Люди с факелами и лампами закричали, забегали, заметались, словно граждане разворошенного муравейника, затопали по коридорам, заносились по двору, запрыгали по лестницам...

И никому, абсолютно никому из них не было никакого дела до улепетывающего со всех четырех лап по собственному следу-запаху обратно в холодную берлогу своей рыжеволосой человеческой девушки взъерошенного пропыленного перепуганного медвежонка.

Никому я во всем мире не нужен... Никто меня не любит... Не понимает... Не кормит...

От расстройства в пустой темной комнате медвежке стало совсем грустно и одиноко, и он оторвал шторы от поверженной гардины, затащил их под выпотрошенный диванчик, куда не задували провокационные сквозняки, сделал из них гнездо, улегся и заснул крепким сном обиженного медведя с чистой совестью.

* * *

"Здравствуй, дорогой дневничок. Может, конечно, я в тебя слишком часто пишу, и надоел тебе хуже зубной боли, но уж такая твоя планида. Поэтому слушай.

Событий у меня несколько.

Во-первых, дочитал "Словарь иноземных слов". Теперь понять не могу, какие из слов, что у меня в голове, иноземные, а какие — мои собственные. Как контуженый хожу. Кондрат ухохатывается и говорит, что это пройдет, если с недельку кроме того, что на заборах пишут, ничего больше не читать. Клин клином, вроде... Надо будет попробовать, а то ведь меня теперь не понимает даже Иван.

Да... Тяжела ты, доля интеллигента...

Во-вторых, три дня назад, ближе к полуночи, произошел непонятный феномен: лошади взбесились все разом, разнесли конюшню и рассредоточились по двору. Хорошо еще, что ворота были заблокированы. И так-то с грехом пополам разбежавшихся локализовали. Конюх клянется, что когда уходил, то оставил всех в состоянии толерантности. Врет, каналья. Что у них там произошло на самом деле — вряд ли когда-либо станет достоянием общественного мнения, но толерантная лошадь не пойдет громить конюшню — это даже я знаю.

Лошадиное поголовье пришлось дислоцировать на ПМЖ в каретный сарай, благо из карет там была одна водовозная бочка. Позвали плотников, попросили соорудить что-то вроде стойл.

Что сказать по результатам труда?

Что попросили, то и получили. Что-то вроде стойл и вышло, но лошади довольны, а нам и подавно индифферентно.

Развалинам сначала хотели сохранить статус-кво, потом — пустить на дрова, но тут вмешался новый учитель дед Голуб и сказал, что детям для развития в гормональную личность будущего нужно место для игр, и предложил построить на месте утилизированной конюшни что-то вроде замка или крепости.

Сказали плотникам — они и рады стараться.

"Что-то вроде" у них лучше всего выходит.

Так что через два дня получили пять веревочных качелей, четыре горки в виде сторожевых башен, три домика из штакетин, три песочницы под одним грибком с тремя ножками, но без песка, неопознанную конструкцию из шести пересекающихся лестниц и перекладину — то ли для повешений, то ли для подтягиваний, то ли для выбивания одеял. А по разным углам замка водрузили на жердях два щита старых круглых с прибитыми к ним бадьями без дна — для неизвестной даже самим плотникам цели. Непонятно, но декоративно. Обструкция, наверное.

И всё бы ничего, но чтобы добраться до вышеуказанного изобилия детям каждый раз приходится брать штурмом трехметровые стены: подъемный мост заклинило в первый же день в положении "поднято", исправить его можно только с внутренней стороны, а через стены наши труженики пилы и топора в замок попасть не могут по причине престарелого возраста. Поэтому сколотили еще пару лестниц, сказали, что, мол, осадные, а детишкам того и надо.

И, кстати, расплатились мы с ними новыми Находкиными амулетами. К грелкам и светильникам диверсифицировали еще целый ассортимент: от клопов, от мышей, для усиления зрения, слуха и от стоматологической боли. Отличаются они теперь и по продолжительности действия: зеленое свечение — три недели, синее — шесть, красное — девять. По антологии с медью, серебром и золотом. Так привычнее, чем зимой и летом все одним светом. И прозвал их народ уже соответственно: зелененькие, синенькие и красненькие.

Поскольку стандартных денег всё равно в стране дефолт, то наши самодельные пошли в ход только так. Вечером сегодня же по просьбе Ивана съездил к этим плотникам, поинтересовался, что они с амулетами сделали.

Слава Богу, всё в порядке.

Один поменял две штуки на новую пару сапог, второй купил за один картошки полмешка, правда, маленького и мелкой, третий по долгам расплатился, и так далее. Иван говорит, что завтра у ворот управы может выстроиться очередь из желающих поработать на город — госзаказ получить, чтобы хоть квази-деньгами, да финансирование народу выдали.

Пусть выстраивается.

Находка наша в три смены трудится, колдует, наговаривает, чтобы всем хватило. Побледнела, похудела, с лица спала, бедняга — тень отца Гамлета, а не ученица убыр. Кондрат от нее теперь далеко не отходит. Как она позавчера от переутомления в обморок хлопнулась прямо в коридоре чуть не с лестницы, так он теперь за ней как за малым ребенком ухаживает, разве что на руках не носит.

И, кстати, о детях! Парни смеются: ребенок, говорят, у них уже есть. Тот медвежонок, что Кондраха в лесу раненым подобрал, ходить недавно начал. Только пугливый какой-то попался: в одиночку за порог Находкиных апартаментов — ни ногой, всё за ней следует, как привязанный. А ей сейчас не до прогулок, вот и он далеко не уходит. Ну, да ничего. Поди, со временем акклиматизируется, адаптируется, интегрируется и во двор выходить начнет. С лошадями познакомится — другой фауны у нас ведь нет. И ему развлечение, и нам на них глядеть веселее."