Срочно требуется царь (одним файлом)

* * *

Назавтра, первый раз выспавшись за все прошедшие три дня сразу — то есть, ближе к вечеру — Серафима позавтракала[98], собралась с мыслями, в очередной (-цатый) раз отказалась от группы поддержки в лице благоверного, Находки, Малахая, Спиридона, Кондрата, Макара и всей остальной гвардии, случившейся на тот момент в городе, и направилась в подземелье северного крыла дворца, туда, где, по словам деда Голуба и по разведданным Карасича, должно было располагаться место последнего упокоения сотен поколений Медведей.

Под землей было тихо, душно, холодно и пыльно.

Гулкие своды низкой многотонной каменной крышкой нависали над головой, наводя на мысли о близости последнего пристанища мертвых, тщете всей земной суеты и убедительности и неизбежности клаустрофобии.

Впрочем, торжественно-мрачный настрой немного страдал[99] от молчаливого нашествия назойливых обитателей всех подвалов мира. Кучи загадочных, забытых, разбитых, поношенных, потертых, вышедших из моды или просто надоевших вещей, обломков бушевавших когда-то наверху войн, перемен и столетий, были свалены по углам, у стен, а то и прямо посреди прохода — в зависимости от добросовестности и исполнительности слуг, которым сия операция была когда-то поручена[100]. И, обходя кружным путем по выщербленному полу очередную бесформенную груду, ощетинившуюся не то скелетом сенокосилки, не то занявшим круговую оборону столовым гарнитуром, царевна уже несколько раз порадовалась, что понадеялась на ночное зрение, которое ей давало кольцо-кошка, и оставила подсвечник в коридоре.

"Этих разгильдяев-лакеев... которым, наверняка, было простым костейским языком сказано... аккуратно сложить всё ненужное... где-нибудь в сторонке... ать!.. зараза!.. нашему Граненычу бы в помощь... когда он свою заградительную линию под стенами Лукоморска для Костея устраивал... Это не склад вторсырья... чтоб вас... всех... ой!.. деревяшка паршивая... Это... лабиринт... какой-то... с полосой препятствий!.. ой... Как же они своих царей-то... по таким тропкам партизанским... кренделями... носили-то?.. Ой-ёй-ёй... у-у-у... ох... м-м-м... Не удивлюсь... если некоторых до склепа... и не донесли... и если разгрести одну или несколько этих кучек... то... ой-п-р-с-т!.. м-м-м... ёшкин-трёш-едрёна-МАМА!.."

Но, как кончается всё на Белом Свете, закончился и так и не пригодившийся хлам у сгинувшего царского рода, и самозваный, но навязчивый лабиринт, и подвал и, через какие-то сорок минут после спуска в сердце дворца. Сенька предстала перед огромной дубовой двустворчатой, окованной фигурными железными полосами дверью.

К которой со стороны юго-восточного крыла вела широкая, ровная, как стол, выложенная полированным черным мрамором дорога с аккуратными гранитными бордюрчиками, а вдоль нее — такие же черные витые колонны, увешанными гроздьями пыльных медных ламп в виде печальных медвежьих голов. Если бы неподалеку вдруг обнаружились еще и скамейки, коновязи, ларьки с прохладительными напитками и будка городового, она бы не удивилась.

Помянув добрым тихим словом Карасича, она откашлялась, смахнула рукавом с физиономии и ушей прилипчивую паутину и пыль, и потянула на себя дверь за медное кольцо, торчащее из пасти медведя-ручки.

Скрежетнув и скрипнув — скорее, для порядка и ожидаемого эффекта, чем от старости или плохого ухода[101] — та подалась, и медленно и скорбно, со скоростью, приличествующей любой уважающей себя двери в ее положении, приоткрыла простому смертному кратчайший путь в беспросветный, затхлый, затянутый паутиной мир безмолвия и смирения.

Простая смертная приняла соответствующее оказии постное выражение лица, мельком подумала о вечном[102] — для нужного настроя — и бодро шагнула по стоптанным черным ступеням вниз, к последнему общежитию монаршего семейства страны Костей.

Лестница, выложенная полированным черным мрамором с барельефами из угрюмых медвежьих голов от ступенек до потолка и напоминавшая больше каменный мешок, чем средство перемещения из пункта А в пункт Б, полого и неспешно вела вниз, изредка переламываясь и меняя направление. И чем глубже спускалась Сенька, тем неотвязней становилось впечатление, что брюзгливо оскалившиеся головы провожали каждое ее движение неприязненными взглядами и осуждающе покачивались за ее спиной. И только стиснув зубы и кулаки, и целиком сосредоточившись на спуске, могла она удержаться от того, чтобы не оглянуться и не показать им язык.

Единственное, чего ей не хватало сейчас для полного счастья в загробном мире, не сдержав нервного смешка, подумала царевна — это поссориться с элементом архитектурного украшения.

Цоканье подкованных каблуков Серафиминых сапог ритмично и звонко надкалывало законсервированную тишину столетий, но странно быстро пропадало, словно устыдившись своего неуместно-шумного вторжения в царство вечного мрака и покоя.

Назойливо пахло вездесущей пылью, веками и тленом.

Сенька поежилась — не столько от холода, сколько от удушающей, гнетущей и грозящей вот-вот раздавить атмосферы, сдалась, и непроизвольно начала ступать исключительно на цыпочки.

Только тот, кто когда-либо пытался спускаться на цыпочках в почти полной темноте по скошенным ступеням черной полированной лестницы, недружелюбно и неотрывно следящей за тобой сотнями каменных глаз, поймет буйную вспышку радости лукоморской царевны при виде самого обыкновенного саркофага.

Не то, чтобы он мог похвастать выдающимися художественными достоинствами или экзотическим материалом, но сам факт его долгожданного наличия означал конец бесконечной человеконенавистнической лестнице, способной довести до самоубийства записного оптимиста в солнечный день, а также смену ландшафта, непродолжительную, но приятную беседу и благополучную разгадку тайны внезапно объявившегося наследника.

Спонтанная и бурная радость только усилилась, когда Серафима углядела у подножия объекта ее отрады съежившуюся полупрозрачную фигурку, приткнувшуюся в ногах каменного изваяния.

Какая удача! Первый встречный саркофаг — и сразу обитаемый!

Вот сейчас-то мы все точки над и-краткими и расставим...

— Эй, хозяин? — неслышно ступая по инерции на цыпочках, Сенька подошла сзади к застывшему в непонятной позе призраку и пару раз стукнула по гранитной домовине над его головой.

Эффект это произвело самый неожиданный.

Призрак подскочил, словно увидел привидение, не оглядываясь, с душераздирающим воплем проскочил сквозь надгробие и кинулся прочь.

— Э-э-эй?.. Ты куда?.. Постой!.. — нерешительно и без особого убеждения крикнула ему вслед царевна, в глубине души чувствующая, что если бы они поменялись местами, то ситуация имела бы гораздо больше смысла.

По крайней мере, для нее.

Но пугливый дух призыв ее то ли проигнорировал, то ли не услышал и ходу — а, вернее, лету — не замедлил.

— Да постой же ты, кому говорят!.. — блуждать еще несколько часов меж бесхозных и молчаливых надгробий ей отнюдь не улыбалось, и она, лавируя среди островков преграждавших ей дорогу саркофагов, бросилась в погоню.

— Постой!.. Погоди!.. Мне только поговорить надо!.. Пару слов!.. Не бойся!.. Я тебя не трону!.. Честное слово!.. Да вернись же ты!.. Вернись, кому говорят!!!.. Эх-х-х... В-верява тебя забери...

Отчаянный Сенькин слалом, как ни спешила она, как ни торопилась, не шел ни в какое сравнение с прямолинейным, очертя голову, бегством робкого призрака и, не прошло и минуты, как она потеряла его из виду окончательно.

А заодно и направление, в котором находилась такая родная, такая добрая, приветливая и знакомая лестница.

Теперь со всех сторон, на сколько хватало глаз, ее окружали суровые и безмолвные острова, атоллы и архипелаги надгробий, памятников и саркофагов угасшей династии иноземных царей.

Мраморные, гранитные, медные и бронзовые изваяния царей, цариц, царевичей и царевен всех возрастов и калибров сидели, стояли и лежали вокруг нее со скорбно-скучающим видом и не обращали на заблудившуюся гостью с поверхности ни малейшего внимания.

Но этот-то факт Сенька как раз могла вполне перенести без потерь.

Чего — или кого — ей сейчас отчаянно не хватало, так это изображаемых ими постоянных обитателей.

Например, чтобы спросить дорогу назад.

Задумчиво поджав губы и сморщив лоб, она экстренно попыталась припомнить, что ей было известно о привидениях.

Оказалось, не так много.

С первой попытки вспомнилось только, что призрак остается слоняться возле места упокоения своего человека в случае насильственной смерти. Второй мозговой штурм извлек из подвалов памяти еще две причины: муки совести или оставшиеся недоделанными важные для преставившейся оболочки дела.

Это означало, что умерших своей смертью Медведей, а также Медведей порядочных и Медведей, умевших рационально спланировать свой рабочий день, рассчитывать застать тут не приходилось. Но попытаться всё же стоило.

И царевна, откашлявшись и изобразив на физиономии соответствующее неофициальному деловому международному визиту выражение, собрала волю и пальцы в кулак, подошла к ближайшему памятнику — грузному бородатому гранитному монарху, наспех присевшему на краешек сиденья монументального трона — и вежливо постучала ему в сапог.

— Извините, дома есть кто-нибудь? — добрым проникновенным голосом поинтересовалась она.

Молчание было ей ответом.

— Ну, ладно. Я в другой раз зайду, — вежливо пожала она плечами и в несколько шагов переместилась к соседнему мемориалу: благообразная дружелюбная бронзовая старушка на канапе в окружении десятка таких же благообразных и дружелюбных волкодавов.

Никого из которых, впрочем, также не оказалось на месте.

Далее последовали лежащий худощавый мужчина в обнимку с длинным широким мечом, приподнявшаяся на цыпочки и мечтательно вглядывающаяся во мрак дебелая девица, сутулый старик на пеньке с кошкой на плече, еще одна старушка — в доспехах и с тем же мечом, что и ее прилегший отдохнуть сосед, матрона с ткацким челноком и почти готовым ковром из гранита, юноша, невесело склонившийся над расколотым щитом... Менялись сюжеты, позы и компания, варьировался материал, но неизменной оставалась реакция.

А, точнее, ее полное отсутствие.

Следующим по курсу монументом был очередной отпрыск рода Медведей, сосредоточенно изучающий на садовой скамье поднесенный почти к самому носу толстый том, украшенный россыпью звезд и астрономических символов. Слева от него лежала подзорная труба и куча свитков. Справа — астролябия[103].

Вспомнив, для чего, собственно, она сюда заявилась, Сенька для очистки совести стукнула три раза коротко памятнику в коленку и задала сакраментальный вопрос:

— Дома кто есть?

Ответа — сюрприз, сюрприз — не последовало, но, бросив вскользь взгляд на табличку на постаменте, она прочитала покрытые патиной угловатые буквы: "Незнам".

— Незнам он... А кто тогда знам? — ворчливо буркнула она, облизала костяшки пальцев, сбитые в кровь от непрерывного стучания по предметам, для того не предназначенным, тяжело вздохнула и окинула грустным взором покрытое мраком уходящее в бесконечность пространство склепа.

Какой по счету был этот саркофаг? Пятидесятый? Восемьдесят пятый? Сотый? Она бы не удивилась.

— Ничего, если я на твоей скамейке немножко посижу?.. — скорее себе, чем книгочею проговорила царевна, подпрыгнула и стала устало устраиваться поудобнее на раскинутой по скамье поле кафтана погруженного в самообразование памятника. — Не бойся, твоему наряду хуже не будет. Тем более что такие уже полвека, наверное, как не носят, если не больше. Впрочем, мне до твоей одежки дела нет. У меня к вам дела поважнее. Да только ходишь-ходишь тут у тебя по соседям, стучишь-стучишь, а никто не открывает. Будто это мне одной надо. А это, между прочим, в ваших же, костеев, интересах. Мне всего-то пару вопросов задать — и лежите себе дальше на здоровье. Или что ваш брат там поделывает в тихие часы досуга...

— Каких... вопросов?.. — вдруг прошелестело на грани слышимости со стороны то ли царевича, то ли его фолианта.

От неожиданности Сенька закашлялась и прикусила язык.

Показалось?.. Или не показалось?

— А... кхм... э-э... уважаемый?..

Ешкин трёш!.. Как там его звать-то? А то еще обидится... На табличке там что написано было?.. Там было...

Царевна замерла.

Ду-у-у-у-ура!!!!!..

Кафтан, вышедший из моды пятьдесят лет назад!!! Подзорная труба, или как там они называются, если смотрят в них не на врага, а на небо!!! Книжка со звездами!!! И имя — Незнам!!! Это же брат Нафтанаила Злосчастного!!! Который полетел с башни Звездочетов!!!

— И-извините... — сглотнула пересохшим от волнения горлом Сенька. — Я вас долго не потревожу... Я только хотела узнать... у вас дети были?

— У меня?.. — испуганно прошептал бестелесный голос, словно оглядываясь. — Нет, не было... Да я и неженатый вовсе был...

— А... как бы это... поделикатней выразиться... помимо жены?

— Да что ты такое говоришь, девица? — то ли смутился, то ли рассердился призрак — словно ветром холодным дунуло.

Минус один, сосредоточенно отметила Серафима и перешла к следующей части допроса.

— А у брата вашего... младшего... дети были?

— У брата-то?.. — повторил за ней собеседник и замолчал.

"Точно обиделся", — решила Сенька. Оказалось, считал.

— В том году, когда моя любимая кобыла двойней ожеребилась, старший у него родился... Потом в год, когда засуха стояла — дочка... Когда комета в небе ползимы висела — второй сын... Еще через год, аккурат под День Медведя — третий... Потом через полтора годка — еще одна дочь... И через год — близняшки.

Если бы у духа были пальцы, он, наверное, загибал бы их сейчас.

Потому что возбужденная и ошалевшая слегка от такого поворота дела Серафима, не стесняясь и не доверяя памяти, делала именно так.

Сын, дочь, сын, сын, дочь, близняшки... Семеро?!..

— Близняшки — двойня? — уточнила на всякий случай она.

— Четверо, — было слышно, как дух расплылся в сентиментальной улыбке.

Девять?!?!?!.. Да уж...

Удалой Мечеслав, в отличие от братьев, времени зря не терял.

Он ведь был неженат, если ничего не путаю?

— То есть, все дети... э-э-э... от разных девушек? — автоматически поинтересовалась царевна.

— Да что ж ты такие вопросы-то неприличные задаешь всё?! Как тебе не совестно, глаза твои бесстыжие! — вспылил и возмущенно взвился призрак.

Причем взвился в буквальном смысле: из макушки неподвижной бронзовой фигуры вдруг вырвался столб белесого тумана, мгновенно сформировавшийся в высокую растрепанную полупрозрачную фигуру, яростно подпирающую бестелесные бока бесплотными кулаками.

— Жена у него была, жена законная, понятно, не то, что у вас сейчас — что попало, видать, делается, раз такую срамоту спрашиваешь!

Но не успела царевна решить, огрызаться ей или оправдываться, как откуда-то сзади, и спереди, и справа — почти одновременно — загремел и рванулся в ее направлении торжествующий рев нескольких глоток:

— Ага!!!..

— Нашел!!!

— Держи!!!

— Хватай!!!

— Не уйдешь!!!

— Лови, лови!!!..

Своды склепа содрогнулись.

Одним прыжком Сенька оказалась на полу и с мечом в руке — пользы против привидений от него никакой, но на душе спокойней — готовая к обороне...

Три огромных, взбудоражено размахивающих кулаками призрака с трех сторон неслись к ней через пространство и время, неистово выкрикивая замысловатые выражения — фольклорное наследие многовековой костейской культуры.

Мгновение ока — и они зависли над буйной Сенькиной головушкой, готовые громить, рвать и метать...

— Нашелся, самозванец!

— Ишь, где скрываться удумал, прохвост!

— Хватило же наглости!

— Ничего, от нас не убежишь!..

С изумлением и немалой толикой облегчения царевна неожиданно обнаружила, что центром внимания трех громил являлась вовсе не она. Новые призраки, радостно ухмыляясь и растопырив руки, окружили тоскливо втянувшего голову в плечи и даже не пытающегося сбежать Незнама.

А он-то чем им насолил?

— Ну, что, негодяй? Думал, от нас спрятаться здесь можно? — самодовольно усмехаясь и подмигивая соучастникам, поинтересовался седой старик в собольей шубе.

— Раньше думать надо было! — гневно раздувая щеки, выкрикнул высокий призрак в старомодном длиннополом кафтане. — А сейчас — продолжаем!

— Чем мы давно не занимались?

— Охотой на кабана!

— Нет, рыбалкой!

— Надоела твоя рыбалка!

— А твоя охота...

— Тихо, ребятишки! — щелкнул невесть откуда появившимся кнутом старик. — К веряве охоту! И рыбалку туда же! У нас сегодня скачки!

Незнам съежился и, казалось, стал раза в два меньше.

— Слышал, ты?

— Слышал... — даже не прозвучало — пронеслось заблудившимся сквознячком в воздухе.

— И чего стоим? — грозно скаля зубы, рыкнул упитанный призрак в блестящем нагруднике и шлеме.

— А ну, преображайся быстро!

Очертания Незнама на мгновение расплылись, и на глазах изумленной Сеньки на его месте появился белый полупрозрачный скакун в полной сбруе.

— Моя очередь! — радостно завопило милитаризованное привидение и кинулось к коню. — Отойди, Незнам! Сейчас он у меня попрыгает!

Незнам?! В смысле?.. Или это другой?!

— С чего это твоя, Нафа? — недовольно скрестил руки на груди призрак в кафтане. — Он в моем памятнике прятался, значит, я и начну!

— А в мое время молодые люди уступали старшим! — то ли всерьез, то ли для поддержания неразберихи и добавления масла в огонь оживленно пророкотал бородатый старик.

— Ну, ба-атя!..

Нафа?.. Нафтанаил?.. Батя?..

— Ну, ладно, Незнам, не выдумывай — Нафе начинать, — хохотнул старикан. — Ты в прошлый раз последний в кабана копья метал. Садись, сынуля! Помчались наперегонки!

Как это так — "помчались"?!

Я их полдня искала, а они — "помчались"?

— Эй, погодите, погодите! — вкладывая меч в ножны, выступила из тени соседнего надгробия Сенька. — Можно вас на пару слов?

Иноходец, его всадник и два призрака застыли в немой сцене, словно походя создав очередную скульптурную композицию.

— А это еще кто тут затесался? — суров сдвинув брови, первым нарушил потрясенное молчание старик.

— Разрешите нижайше отрекомендоваться досточтимым представителям почтеннейшего и уникального в своем роде.... древнего рода многоуважаемых и непревзойденных правителей... милостиво соблаговоливших соизволить... даровать импровизированную, строго конфиденциальную и в высшей степени приватную аудиенцию тет-на-тет... партикулярным экспромтом... — чувствуя, что ее велеречивое приветствие, сделав несколько мертвых петель, благополучно завязалось узлом, Сенька срочно томно потупила очи и изобразила нечто, напоминающее не то реверанс, не то упражнение дыхательной гимнастики бхайпурских йогов для нижней чакры.

А пока потрясенные привидения не оправились от увиденного и услышанного, она плавно продолжила:

— ...И пожелать всем доброго дня... хотя, не исключено, что и вечера. Царевна Лукоморская Серафима к вашим услугам. Проходила мимо и решила заскочить на пару секунд по важному делу. Жизненно-важному, даже не побоялась бы этого слова.

— Можно ли полюбопытствовать... сиречь поинтересоваться... у вашего глубокоуважаемого... высочества... что же Лукоморью понадобилось в наших невеселых краях? — чувствуя безнадежность всяких попыток переплюнуть или хотя бы сравняться с иноземной гостьей в красноречии, всё же сделал робкое усилие, учтиво поклонился и обвел полупрозрачной рукой подвал призрак в кафтане.

— Я хотела бы поговорить с сыновьями Аникана Четвертого — Нафтанаилом, Незнамом и Мечеславом, — оставив игры дипломатов супругу, деловито перешла к сути визита Сенька.

Старик в шубе хмыкнул.

— С Нафой и Незнамом — нет ничего проще. Они перед вами, девица Серафима. Равно как и их отец Аникан Четвертый. Собственной персоной. А вот с Мечеславом мы и сами очень хотели бы побеседовать.

— А разве он не похоронен в фамильной усыпальнице?.. — удивленно захлопала глазами Сенька.

— К нашей глубочайшей скорби, нет.

— Вместо него сюда спустили этого мужика!..

— Выскочку!..

— Самозванца!..

— Наглеца!..

— Не виноват я...

— Вруна!!!

— Я не при чем тут, ваши величества, медведем клянусь, чтоб меня верява забрала!!!..

— Молчи, изменник!..

— Ты и Мечика, наверное, убил!..

— У-у, мерзавец!..

— Был бы ты жив — я бы тебя!..

— Погодите, погодите, погодите... — замахала на них руками и взялась за медленно начинающую гудеть от призрачного крика голову царевна. — Если я всё правильно поняла, то вы хотите сказать, что Мечеслава здесь нет, а вместо него похоронили этого... как тебя звать-то хоть, бедолага?

— Олешка, ваше высочество, — несмело поклонился дух, под шумок выскользнувший из-под увлеченного разговором седока и вернувший себе человеческий облик. — Бортник я. Из Неумойной. Я ведь не вру. Вы спросите там — меня все знают...

— Ты с царевичем Мечеславом знаком был? — задумчиво оглядывая разряженного в царские одежды пчеловода, спросила Серафима.

— Никак нет, вашвысочество! Не был, медведем клянусь! Забери меня верява, если я вру! — горячо затряс головой тот. — Вы ж сами подумайте! Откуда нашему брату брата царского знать?!

— А как на его место тогда прокрался? Рассказывай, охальник! Всю правду говори! Я своими глазами видел, что Мечика хоронил! Настоящего! — гневно набычился и сжал кулаки Нафтанаил. — Мне ли брата не признать!

— Да разве ж я скрываю правду-то, вашвысочество? — жалобно глянул на Сеньку, словно призывая ее в свидетели, Олешка. — Я ж ничего и не думаю скрывать! Только вы мне все эти годы слова сказать не давали ведь! И спрашивать не спрашивали! Только шпыняете да гоняете!..

— Кончай болтать, дело говори! — нахмурился Аникан.

— Так ведь я и говорю, — беспомощно оглянулся на царевну Олешка, перехватил грозный взор Медведей и поскорее затараторил:

— Я ведь к царским родичам и близко не подходил никогда, и знать не знал, и ведать не ведал... И как попал сюда — не представлю до сих пор... Помню только, что иду я по лесу недалече от нашей деревни, силки проверяю... ой, то есть, грибы собираю, хотел сказать!.. и слышу нежданно-негаданно где-то впереди далеко рев, да крики, да рык... Сначала громко, а через минуту вроде как затихать стали... Наверное, зверь лесной кого-то подрал, думаю. Побежал поглядеть — нельзя ли вещичек каких... ой, то есть, можно ли помочь кому, хотел сказать!.. Ну, кроме зверя, конечно. Бегу по тропинке это я, бегу... и вдруг натыкаюсь на спину чью-то. Оборачивается на меня этот мужичишка... И вдруг в очи мне красным как полыхнет!..

— И что?

— И всё.

— Что — всё? — подозрительно прищурился Аникан.

— Всё — всё, — развел руками бортник. — Не помню больше ничего. Как топором отрубило. Очнулся потом — а я уже здесь...

— А что за человек там был?

— Дворянин?

— Военный?

— Охотник?

— Д-да нет... — сконфуженно покосился на товарищей по подземелью Олешка. — Не помню я... Правду говорю — не помню... Медведем клянусь... Чтоб меня верява...

— Стоп, — вскинула ладошки Сенька, и глаза ее вспыхнули зарождающимся озарением. — Стоп. Оставь в покое медведя. И веряве ты не нужен, не уговаривай. Ты лучше мне такую штуку скажи, брат Олешка. Почему ты его "мужичишкой" назвал?

— А как его еще назвать-то? — снисходительно хмыкнул рослый бортник. — Маленький, лысенький, тщедушный, в каком-то балахоне черном застиранном... И глаз один. Так что он точно не охотник, ваши величества. С одним глазом какая уж тут...

— Костей, — в один голос, будто репетировали неделю, выдохнули Медведи и Серафима.

— Что?.. — испуганно осекся Олешка.

— Это был Костей, колдун, — начиная понимать то, что теперь она понимает гораздо меньше, чем до визита в семейное убежище Медведей, медленно проговорила царевна. — Ты сам сказал: красная вспышка. Его магический Камень был красным. Он убил тебя Камнем Силы и чарами заставил всех поверить, что ты — это и есть царевич Мечеслав.

— А где тогда брат? — встревоженно подались вперед Незнам и Нафтанаил.

— Где мой сын?!.. — схватился за сердце Аникан.

— Это нам и предстоит выяснить, — Сенька насупилась и сурово поджала губы.

— А получится ли, девица? — обеспокоено заглянул ей в лицо Незнам.

— А вот это уже второй вопрос, — честно призналась она. — Но будем стараться. Это я вам обещаю.

— Мы чем-нибудь помочь можем? — отважно выпятил полупрозрачную, обтянутую броней грудь Нафтанаил.

— Естественно! — сделала большие глаза царевна.

— Чем?

— Приказывай!

— Выведите меня отсюда...

— Прошу! — проворно обойдя замешкавшуюся молодежь, галантно предложил ей руку старый царь, указывая другой вперед.

— Благодарствую, — снова и с таким же успехом[104] попыталась изобразить реверанс Серафима и приняла руку, хоть и стоило ей немалого труда не проходить сквозь нее и, заодно, сквозь своего кавалера.

Сыновья Аникана Четвертого, на ходу поправляя облачения и усы, важно пристроились по бокам почетным эскортом и были уже готовы тронуться в путь, как Серафима вдруг выпустила только что обретенную с таким трудом царскую длань и многозначительно и демонстративно покосилась в сторону замершего нерешительно в сторонке пасечника.

— Погодите пять сек, ваши величества. А не создалось ли у вас такое впечатление, что мы упустили из виду еще кое-что?

Медведи остановились, оглянулись, переглянулись и опустили глаза.

— Ступай, чудо, — смущенно чуть поморщившись, Аникан негромко озвучил решение сконфуженно топчущегося в полуметре от пола семейного совета. — Займись своими делами. Или приляг, отдохни. И... прости нас. Пожалуйста. Что вот так, не разобравшись... А если скучно станет — заглядывай... По-соседски... В прятки поиграем...

— Да ладно уж... чего там... ваши величества... всякое бывает... — незлобиво улыбнувшись, пожал плечами Олешка, низко поклонился царевне, развернулся и неспешно поплыл во мрак.

Когда Сенька вернулась в мир живых, на улице уже стемнело, зажглись звезды и половинка луны. С блаженным удовольствием втянув полную грудь ледяного ночного воздуха, она пробежала глазами по темным окнам дворца в поисках покоев, отведенных ими под кабинет, не нашла, но обижаться не спешила. Если свет не горел с этой стороны, значит, он горел с той: Иван спать завалиться без нее не мог по определению. Оставалось только отыскать в восьми крыльях царского дворца ту одну-единственную комнату, где ее благоверный занимался чем-то общественно-полезным[105].

К счастью, мимо с отрешенно-безоблачным выражением человека, каждый шаг которого приближает его к долгожданной кровати и ночному отдыху, в тесном круге света устало догорающего факела проходил Карасич.

Царевна мстительно усмехнулась, весьма кстати припомнив, что за нерадивым хранителем дворцового порядка имеется маленький должок за сегодняшнюю прогулку по подземной полосе препятствий, и решила расплату не откладывать.

— Равняйсь-смирна! — весело выкрикнула она, и эхо радостно поддержало ее, ликующе заскакав по пустому двору.

Стражник ойкнул, подскочил, споткнулся, выронил факел и приземлился на четвереньки прямо у Сенькиных ног.

— Вольна! — довольная неожиданно достигнутым эффектом, скомандовала царевна.

Но расчет еще не был окончен.

— Карасич, привет! — подхватила с подмороженного булыжника факел Серафима и любезно вручила торопливо принявшему вертикальное положение солдату. — Где Иван, знаешь?

— Э-э-э... Ваше высочество?.. Ф-фу... Здравия... желаю... — не совсем искренне отозвался солдатик. — Его высочество с Макаром чегой-то пишут в хозяйственной части... по хозяйственной части... там... Спокой...

— А это где? — невинно округлив глазки, поинтересовалась она.

— Туда, и потом туда, — подробно растолковал служивый. — Спокой...

— Туда куда, и потом куда туда? — недоуменно сдвинув брови, уточнила Сенька.

— Ну... туда, потом сюда, а потом туда, туда, так, так, еще раз туда, и снова сюда, — исчерпывающе объяснил Карасич, вычерчивая факелом в ночи план-карту всех "туда, сюда и куда". — Спокой...

Но Серафима, действующая по принципу "сама не сплю, и другим не дам", ласково улыбнулась едва успевшему захлопнуть разрывающийся в зевке рот стражнику, и даже не попросила — сообщила ему:

— Ты меня проводишь.

Кинув тоскливый взгляд в сторону казармы, где тщетно ожидала его прибытия мягкая постель и мятая пижама, Карасич сказал "так точно", прозвучавшее в его устах как "а куда мне бедному-несчастному деваться", и они пошли.

Минут через пятнадцать местонахождение загадочной хозяйственной части было установлено, и царевна мягко переступила порог подсобного помещения, использовавшегося раньше ключником или младшим экономом как штаб-квартира. За незамысловатым кухонным столом, покрытым исписанными листами бумаги, сидел с пером в руке Макар и под диктовку Иванушки писал.

— ...за подотчетный период прошедшего времени... было заготовлено... двадцать кубометров дров... на душу населения... одна десятая кубометра... подсолнечного масла...

— Подсолнечное масло не измеряется в кубометрах, — решительно покачала головой Сенька.

— А в чем тогда? — растерянно оглянулся на нее Макар.

— Ну... не знаю, — небрежно пожала плечами царевна. — В бочколитрах?

— Сеня, ты вернулась! — радостно бросился к ней Иван. — Ну, как всё прошло? Успешно? Рассказывай, что узнала!..

— Ну, я пошел? — уже почти не прячась, с чувством оплаченного долга сладко зевнул Карасич. — Спокой...

— Слушай, парень, раз уж ты тут, слетай, будь добр, в кабинет его высочества за бумагой? А то у меня кончается, а мы здесь так заняты, так заняты, а?.. — обратил на него бездонно-честные глаза Макар.

Кинув один, но долгий и кровожадный взгляд на вальяжно откинувшегося на спинку стула гвардейца, Карасич пробурчал что-то обиженное себе под нос, прихватил факел и скрылся в темноте коридора, не закрыв за собой дверь.

С выполнением Макарова поручения солдатик намеренно не спешил: чувство неоплаченного долга было теперь знакомо и ему. Неспешно поднялся он на третий этаж, неторопливо прошествовал в противоположное крыло восьмиугольного дворца, медленно взял с подоконника стопку чистой бумаги, взвесил в руках, скроил зверскую рожу в адрес некоторых халявщиков, которые думают, что если они принадлежат к элитному отряду самого Ивана-царевича, то могут гонять остальных куда хотят как мальчишек на побегушках, и собирался уже в обратный путь, как коварная мысль пришла ему в голову[106].

Солдатик расплылся в шкодной улыбке, взял из увесистой пачки верхний листок, а остальное тщательно подровнял и аккуратно положил на место.

Макар послал его за бумагой, так?

Кто скажет, что один лист — это не бумага?

Правда, после того, как он передаст его канцлерскому (или канцелярскому?) превосходительству доставленный заказ, главной заботой будет своевременно оттуда удрать...

Но это уже второй вопрос.

Ухмыляясь и довольно похмыкивая, словно любимая бабушка не умерла и оставила ему наследство, молоденький стражник весело зашагал обратно, по дороге продумывая все детали операции "Бумажка".

Чтобы шутка полностью удалась, соображал он, надо войти в подсобку, когда Макар будет занят своей писаниной. Тогда он не сможет сразу вскочить и надавать ему по шее, как иногда грозится. А когда вскочит, то пойдет за своей бумагой сам, как миленький, потому что его, Карасича, там уже и близко не будет.

Оставив факел за углом, чтобы раньше времени не выдать своего присутствия, стражник на цыпочках приблизился к так и не закрытой никем двери, вытянул шею, затаил дыхание и прислушался.

— ...младший сын Аникана Четвертого пропал без вести, и это дело рук Костея, это к бабке не ходи! — донесся до него возбужденный голос Серафимы.

— Ну, почему сразу "без вести"? — с сомнением возразил Макар. — Может, его тот медведь сожрал без остатка, хоронить было нечего, вот Костей и попросил этого Олешку помочь.

— Помочь! — фыркнула Сенька. — Ты так говоришь, будто он поинтересовался, не хочет ли бортник оказаться на месте царского сына, и тот не смог устоять!

— Да это я так сказал, для красного словца, — смутился гвардеец. — Что я имел в виду, так это то, что если в склепе нет этого... как его...

— Мечеслава, — подсказал Иван.

— Вот, его самого. Если в склепе нет Мечеслава, это еще не значит, что он уцелел.

— А если он всё-таки уцелел, — дотошно подытожил усиленно старающийся остаться хладнокровным и беспристрастным царевич, — то сразу возникает целая куча вопросов. Например, как это у него получилось, где он прятался всё это время, где он сейчас, чем занимается, почему не открылся после смерти узурпатора...

— Ой, Вань, а давай, ты свой список "кто, где и почему" на десяти листах потом составишь, а? — нетерпеливо прервала супруга Серафима. — Сейчас нам надо просто решить, жив он или нет.

В подсобке наступила непродолжительная тишина, вскоре нарушенная скрежетом передвигаемого по каменному полу стула и мерными шагами.

— Я тут подумал, — прозвучал вдруг почти у самой двери тихий задумчивый голос лукоморца, и Карасич едва не подпрыгнул от неожиданности, — и пришел к выводу, что Мечеслав и вправду мог остаться в живых. Бастардов ведь у братьев не было?..

— Не было, — авторитетно подтвердила Серафима.

— Двое из них умерли точно?

— Точнее не бывает, — сообщила царевна.

— Вот видите! — с ликующим торжеством математика, доказавшего теорему, до сих пор доказательств не имевшую, начисто позабыв свои потуги на непредвзятость и беспристрастность, воскликнул Иванушка. — А дед Голуб уверяет нас, что без настоящего Медведя гигантский кабан не появился бы! Значит, третий остался жив!

— Дед Голуб пускай сначала объяснит, почему этот кабан не появлялся последние пятьсот лет, или сколько там вы говорили, хоть и Медведей в царстве было хоть отбавляй! — не сдавался Макар.

— Почитает еще свои летописи — и объяснит, не переживай, — не дрогнула царевна под напором маловерных. — К чему я всё это время клонила, други мои любезные, так это что надо бы съездить кому-нибудь в эту Неумойную и поговорить с аборигенами. Насколько я поняла со слов Олешки, деревня там почти рядышком, может, старики в тот день чего видели, или слышали, или догадывались... Раньше-то понятно, чего молчали, а сейчас бояться некого. По сусекам поскребут, по амбарам пометут — и все вместе, глядишь, чего-нибудь полезного да и вспомнят... Может, и сообразим тогда, где нашего блудного царевича искать. Правда, сейчас ему за семьдесят уже, поди... Но раз кабан завелся, значит жив, курилка!.. И я предлагаю... предлагаю.... Вань?.. Ва-ань? Ку-ку? Алё, ты где? Ты меня слушаешь? О чем задумался-то?

— Ой, Сень... Извини, пожалуйста... Не сердись. Знаешь, мне вот только что в голову пришло... Идея одна... То есть, мысль... Помнишь ту картину? Ну, портрет неизвестного царевича с акулой?

— Ну?

— Так, может, на ней действительно Спиридон изображен?

— В смысле?

— Ну... могло же быть так, что Костей не дал Мечеславу умереть, а сделал из него... э-э-э... умруна... Как бы... на память...Из извращенного чувства превосходства, проистекающего из хронического мультиполярного комплекса психосоматической неполноценности?

— Оставил на сувениры, — мрачно усмехнулась царевна на фоне неистового скрипа пера по бумаге[107].

— Вот-вот. Вы же его лучше меня знали... Ему ведь могло прийти такое в голову?

— Мягко сказано, — оторвавшись от конспектирования, угрюмо фыркнул гвардеец. — Только об этом и думал целыми днями. Гадина.

— Ну, вот! А тут... Ну не верю я в такие совпадения! — оставив высокий штиль, в сердцах пристукнул кулаками по столу Иван, — Схожесть ведь с картиной невероятная! Если его побрить и причесать, конечно... Но, самое главное, родинки! Точь-в-точь! И на тех же местах, что и у царевича на портрете! Конечно, эта версия не объясняет появление кабана, но зато становится понятно, где Мечеслав был эти пятьдесят лет, и почему про него ничего не было слышно!

— Хм... — почесала в затылке Серафима.

— Хм... — присоединился к ней Макар.

— Думаете, я ошибаюсь? — обиделся Иванушка. — Или выдумываю?

— Да нет, Вань, ты чего... — рассеянно отмахнулась царевна от подозрений супруга. — Не в этом дело.

— А в чем тогда?

— А в том, что испытания у нас в самом разгаре, если ты забыл... Кстати, завтра — или, уже сегодня?.. в шесть утра встреча у управы, помнишь?.. А еще собраться надо, и хотя бы сделать вид, что поспали... Слушай, а может, лучше там спать заляжем? Чтоб утром через полгорода не тащиться, а?.. Так, погоди, о чем это я?..

— О том, что через неделю с небольшим среди претендентов выявится победитель, который и станет новым царем по нашим же правилам, — пасмурно проговорил Иванушка. — Но это при условии, что мы раньше не докажем, что Спиря и есть тот задранный — а, вернее, не задранный... или недозадранный?.. нет, не додранный... Короче, недоеденный пятьдесят лет назад медведем царевич.

— Ну, насчет правильности твоего предположения еще думать надо и думать... — осторожно протянула Серафима.

— Да-а... Доказательства нужны... — вздохнул Макар. — Где-юре, где-факто...

— Но где взять-то?

— А вот для этого я и предлагаю после второго испытания наведаться в Неумойную! Тамошние старожилы просто обязаны что-то знать! Вот было бы здорово, если бы они и впрямь подтвердили, что пропавший Мечеслав — на самом деле наш Спиря! — оживленно воскликнул Иванушка.

— Или помогли отыскать настоящего царевича, сколько бы лет ему ни было, — хмуро подытожила Сенька. — Может, я, конечно, и ошибаюсь, но мне кажется, что для страны кто угодно будет лучше, чем эти стервятники...

Потрясенный, ошарашенный солдатик, начисто позабыв и про незавершенную шутку, и про поручение, и про давно спланировавший на другую сторону коридора листок, с пылающими щеками и трясущимися от волнения руками попятился до угла, где из последних сил догорал позабытый факел.

Подумать?!.. Подумать?!?!?! Да чего тут думать!!! Думать тут нечего!!! Всё сходится!!! Это же и козе понятно: гвардеец царевича Ивана Спиридон и в самом деле настоящий царь!!!

Ну и ну!.. Ну и дела!.. Это ж рассказать кому — не поверят!..

Рассказать...

Если я прямо сейчас это никому не расскажу, то точно или лопну, или взорвусь, или с ума сойду, чтоб меня верява съела! Спиридон — царь!.. Бывает же такое! Невероятно! Кому бы рассказать, кому бы рассказать, кому бы... Жукан же, сапожник, которого попросили помочь ему, Карасичу, в карауле сейчас на воротах! Хотя, караулит он, как же, знаю я его... Дрыхнет, поди, уже вовсю...

А вот сейчас-то я его и разбужу! Небось, до утра потом с выпученными глазами простоит! А завтра матери скажу, и сеструхам, и тетке Утятишне — вот рот-то откроет! — и... и... и Галчинке. А то всё глядит на меня как на дармоеда: все мужики работают, а я, мол, только щеки надуваю да каблуками перед начальством щелкаю... Сразу зауважает, чай! И в гости, может, пригласит...

А еще можно рассказать дядьке Комарину — он нам в прошлом году взаймы репы давал, и бабке Лошаде — она с бабушкой-покойницей подружка была, и плотнику Лещаку — он забор матери помогал поправить, когда тот от урагана завалился, и...

К вечеру следующего дня о том, что гвардеец Спиридон есть ни кто иной, как чудом переживший покушение Костея царевич Мечеслав, не знал только он сам.