Срочно требуется царь (одним файлом)

* * *

На следующее утро дворцовая площадь без десяти минут одиннадцать была тиха и молчалива, словно, вопреки новоявленному, но очень хорошо и быстро укоренившемуся обычаю ни одна живая душа в городе не проснулась сегодня в пять и не пришла занимать самые престижные места поближе к помосту.

После несчастного случая со здоровяком Жермоном сомневаться в случайности несчастья не приходило в голову никому. После скоропостижного отъезда воинственного Карбурана по городу прокатилось удивление, перемежаемое смешками по поводу нежданной удачи оставшемуся лидеру. Но внезапное помешательство и падение с десятиметровой высоты осмотрительного рассудочного Дрягвы почти моментально вызвало к бурной жизни совсем иные мысли, чувства и предположения.

Один раз — случайность. Второй раз — везение. Третий — закономерность.

В чью пользу?

Правильный ответ получал не позднее, чем с третьей попытки даже самый заторможенный подданный страны Костей, и это рождало... страх? Неприязнь? Подозрение? Отторжение? Ненависть?

Пожалуй.

Но всё это, вместе взятое, как ни крути, сводилось к одному пугающему, леденящему душу, еще кровоточащему слову "колдовство". Если была магическая клятва, и никто ее не мог нарушить, кроме одного, то что это означало?..

Слухи, поползшие после вчерашнего покушения на предполагаемого брата покойного Нафтанаила Медведя, успокоения в умонастроения горожан тоже отнюдь не вносили.

И, если уж на то пошло, в расположение духа членов жюри.

И вот, в утро завершения последнего испытания, превратившегося в пустую формальность, народ стоял, ждал и безмолвствовал.

— А если он не вернется к одиннадцати? — обуреваемый дурными предчувствиями — одно другого дурнее, целый дурдом, а не настроение — Иванушка выглядывал то в одну неподвижно замершую хмурым людом улицу, то в другую.

— Провозгласим Спирю чудесным образом ожившим правителем Мечеславом Каким-то там, и вся недолга, — криво усмехнулась в ответ Сенька и вздохнула. — А вообще, не выдавай желаемое за действительное, милый муж. Никуда он не...

— ЕДЕТ!!! — донесся истеричный выкрик со стороны Иноземной, и в мгновение вся многотысячная толпа подхватила его, как один:

— Едет, едет, едет!!!..

Оцепление поднатужилось, поднапружилось, и продавило в массе верноподданных коридор шириной в метр: на большее не хватило ни личного состава, ни сил, ни, в первую очередь, желания.

Захочет, так и в форточку пролезет, кисло прокомментировал пришествие нового царя Захар.

Рысью вылетел на середину Дворцовой площади конный отряд охотников под предводительством Бренделя и остановился перед помостом, эффектно подняв скакунов на дыбы. Под ногами лошадей вились и скулили от переполнявших их нечеловеческих эмоций псы.

— Без семи минут одиннадцать. Я прибыл, — с непроницаемым лицом доложил граф, достал из седельной сумки и размашисто швырнул к подножью помоста зайца. — А вот и моя добыча.

— Остальное, я полагаю, ваше сиятельство, едет с обозом? — с таким же непроницаемым лицом уточнил Иван[181].

— Вы переоцениваете мои скромные способности в умерщвлении невинных зверюшек, ваше высочество, — потупил очи и издевательски покривил губы граф. — Всё, что мы добыли — перед вами.

Сотни грудей выдохнули враз свое изумление, разочарование, возмущение, обиду и еще Бог сколько и каких чувств, но Брендель, казалось, был слеп и глух ко всему, происходящему за его спиной.

— А где же наш ... без пяти минут монарх? — глянул он сначала на наручные песочные часы, потом на помост, затем в прилегающие улицы — одну за другой.

— Вы имеете в виду барона Дрягву? — сухо уточнил царевич.

— Его самого, — согласно кивнул граф. — Его величество барона. Дрягву Великолепного. Силезеня Певчего. Или как там его прозовут в веках восхищенные потомки.

— Его превосходительство не придет, — Иванушка с усилием сглотнул сухим горлом и, несмотря на то, что больше всего на свете ему сейчас хотелось закричать на бесстрастного, как вамаяссьская стена, графа, или наброситься на него с кулаками, или убежать отсюда, из этого города, этой страны, куда глаза глядят, и забыть всё, как постыдный, нелепый, кошмарный сон, он продолжил ровным бесцветным голосом:

— Вчера он внезапно заболел и не смог принять участие в четвертом состязании. Поэтому, вынужден вам сообщить, даже при том минимальном объеме добычи, который был предъявлен жюри, вы являетесь победителем объявленных состязаний. О чем мы и доводим до вашего сведения официально. Завтра, в десять часов утра, на этом же самом месте, состоится обряд коронации нового правителя Царства Костей. Примите поздравления.

— И участие, — не преминула вставить Серафима, лучась благожеланием и искренностью в смертельных дозах, как полтонны стронция. — А также приглашение на пир в вашу честь, посильную лепту в приготовление которого вы только что внесли. Всего хорошего, ваше будущее величество.

Удалялся граф с площади под дружные вопли: "Да здравствует Аспидиск Первый".

Все сто двадцать шесть его слуг, стражников и придворных очень старались перекричать друг друга и всех остальных.

Иванушка никогда раньше не думал, что тишина переполненной площади может быть такой же громкой, как и ее рев.

* * *

Дед Голуб склонился над чистым листом бумаги, тщательно выписывая одну ровную округлую буковку за другой, от слова к слову, от предложения к предложению. Рядом со столом, на табуретке, поджав под себя ноги, с глубоким интересом наблюдала за процессом Воронья.

Терпеливо дождавшись, пока чернила на пере закончились и старику пришлось оторваться от работы и потянуться к чернильнице, девочка заглянула в покрасневшие от бессчетных часов за письменным столом глаза учителя и спросила:

— Деда, а деда? А что это вы всё время пишете? Вы взаправду все хроники старинные на нашем наречии переписать решили?

— Что?.. — рука с пером зависла в воздухе, и старик слегка недоуменно взглянул на свою любимую ученицу. — А, ты всё еще здесь, Воронья...

— Здесь, — обиженно надулась девочка. — Вы ж сами велели мне погодить, пока страницу допишете, а сами уже с тех пор пятую строчите.

— А... Ой... Извини, птичка... Заработался...

— Ага, заработались, — ворчливо сложила локти поверх стопки чистой бумаги воспитанница детского крыла. — Тетя верява говорит, что вам на свежем воздухе надо чаще бывать. И питаться вовремя. А то вон совсем на шкилет похожи стали — кожа да кости торчат, и то в разные стороны.

— Да разве ж я... — начал было виновато оправдываться дед, но Воронья не дала ему и шанса.

— Вот я вам, как человеку, полчаса назад суп принесла — так он уже не то, что остыл — испортился, поди. Кушайте давайте, лучше, дедушка, потом допишете. Бумажки не убегут.

И она сняла с кипы старинных пергаментов на диване жестяную миску, прикрытую треснутой тарелкой, аккуратно отодвинула исписанный лист на столе в сторону, и с не терпящим возражения выражением на худеньком личике водрузила обед перед стариком.

— Вот, пока не покушаете, я не уйду, и покою вам не дам, — словно чрезвычайно заботливая эринния, девчушка подвинулась поближе, выудила из кармана два ломтя каравая, деревянную ложку, и положила их рядом с тарелкой. — На здоровьичко.

— Ну спасибо... кормилица ты моя... — ласково и слегка близоруко улыбнулся дед и заглянул под исчерченную мелкой паутиной тонких трещин тарелку. — Ох, гляди ты, картошки-то сколько! И мяса шесть кусков! Прямо праздник какой-то!

И тут же обеспокоено перевел взгляд на девочку:

— Аль и впрямь у нас какой праздник, а я запамятовал?

— Не-а, — поспешила успокоить она его, а заодно отвести внимание от картошки и мяса, собранных по своим тарелкам воинами дружины королевича Кыся. — Нет у нас сегодня никакого праздника. Пока. А вот завтра — День Медведя! Ну, и коронация намечается...

— Намечается? — сделал большие глаза дед Голуб. — И кого собрались короновать?

— Бренделя-кренделя... — кисло скривилась девчонка.

— Он тебе не по нраву, что ли, птичка? — сочувственно полюбопытствовал старик, не забывая уписывать за обе щеки покрывшийся тонкой пленочкой жира обед.

— Ой, дедушка Голуб, скажете тоже! — фыркнула Воронья. — Да кому он у нас вообще по нраву! Вы слышали, что он нем в городе рассказывают?!..

— И что же?

— Да ничего хорошего! Лучше вы расскажите, куда такую пропасть бумаги переводите.

— Это, птичка, я для вашего же брата с сестрой стараюсь, — ухитряясь не прекращать усердного жевания, проговорил дед. — Это будет самый полный учебник истории нашего государства со времен первых костеев, что пришли в эти края, и до наших дней.

— Такой огромный?! — с ужасом истинной школьницы Воронья обвела расширившимися глазами кабинет старика, погребенный под бумажно-пергаментными завалами научных материалов. — А сколько еще в потайной комнате в библиотеке осталось...

— Ну нет... — засмеялся дед. — Вам, воробьям, столько истории во век не одолеть. Скорее, она вас. Да и ни к чему вам это. Вот, к примеру, кому из вас будет интересно, сколько жареных лебедей подавали каждый день на стол Аникану Первому? Или какого цвета были кокарды на шапках Шестого стрелкового полка Незнама Ученого, и сколько всего тех полков было, да где квартировались? Поэтому я всё внимательно перечитаю, и самое важное и увлекательное — выпишу, а потом еще раз...

И вдруг коридор взорвался оглушительным топотом и криками, и тут же, едва не вколотив в стену стальную шишку-ручку, распахнулась дверь. Архивы посыпались, Воронья подпрыгнула, чернильница, задетая ее локтем, опрокинулась, старик подавился, пытаясь спасти чистую бумагу, а в комнату влетела, сбивая и перебивая друг друга, запыхавшаяся ребятня.

— Дедушка Голуб!!! Дедушка Голуб!!!

— Кондрат-то!!! Кондрат-то!!!

— Кабана привез!!!!!!!!!!..

— Дедушка Голуб! Кондрат с гвардейцами и с дядькой Бурандуком кабана добыли!!! Того самого!!! — вынырнув вперед, как настоящему королевичу и полагается, четко и звонко доложил Кысь, и толпа сорванцов загомонила, закричала, запрыгала от вырывающегося за переделы маленьких тел исполинского восторга и восхищения:

— Только что привезли!

— Двух часов не прошло, как народ с площади после Бренделя разошелся!

— Это я его первым заметил!

— Бренделя?

— Кондрата?

— Панкрата?

— Назара?

— Кабана!!!

— Не заметь такую махину!..

— Я думал — чего такое по улице ползет огроменное?..

— Его на двух лошадях на волокушах кое-как притащили!!!

— А кони-то, кони, видал? Только что сами из упряжи не выпрыгивали!

— Духа лесного боятся они, вот чего!

— Он не дух, он просто свинья, только большая!

— А ты-то откуда знаешь?

— Дядька Бурандук сказал!

— Не бывает таких свиней, даже больших!

— Ага, тебе лучше знать!

— Если б бывали, то они бы всё время такие вырастали, а эта — в первый раз в жизни!

— А мне дядька Бурандук сказал!..

— Он сейчас на площади лежит!

— Дядька Бурандук?.. — изумленно вытаращил глаза дед.

— КАБАН!!!

— Надо поглядеть, — решительно заявила Воронья, предварительно убедившись, что с супом и хлебом ее подопечный расправился подчистую.

Старик, не задумываясь, кивнул.

— Надо. И поглядеть, и всё подробно записать. Если я пропущу такое событие, потомки мне не простят.

И не прошло и пяти минут, как, собрав уцелевшие после чернильного разлива листки бумаги и грифель, дед Голуб в сопровождении почетного эскорта уже направлялся на Дворцовую площадь смотреть на поверженного лесного монстра.

Народу на Дворцовой площади набежало — не протолкнуться: такого интереса не вызывало ни одно развлечение, устроенное дворянами, и даже утренний бенефис Бренделя бледнел по сравнению с пришествием великого и ужасного Лесного Хозяина, как успели прозвать его досужие горожане и жители потревоженных им деревень.

Шум и гомон над площадью стоял, как в огромном улье.

— Гляди-ка, он!

— Точно, он!

— Ну, и здоров, свинья!..

— А ты думал!

— Проходите, проходите, не задерживайтесь!

— Поглазели — и дальше идите, остальным тоже охота!

— Раньше приходить было надо!

— Раскомандовался!

— Твой кабан, что ли?

— Да уж не твой ли?

— Проходите, проходите!..

— Не трогайте свинью, говорю!

— Чего встал?..

— Не трогайте сви...

— Да чего ей будет, сынки! Она ж дохлая!

— Если ее все так тискать будут, то она не только дохлая будет, но и лысая!

— Да и пускай лысая!

— Чего ей в шерсти-то, зимовать?

— А на память-то тоже ведь чего надо прихватить!

— А иначе кто ж нам поверит!

— Вообще-то, мы из нее чучело хотели сделать...

— Тоже на память, кстати...

— Ну, хоть шерстиночку, ребятки, ну?..

— Пожалуйста-а!..

— Ай, ладно! По шерстиночке — и дальше двигайте, задние тоже поглядеть хотят!

— Айда, айда, не задерживайтесь!

— Желающих много, а свинья одна!

— Вот спасибо вам, охотнички!..

— А глядите, какие у ей клыки!..

— Целых шесть!..

— А на что ей столько, если подумать? Обычному кабану и двух хватает...

— Э-э-эй!.. Ножовку убрали, и проходим, проходим, не задерживаемся!

— Развелось вас тут, любителей сувениров...

— Бесплатных...

— Ну, пожа-алуйста!..

Прошло не меньше двух часов в нетерпеливом ожидании, прежде чем дружина Кыся и дед Голуб в арьергарде поредевшей, удовлетворившей свое любопытство толпы смогли подобраться к изрядно полысевшему кандидату в первые экспонаты не существующего пока краеведческого музея Постола.

— А, дедушка, привет!

— Кысь, Снегирча, Мыська! Вернулись, что ли?

— Мы учителя поглядеть привели!

— Давно не виделись, старик! Как дела?

— Здравствуйте, ребятки! Ну, молодцы вы, я скажу! Молодцы! Это ж подвиг вы совершили — какого зверя победили! Как же это вы его?.. — заохал, захлопотал перед бурой громадиной старик.

— У охотников свои секреты, — улыбнулся Кондрат и нежно поглядел на неподвижную гору мышц и щетины за своей спиной. — Славная свинка... Голыми руками ее не возьмешь. Сколько повозились мы с ней — так кабанов попроще можно было уж штук полсотни набить!

— Эх, надо было мерную веревку взять! — запоздало спохватился дед Голуб, и захлопал себя по тощим ляжкам, таращась в изумлении и благоговении на гигантские копыта размером с сервировочное блюдо.

— Уже померили, старик, записывай, — щедро махнул рукой Бурандук и стал не спеша, со смаком диктовать:

— Длина от рыла до копчика... четыре метра пятьдесят два сантиметра. Ширина в плечах... метр семьдесят три. Высота в холке... два метра сорок семь сантиметров. Расстояние между глаз... полметра ровно. Размер пятачка... общей суммой двадцать семь рублей тридцать пять копеек.

— Двадцать семь... тридцать пять... — пыхтя и скребя грифелем по положенному на копыто листу, старик вдруг задумался, и оторвался, оторопело уставившись на старого охотника. — Это как?

— Ну, если лукоморские пять копеек взять — они у Кондрата нечаянно в кармане завалялись — то чтобы полностью покрыть всё евойное рыло, понадобится их...

— Понял, — коротко кивнул дед и вернулся к документированию величайшей добычи современности. — Дальше?

— Копыто в поперечине... длина щетины... длина хвоста... количество клыков...площадь ушей... — продолжил гордо перечислять вечно сияющие в памяти величественные цифры старый охотник, и дед Голуб с не меньшим удовольствием записывал их, торопливо, но старательно водя грифелем по желтоватой бумаге.

Когда Бурандук замолчал с чувством выполненного долга, самоназначившийся летописец новейшей истории страны Костей поставил в конце последнего предложения точку и протянул исписанный лист Воронье на сохранение. Потом критическим взглядом окинул огромную тушу, похмыкал, потискал бороденку, померил что-то растопыренными пальцами в воздухе, и вдруг отошел от гигантской щетинистой горы на десять шагов, уселся на мостовую, положил на скрещенные по-тамамски ноги пачку бумаги и принялся что-то рисовать.

Среди праздных зевак сие явление вызвало интерес, сравнимый с проявляемым к кабану.

— Что?..

— Что это он?..

— Что это он делает?..

— Рисует?..

— Глядите, рыло!..

— И копыта как настоящие!..

— И щетина!..

— Ух, ты!.. Как живой!..

— Какой живой, он дохлый...

— Ну, как дохлый!..

— Эй, Воронья! — не обращая внимания на благоговейные комментарии за спиной, Голуб улыбнулся девочке и помахал рукой в сторону свиной головы. — Встань-ка рядышком, будь умницей!

— Зачем? — всё еще сжимая в руках свернутый в трубочку листок с тактико-техническими характеристиками свина, девочка осторожно подошла, куда ее попросили.

— Я тебя рядом с ним нарисую, для сравнения. Чтобы видно было, какого размера ты, и какого — свинья, — охотно пояснил дед и снова принялся за работу.

Аудитория вокруг ахнула.

Несколько минут — и на рисунке, на фоне привалившейся к стене царского дворца громадной туши появилась невысокая хрупкая девчушка в мешковатых штанах, с недоеденным молью платком на голове и коротком заношенном полушубке.

— Похо-о-ожа...— хором восхитился народ.

— Старался, — скромно пожал плечами старик, сдул с картинки невидимые пылинки и попытался подняться.

Но не тут-то было.

— А ну-ка, дед, и меня с кабаном нарисуй! — сутулый мужичок с курчавой бородкой, одетый в ливрею Карбуранов, бережно положил на стопку бумаги тусклую старинную монету.

Серебряную.

Дед поджал губы и покосился на кабана, на денежку, на мужичка...

Ишь ты, какой барин выискался... Нарисуй его!.. Заняться мне больше нечем, кроме как его рисовать. У меня там еще лет четыреста не разобрано, не переведено, а он — "Нарисуй"...На холодных-то камнях сидючи, сам порисуй...

А с другой стороны, девчонкам юбчонки купить бы не мешало... Хоть самые дешевенькие... А то, пока сами не признаются, от мальчишек их не отличишь — косы-то все состригли...

Или лучше одеяла на зиму? Или рубашек сменку, хоть несколько?..

На одну денежку, конечно, всем не укупишь, но хоть кому-то на что-то хватит, и то хорошо...А под зад можно и шапку подложить.

И решение было принято.

— Изволь, нарисую. Вставай куда хочешь.

Сутулый пристроился рядом с клыками, оперся театрально локтем о рыло и застыл в героической позе заправского истребителя лесных злодеев.

Дед прищурился, зыркнул цепким глазом несколько раз с кабана на бородатого, черканул несколько меток на листе, и яростно принялся за дело.

Рисунок был готов скорее, чем первый.

И тут толпа словно взбесилась

— И меня, и меня, и меня, и нас!..

Со всех сторон деду совали деньги, продукты, вещи... Откуда ни возьмись, появились два ящика — стул и стол — и дела пошли веселее.

Раз пять кончалась бумага, раз десять — грифель, но запасы быстро возобновлялись ребятами в ближайшей лавке, и работа продолжалась, до ломоты в спине, до сведенных пальцев, до слезящихся глаз...

Дотемна.

Когда ночь окончательно спустилась на город, и любители исторических моментов на фоне себя разошлись, прижимая к груди рисунки, дед Голуб и гвардия Кыся подвели итоги трудового дня.

Искусство живописца принесло детскому крылу семьдесят девять серебряных монет, двести три медных, пять караваев хлеба, восемь десятков яиц, маленький туес меда, низку вяленой воблы, крынку молока, застывшего и ставшего похожим больше на мороженое, плетенку лука, новый пятилитровый чайник, хомут, топор, восемь иголок и бобину желтых ниток размером с большое яблоко, пару сапог, пару подшитых валенок, три пуховые шали, семь овчинных шапок, почти не ношенных, и живую курицу.

Деньги дед Голуб тщательно пересчитал два раза и сложил в одну из шапок для передачи матушке Гусе на хозяйственные расходы, а остальное решили поделить и распределить сразу, как только доберутся до дома.

— Эх, славно заработали... — вздохнул измученный, но довольный донельзя старик. — Когда у человека в жизни вдруг появляется новый чайник с иголками, связка лука с медом и настоящая несушка, чувствуешь, что день был прожит не зря!

Веселая ватага ребятишек, груженная заработанным добром и усталым дедом, двинулась в управу, тепло попрощавшись с пристроившимся среди копыт Назаром.

Его определили караулить тушу ночью: по указанию будущего правителя страны, великанского лесного злодея решили оставить на время коронации в качестве главного украшения и хорошей приметы удачного начала царствования Аспидиска Первого.