— А почему ты меня не пригласишь вступить в клуб искателей средневековых приключений на свою задницу? И, кстати, ты у Гермионы спросил, как она относится к этой идее? — фыркнул Гарри, абсолютно уверенный, что у Рона сегодня прорезалось удивительное чувство юмора. — Она-то согласится ждать, пока ты не вернешься из своего крестового похода за сокровищами сарацинских земель? Или ты и ее потащишь на крупе своего коня?
— Нет, — ровно ответила Гермиона. Она стояла все так же отвернувшись от Гарри и Рона. — У меня он не спрашивал. И, наверное, он и не собирался спрашивать. Да, Рон, я права?
Рон помолчал. Его палец ковырял известковую стену поблизости от гермиониного пальца, но не касался его.
— Пойду я, — интонации его голоса были совершенно непонятны Гарри. Точно Рон пытался поскорее смыться и от этого ужасного разговора, и от своих друзей. — Тео вчера сказал мне, что у кого-то из учеников Ровены есть лютня. Хочу попросить... ненадолго.
Он повернулся и чуть ли не бегом спасся от Гарри и Гермионы. Гарри же стоял, как столб, не понимая, что стряслось с Роном. Может, его кто-то заколдовал?
— Ну и денек! — выдохнул Гарри. — Рон, похоже, рехнулся. Не могу поверить, что он говорил серьезно... Эй, Гермиона, ты чего?
Плечи Гермионы сотрясались не то от бессильного гнева, не то от рыданий. Палец яростно скреб по той самой ямке, которую только что раскопал в стене Рон.
— Почему?! Ну почему это должно было произойти прямо сейчас! — голос у нее был похож на отчаянный стон. — Я знала! Я чувствовала, что он скоро скажет мне это! Но он не говорил, и все становилось хуже и хуже! Я знала, что это кончилось! Кончилось, Гарри, понимаешь! После того, что мы вместе пережили, после того, что мы говорили друг другу, это — кончилось. Я стала ему чужой, потому что он представлял меня совсем другой, не такой, какая я на самом деле. Он думал, что сумеет меня переделать, но это же невозможно! Я тоже не в восторге от некоторых его привычек, например, от того, что он обожает лук и чеснок или от того, что он спит в оранжевой пижаме с розовыми кроликами, но я никогда не пыталась переделать его...
— С розовыми кроликами? — обалдело переспросил Гарри. — Никогда у него такой не видел! А ты откуда зна... — тут он сообразил, что интересоваться подобными вещами у Гермионы было бы несколько неловко и быстренько заткнулся. Впрочем, Гермиона его даже не услышала, она тонула в таком бездонном страдании, что Гарри даже испугался.
— Как он мог! Он же обещал! Он же мне обещал, что всегда будет рядом! А теперь, стоило ему увидеть чьи-то длинные ресницы и соблазнительную улыбку, как он тут же повелся! Я никогда не думала, что он окажется таким... таким предателем!
С точки зрения Гарри это была глупость, а не предательство. Ну, или не совсем предательство. Он еще раздумывал, как можно покорректнее объяснить Гермионе некоторые особенности мужского организма, физиологические потребности которого часто наступают на горло моральным принципам, когда Гермиона встала с подоконника и одернула на себе длинное темно-коричневое платье. Она в нем казалась маленькой и худенькой, за последний месяц шея у нее стала тонкой, как у воробушка, а худые лопатки остро торчали, чуть ли не протыкая шелк платья. Глаза глубоко запали, и когда она подняла их на Гарри, то парень с ужасом увидел в самой глубине их безнадежность и холодный расчет. Почти как у Рона.
— Извини, Гарри, но мне нужно идти. Я обещала Роберту посмотреть его саксонские манускрипты. Он сказал, что может научить меня французскому, ну, тому, на котором сейчас говорят. Роберт такой милый, не находишь? Такой вежливый, — она говорила все это с каким-то странным оттенком значимости, от которого у Гарри мороз пошел по коже. — Я никогда не могла представить, что в меня можно с первого взгляда влюбиться, и если бы мне это сказал кто-нибудь там, то я бы сочла это шуткой, — "там" было сказано с горькой безнадежностью.
— Гермиона, только не говори мне, что...
— И не скажу. Но это — моя жизнь, и я должна решать сама, что для меня лучше. Прости, Гарри, но совета я не спрашиваю. Я уже знаю, что мне делать.
— Гермиона, одумайся! — Гарри был вне себя. — Как ты можешь! Это же, это... ненормально! Рон — дурак, но он вернется! На него нашло какое-то затмение, не иначе! Или кто-то наложил на него проклятие.
— Да никакое это не проклятие, Гарри, — холодно ответила Гермиона. — Просто я поняла, он — не тот, кем я его считала, не тот, на кого надеялась. Я по глупости решила, что это он — тот самый рыцарь в сияющих доспехах. Но я ошиблась, я ему не нужна, Гарри, вот и все. Теперь у каждого из нас своя жизнь. Мы уже не дети и можем решать сами, что нам нужно делать. Я переживу это.
— Это нечестно, Гермиона! — закричал Гарри, ударив кулаком стену. Твердый гранит стены равнодушно отозвался болью в упрямом кулаке. — Вспомни, что ты говорила мне этим летом? Ты сказала, что мы все всегда будем вместе, и что теперь? Из-за похотливых глаз какой-то богатой уродины мы — уже не то, чем были раньше? Да бред это! Мы пережили худшие беды, потому что поддерживали друг друга. Что было бы со мной, если бы вы меня не спасли? Что было бы с Роном этим летом, если бы не твоя поддержка?
— Гарри, ты не понял меня. Это случилось не сразу, не только из-за того, что Рон так поступил со мной. Просто мы выросли! Мы не можем провести вместе всю оставшуюся жизнь! Пусть Рон делает, что хочет, он вправе поступать, как ему угодно, но и я не собираюсь оставаться одна!
— Ты не одна, Гермиона! Ведь есть еще я.
— Гарри, — Гермиона невесело усмехнулась и провела своими сухими похудевшими пальцами по его щеке. Ее пальцы были холодные. — Ты всегда будешь дорог мне, но у нас всех есть и своя жизнь. У этого ничтожного вруна, у меня, и у тебя тоже есть. Или будет. Друзья это еще не все. Мы всегда были слишком разные.
— Не говори ерунды, Гермиона, — резко взвился Гарри. — То, что мы разные, нам никогда не мешало! Наоборот, мы всегда дополняли друг друга! Если бы не друзья, то каждый из нас...То, что ты делаешь, Гермиона, — тоже самое, что сделал Рон, это — предательство! Ты предаешь нашу дружбу, предаешь нас...
— Нас больше нет, Гарри. Прости, но ты должен, наконец, это признать. Плохо, что это случилось сейчас, но когда-нибудь это бы все-таки произошло. Просто в такое время нам будет еще тяжелее, но это же ничего не меняет, правда? Нас больше нет.
Глава 28. Изобретение квиддича.
Гарри тупо уставился в окно.
Один. Он остался один.
Как это могло произойти? Они же всегда были вместе! Всегда! Что бы ни случалось, Рон и Гермиона были рядом с ним, поддерживали его, вместе помогали выбираться из самых кошмарных ситуаций. Картины прошлого поплыли у него перед глазами. Вот Рон командует громадными шахматными фигурами, чтобы он, Гарри, мог пройти дальше и спасти философский камень. Вот Гермиона готовит шкворчащую Всеэссенцию. Вот Рон и Гермиона вместе висят на Сириусе Блэке, а вот они сжигают лиану-кровосос и подхватывают Гарри под руки. Спасают его.
Гарри словно ударило: а чем бы он был без Рона и Гермионы? Мальчик-Который-Выжил, потомок Годрика Гриффиндора, знамя надежды, как его называл Римус Люпин — что он значил без друзей? Его отрезали от пуповины: больше не было никого, кто мог бы поддержать его. Гарри почувствовал, что у него вдруг ушла почва из под ног. Он остался один. в самом деле, как он раньше не подумал о том, что когда-нибудь настанет такой момент, и ему придется строить свою жизнь самому, без помощи друзей? Но он считал, что, несмотря ни на что, они всегда будут рядом, и он никогда не потеряет их. Он ошибался.
Или еще не все потеряно? Может, он сможет примирить Рона и Гермиону? Спасти то, что еще можно спасти? Пусть они и не будут вместе, но зато они будут рядом с ним! Я жалкий эгоист, с болью оборвал себя Гарри. И какой же ценой я снова обрету друзей? Им все равно не будет комфортно вместе, но они останутся рядом из-за меня и будут страдать. Что мне делать?
Гарри понимал, что ему еще больнее из-за того, что все это произошло одновременно: он расстался с друзьями, остался в незнакомой ему, почти дикой стране, не смог предупредить отца. Отец! Явление вчерашнего почти призрака — первый и единственный раз Гарри увидел своего отца во плоти, — нанесло ему очередную душевную рану. Разочарование и отчаяние охватывали его так, что ему стало холодно. Гарри схватился руками за плечи — его бил озноб. Что делать? Что теперь делать? Он с силой подавил в себе желание пойти к Валери Эвергрин и уткнуться к ней в колени, почувствовать на своей голове утешающую руку. Нет. Валери ясно дала ему понять, что он — взрослый человек и должен научиться сам решать свои проблемы. Она, конечно, пожалела бы его, утешила, но это лишь оттянуло у него осознание одиночества, и тем больнее оно ударило бы его позже. Гарри чувствовал отчаянную необходимость с кем-то поговорить. Хоть с Невиллом, хоть с профессором Снейпом. Но даже Невиллу было куда хуже, чем ему, вспомнил Гарри страшную тайну своего одноклассника. А Снейпу приходилось переживать и более страшные вещи, чем потерю друзей, пронеслось в голове у Гарри, да и способен ли язвительный профессор на жалость к нему в такой ситуации? Нет, наверное, что бы у него ни происходило внутри, снаружи Снейп оставался все тем же холодным и расчетливым слизеринцем, способным в ответ на подобные излияния лишь презрительно изогнуть бровь.
Гарри медленно шел по коридору, автоматически заглядывая в учебные залы и не осознавая, куда именно ему хочется прийти. Но так уж сложились обстоятельства, что в этот час он внезапно оказался возле аудиториума Хельги Хуффльпуфф. Автоматически заглянув внутрь, Гарри ожидал увидеть здесь, по крайней мере, десять-двенадцать парней и девушек, но там никого не оказалось, кроме двоих сидевших на столе. Джастин Финч-Флечли размахивал руками, болтал ногами и смеялся. Его кучерявые волосы растрепались и взъерошено топорщились во все стороны, и выглядел он сегодня немножко чокнутым и подозрительно счастливым. Сьюзен улыбалась немного скованно, но Гарри тут же заподозрил, что ей очень приятно находиться рядом с Джастином. от девушки будто доносился аромат сладкого очарования, теплой доброты и покоя, то, что так нужно было сейчас Гарри, и то, что Сьюзен сейчас, возможно сама не осознавая, отдавала другому. Гарри ревниво решил, что он тут лишний и тут же поймал себя на том, что подозревает, будто Жидкое Зло вновь бурлит в нем.
— Сьюзен, знаешь, а я вчера снова написал стихи, — услышал Гарри голос Джастина. Нервный, возбужденный и взволнованный. Надо же, подумал Гарри, какие мерзкие интонации. Тот факт, что они с Финч-Флечли заключили перемирие, быстро выветрился из его головы.
— Джастин, правда? Мне ужасно нравятся твои стихи. от них, — Сью немного помолчала, подыскивая нужное слово. — от них точно исходит свет. Тебе непременно нужно писать дальше.
— Это из-за тебя, — дрогнувшим голосом сообщил Джастин, и Гарри чуть не проглотил себе язык, так ему захотелось выйти из-за двери и вогнать Джастина в краску. — Я опять написал стихотворение для тебя, Сьюзен.
— Джастин, я давно хотела тебе сказать, тебе не кажется, что ты немного... приукрашиваешь меня в своих стихах? Я на самом деле совсем не такая! — запротестовала Сьюзен.
— Нет! Что ты! — замахал руками Джастин и тут же стал, по мнению Гарри, снова похож на отвратительную ветряную мельницу. — Сьюзен, я вижу тебя только так! Ты не можешь быть другой, просто не можешь, ты самая-самая...
— Не говори так, Джастин, мне неловко, — Сью спрыгнула со стола. — Ты, наверное, сам этого не понимаешь, но я далеко не так идеальна, как ты обо мне думаешь, как ты пишешь обо мне! Ты — настоящий поэт, ты создаешь такие прекрасные стихи, они великолепны, и я не знаю никого, кроме тебя, кто бы чувствовал так глубоко, точно тебе становится больно от того, что ты видишь и о чем пишешь. Но я, право, удивлена, что ты так высоко меня ставишь, не из-за того же, что я лечила твою ногу, верно?
— Я посвятил тебе стихи, — твердо сказал Джастин. — Если бы не ты, я бы никогда не смог закончить ту поэму!
— Джас, ты преувеличиваешь. Разве я гожусь на роль музы? у меня не тот характер, — сквозь обычную застенчивость Сью проглянула решительность. не то стихи Финч-Флечли были в ее глазах так плохи, не то их автор физиономией не вышел. Гарри предпочел верить в последнее. — Ты замечательный друг, ты очень милый, но...
— Ты невероятно прекрасна, Сьюзен, — пылко возразил Джастин, взирая на Сьюзен, по мнению Гарри, как кот по весне, явно не слушая, о чем говорила Сью. Его рука плавно перекочевала из горизонтального положения на столе в вертикальное положение на плечо Сьюзен. Сью деликатно кашлянула в надежде на то, что Джастин несколько одумается и не переборщит с иллюстрациями к своим эпитетам, но это только взбодрило влюбленного хуффльпуффца. — Я давно хотел тебе сказать, что...
Гарри открыл дверь.
— Привет, Джастин, — сказал он мрачно.
— Гарри! — просияла Сью. Она выглядела так, словно ее спасли из лап людоеда, только что решившего завязать с диетой.
— Привет, Гарри, — уныло поздоровался Джастин, скоренько убирая руки. Джастин был довольно высок, но Гарри по всем параметрам превосходил его физически и сейчас благодарил за это квиддичную практику в течение нескольких лет.
— Ты, кажется, читал тут стихи, Джастин? — осведомился Гарри. — И как, они понравились Сью?
— Гарри, почему ты так выглядишь? Что-то случилось? — видимо, внешний вид Гарри что-то подсказал Сью, и она тут же заподозрила неладное.
— Да нет, то есть — да, — хмуро уронил Гарри. — Я очень хотел поговорить с тобой, Сью.
— Да, конечно. Извини нас, Джастин, — Гарри очень порадовала скорость, с которой Сьюзен отправилась к нему прямо из-под носа Джастина. Финч-Флечли с крайне несчастным видом уселся на лавку обдумывать свои дальнейшие произведения.
— Гарри, что ты у меня хотел спросить?
— Я скучал! — вырвалось у Гарри.
Серые глаза Сью вдруг оказались так близко, что и предательство Рона, и отчаяние Гермионы, и весть о том, что дом для них теперь — здесь куда-то делись. Гарри отчаянно захотелось сказать ей что-то хорошее, и он подсознательно понял, что теперь все выглядит так, словно он, как сопливый младенец, помчался к Сью за сочувствием. Или, он пришел к ней за чем-то другим? Но тогда он должен был прийти к ней намного, намного раньше! И чего я боялся, подумал он. Гарри не помнил этого больше. Серые глаза оказались целой Вселенной, и он, уставший, разгоряченный, измученный окунулся в них, как в прохладные ласкающие воды горного озера, опустился в них, как на луг, полный полевых цветов. Сьюзен вздрогнула, испуганно подалась назад, когда он крепко прижал ее к себе и больно прикусил ее губу, но потом Гарри почувствовал, как ее маленькая ручка скользит по его воротнику, шее, пальцы начали ласкать его жесткие черные волосы, и потом больше не было ничего, только что-то жаркое и близкое, такое родное, такое отчаянно родное, что хотелось кричать от чувства, переполнявшего его.
