— Плевать на то, что я говорила! Вы строите из себя несчастненького, хотя если бы хотели, то давно бы уже сами освободились от того, что связывает вас с вашим отцом, раз вы считаете его таким ужасным. Ваши комплексы больше подходят ребенку, а не взрослому человеку! Вы инфантильны до отвращения! Какая женщина сможет полюбить такое существо, как вы!
— Дракон меня раздери, я клянусь, что вам понравилось, когда я... — заревел Снейп.
— Не клянитесь, профессор, — ядовито бросила Валери. — Если вы и придумали себе что-то относительно меня, что проливало бы бальзам на ваше мужское самолюбие, то вы ошиблись. Мне просто стало вас жалко!
— Что?
— То, что слышали! Я пожалела вас!
— Только и всего? — свистящим шепотом переспросил Снейп. Его всего трясло.
— Только и всего, — отрезала Валери Эвергрин. Она швырнула плащ обратно в руки профессору Алхимии и тяжело грохнула дверью, ведущей в галерею нижнего этажа, оставив Снейпа в ярости кусать губы, а Гарри — удивляться тому, сколько еще сюрпризов ему преподнесут эти двое.
Проходя по галерее, Гарри увидел, как профессор нетвердыми шагами возвращается в подземелья по другой лестнице, ведущей с внешней стены вниз. Потом Северус Снейп остановился, и Гарри услышал, как по безразличной каменной стене несколько раз глухо и отчаянно стукнул кулак. А за спиной профессора вдруг возникла крошечная белая точка, мелькнула и понеслась в сторону Леса Теней. Гарри бросился к окну, но не смог различить всадника, торопящегося куда-то в полночь. Точка в последний раз блеснула на дороге в полях и исчезла за освещенным луной озером.
В эту ночь Гарри не смог лечь спать, не поговорив с кем-нибудь.
Джинн выскочил из бутылки с таким видом, словно ему в постель подложили ежа. Его смуглую лысину аккуратно прикрывал фланелевый ночной колпак с небрежно болтающейся на конце розовой кисточкой, а с одного уха свисала резинка с наглазниками, отороченными по краю ирландскими кружевами.
— Мой прекраснейший и мудрейший! — взвыл он, недовольно оправляя на себе голубенькую ночную сорочку, симпатично разукрашенную желтыми слониками. — Что за надобность заставила твой благословенный взор обратиться на мое скромное жилище в такой неурочный час? Надеюсь, причиной было твое последнее желание, иначе я за себя не отвечаю, — пригрозил он Гарри кривоватым пальцем. — Ты разбудил меня посреди сна о саде, полном прекрасных пери, обнаженных и страстных...
— Джим, скажи, почему люди так несовершенно устроены? — Гарри пристроился на подоконнике рядом с открытой бутылкой.
Джамаледдин несколько отупело посмотрел на Гарри.
Когда мы кого-то любим, этот кто-то не любит нас... Или наоборот: когда кто-то любит тебя — он сам тебе не нра...
— Чего? — не понял Джим.
— А, ладно... Если ты не понимаешь, то... — Гарри начал слезать с окна.
— Погоди, погоди, о мудрейший! — джинн, развевая полы ночной рубашки, перелетел через Гарри и преградил ему дорогу. — Если твой ничтожный слуга не ошибается, тебя что-то гнетет? Не желаешь ли облегчить душу, о величайший? Не желаешь ли поговорить о том, что наболело, с презреннейшим из твоих слуг? Возможно, собака Джамаледдин сумеет дать тебе хороший совет? — намекнул он и щедро добавил. — Взаймы. За желание считаться не будет.
Гарри кивнул, снова опустился на холодный камень подоконника и начал рассказывать. Ночь проходила очень быстро. Луна стремительно неслась над вершинами Леса Теней, отражаясь на поверхности озера, приятно щекочущий холодком весенний ветер задумчиво посвистывал где-то на вместительных чердаках Хогвартса, шевеля соломенную кровлю крыш. Время шло.
— И ты сказал ей это? — задумчиво переспросил Джим Гарри. Он сидел перед своим господином в совершенно неподходящей позе: на корточках, со смятой на волосатых бедрах рубашкой, и почесывался с серьезным видом. Колпак съехал ему на ухо. — Так и сказал? Она же женщина! С ней нельзя так! За женщиной нужно ухаживать постепенно, сперва — цветы, потом — сюрпризы, потом — хурму и рахат-лукум, и когда ей станет уже совсем больше нечего предложить — тогда говорить о том, как ты ее сильно любишь и вести себя соответственно, а ее в... Гхм!..
Они уже несколько часов, как окончательно перешли на "ты".
— Сью не такая, — уныло сообщил Гарри, задумчиво вертя в руках дорогущий золотой кубок (из запасов Джима) с подозрительной травяной настойкой, по запаху напоминающей желудочное варево Снейпа, а по вкусу — хороший коньяк двадцатилетней выдержки. Джинн расщедрился, и теперь они сидели и по-братски смаковали эту смесь, пока небо постепенно бледнело на востоке. Снизу, со двора, еще доносились обрывки песен и нетвердая речь загулявших колдунов. — Она... как тебе объяснить... Она... — Гарри нетвердой рукой попытался изобразить в воздухе силуэт Сьюзен, но не обладая артистичностью фантазии, не сумел приблизить к реальности свои представления. — Нежная... Она — теплая такая... Добрая. И — лучшая. Она — лучше всех девушек, которых я знаю...
— Лучше госпожи Гермионы? — присосался к своему кубку Джим. — А ведь у нее такие ножки... А волосы!..
— Гермиона, ну... она тоже милая. Только она — другая... Не могу сказать, что Гермиона мне никогда не нравилась, просто мы были всегда друзьями и я... я знал, что Рон к ней неравнодушен, вот и... Нет! Книжки, зубрежка... не-е-ет! Это не по мне!
— А леди Валери, — игриво подмигнул Гарри Джамаледдин. — Ух! Вот это женщина, я понимаю: глаза голубые, как бирюзовое море у берегов Испании, губки — как пурпурная роза из лучших оазисов Алжира... Если бы я жил с ней в соседних комнатах, я бы...
— Нет, — не очень уверенно из-за витающих над ним винных паров изрек Гарри. — Она — старше! — и тут же вспомнил, какие круги нарезал Рон вокруг Валери Эвергрин в прошлом году.
— Ну, а этот черный мрачный... злобный... Он-то чего смотрит? Чего он медлит? Или он в нее не..
— Не-а, он — уже. И давно, — Гарри поискал остатки пойла на дне кубка, но к величайшему своему сожалению ничего не нашел.
— А — она? — с захватывающим интересом спросил Джим.
— Она... Не знаю... — задумался Гарри. Сегодняшняя сцена на замковой стене представилась ему вдруг в ином свете. Он вдруг вспомнил, какими наблюдениями когда-то с ним поделилась Джинни. А если она была права? Мисс Эвергрин не была похожа сегодня на даму, пылко влюбленную в снейповы достоинства, но кто знает, что кошмарный стресс ответственности способен был с ней сделать за эти несколько месяцев? Он задумался о том, что чувствует человек, будучи связанным с тем, кого он уважает, но не любит. А если ты еще и к кому-то другому привязан?
— Эй! — джинн с приветливой пьяной улыбкой помахал у Гарри перед носом собственной бутылкой. — Заснул? Или желание загадываешь?
— Нет пока...
— Тогда скажи мне, о мой маленький господин, Малик-бей ибн-Асад, как ты думаешь, если я попытаюсь приударить за белокурой бриттской пери по имени Валери, тот злобный черный дэв мне ничего не сделает? Он может...
— Я не знаю, на что он способен, — тихо ответил Гарри. — Особенно теперь... Джим!
— Ау!
— Мне так надоело, что все самое отвратительное происходит рядом со мной. А теперь у меня кроме тебя вообще никого не осталось. Рон меня ненавидит, хотя я ему желаю только добра. Гермиона больше не обращает на нас внимания, она, наверное, тоже влюбилась в этого старинного паладина, поэтому так изменилась. Мисс Эвергрин скоро уйдет навсегда. Знаешь, мне так домой хочется, и чтобы никаких дементоров и Упивающихся... — Гарри откинулся на спину и сонно уставился на медленно тающий в небе рожок месяца и россыпь звезд, в которой ему почему-то чудилась задорная морда, веселый вишневый глаз и шаловливая грива Риока...
Джамаледдин-ибн-Омар-ибн-Алим абд аль Азим сочувственно посмотрел на своего юного и сейчас, кажется, совершенно захмелевшего с непривычки господина. Эх, бедняга... Если бы можно было ему помочь, он, Джамаледдин, конечно бы исполнил ма-а-аленькое желаньице своего хозяина в кредит. Но, увы, заклятия, накладываемые на каждого джинна, этого не позволяли. Да и не согласился бы Малик-бей один отправиться обратно, без своих друзей: госпожи Чайной розы, госпожи Свежей жимолости и господина Золотая голова. Джим осторожно сотворил спящему Гарри подушку и одеяло, сел у него в головах и начал думать о том, что бы он мог сделать для этого еще такого маленького, и уже такого взрослого мальчика, родившегося с раной в сердце.
— Вы, кхе, кхе, свободны на весь сегодняшний день, уважаемые сэры и милые дамы, — объяснил Годрик Гриффиндор Гарри, Рону, Джинни, Гермионе и Драко, когда они наутро собрались в Большом зале после завтрака. От ежедневной пытки копьем и мечом у сэра Кэдогена в этот день юноши были благополучно избавлены. — Принц Глендэйл лично просил меня отпустить вас с леди Валери в его владения.
— Что он хочет от нас, этот сморчок? — немедленно взвился Малфой. Его, очевидно, пугала перспектива еще более внушительной трепки, чем та, которую ему вчера закатил Норд. Визги Панси, с воплями бросавшейся грудью защищать своего "милого Драко", широко обсуждались во всех комнатах замка. Все парни и девушки единогласно посчитали Малфоя трусом за то, что он прятался за женские юбки, даже его квадратные дружки Крэбб и Гойл, похоже, испытывали кое-какие сомнения относительно поддержания дружбы с Малфоем, однако, самому Драко, на это было, кажется, наплевать, и уже одно это казалось Гарри подозрительным. Драко Малфой был не таков, чтобы позволять кому-то насмехаться над собой или пренебрегать его персоной, а эта ситуация, когда он остался в дураках уже не в своем родном ХХ века, а гораздо раньше, в том времени, где, по слухам, был твердо намерен сам выстроить свою судьбу, не могла не действовать ему на нервы. Это только подтверждало версию Гарри о том, что Малфой, несомненно, что-то задумал, иначе бы не решился сносить издевательства над собой, коими его закормила уже половина Хогвартса. Но сейчас он принюхался и явно ощутил, что в воздухе витает запах опасности. А ну как его забирают обратно на Инисаваль, чтобы наказать за то преступление, которое он там совершил вместе с неразлучной (еще так недавно) троицей и их подружками?
— Собственно, нас приглашают на праздник, Малфой, если тебя это так волнует, — сонно ответил ему Гарри. Юноша совершенно не выспался, и поэтому прореагировал на вопли слизеринца довольно вяло. — Они не станут марать руки о такое ничтожество, как ты, если ты об этом.
Рот Рона Уизли довольно растянулся при этом заявлении Гарри, но он быстро вспомнил, что они в ссоре и старательно сменил выражение лица.
— Поттер, если ты вякнешь еще хоть одно слово в таком тоне, то я вызову тебя на поединок, — прошипел Малфой. — И тогда посмотрим, кто из нас — лучший, а об кого, действительно, не стоит и рук марать.
— Да в гробу я видел твой поединок, придурок, — зевнул Гарри и осекся: Сью только что вошла в зал. Гарри ревниво оглядел ее и решил, что у нее вид невыспавшийся — припухшие глаза, немного встрепанные волосы. Скромное черное платье, которое было на девушке, только заставляло сильней искриться ее золотые волосы, и у Гарри снова защемило сердце. Сьюзен была здесь, но она пришла не к нему.
— Сэры, извольте соблюдать порядок! — рявкнул Годрик и пригрозил Гарри и Драко своей сучковатой волшебной палочкой. — Лошади для вас будут оседланы через час. Счастливого пути и... — легендарный основатель помялся, и вдруг на его покрытом конопушками лице мелькнуло выражение детской зависти. — Надо же, снова Эльфов увидите... Везет вам, дамы и господа.
— Везет! — возвел Малфой очи к небесам, когда за Годриком Гриффиндором закрылась дверь. — Не поеду я туда, и все тут! Надеюсь, никто меня не заставит?
— Заставит, — мрачно сказала Валери. Ребята не заметили, как она вошла через другую дверь и остановилась в центре зала. Палочка в ее руке нервно дернулась. — Я заставлю. Сегодня вы все мне будет там нужны. Там. На Инисавале.
Гарри обратил внимание на то, что Валери в это утро была как-то по особенному хороша. Длинное белое шелковое платье, крошечный высоко зашнурованный жилет, подчеркивающий тонкую талию, украшенное цветами декольте и — выражение безграничной усталости и раздражения на лице. В последнее время оно стало ее визитной карточкой. Валери выглядела так, словно она просидела всю ночь над книгами или провела несколько часов в седле, но Гарри был уверен, что все дело — во вчерашней милой беседе на крепостной стене замка. Вид у Валери был такой, словно она отправлялась не на праздник, за которым неминуемо последует ее свадьба, а на похороны.
— Доброе утро, профессор Эвергрин, — по глупости рискнул сделать комплимент Рон. — Прекрасно выглядите, — Рон, видимо, счел, что комплимент может поднять ее, мягко говоря, не лучшее настроение, и ошибся.
— Доброе, доброе, — голосом человека, страдающего от зубной боли, откликнулась мисс Эвергрин. — Не заставляйте меня второй раз повторять вам слова мастера Годрика. Марш одеваться — и прилично, прилично! — затем спускаетесь вниз, во двор, и ждете меня там! Ясно?
Все пробубнили что-то, вроде "ясно". Не выдержала одна лишь Гермиона.
— Профессор Эвергрин, мы едем на вашу сва...
— Пока нет, — рыкнула Валери, моментально превращаясь из женщины, страдающей зубной болью, в фурию, страдающую зубной болью. — Но сегодня — день Зеленого Праздника Эльфов, и правитель Куно просил, чтобы вы обязательно на нем присутствовали. Это все, — с этими словами она вынеслась из зала с такой скоростью, что показалась Гарри похожей на взметнувшийся порыв метели.
Они переоделись (Гарри нашел на кровати в своей комнате белую рубашку с ужасающе дорогими кружевами и совершенно кошмарное, по его мнению, средневековое одеяние, похожее на женское платье из черного бархата; его пришлось укоротить настолько, насколько Гарри позволяли его скудные познания в Магическом Домоводстве) и вышли наружу, все так же скованно себя чувствуя в присутствии друг друга. Гермиона и Рон друг на друга не смотрели принципиально, это у них было заведено уже около месяца. Издалека было видно, как Сьюзен перебросилась несколькими фразами с Джинни, но с приближением Гарри обе девушки как по команде отвернулись друг от друга и замолчали. Драко Малфой, в таком же, как и у Гарри черном бархатном наряде стоял невдалеке от Рона и кормил морковкой свою лошадь, изредка бросая презрительные взгляды на шевелюру рыжего гриффиндорца. Гарри обратил внимание, что на Малфое старинный бархатный лапсердак смотрелся совершенно естественно, и не сумел сдержать приступ зависти. Рон, не привыкший к такой роскошной одежде, нервно одергивал обшлага на рукавах и раздраженно сопротивлялся попыткам Джинни поправить ему воротник. Гермиона, похудевшая и бледная, стояла в стороне от всех в таком же простом белом платье, как и на остальных девушках. Ее сильно отросшие волосы были насильно стянуты в две длинные косы и перевиты лентами. Когда их с Гарри взгляды встретились, юноша заметил, как в глубине темных миндалевидных глаз девушки мелькнуло что-то, похожее на застарелую тоску. Гермиона выглядела, наверное, ужасней всех, настолько изменилась когда-то такая умная и шустрая девушка, которую преподаватели всегда называли лучшей ученицей Хогвартса. Но когда Гермиона увидела, что Гарри смотрит на нее, то помрачнела и отвернулась.
