Зенитчик-2

— Нормально? — поинтересовался я мнением первого номера.

— Сойдет, — согласился ефрейтор Аникушин.

— Тогда подносчикам — перекур. Вы дальше дежурство тащите, а я пока умную книжку почитаю. Если что-то непонятно будет...

— Спрашивай, сержант. Э-э-эх!

Наводчик крутанул маховики и уехал от меня вместе с платформой. Хоть и яркое солнце в бездонном голубом небе, а на дворе не май месяц — долго без движения на холодном железе не высидишь. Поэтому для себя я выбрал деревянный укупорочный ящик с осколочно-трассирующими гранатами. Помню, в свое время с боевыми снарядами мы обращались с величайшей осторожностью. Но на войне обращение со всевозможными взрывоопасными игрушками становится повседневной обыденностью, чувство опасности притупляется. Вот и сейчас сижу я практически на нескольких килограммах взрывчатки с уже вставленными взрывателями, и ничего, хорошо сижу, спокойно, книжку читаю.

Начал с обложки. "37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г. Краткое описание". Ну и, как положено, вверху "Главное артиллерийское управление Красной армии", внизу — "Воениздат НКО СССР", еще ниже "1942". Свеженькое издание, но уже довольно потрепанное, видимо, пользовались часто. Ладно, идем дальше. Назначение. Ну это понятно. Основные данные. Калибр..., начальная скорость..., вес снаряда... Цифры откладываю в памяти, они должны отпечататься в ней намертво, чтобы в любое время суток, в любом состоянии, чтобы от зубов. А вот это интересно: "Темп стрельбы — 160-180 выстрелов в минуту", а ниже "Практическая скорострельность — 160-180 выстрелов в минуту". Темп стрельбы совпадает с практической скорострельностью! Может, конечно, в течение одной минуты и совпадает, но вряд ли больше — даже если такой темп выдержит заряжающий, то не выдержит ствол. Я с сомнением посмотрел на ствол вверенного орудия. После шестиметрового ствола восьмидесятипятимиллиметровки он казался каким-то ненадежно тонким. Быстрая смена ствола, как у "рогатки", конструкцией пушки предусмотрена, но запасного ствола я не позиции не заметил.

Я опять уткнулся в книжку. Горизонтальный обстрел..., вертикальный обстрел... В конце шли данные прицела. Что интересно, наклонная дальность совпадала с дальностью С-60. На этой дистанции исчерпывались возможности человеческого зрения, со станцией орудийной наводки возможности более мощной системы увеличивались еще на пару километров. Дойдя до конца главы, я еще раз повторил основные ТТХ пушки, потом еще раз, затем закрыл глаза и воспроизвел их по памяти. Открыв глаза, успел поймать усмешку первого номера

— Ефрейтор Аникушин!

— Я! — бодро отозвался первый номер

— Назовите основные данные тридцатисемимиллиметровой автоматической зенитной пушки образца тридцать девятого года.

Данные он отбарабанил, не ошибившись ни в одной цифре.

— Все так могут?

По отведенным взглядам понятно, что не все.

— Отлично, ефрейтор, только вам надо за воздухом следить, а не за командиром.

— Не боись, командир, не проглядим супостата.

И опять уехал на другую сторону огневой позиции, а я продолжил изучение. В общем, ничего нового в конструкции я не нашел. Удивило только отсутствие предохранительных устройств, но их заменяли механизмы взаимной замкнутости и замороченная схема подачи патронов из магазина в казенник. Тоже, в принципе, понятно — вытащить из обоймы фланцевую гильзу и подать ее в ствол не так-то просто. Вот была бы она бесфланцевой... Хотя на С-60 система подачи патрона с фланцевой гильзой реализована проще и, как мне кажется, надежнее, но там и затвор поршневой.

Так часа за три, когда уже начало темнеть, дошел до конца книжки. Описание было дополнено очень прилично выполненными эскизами, разрезами и чертежами отдельных деталей и узлов, поэтому в теории я все понял. Завтра, когда будет дежурить первый взвод, можно будет посмотреть все на практике, даже пушку частично разобрать, хотя за дополнительные занятия на таком свежем воздухе мне расчет спасибо не скажет. Но мне учиться надо, и новоявленных подносчиков, кстати, тоже учить. Неприятно поразила таблица возможных задержек почти на три страницы мелким шрифтом и перечень неисправностей пушки при стрельбе на пять с половиной страниц обычного шрифта. Подавляющее большинство неисправностей требовало частичной разборки пушки.

Вечером личному составу выдали "наркомовские" сто граммов. Зачем солдатам выдают водку? Чтобы легче переносить морозы? Мнение распространенное, но ошибочное — летом-то ее тоже продолжают выдавать. Водку выдают для аппетита, чтобы солдат мог месяцами есть кашу на воде с каким-нибудь хлопковым маслом в лучшем случае, а чаще и без него. На отсутствие аппетита я не жаловался, а на морозе с водкой шутки плохи — разливающееся по организму тепло обманчиво и может привести к серьезным последствиям, и тому я знаю немало прецедентов. Поэтому от положенной мне порции отказался в пользу расчета, чем вызвал удивленно-радостную реакцию. С одной стороны, дополнительные пятнадцать-двадцать граммов радуют, с другой стороны, отказ здорового мужика от положенной порции водки удивляет, даже настораживает.

Разговор с Аникушиным я не стал откладывать в долгий ящик. После ужина я отозвал его в сторону

— Тебя вне строя как называть? Александром?

— Можно Александром, можно Иванычем, только не Шуриком. Не люблю.

Тогда я прямо спросил.

— Как дальше служить будем, Иваныч?

— А чего? Нормально будем служить.

— Ну ты дурака-то не включай. Сам понимаешь, о чем я — в расчете может быть только один командир.

— Вот ты и командуй, а я лучше у прицела посижу. Я в начальство не рвусь, оно мне надо за все художества огребать? То, что ты из интеллигенции, я уже понял. С технической частью у тебя проблем не будет, главное, чтобы ты трусом не оказался. Да и штучки интеллигентские у нас тоже не пройдут...

— Тогда будем считать, что мы поняли друг друга. А что касается трусости, то бой покажет, кто есть кто.

Ефрейтор уже собрался уходить, но я его остановил.

— А прежний командир куда девался?

— Пара "худых" по батарее прошлась. Командир с одним подносчиком зажмурились, второго — в госпиталь. Второму расчету больше досталось, там четверо выбыли.

— Понятно. А ты за что сидел, Иваныч?

Делая вывод по одному только слову, я здорово рисковал ошибиться, но попал в точку.

— Та-а, было дело, — развивать эту тему дальше он явно не собирался.

На матерого уголовника Аникушин никак не тянул, да и не наденет блатной форму ни при каких условиях, а от чего в нашей стране нельзя зарекаться, общеизвестно. Поэтому я дальше копать тоже не стал, и мы разошлись. Надо было решить еще одну проблему — котелок и ложку помыть. Легко? А вы попробуйте на двадцатиградусном морозе.

Глава 5.

В противоположность первому дню, второй выдался пасмурным. Вместе с облаками пришло тепло, температура поднялась до минус пяти-семи по Цельсию, но снегопада не было. Низкая облачность предполагала нелетную погоду, и мы, с разрешения лейтенанта Угрюмова, частично разобрали орудие. Точнее, сняли с люльки магазин с досылателем, чтобы новички, и я в том числе, разобрались в работе механизмов подачи. Мы уже закончили и даже начали сборку.

— Куда? Куда ты его пихаешь? — горячился руководящий сборкой Аникушин. — Смотри, чтобы ролики в пазы вошли!

Проклятые ролики никак не хотели входить туда, куда нужно. Вася Рохлин пыхтел, сопел, но делу это не помогало. В конце концов, я не выдержал и, отстранив Васю, сам вставил лоток досылателя в магазин.

— Так?

— Так, — подтвердил первый номер.

— Воздух!!!

Двухмоторный "юнкерс" неожиданно вывалился из облаков где-то в километре от нас, прямо над станицей. Прижатый облачностью к самой земле, он, ревя моторами, шел на высоте всего семьдесят-восемьдесят метров.

Не ожидавший появления самолета дежурный взвод промедлил с открытием огня, да и курсовой угол был невыгодный — где-то девяносто градусов. Красные трассеры выпущенных снарядов, хорошо видимые на фоне серых облаков, прошли за хвостом "юнкерса" и метров на двадцать ниже. Но, удачно пройдя мимо нашей батареи, немец выскочил прямо на третью. Там успело открыть огонь только одно орудие, но буквально первый же снаряд попал в кабину, убив или ранив летчиков. Вспышка взрыва была видна довольно отчетливо. Еще один снаряд попал в хвостовую часть фюзеляжа, но, видимо, серьезных повреждений не нанес — самолет продолжил полет с пологим снижением, плюхнулся на брюхо в паре километров от станицы и сгорел, лишив женскую часть штабного контингента парашютного шелка, а мужскую — трофейных пистолетов.

— Разведчик, — предположил кто-то из кузенов.

— Похоже, — согласился я. — Быстро, собираем магазин. Сейчас начальства набежит, могут и к нам заглянуть, а у нас орудие не боеготово.

Какие к нам, в принципе, могут быть претензии? Огонь не открыли? Так мы сегодня и не дежурили. И разрешение на разборку от непосредственного начальника получено. Но не пытайтесь объяснить это разгоряченному дяде со шпалами в петлицах. Поэтому сборка была выполнена гораздо быстрее разборки. Однако обойму в магазин вставлять не стали и рукоять первого заряжания не тронули — появление второго разведчика за один день маловероятно, а держать пружину досылателя сжатой не стоило.

К нам начальство, к счастью, не заглянуло, все поздравляли комбата-три и открывший огонь расчет. Буквально через пару часов стали известны подробности. Первым на появление "юнкерса" среагировал именно комбат: с воплем "Ложись!!!" он нырнул в сугроб и вылез из него, только когда стих грохот выстрелов и рев моторов.

Самолет шел прямо на батарею. У расчета было где-то восемь секунд на то, чтобы довернуть ствол в нужном направлении, дослать патрон и нажать обе педали спускового механизма. Для хорошо тренированного расчета — масса времени, большую часть которого они, видимо, потратили на осознание происходящего. Поэтому огонь открыли, когда самолет был почти над батареей, и он сам буквально влетел в очередь зенитного автомата. 37-мм осколочно-трассирующая граната при взрыве дает 25-30 осколков массой более восьми граммов и до сотни более мелких. Летчикам хватило.

Комбат потом гоголем расхаживал перед полковым начальством, выпячивая грудь, небось дырку для ордена уже провертел. "Это я левее ноль-десять скомандовал!". Какие ноль-десять? Самолет шел прямо на батарею, то есть "курсом ноль". Полный придурок.

Между тем, от устройства орудия мы понемногу перешли к приемам стрельбы.

— Это в среднекалиберной ПУАЗО за вас думает, а у нас все на глаз, — поучал меня Аникушин, — скорость, курсовой угол, угол пикирования. Разве что дальность по дальномеру определят. А вообще, результат больше от наводчиков зависит.

— Это понятно. Ты лучше скажи, какие команды при стрельбе подают?

— По основному способу...

— Стоп. А какие еще бывают?

— С рассеиванием, по пикирующим самолетам, по штурмовой авиации, по парашютному десанту, заградительный, ну и по наземным целям, — перечислил способы стрельбы ефрейтор.

— С рассеиванием поясни.

— На первом орудии ставят скорость плюс десять метров, на четвертом — минус десять, на втором и третьем, то есть нашем, скорость остается без изменений.

Понятно. Первое бьет перед целью, второе и третье по цели, четвертое позади, авось кто-нибудь попадет.

— А заградительным?

— По команде "заградительным" я относительно указанного ориентира поворачиваю ствол на один оборот маховика влево. После каждой очереди я вращаю маховик вправо на четверть оборота. После пятой очереди стрельбу прекращаем и ждем следующей команды.

— Уяснил. Давай к командам вернемся.

— А остальные способы?

— Остальные я и так знаю.

Они и в самом деле ничем от способов стрельбы из С-60 не отличались, только там основной был со станцией орудийной наводки.

— Ну-ну. Первым делом тебе скомандуют цель, потом способ стрельбы, если ничего не скажут, значит, основной.

— Понял.

— Дальше идет тип снаряда, скорость, дальность в гектометрах, длина очереди. Уяснил?

— Уяснил.

— Ты все это повторяешь и следишь за нашими действиями. Как все готово будет, правую поднимаешь и громко орешь "Третье готово!". После чего тебе скомандуют "Огонь!". Ну это мы и сами услышим, дальше слушай поправки и нам их погромче ори, а то при стрельбе от грохота хрен чего услышишь, да и в азарт многие впадают.

— Понял, не дурак. А теперь давайте малость потренируемся. Орудие к бою!

Такого исхода расчет, расслабленно наблюдавший за обучением незнайки-командира, явно не ожидал и с выполнением команды промедлил.

— Быстрей, быстрей, черепахи беременные! По самолету над первым! Осколочным! Скорость сто десять!

Расчет наконец-то занял свои места, ствол начал движение, затрещали установки прицела.

— Двадцать пять! Короткими!

Сначала лязгнула рукоять первого заряжания, потом вставляемые в магазин обоймы.

— Готово! — доложили наводчики.

— Отбой! Разряжай!

— Тренируетесь?

— Так точно, товарищ лейтенант!

За всей суетой появления Угрюмова никто не заметил.

— Да не ори ты так, не на плацу, — осадил мое рвение лейтенант. — Это правильно, похоже, недолго нам осталось в резерве сидеть. Устройство орудия изучили?

— Так точно! Теперь с командами при стрельбе разбираемся.

— Вижу. Ты Аникушина слушай, он мужик грамотный, в полку со дня формирования. Если бы не тот случай...

Лейтенант бросил выразительный взгляд на первого номера, тот отвел глаза.

— Если вопросы будут...

— Да пока нет, товарищ лейтенант, сами справляемся.

— Продолжайте.

Взводный ушел, а я накинулся на заряжающего.

— Станкус, команду "разряжай" никто не отменял.

Однако меня сильно заинтересовало, что же такого произошло, что Аникушин лейтенанту в глаза смотреть не может. Поначалу расчет отнекивался, но еще до ужина мне удалось их разговорить. Дело оказалось в обычном российском разгильдяйстве, точнее, в данном случае в российско-литовском. Произошло это еще в конце прошлого года. Полк расположился в только что освобожденной станице. Выделенный расчету дом оказался пустым, хозяева куда-то исчезли. Впрочем, куда они исчезли, можно было догадаться, так как в доме нашлась масса признаков совсем недавнего квартирования в нем немецких офицеров. В шкафу висела серая шинель с витыми погонами. На погонах было по одной квадратной "звездочке". Тут же на полке лежала черно-серая фуражка с высоко заломленной тульей. Почему немец бросил свое имущество, было понятно — жиденькая шинель, рассчитанная на среднеевропейскую зиму, мало чем могла помочь своему владельцу в донской степи, да еще и в конце декабря. Наверняка он нашел себе что-нибудь более существенное.

Если бы обнаруживший шинель дед Мазай просто закрыл дверцы шкафа, то дальнейших событий не произошло бы, но он как на грех заинтересовался.

— Это что же за чин такой?

Более грамотный Аникушин бросил взгляд на погоны.

— Оберст-лейтенант.

— Лейтенант... — разочаровался Мазаев.

— Не лейтенант, — поправил его ефрейтор, — а оберст-лейтенант. Подполковник по-нашему.