Зенитчик-2

Между тем, местность вроде бы начала подниматься, грязь отступила, и идти стало легче. А вскоре мы явно пошли вверх по склону. Неужели добрались без боя? Может, немцы отсюда сами ушли? Тут сзади раздался какой-то шум и сдавленный писк. Я обернулся, похоже, Витек куда-то провалился.

— Куда прешь?

Идущий последним пехотинец вытащил Витька из ямы, в которую я тоже не провалился каким-то чудом — прошел мимо и не заметил.

— Т-там есть кто-то, — прошептал Витек, — я н-на него наступил.

Где-то сквозь плотные облака проглянула луна, и стало самую малость светлее. Я пригляделся к обнаруженной яме. Да это не яма, это окоп, даже не окоп, а пулеметное гнездо. На дне действительно лежат два немца, точнее два трупа. У одного, похоже, горло перехвачено, что называется от уха до уха, пулемет исчез.

— Ты что, фрицев дохлых не видел?

— В-видел.

— Раз видел — хватай ящик и пошли. И так от наших отстали.

Витек подхватил ящик, и мы пошли к вершине высотки догонять ушедшую вперед роту. Можно считать, что высота нами взята. Не зря ротный отправил сюда двоих наблюдателей. Те выявили немецкий секрет на высотке, а потом в темноте бесшумно ликвидировали его. Не могу только понять: как они ухитрились в такой темноте найти фрицев, бесшумно к ним подобраться и убить так, что никто и пикнуть не успел.

Рота окапывалась, торопливо вгрызаясь в землю штыками малых пехотных лопаток. Те, кому шанцевого инструмента не хватило, выгребали вскопанную землю. У кого были — касками, у кого не было — руками. Евстифеев лично указал позиции для двух пулеметов, нашего и трофейного, бронебойщикам и нам. Мы оказались чуть позади и, соответственно, выше нашей жидкой цепи. Лопатку мне одолжил сам ротный, увидев, что нам с Витьком, язык не поворачивается назвать его Виктором, копать просто нечем. Прошло уже три или четыре часа как мы заняли высоту, я потерял счет времени, но чувствовалось, что вот-вот начнется: либо немцы обнаружат пропажу своего поста, либо заметят прорыв основной группы за Донец. Слышались только скрежет лопат по грунту, глухие удары, шебуршание и негромкий мат.

Теоретически я помнил, что сначала отрывается окоп для стрельбы лежа, потом он углубляется для стрельбы с колена, а затем доводится до глубины, когда из него можно стрелять стоя. Однако я решил сразу рыть окоп для стрельбы с колена. Время у нас было, но под слоем дерна обнаружился твердый слой промерзшей земли, и тратить силы на лишний объем грунта не хотелось. Лопатка мне досталась необычная — клепаной конструкции и с обжимным кольцом. Сейчас я яростно рубил едва поддающийся лезвию грунт, а Витек выгребал его наверх, буквально руками насыпая бруствер. Если немцы начнут кидать по высоте мины, а они рано или поздно начнут, то нам будет важен каждый сантиметр глубины.

Выстрел треснул сухо, негромко и непривычно. Все замерли, будто надеясь, что тишина поглотит его и снова воцарится над ночной тьмой. Не вышло. Затрещали новые выстрелы. Пш-ш-ш — ушла вверх немецкая осветительная ракета, освещая часть горизонта мертвенно-белым фосфорным светом. И тут же застучал, зачастил, торопясь выплюнуть боезапас, пулемет. Что-то бухнуло, пулемет споткнулся, не доведя очереди до конца, но перестрелка после этого только усиливалась, перейдя в какофонию, из которой изредка можно было вычленить партии отдельных стволов. Над полем повисли не только немецкие ракеты, но и желтоватые — наши. В разные стороны полетели красивые цепочки трассеров. От нас до места боя было около километра. Похоже, наши пошли на прорыв и вляпались.

— Копайте, копайте, — по голосу я узнал ротного, — может, и у нас сейчас начнется.

Началось. Вдоль невидимого во тьме берега взлетели в воздух разноцветные сигнальные ракеты. Видимо, немецкие посты обозначали себя и показывали, что еще живы. С нашей высоты, естественно, никаких сигналов не было. У немцев здесь нет сплошной линии обороны, им для этого элементарно не хватало пехоты, отставшей в первые дни наступления и никак не могущей догнать по ранней распутице ушедшие вперед механизированные части. Поэтому вдоль реки у них только ряд опорных пунктов и секреты, вроде того, который был уничтожен нашей ротой на этой высотке.

Та-та-та-та. Это уже по нам, несколько пуль цвиркнуло где-то над головой, но на них никто не обратил внимания. Для осветительной ракеты далеко, а попасть в кого-либо в полной темноте, да еще на таком расстоянии в принципе невозможно. Фрицы просто давили на психику, показывая, что наш маневр уже обнаружен. Ответом обстрелу было усиленное сопение, участившиеся удары лопат да более громкий мат.

Между тем, бой на юго-востоке затих, дойдя до дежурной перестрелки. Ракеты взлетали с большими интервалами, а не поминутно.

— Как думаешь, прорвались наши? — спросил Витек, пытаясь заглянуть за гребень высоты, туда, где недавно кипел бой.

— Конечно, прорвались! Если бы не прорвались, они бы здесь пошли. А раз их нет, значит, точно прорвались. Ты не назад глазей, а землю давай греби! Вон ее, сколько уже скопилось.

Если бы уверенность в моем голосе соответствовала уверенности в душе. Мы уже углубились сантиметров на шестьдесят, а местами и на семьдесят. Я все надеялся, что мерзлый грунт сейчас кончится и пойдет более податливый. Но пока мои надежды не сбылись, и я продолжил остервенело долбить грунт стальным лезвием малой пехотной лопатки.

К утру мы уже зарылись на глубину больше метра, точнее, на две длины лопатки плюс еще один штык. Для нас с Витьком, миномета и двух ящиков получилось тесновато, но, как говорится, чем богаты. Ротный прошел вдоль цепи наших ячеек.

— Все, шабаш, мужики, отдыхайте.

Я подровнял бруствер и опустился на ящик, привалившись спиной к стенке окопа.

— Витек, у тебя пожрать чего есть?

Тот покачал головой. Понятно. Я закрыл глаза, постарался не думать о еде и, кажется, задремал. Разбудил меня толчок напарника. Я еще глаза не успел разлепить, как услышал его шепот.

— Сержант, а, сержант, немцы идут.

— А чего шепчешь, боишься, что услышат?

Перестрелка с обеих сторон стихла, и наверху почти царила тишина. Почти, потому что, если прислушаться, то в рассветных сумерках можно услышать вой моторов и, вроде, лязг гусениц. Неужели танки? В животе неприятно заныло. Если это действительно так, то с высотки нас смахнут за считанные минуты. Одним ПТР много не навоюешь, а противотанковых гранат я ни у кого не видел — тяжелые, заразы, чтобы их в окружении постоянно с собой таскать. Или это слуховые галлюцинации, и воображение дорисовывает собственные страхи?

Стало еще чуть светлее, и вражеская колонна внезапно появилась вся сразу, как будто кто-то поднял вверх гигантский туманный занавес. Мне показалось, что разрядилась сгустившаяся было над высотой напряженность — только грузовики и бронетранспортеры, еще повоюем. У окопчика бронебойщиков остановился ротный.

— Если бронетранспортеры на поле не полезут, даже не высовывайтесь!

Евстифеев направился к нам.

— Подпустим на триста метров, огонь открывайте сразу после пулеметчиков. Главное — первый наскок сбить, прижать к земле, второй раз быстро не поднимутся.

Логично, с патронами в роте негусто, самый большой боезапас у трофейного пулемета, поэтому открывать огонь на дальней дистанции нельзя из экономии боеприпасов.

И побежал дальше, к пулеметному гнезду на правом фланге. Минуты тянулись мучительно медленно, а немцы атаковать не торопились. Колонна остановилась на расстоянии больше километра. Отдельных фигур было не разобрать, только общее шевеление. Но вот в воздухе раздался до зубной боли знакомый свист.

— Ложись!!!

И тут же. Бах, бах, бах, ба-бах! Мы с Витьком едва успели нырнуть в окоп. За ночь стенки окопа оттаяли и начали оплывать, на дне хлюпала вода. Бах, ба-бах, бах, бах! Минометы у фрицев батальонные, с нашим не сравнить. Бах, бах, бах, бах! Уже чуть дальше. Обстрел был не очень интенсивным, да и продолжался недолго, минут десять. А может, и того меньше — в эти минуты время течет совсем по-другому. Едва обстрел прекратился, приполз ротный.

— Как вы тут?

— В порядке.

— Ну и хорошо. Минут через десять-пятнадцать опять обстреляют, потом полезут.

— Потери большие? — поинтересовался я

— Не, все целы.

А мне почему-то показалось, что рота должна чуть ли не половину потерять. Должно быть, давно я в такой переплет не попадал.

— А чего они сразу-то не лезут? — интересуется Витек.

— На вшивость нас проверяют. Может, мы без боя уйдем.

— Как это так? — удивляюсь я.

— А так. Фриц, он ведь тоже человек, и умирать ему тоже не хочется. Они же знают, что нас здесь мало, и догадываются, что патронов кот наплакал, вот и щупают — авось слабину дадим и сами уйдем. Вот были бы у них танки, тогда бы они нас без разговоров в землю закатали. Ладно, готовьтесь, скоро начнут.

— Кстати, а долго нам тут еще сидеть? — поинтересовался я. — Майор говорил, что только до утра, а уже, вроде, совсем утро.

— Не знаю, что он там тебе говорил, а в бумаге четко написано "до получения приказа".

— А если приказа вообще не будет?

— Значит, не будет, — отрезал ротный и уполз.

Сурово. Я сунул лопатку в руки Витьку.

— Копай, давай. Чую, это не последний обстрел, который нам в этом окопчике придется пережить.

Или кому-то не пережить. Но этого я вслух произносить уже не стал. Угол подъема ствола сразу выставил на триста метров. Подумал и винт горизонтальной наводки закрутил до предела влево, решив вести обстрел слева направо. В принципе, разницы нет — слева направо, или справа налево, но так как-то привычнее. Закончив с минометом, открыл ящик и начал еще раз проверять мины. Бах, бах, бах, бах! Прав был ротный, началось! Торопливо захлопнул укупорку, чтобы не попала земля. Витек присел рядом со мной на свежевскопанную землю.

— В первый раз? — кричу.

Солдатик кивает. Вижу, что ему страшно. У меня и самого поджилки трясутся, но вида стараюсь не показывать. Наверное, к этому невозможно привыкнуть. Бах, бах, бах, ба-бах! Последняя мина ложится очень близко к нашему окопчику. Наше счастье, что гаубиц у немцев нет. Они эту высотку за несколько минут расковыряли. А мина, выпущенная из батальонного миномета, оставляет воронку глубиной где-то в полметра и в диаметре метра полтора. По сути, страшно только прямое попадание в окоп, но с километра в маленькую стрелковую ячейку еще нужно попасть.

Вот если бы у нас было время и нормальные лопаты, то мы выкопали траншею полного профиля на обратном скате высоты и пережидали обстрел там. При наличии же некоторого количества строевого леса можно сделать землянки хотя бы в два наката. Такое перекрытие мина не пробьет даже при прямом попадании. Бах, ба-бах, бах, бах! Ох, что-то я размечтался. Ни времени, ни лопат, ни леса у нас нет, да и мерзлая земля ударным темпам земляных работ не способствует. Поэтому и пережидаем обстрел в индивидуальных окопчиках глубиной метра полтора, максимум.

Обстрел на этот раз еще менее интенсивный, но более продолжительный — под его прикрытием немецкие пехотинцы выдвигаются через поле. Знали бы они, сколько у нас патронов на винтовку — шли бы в полный рост и мины зря не тратили. Я уже начинаю беспокоиться — судя по времени, фрицы уже должны подойти близко, а команды на открытие огня все нет. Может, ротного убили и команду подать некому? Выбрав паузу между двумя разрывами, высовываюсь из-за бруствера и едва успеваю нырнуть обратно. Над головой свистят осколки. Немецкая цепь еще достаточно далеко, идти им приходится по той же грязи, что и нам прошедшей ночью, а потому скорость у них невелика.

Но вот я скорее ощущаю, чем слышу: "К бою!".

— К бою, Витек!

С этого момента все страхи и сомнения как бы отходят на задний план. Рывок! Миномет становится на подготовленную площадку. Навожу ствол на левый фланг немецкой цепи и черенком лопатки осаживаю опорную плиту. Горизонтировать некогда.

— Мину!

Мне в ладонь тычется холодный яйцеобразный корпус. Хорошо слышно, как мина идет вниз по стволу и блямкает о казенную часть. Выстрела нет. Тяну рычажок. Ках!

— Мину!

В полете мина находится секунд пять, за это время успеваю опустить в ствол следующую. Неслышный и нестрашный на вид разрыв вспухает метрах в двадцати позади группы немцев. Перелет! Или они слишком приблизились, или я миномет криво поставил. Торопливо кручу муфту, поднимая ствол. Ках!

— Мину!

Уже лучше, доворачиваю ствол вправо. Что ни говори, а для пехоты страшнее пулемета зверя нет. К этому времени фрицы, в основном, роют носами землю, на короткие перебежки в направлении высотки отваживаются немногие. Особенно свирепствует трофейный МГ на правом фланге, к нему патронов больше всего, покойные пулеметчики позаботились. Ках!

— Мину!

Еще правее ноль-сорок. К минометному обстрелу высотки добавляется пулеметный. Ках!

— Мину!

Еще правее, стараюсь навести ствол на тех, кто мне кажется пулеметным расчетом. Ках!

— Мину!

Пулеметная очередь выбивает землю из бруствера, заставляя невольно нырнуть в окоп под надежное прикрытие земли. Засекли, сволочи!

— Мину! Мину, твою перемать!

Одного взгляда вниз достаточно, чтобы понять — напарника у меня больше нет. Шапка слетела с головы, а во лбу как бы открылся третий глаз, из которого стекает алая струйка крови. Ох, не вовремя ты высунулся. Вытаскиваю из лежащей на коленях руки килограммовое стальное яйцо с ребристым хвостовиком и опускаю его в ствол. Ках! Бой продолжается.

Нагнуться, вытащить мину из укупорки, выпрямиться, опустить мину в ствол, поправить горизонтальную наводку, вращая винт, и вертикальную, подкручивая муфту, потянуть за рычаг... Ках! Миномет выплевывает очередной "подарок" своим бывшим хозяевам. На весь цикл уходит секунд десять-двенадцать. При этом надо еще отслеживать места падения выпущенных мин. Пули то и дело выбивают землю из бруствера, но в этой гонке нет времени обращать на них внимание. Муфта поворачивается до упора, немцы приблизились уже метров на двести. Приходится передвинуть втулку на следующее отверстие в трубке и выкрутить муфту обратно.

Резкий выстрел бронебойки прорывается сквозь звуки боя. Пока возился с механизмами наводки, не заметил, что два бронетранспортера выползли на поле и, подобравшись на полкилометра, начали поливать высотку из своих МГ. Видя отсутствие нашей артиллерии, немецкий командир решил поддержать своих пехотинцев. Но это забота бронебойщиков, а я навожу визир на самых шустрых. Ках! Ках! Выпрямившись в очередной раз, вижу, что немцы попятились. Теперь их пулеметы прикрывают отход, продолжая давить нашу оборону. В запале, выпускаю две последние мины по пульсирующему пулеметному пламени. Все, удержались. Для ППШ уже слишком далеко и я в изнеможении опускаюсь на дно окопа рядом с Витьком. Стрельба наверху понемногу стихает.

Сколько все это длилось? От команды "к бою" прошло, наверное, минут пять-шесть. В пределе десять, а Витька уже нет. Я протягиваю руку и закрываю ему глаза. Над окопом нависает борода ротного.

— Живы?