Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Разбудил меня рев танкового дизеля. И не меня одного. Приподнявшись, Аникушин взглянул в окно. Тьма уже отступила, пора и нам вставать, но я оттягивал последние мгновения перед неизбежным подъемом. Танк залязгал гусеницами, и вдруг... Бах! Выстрел из пушки! Все замерли. Буквально тут же донесся звук, как будто кто-то ударил по земле гигантской кувалдой. Именно так бьет по мерзлой земле бронебойная "болванка".
— Немцы!!!
Сонное царство тут же сменилось лихорадочной суетой.
— Степаныч, машина готова?!
— Готова!
— Заводи! Батарея к бою!
Мы выскочили из дома в несколько секунд, благо спали не раздеваясь. Из-за крайнего дома показалась корма "тридцатьчетверки", замерла. Бах! И тут же дернулась назад. Ответный снаряд, выбив из угла дома какие-то палки, прошел впритирку с танковой башней. Хороший у фрицев наводчик. Счастливо избежавший попадания танк развернулся, объехал дом и высунулся с другой стороны. Я тоже обежал наш дом и высунулся из-за угла, чтобы оценить обстановку. Три немецкие самоходки пятились задом от хутора. Именно с ними и перестреливалась "тридцатьчетверка", но в постепенно разгоняемой рассветом мгле, меняющей силуэты и расстояния, обе стороны пока мазали. Чуть дальше виднелось что-то еще: то ли грузовики, то ли бронетранспортеры, не разобрать.
Бах! Выстрелила танковая пушка. Трассер достал одну из "штуг", и она замерла. Банг! Немецкий снаряд срикошетировал от лобовой брони нашего танка, когда он уже двинулся назад. Рывком проскочив несколько метров и укрывшись за домом, танк замер. Дизель продолжал молотить на холостых оборотах, но сам танк оставался неподвижным. Я подбежал к танку, вскарабкался на броню и постучал по башенному люку.
— Эй, танкеры, вы там живы?
Снаряд броню не пробил, но даже в этом случае приложить их должно было очень хорошо. Секунд пятнадцать ничего происходило, потом дизель заглох, люк откинулся, и в нем показалась чумазая голова в черном ребристом шлеме.
— Га?!
Говорил танкист неестественно громко, почти кричал. Я тоже почти кричал, чтобы он меня услышал.
— Живы, говорю?
— Ага!
— Ты уходить отсюда будешь?
— Ни, тут воювати буду. Солярки майже зовсим немае.
Понятно, идея прицепить третью пушку к танку потерпела фиаско.
— А снаряды?
— Трохи е.
— С бригадой связаться пробовал?
— Нема звязку.
— Ладно, понял.
Я спрыгнул с танка и побежал к своим, там меня уже ждали.
— Ну, что? — поинтересовался Илизаров.
— Три "артштурма". То ли третьи, то ли четвертые, не разобрал, "свинорылые". Около роты мотопехоты. Одну самоходку фрицы потеряли, остальные отошли. Похоже, передовой отряд. Танкисты остаются, у них в баках почти сухо. Связи с бригадой нет.
— Сейчас остальные подтянутся, — предположил Аникушин, — артиллерию подвезут и...
— Ты лучше скажи, что делать будем? — прервал его я.
— Я остаюсь, — неожиданно заявил Илизаров. — Возьму двух добровольцев и третью пушку, с ней вы все равно далеко не уйдете. А вы уходите, мы с танкистами их здесь придержим.
Признаться, я испытал облегчение. Решение бросить одно из орудий и спасать остальные было первым, которое пришло в голову. Но за оставленную без боя пушку по головке не погладят, значит, кто-то должен остаться с ней.
— Где встать думаешь?
— Там, за сараем.
— Где???
Длинный сарай непонятного назначения находился за пределами хутора на другой стороне глубокого оврага. Этот же овраг ограничивал маневр немецкого левого фланга, а обход справа вынуждал их сделать приличный крюк и приводил к большой потере времени. К тому же именно в том направлении находилась наша бригада, до которой мы так и не смогли добраться. Учитывая господство в воздухе немецкой авиации, не знать о ней немцы не могли. Поэтому наиболее вероятным направлением второй атаки было такое же, как и первой. Собрав против одной "тридцатьчетверки" пять-шесть своих самоходок, немцы могли рассчитывать на ее быстрое уничтожение. С пятисот метров все может решить одно попадание, второй раз танкистам вряд ли так повезет. А мы им помочь мало чем могли — для сорок третьего года бронепробиваемость снарядов 61-К была явно недостаточной. По крайней мере, "штурмгешютц" нам в лоб не взять. Выбранная Илизаровым позиция позволяла обстрелять немецкую бронетехнику в борт, причем под углом почти в девяносто градусов, тут у нас был шанс.
— За сараем, — повторил Илизаров.
Говорил он спокойно, как будто речь шла о выборе места для воскресного пикника. Эту спокойную решимость я за ним и раньше замечал, но его неожиданно проявившаяся готовность в любой момент, без каких либо внешних эмоций, пойти хоть на смерть, хоть к черту в зубы пугала и восхищала одновременно. Так как было у этой позиции два существенных недостатка: по оврагу немецкая пехота могла незамеченной подойти вплотную, а двести метров чистого поля до первых строений хутора не оставляли шансов дойти до них живыми.
— Хорошо, — согласился я, хотя Илизирову мое согласие было до лампочки, он уже все решил сам. — Минут десять-пятнадцать-двадцать у нас еще есть. Пушку откатите вручную, нечего фрицев грузовиком дразнить. Снарядов сколько возьмешь?
— Два ящика бронебойных, два осколочных. Думаю, хватит.
— Ищи добровольцев и действуй. Я с танкерами договорюсь, вы начнете, они вас поддержат. Аникушин готовь остальных к маршу.
Я второй раз подбежал к танку и взобрался на него. На этот раз башенный люк был открыт, а один из танкистов лежал у угла дома — наблюдал за немцами.
— Эй!
— Га?! — откликнулся командир танка.
— Тебя как звать?
— Мыкола.
— Слушай, Мыкола, мы во-он там, за сараем сейчас пушку поставим. Как немцы на полкилометра подойдут, она им во фланг начнет, а как они к ней повернутся — ты сразу подключайся.
— Зрозумив, не дурний.
Я уже собрался спрыгнуть с танка, но тут танкист остановил меня.
— Стий. Я тоби адресу напишу. Як Фастив звильнят ти моим батькам повидомь, що син их, лейтенант Кулиш, в бою впав... Ну ти зрозумив.
Лейтенант! А я с ним как...
— Понял, товарищ лейтенант, пишите.
Пока он карябал строчки карандашом по мятой бумажке, захватанной грязными пальцами, я посмотрел, как идут дела у наших. Грузовики уже развернулись, и расчеты цепляли к ним орудия. Третьего видно не было — скрылось за строениями.
— Тримай.
Лейтенант протянул мне бумажку. Я, не читая, аккуратно сложил ее и положил в нагрудный карман гимнастерки.
— Прощай, лейтенант.
— Удачи тоби.
Едва я добежал до переднего "шевроле" и вскочил на подножку, наша куцая колонна тронулась. На окраине хутора притормозили. Из кузова достали ящики со снарядами и потащили их к сараю. Стоя у грузовика, я хорошо видел, как опустилась на грунт пушка и неузнаваемые с такого расстояния артиллеристы начали снимать с нее брезент. Видел, как подтащившие к орудию ящики со снарядами задержались на несколько секунд, видимо, прощаясь, и быстро рванули обратно.
Когда они пробегали мимо меня, я пытался определить, кого не хватает, кто остался у спрятанной за сараем пушкой. Не получилось. Внутри меня вдруг что-то произошло, ощущение было таким, будто распрямилась мощная пружина, разом сбросившая сжимавший ее тяжкий груз. На душе вдруг стало легко и свободно. Я понял, что произошло — ушел страх, я больше ничего не боялся. Последним бежал Аникушин.
— Поехали!
Он хотел проскочить мимо меня к заднему грузовику, но я прихватил его за плечо.
— Не спеши. На, держи, — я сунул ему в руки снятый с шеи бинокль, — тебе он нужнее будет.
— Чего?
— Того. Я остаюсь. Молчи, — оборвал я его, заметив, что хочет открыть рот, — молчи и слушай. Ты дорогу обратно помнишь?
— Помню.
— Забудь ее. На главные дороги не суйся. Уходи второстепенными на Лозовую. И никто с тебя не спросит, некому будет спрашивать. А спросят — вали все на меня. Скажи, что я приказал. Ты все понял?
— Да ничего я не понял. Какого...
— Времени для дискуссий нет. Не понял, так не понял. Главное, до Лозовой доберись. Хочешь, я тебе письменный приказ напишу?
— Твоим приказом только в сор...
Ба-бах! Гаубичный снаряд лег близким недолетом перед хутором. Немецкая артиллерия начала пристрелку.
— Все, давай!
Я толкнул ефрейтора к переднему грузовику.
— Стой! На, возьми. Командир танка просил родителям сообщить после освобождения Фастова. Адрес и фамилия там должны быть. Давай бегом, фрицы ждать не...
Ба-бах! Перелет. Я дождался, когда мимо меня проедет второй грузовик со скачущей на неровностях пушкой, и, загребая ногами снежное месиво, побежал к сараю, поддергивая съезжающую с плеча винтовку.
Илизаров из-за угла наблюдал за немцами. Уцелевший из первого взвода, тот, что вытаскивал раненого Пятакова, я никак не мог вспомнить его фамилию, и первый номер из расчета Илизарова, худенький, похожий на подростка красноармеец Денисов, торопливо набивали обоймы патронами. Мое появление у орудия встретили без удивления, Илизаров спросил только.
— А ты зачем?
— Затем же, зачем и вы. Должен же вам кто-то патроны подносить.
С этой позиции подбитый "артштурм" был хорошо виден. Внешне машина не имела никаких повреждений, люки были закрыты, но с первого взгляда было понятно, что машина мертвая. И машина, и экипаж. Я взял пустую обойму, вытащил из ящика черноголовый патрон и занялся делом.
Тем временем артобстрел хутора прекратился, выпустив десятка два снарядов, немецкая артиллерия замолчала. За танкистов я не волновался, их танку страшно только прямое попадание или совсем уже близкое накрытие, а вероятность такого случая при этой плотности огня нулевая. Хотя всякое бывает.
— К бою! — скомандовал Илизаров, и расчет занял свои места.
Пауза затягивалась.
— Чего-то фрицы время тянут. Глянь за угол, — обратился он ко мне, — когда пойдут — предупредишь. И смотри, вдруг пехота по оврагу подберется.
Я хотел взять винтовку, но Илизаров протянул мне свой ППШ. От угла в овраг вел довольно крутой спуск, натоптанный хуторянами, добиравшимися сюда пешком. После вчерашней оттепели его прихватило морозцем. Я уже собирался выглянуть за угол...
— Граната!!!
Инстинкт бросил меня на землю, и я, не удержавшись на краю спуска, съехал на дно оврага. Граната рванула в тот момент, когда я достиг нижней точки. Бах! Подхватившись, я рванул наверх. А там уже зачастил ППШ Денисова, застучали винтовки. Я уже достиг половины склона как... Бах! Бах! Еще две гранаты. Не удержавшись, я съехал на животе обратно. Наверху стало тихо. Неужели все? Стараясь не шуметь, я медленно взвел затвор ППШ и взял на прицел край склона — первого, кто высунется, срежу, и будь, что будет. В плен попасть я не боялся — озверевшие после Сталинграда фрицы, что из СС, что из Вермахта, в этих боях в плен никого не брали.
Сверху дважды коротко простучал МП и бухнула винтовка. Раненых добивают или просто страхуются. Подумав, я сдвинулся правее под крутой склон.
— Гыр-гыр-гыр-быр.
Пш-ш-шш, пш-ш-ш-ш, — ушли в небо две зеленые ракеты. Похоже, это и было сигналом к началу атаки — шум нескольких моторов я услышал довольно отчетливо. Наша возня у сарая не осталась незамеченной, и прежде, чем переть в лоб, фрицы решили подстраховаться с фланга. Умные, сволочи!
— Быр-гыр-гыр-быр.
И у сарая все стихло. Неужели ушли? Поставив автомат на предохранитель, я начал осторожно ползти вверх по склону. Через минуту я получил возможность выглянуть из оврага. Илизаров так и остался сидеть в кресле второго номера, остальных не видно, остались с другой стороны орудия. А немцы? Вот они! Семеро. Пригибаясь, крадутся к хутору. У одного пулемет, остальные с винтовками. Нет, вон у среднего МП в руках, со спины плохо видно, еще у одного винтовка за спиной, а в руках, похоже, автомат Денисова. На всех почти такие же белые анораки, как и на мне, только у меня штаны черные, ватные, а у них такие же белые, как и блузы.
Стрелять из такого неустойчивого положения я не рискнул, отдача могла сбросить обратно на дно. Подполз к орудию, пристроился за колесом, снял ППШ с предохранителя, перекинул целик на двести метров и взял на прицел пулеметчика, решил, что он самый опасный. Немцы уже прошли еще полсотни метров, опасности сзади они не ждали, ведь здесь они все подчистили. Палец лег на спуск, и тут меня как молнией пронзило. Танкисты! Они ведь ничего не знают и будут ждать нашего огня. Подпустят фрицев слишком близко и... Что делать? Что делать? Голова была ясная, и мысли летели, обгоняя друг друга, но решения не находилось — одному из пушки не выстрелить.
Идиот! Неужели все так просто! Подползаю к ногам Илизарова. Так и есть, Денисов и заряжающий лежат около орудия. Труп заряжающего сильно обезображен — попал под разрыв гранаты, снег вокруг покраснел. Его карабином и моей винтовкой фрицы побрезговали, только сняли затворы. А орудие не тронули — зачем трофей портить? Прикрываясь орудием, я и стащил сержанта с сиденья. Труп еще не успел окоченеть. Еще пять минут назад он был живым, все они были живы, а сейчас остался только я. Нащупал в кармане индпакет, рванул зубами упаковку и начал бинтом приматывать педаль к платформе. Пружина у педали тугая, получается не сразу. Так, теперь магазин. Первая обойма вставлена, но патрон не дослан. А фрицы уже скрылись за домами.
Поворачиваю рукоятку первого заряжания и вставляю в магазин вторую обойму бронебойных. Теперь проверить установки прицела. Дальность — шестьсот, скорость — пять, курсовой угол — девяносто. Так и есть, мужики выставили их заранее.
А вот и "артштурмы". Одна, две..., пять. Теперь надо действовать быстро. Плюхаюсь в кресло Илизарова и подвожу прицел под гусеницы ближайшей самоходки. До нее метров четыреста. Нет, пожалуй, четыреста пятьдесят. На корме "артштурма" привязаны какие-то ящики. Теперь обратно на правую сторону, в кресло первого номера. Навожу прицел на передний срез силуэта. Черт! То ли пушка стоит криво, то ли местность снижается — прицел задирается. Однако исправлять наводку уже поздно. Дожидаюсь, пока прицел окажется на середине силуэта, и сам себе командую.
— Огонь!
Г-г-гах! Попал! Две характерных вспышки трассеров явно указывают на это. Хоть и первый раз стреляю, но при таком темпе стрельбы трехпатронную очередь мне удается отсечь без труда. Перевожу прицел чуть левее. Г-г-гах! Выше! А меня заметили — самоходка начинает поворачивать в мою сторону. Про танк они, конечно, помнят, но, когда тебе в борт лупят бронебойными, рефлекс заставляет повернуться к опасности наиболее защищенной стороной. Навожу орудие на следующую. Здесь прицел оказывается заниженным. Плевать! Г-г-гах! Есть попадание! Вспышка трассера возникает в кормовой части, и самоходка, споткнувшись, замирает. Все, десятый снаряд остался на линии досылания, но пока в магазине не окажется следующая обойма выстрела не будет.
Ко мне вернулся страх. Зенитный визир — это не прицел прямой наводки. У него отсутствует увеличение, зато он имеет широкое поле зрения, чтобы наводчики не теряли из вида скоростную и маневренную воздушную цель, и быстро переносили огонь с одной цели на другую. А еще визир делает изображение четче и как бы рельефнее. Вот я и увидел впервые то, о чем рассказывал пацанам-призывникам в вагоне — направленный на меня круглый ствол пушки. С четырехсот метров увидел. Четко и рельефно.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |