Зенитчик-2

Долго предаваться психологическим изыскам мне не пришлось, к вечеру новый марш. На этот раз он был недолгим, километров на двадцать-двадцать пять в направлении на юго-запад. Сквозь звук мотора прорывалась артиллерийская канонада, значит, до фронта километров десять, может, пятнадцать, но не больше. Не обошлось и без происшествий. Во время одной из остановок рядом с нами оказался брошенный "Опель-Блитц". Дед Мазай не утерпел, полез трофеи собирать, хотя и так было видно, что машину основательно выпотрошили задолго до нас. Однако Дед вылез оттуда с довольной рожей.

— Что нашел? — поинтересовался я.

— Вот.

Дед продемонстрировал мне круглую металлическую коробочку.

— Зачем она тебе?

— Табак хранить буду.

Дед начал ковырять коробку, пытаясь ее открыть. Когда я уже отворачивался, то мне показалось, что я услышал негромкий щелчок.

— Ты что творишь?!

Подошедший Аникушин выхватил коробочку у Мазаева и бросил ее в овраг. Грохнул взрыв. Тут же примчался комбат, как будто специально где-то рядом поджидал.

— Что это было?

— Граната, — пояснил Аникушин, — наступательная. Румынская. Или венгерская.

— Три наряда вне очереди! — отреагировал Александров. — А вам, товарищ сержант, выговор.

И ушел еще до того, как ефрейтор успел открыть рот. После ухода лейтенанта Аникушин дал Деду смачный подзатыльник.

— Из-за тебя все, паразитина! Наряды за меня отработаешь.

— Ну и отработаю, — пробурчал Мазаев, поднимая шапку из мокрой снежной каши. — Чего сразу драться?

До рассвета пытались ковырять неоттаявшую землю лопатами. Бесполезно. Тут же заливает талой водой. Плюнули и оставили орудия прямо на грунте. Все равно скоро вперед.

Дороги развезло окончательно. Танки ушли вперед, а мы остались. Где-то там впереди грохочет, то чуть сильнее, то постепенно затихая и отдаляясь. День и ночь мы простояли на месте, потом вместе со штабом и тыловыми частями продвинулись немного на юг и замерли еще на два дня. Наметился кризис с подвозом горючего и боеприпасов, да и с кормежкой тоже, сидим на сухом пайке.

Утром меня и командира первого взвода вызвал комбат.

— Корпус ведет бой за важный опорный пункт. Противник сопротивляется отчаянно, его поддерживает авиация с аэродромов Днепропетровска, бригадная батарея... Короче, можно считать, что ее нет. Получен приказ выдвинуться вот сюда.

Карандаш лейтенанта уперся в точку на карте. Направление на юго-запад, километров пятнадцать-двадцать. А это что? Днепр? До него еще километров тридцать пять-сорок. Далековато забрались, не нравится мне это.

— Готовность к маршу через час. Порядок следования в походной колонне...

Одна часть моего сознания слушает лейтенанта, запоминает и прикидывает, как лучше организовать марш взвода. Вторая же истошно вопит "Стой! Не иди туда! Туда нельзя!". Я смотрю на лица обоих лейтенантов: молодые, чуть уставшие парни, которые делают свою привычную работу. Опасную, тяжелую, но работу. Боже мой! Они же ничего не знают! Еще не поздно их остановить. Одно дело, когда ты сидишь в окопе, ждешь вражеского удара и твердо знаешь, что уходить отсюда нельзя. Ни при каких обстоятельствах нельзя, кроме прямого приказа сверху. И совсем другое, когда не надо никуда идти, надо просто остаться на месте, и все будут живы. И я в том числе.

— Вопросы?

— Нет вопросов, товарищ лейтенант.

— Выполняйте.

— Есть!

— Есть!

Пропустив первого взводного, я выхожу из палатки и иду к позициям взвода. Надо довести задачу до бойцов и подготовиться к маршу. Там тоже люди, и их нужно прикрыть от атак с воздуха.

Дорога нырнула в небольшую лощину, у правой обочины замер немецкий полугусеничный тягач. Потом она пошла чуть вверх, вывела в открытое поле и тут же опять нырнула в небольшую ложбину. И было-то того открытого места полсотни метров, не больше. Первая машина уже почти достигла середины поля, вторая еще только начала выбираться из низинки. Бах! Снаряд попал первой машине в двигатель. Засада!

— К бою!

Бах! Еще одно попадание в переднюю машину.

Я распахнул дверцу кабины, готовясь выпрыгнуть. Степаныч вдавил педаль тормоза до упора, "шевроле" встал почти мгновенно, благо скорость была невелика. Едва не приложившись головой о лобовое стекло, я попытался выскочить, но выдергивание из кабины длинной винтовки заняло пару лишних секунд. Бах! Второму "шевроле" прилетело куда-то в район кабины. Застучали немецкие винтовки. Бах! Опять досталось первой машине. Из кузова второй машины горохом сыпались уцелевшие. Бах! Еще один немецкий снаряд прервал этот процесс, расшвыряв людей как тряпичных кукол. Похоже, комбату хана, и всем остальным тоже. Хотя, вроде, кто-то у второй машины шевелится, но это те, кому удалось выбраться из кузова. Стреляли справа, и калибр был невелик, скорее всего, это пятидесятимиллиметровый пак.

Расчеты, матерясь, уже сдернули чехлы, готовясь открыть огонь прямо с колес. Но стрелять было не в кого — гребень скрывал противника от нас. И нас от противника тоже, если бы не он, то противотанковая пушка, а судя по темпу стрельбы, она у немцев всего одна, спалила батарею еще до того, как мы успели развернуться. Щелкнули взведенные затворы, лязгнули вставляемые в магазины обоймы — взвод к бою готов. Но толку от этого никакого — деваться нам все равно некуда. Вперед хода нет, немцы это нам наглядно продемонстрировали. Назад? Полноприводные грузовики без орудий вполне могут развернуться на этой дороге, но позади тоже открытое место. Фрицы позволили нам втянуться в лощинку и, как только первый взвод выехал из нее, уничтожили его, захлопнув ловушку.

Тут мне на глаза попался радист. Связь! У нас же радиостанция есть! Сейчас свяжемся со штабом полка, и кого-нибудь пришлют к нам на помощь.

— Радист! Со штабом связаться сможешь?

— Попробую. Уехали недалеко, должна достать.

— Ты не пробуй, ты свяжись. Колька, хватай винтовку и дуй на гребень, смотри, чтобы фрицы к нам незаметно не подобрались.

В горящей машине часто хлопали патроны, красные трассеры разлетались в разные стороны, то и дело рвались снаряды, но общей детонации не было — калибр не тот. А вторая машина не горит, и раненых надо вытаскивать.

— Третьи и четвертые номера, подносчики, за мной! Илизаров, если фрицы полезут, открывай огонь самостоятельно.

— Есть!

Пригибаясь, бежим к переднему грузовику. До него метров семьдесят. За тридцать метров приходится шлепнуться в снег и дальше ползти, здорово мешает винтовка, но не бросать же ее в такой обстановке. Навстречу нам также ползком, прикрываясь складкой местности, двое тащат третьего. Встречаемся метрах в пятнадцати от заднего колеса орудия.

— Еще кто-нибудь там есть?

— Нет. Нас двое осталось, да вот, Пятаков, тяжелый.

Отвечает только один, второй, азиатской наружности с залитой кровью правой стороной лица, молчит.

— Тащите его дальше. И товарища своего перевязать не забудь.

А я решаю вытащить пушку, она, вроде, не пострадала. Самое опасное — снять сцепку с крюка. Для этого надо приподняться где-то на метр и откинуть защелку. Остальные в этот момент должны толкнуть орудие вперед, а затем после поднятия сцепки назад. На всю операцию нужно секунд пять, но на эти секунды надо вылезти из укрытия. А если фрицы из пушки пальнут... Я смотрю на лежащих у орудия сослуживцев. Нет, похоже, лучше самому. Подползаю к крюку, выжидаю секунд десять и, быстро подхватившись, пытаюсь откинуть защелку. Она идет туго, а время летит быстро. Немецкая пуля с резким хрустом врезается в борт грузовика. Падаю обратно. Дзинь, пи-иу! Еще одна попадает в сцепку и с визгом рикошетирует. Метко бьют, сволочи! "А пулемета-то у них нет", — вертится в голове.

— Мужики, давай вперед. Толкай!

Толкать лежа не очень удобно, но вот колеса чуть шевельнулись. Ложусь на спину и двумя ногами толкаю сцепку вверх. Есть, поднялась! Несколько пуль дырявят брезент орудия, рикошетируют от металла или просто пролетают мимо. Немецкая пушка молчит, а пулемета у них точно нет.

— Давай назад!

Назад, под горку, орудие идет легче. Убедившись в бесполезности своей стрельбы, фрицы затихают. Через несколько минут можно приподняться, а у первого грузовика встать в полный рост.

— Есть связь, сержант!

Прежде чем взять гарнитуру, спрашиваю.

— Кто?

— Комполка, — шепчет связист.

А чего шептать? Пока тангента не нажата, нас никто не услышит, радиостанция-то симплексная. Прижимаю черный эбонитовый наушник к уху, а тангенту нажать не успеваю.

— Александров! Александров, ты чего молчишь! Прием!

— Товарищ майор, лейтенант Александров убит. Прием.

— А ты кто такой? — удивляется наушник.

Я представляюсь.

— А этот, как его? Взводный где?

— Тоже убит. Товарищ майор, батарея попала в засаду в районе Водяного. Точнее сказать не могу, карта у комбата осталась. Потери: восемнадцать убитых, двое раненых, один тяжело, одно орудие, две машины. Прошу помощи.

Всего в двух машинах был двадцать один человек: два расчета по восемь, комбат, взводный, дальномерщик, два водителя. Выжило трое. Что-то сейчас комполка скажет, боюсь, что неласковое.

— Где противник?

— За гребнем. От нас метров триста-четыреста. Одно орудие с пехотным прикрытием.

— Одно орудие? — переспрашивает наушник. — Значит так, слушай приказ! Выкатить орудия на гребень и длинными очередями снести там все на...

Несколько мгновений я не могу ничего понять. Зачем на гребень лезть? Это фрицы нас оттуда моментально снесут. Какими длинными очередями? И тут до меня доходит — да он же пьяный! С трудом удержался от того, чтобы швырнуть гарнитуру связисту. Отдал аккуратно, незачем имущество портить, может, еще пригодится.

— Выруби эту шарманку на хрен!

Выкручиваться придется самим.

— Ерофеев, как там фрицы?

— Пока тихо сидят.

Надо бы самому взглянуть. Вытаскиваю из грузовика трофейную блузу, выворачиваю белой стороной вверх и натягиваю на ватник. Теперь на белом фоне не так выделяться буду. Но тут меня опять позвал связист.

— Кто?

— Замполит.

Час от часу не легче, сейчас еще этот политику партии мне разъяснять будет.

— На связи, товарищ майор. Прием.

— Что дальше делать думаешь, сынок?

От такого обращения я малость обалдел, по возрасту я вроде даже постарше его буду. Потом до меня дошло, что из всех полковых сержантов только я один бугай на пятом десятке, а большинство остальных вполне замполиту в сыновья годятся. Однако время идет, надо принимать решение.

— Дождусь темноты и по одному выведу орудия назад в безопасное место. Прием.

— Дождись и выведи. Только не назад, а вперед. Назад тебе сейчас лучше не возвращаться, поверь мне.

— Понял, товарищ майор. Связь кончаю.

— Удачи тебе, сынок.

Гарнитуру я вернул связисту, а сам направился к Ерофееву. Подползаю к Кольке и пытаюсь глядя в бинокль отыскать фрицевскую позицию. Полевой бинокль шестикратного увеличения с сеткой на линзах, в латунном корпусе, выкрашенном черной краской, на коричневом кожаном ремешке достался мне от Угрюмова. Шарю взглядом по небольшим снежным холмикам и ничего не вижу.

— Колька, ты их видишь?

— Вижу.

— Где?

— Во-он бугорок...

— Какой бугорок? Их здесь до черта.

— Вон, с кустиком.

Бугорок с торчащими из снега прутьями я отыскал, а фрицев нет.

— И где?

— Чуть левее...

Наконец до меня доходит, что темное пятно — это дульный тормоз. Дальше виден выкрашенный белой краской ствол, а вон и край щита торчит. Хорошо замаскировались, гады. И никакого движения. И пулемета у них нет.

Скатываюсь вниз и подхожу к Аникушину с Илизаровым.

— Ну что? Будем темноты ждать?

— Зачем? — удивляет меня ефрейтор. — Фрицы, думаю, уже сбежали.

— ?!

— Сам посуди. По второму грузовику они какими стреляли?

— Бронебойными.

— Вот. А почему бронебойными?

— У них осколочные закончились! — догадался я.

Смотрю на брошенный немецкий тягач, и вся картина сразу складывается. Тягач сломался, расчет откатил пушку с дороги, дождался первой же русской колонны, которой на свою беду оказалась наша батарея, и выпустил по ней все, что у него осталось. Будь у них еще хоть один снаряд, орудие мы бы просто так не откатили. А они свою задачу выполнили и ушли, минут десять тому, попробуй догони.

— Проверить надо.

— Надо, — соглашается Аникушин.

— Кто пойдет?

Может, не все немцы ушли. И патроны винтовочные у них наверняка остались.

— Я пойду, — вызывается Илизаров.

Берет свой ППШ и, проваливаясь, медленно идет по заснеженному полю. Все напряженно следят за его фигурой. Сто метров, еще сто. На третьей сотне становится ясно, что фрицев и след простыл.

— Приготовиться к маршу!

Расчеты переводят орудия в походное положение, убирают снаряды в кузов. Уцелевшую пушку первого взвода цепляем к первой машине. Надеюсь, у "шевроле" хватит лошадиных сил утащить сразу две. Возвращается Илизаров.

— Прицел и замок сняли. Потом по балочке ушли. Я им гранату в казенник сунул, в ствол не влезла.

— По машинам!

А раненый из первого взвода — Пятаков, умер. Его, как других погибших из первого взвода мы так и не похоронили. Не было времени, поставленную задачу надо выполнять.

Глава 6.

В тот день до цели мы так и не добрались. Со вторым орудием скорость движения упала до десяти-пятнадцати километров в час. Полный привод не спасал, приходилось выбираться и выталкивать автопоезд из очередной снежно-ледяной лужи. А потом "шевроле" встал. Причем довольно удачно — прямо посреди населенного пункта. Степаныч со вторым водителем, матерясь, начали ковыряться в моторе, подсвечивая себе переноской.

— Надолго?

— Похоже, да.

Температура чуть ниже нуля, а ветер сырой, пронизывающий. На железе выступает вода, чтобы через минуту превратиться в ледяную корку. Упаси господи, в такую погоду с металлом дело иметь, не завидую я нашим шоферам.

— Может, помочь?

— Лучше иди, не мешай.

Постояв возле них еще минуты три и убедившись, что быстро возобновить движение не получится, я подошел к заднему борту.

— Слазь, славяне. Ночевать здесь будем.

Укрывавшийся от ветра под тентом народ посыпался на землю, точнее, на снег. Орудия и неисправный автомобиль откатили к ближайшему дому. Второй "шевроле" съехал с дороги сам.

— Эй, есть кто живой?

Аникушин забарабанил кулаками в дверь. Минуты через три-четыре дверь открылась и на пороге появился лысый дедок, кутавшийся в какое-то тряпье.

— Здорово, дед. Еще кто-нибудь на хуторе есть?

— Из военных?

— Ну не гражданских же! Естественно, военных.

— Не, никого. Вы одни.

— А переночевать пустишь?

Дед молча посторонился, пропуская нас в дом, особенной радости от появления постояльцев он не выразил. Настроение его несколько улучшилось, когда солдаты поделились сухим пайком с ним, с его старухой и тремя детишками, судя по возрасту — внучатами. Где их родители, я спрашивать не стал.

Все уже стали понемногу засыпать, когда по улице не спеша прогрохотало что-то гусеничное. Никто даже не дернулся, только поворчали, что "мазута уснуть не дает". Лязг гусениц затих у нашей машины, потом дизель взревел, танк чуть продвинулся вперед и заглох — танкисты тоже решили переночевать здесь. Видимо, отставший танк из той же бригады, в которую направлялись мы. Когда вернулись водители, я уже не услышал, забылся в тяжелом сне.