Зенитчик-2

Жизнедеятельность штаба корпуса мне пришлось наблюдать впервые. Штаб это целый поселок: землянки, землянки, укрытия для техники, окопы, маскировочные сети, огневые позиции дежурной зенитной батареи. И население в сотни человек. Штабные, вспомогательные, тыловые и приданные подразделения: батальон связи, саперный и разведывательный батальоны, автотранспортная рота, две ремонтных мастерских, полевой хлебозавод, почтовая станция и даже авиазвено связи. Тут же всевозможные ординарцы, порученцы, канцелярская и хозяйственная сошка. И все это постоянно живет, движется, суетится. Поначалу за всем этим даже интересно было наблюдать, потом — надоело.

— Ты, глянь, глянь какая.

Тимофеев незаметно, как ему кажется, указывается первому номеру на проходящую мимо связистку. Я осматриваю небо — ни самолета, ни облачка. Редкое по нынешним временам явление. Войск в округе много, буквально из-под каждого куста ствол торчит. Если не гаубичный, то пушечный или танковый. Или, как наш — зенитный. Немцы пытаются с воздуха нащупать все это хозяйство и, если обнаруживают, то бомбят. Точнее, пытаются. Сейчас не сорок первый, и не сорок второй, и даже не начало сорок третьего — в воздухе идут ожесточеннейшие бои. Наших больше, фрицы — опытнее, но времена, когда их самолеты безнаказанно гонялись за каждой полуторкой безвозвратно прошли. Иногда, когда появляется возможность, стреляем и мы.

Перевожу взгляд на уже удаляющуюся связистку — так себе, ничего особенного, по крайней мере, со спины, может, с лица — королева. Нет, лучше принцесса. О, лейтенант идет.

— Отставить связистку, за воздухом следим.

Расчет тоже обнаружил взводного и дружно задрал головы, демонстрируя начальству бдительность и служебное рвение.

— Как тут у вас? — интересуется подошедший Сладков.

— Как у всех — тишина.

Сегодня особенно ответственный день — из Москвы прилетело большое начальство и сейчас они, вместе с начальством корпусным, уехали наблюдать за показательными учениями танковой и мотострелковой бригады.

— Когда вернутся? — я киваю в сторону штабных землянок.

— Да кто его знает?

Понятно, значит, меняться будем затемно, когда начальство уже уедет. Пока оно здесь, ни о какой смене речи идти не может. Надеюсь, что хоть кухню из полка прислать догадаются. Скорее бы вернуться в состав действующей армии.

— Товарищ лейтенант, не знаете, надолго мы здесь?

— Похоже, нет. Скоро нас ближе к фронту передвинут.

Я тоже так думаю. Поначалу штабные довольно резво на новом месте обустраивались, но потом интерес к этому делу резко пропал, значит, надолго здесь задерживаться не собираются. Сдадим сегодня проверку, и вперед.

Так и оказалось. В конце первой декады июня за шесть часов ночного марша наш полк вместе со всем корпусом оказался на сто двадцать километров севернее Курска. Насколько я представлял начертание линии фронта, место новой дислокации не предполагало наше участие в будущей битве. Теоретически, конечно, в течение одной ночи корпус мог бы совершить обратный марш. Но зачем тогда было срывать его с места? Похоже, сил у Красной Армии достаточно не только для отражения контрнаступления под Курском, но и для наступления на других направлениях. Вполне логично после того, как фрицы увязнут в нашей обороне и потеряют значительную часть своих танков, нанести удары по флангам. Наш корпус, похоже, нацеливают на Орел.

Уже на следующее утро все знали, что корпус передали в состав Брянского фронта. Брянский фронт, в отличие от Степного, действующий, а не резервный. То есть отныне мы в составе действующей армии. Что это значит? Правильно, прощай третья тыловая норма. В котле появился приварок. Это радовало, а вот необходимость заново обустраиваться на новом месте радости не доставляла. Опять копаем, копаем, копаем... Все глубже и глубже зарываясь в землю.

На новом месте, в первую же ночь довелось нам наблюдать странное явление. Около двух часов ночи, в стороне фронта вдруг возникли желтоватые сполохи, а через некоторое время донеслось странное уханье. Продолжалось все это недолго, меньше минуты. Затем все стихло, а через несколько минут загремела артиллерия. Похоже, сначала немецкая, потом — наша. Еще минут через двадцать все стихло. А под утро опять повторилось, но уже в другом месте — дальше от нашей позиции. Следующая ночь прошла по тому же сценарию. На вопрос "Что это было?", командиры наши ответить толком ничего не смогли. И только после третьей ночи странное природное явление получило объяснение.

— Работают кочующие установки гвардейских минометов, — разъяснил всем комбат.

— Это "катюши" что ли? — поинтересовался кто-то из присутствующих.

— Они самые, — подтвердил Гогелашвили. — Психологическое воздействие на противника оказывают.

Теперь все понятно: одиночная установка подъезжает к линии фронта, дает залп и тут же сматывается. Обиженные фрицы открывают ответный артиллерийский огонь по месту, откуда велась стрельба. Наши отвечают... Я о таком применении "катюш" услышал впервые. Обычно, они стреляют по площадям и не меньше, чем дивизионом. А тут они просто фрицам спать мешают. Можно подумать, что нашим солдатам этот ночной концерт вместо колыбельной. Но приказ есть приказ, вот и палят каждую ночь.

5 июля началось под Курском, а у нас пока тишина. Восьмого числа корпус подняли по тревоге, думали, что перебросят на Курскую дугу, но после короткого ночного марша мы оказались в полосе обороны другой армии, где началась подготовка к наступлению на Орел. Передний край здесь проходит по реке Зуша. Немцы тут стоят больше года, и окопаться успели весьма основательно. Окопы полного профиля, ДЗОТы, позиции для противотанковой артиллерии и минометов, подготовленные для круговой обороны, колючая проволока в три, а где и в шесть колов, минные поля... За первой полосой обороны — вторая. За второй — эшелонированная в глубину система опорных пунктов с проволочными заграждениями, минными полями и противотанковыми орудиями.

Все началось одиннадцатого числа. После короткой артподготовки, несколько рот начали переправу через Зушу. Немцы без труда сорвали эту попытку, целью которой было выявление системы артиллерийского и минометного огня противника. Основное наступление началось на следующий день. К 43-му году Красная армия выработала свой рецепт преодоления столь сильной полевой обороны фрицев — двести с лишним артиллерийских и минометных стволов на километр фронта. При этом всё, что имело калибр меньше пятидесяти миллиметров в расчет просто не бралось. Если бы не эшелонирование артиллерийских позиций по глубине, то пушки стояли бы вплотную — колесо к колесу.

Канонада длилась ровно три часа и завершилась залпом "катюш". Их вой на какое-то время перекрыл грохот орудий, казалось, что после такого огня там никто и ничто не сможет уцелеть. Затем, под прикрытием артиллерийского огня, переправу начала пехота. Планировалось, что наш корпус введут в бой к вечеру первого дня, после прорыва второй полосы обороны, но дело застопорилось. Во-первых, фрицы оборонялись упорно, не везде их оборону удалось подавить полностью, местами они даже пытались контратаковать. Во-вторых, из понтонных мостов, планируемых для переправы корпуса на правый берег Зуши, удалось навести только два. Тех, кто должен был переправляться по отсутствующему мосту, перенаправили на два имеющихся. В-третьих, зарядили проливные дожди, дороги развезло, к вечеру вода в Зуше начала прибывать. Броды, предполагавшиеся для переправы, использовать стало невозможно. Движение на мостах застопорилось, все графики полетели к черту.

Около девяти вечера наша батарея, пристроившись в хвост колонне противотанкового дивизиона, переползла через колышущуюся под массой техники переправу и, преодолевая дорожную грязь и ночную тьму начала движение к рубежу развертывания корпуса. Танковые, мотострелковая бригады, противотанковый и наш, зенитный, полки ушли вперед, артиллерия и тылы застряли на левом берегу. Больше стояли, чем шли — к утру прошли километров шесть, может семь. С рассветом небо прояснилось, дождь стал реже.

А потом начался ад...

Глава 10.

— Справа еще трое заходят!

Голос срывается на визг. Прошло всего минут пять, с той поры, как кто-то, первым заметил черные точки на сером фоне облаков и закричал "Воздух!!!", а кажется, что не меньше часа. Две девятки "лаптежников" подошли с запада, почти задевая низко висящую облачность, и начали валиться в пике. Батарея едва успела развернуться. Комбат только успел крикнуть.

— Огонь по пикировщикам!

Дальность и углы выставлять некогда, главное было открыть успеть открыть огонь.

— Готово! — кричит Бикбаев.

— Огонь!

Орудие заходится непрерывной очередью, затыкаясь только на время подачи следующей обоймы. Стрелять приходится на очень невыгодном курсовом угле, и дальность приличная — самолет находится в зоне действенного огня всего несколько секунд, а потом приходится переносить огонь на следующий. Я пытаюсь корректировать огонь по трассе, но в грохоте выстрелов и взрывов падающих бомб наводчики моих команд почти не слышат. Очередная трасса проходит перед летящей вниз "штукой".

— Выше! Выше бери!

Но "юнкерс" словно заколдованный проходит между трассами и, сбросив бомбу, начинает выравниваться. Больше всего достается противотанкистам. Хоть у них и 52-К, но в противотанковом варианте, да и вести огонь по воздушным целям они, похоже, не умеют. Во всяком случае, даже не пытаются. Танкам крупнокалиберные фугаски не очень страшны, разве что прямое попадание, а на нас фрицы внимания не обращают. Сейчас у них другие цели, поэтому потерь у нас пока нет. Низкая облачность прижимает самолеты к земле, подняться на привычные два-два с половиной километра и круто спикировать вниз они не могут, поэтому вынуждены бомбить с пологого пикирования, что несколько снижает точность.

Снаряды в обоймах первых выстрелов уже подходят к концу, да и ствол перегретый надо бы сменить, но справа заходит очередная тройка.

— Дальность двадцать!

Казакин меняет установку прицела, ствол поворачивается в направлении новой цели и приопускается вниз.

— Огонь!

Г-г-гах! Гильзоотвод выплевывает очередную пятерку гильз. Орудие на пару секунд замолкает и оживает только тогда, когда заряжающий вставляет в магазин новую обойму. Г-г-гах! Опять пауза. Г-г-гах! Последний "лаптежник" издевательски вильнув хвостом выходит из пике и набирает высоту.

— Отбой.

Лежащий вокруг дороги народ еще только начал поднимать головы, осознавая, что в этот раз все уже закончилось, пора вставать на ноги, помогать раненым, собирать убитых и убирать с дороги разбитую технику. В этот момент из облаков вываливается еще одна шестерка самолетов. Я уже открыл рот, но вовремя остановился, опознав своих.

— Спохватились, соколы, — ворчит Корбовкин. — Где только раньше были?

Я молчу. Прежние графики движения сорваны, система обнаружения, даже в качестве постов ВНОС, отсутствует, а реакция на вызов авиационного представителя требует времени. Яки рванулись на перехват "лаптежников", сходу завалили одного, остальные поспешили укрыться в облачности. Дымный хвост коснулся земли за пределами прямой видимости.

— Ложкин, Бикбаев, Тимофев тащите запасной ствол.

Пока они ходят за стволом, мы с Коробовкиным открываем люки люльки, потом он снимает лапки экстрактора, а я, отвинтив две гайки, снимаю стопор ствола. После этого, поворачиваю ствол на девяносто градусов, и заряжающий с подносчиком вынимают еще горячий ствол из горловины люльки. Затем ставим на место сменный ствол и переводим пушку в походное положение.

Минут через сорок техника опять стягивается к дороге, и колонна начинает движение. Наша батарея только успела проехать, а точнее перемесить грязь на протяжении полукилометра, как опять.

— Воздух!!!

Звено "фоккеров" заходило на нашу колонну в пологом пикировании. Подскочив, я забарабанил кулаком по кабине.

— Сворачивай!

Пока съезжали с дороги, пока разворачивались... Первая пара обстреляла колонну и ушла безнаказанно, пара ДШК из зенпульроты, шедшие где-то впереди ничего не смогли сделать. Десантники попрятались за танками, которым двадцатимиллиметровые пушки "фоккеров" не страшны. Вторая пара чуть отстала, вот ее ведущий и получил по полной программе. Первый снаряд буквально отшибает консоль крыла и тут же еще один попадает в центроплан. Самолет моментально вспыхивает — от тридцатисемимиллиметрового осколочно-фугасного никакая авиационная броня не спасет, никакое протектирование баков не поможет.

— Го-ори-и-ит!!!

Я почему-то уверен, что второй снаряд, попавший во фрица — наш. Оранжево-черный огненный болид с грохотом врезается в землю и тут же исчезает во вспышке взрыва. Второй "фоккер", видимо, потрясенный внезапной гибелью ведущего, дает короткую очередь по колонне и, проскочив над дорогой, быстро набирает высоту. Вслед ему трещит несколько очередей, но это уже на пределе дальности. Этот "сто девяностый" чертовски быстр, куда там "лаптежнику". Взводный уже готов дать команду "Отбой", но тут немец вместо того, чтобы свалить вместе с первой парой, разворачивается и идет на второй заход.

— Осколочным! Скорость сто пятьдесят! Семь! Непрерывным. Огонь!

Второй заход немца встречают дружно, даже некоторые десантники палят из своих ручников и карабинов. Фриц не остается в долгу, отвечая из всех шести стволов. Но главную партию играем все-таки мы, зенитчики — взрыв снаряда под двигателем был виден четко. Потянув за собой жирный черный хвост дыма, "фока", используя набранную при пикировании скорость, постарался набрать высоту, преследуемый пунктирами пулеметных трасс и трассерами наших снарядов. Достигнув верхней точки, самолет на мгновение замер и от него отделился сначала один предмет, а когда "фоккер" уже начал валиться на крыло — второй. Буквально тут же над вторым раскрылся белый купол парашюта. Самолет, падая, намного опережает пилота и, ударившись о землю, взрывается.

— Е-есть!!! Ура-а-а!!!

Глоток никто из расчета не жалел. Еще десять секунд назад грозный и смертельно опасный враг был повержен. Над колонной в двух местах поднимается черный дым, буквально в сотне метров от нас горит полуторка-санитарка, именно она стала последней целью сбитого фрица. Причем это уже второй за последние две минуты. Между тем, ветер начал сносить летчика обратно к дороге. Поднявшиеся с земли десантники, задрав головы, как завороженные следили за этим полетом. Но вот какой-то солдатик вскинул к плечу винтовку, с затвором, однако, справился не сразу.

— Не стрелять! Не стрелять!

Какой-то офицер кинулся в гущу десантников, хватаясь за стволы винтовок.

— Не стрелять! Живым взять!

Какое там, выстрелы сыпанули горохом, чуть позже к ним присоединился "дегтярь", потом второй. Даже было видно, как вздрагивало тело летчика от попадающих в него пуль. Люди мстили за погибших в "санитарке" и за свой, только что испытанный страх. Почти неуязвимый враг вдруг оказался на расстоянии прицельной дальности их оружия. Парашюту тоже досталось, и последние полсотни метров тело пролетело со все возрастающей скоростью падения. Выстрелы смолкли, и труп шмякнулся на землю в полной тишине. Только трещала горевшая "санитарка", около нее суетились люди, но спасли кого или нет было непонятно.