Зенитчик-2

Поставленный на восемь будильник мобильного телефона выдал бодрую песенку в исполнении импортной певички, довольно популярной пару лет назад. Каждый раз, как ее слышу, собираюсь сменить мелодию, и каждый раз потом забываю. Продрав глаза, я сполз с кровати и едва вписавшись спросонья в дверной проем, сунулся сначала в туалет, а потом в ванную комнату. Из зеркала на меня глядела небритая, слегка опухшая, красноглазая и лысая физиономия. Плеснул на нее водой, и сразу стало полегче. Денек вчера выдался — не приведи господи! И поспать удалось всего часа четыре, полночи с этим говнюком провозился!

Вечером, на заседании диссертационного совета, его диссертация провалилась. Не скажу, что с треском, всего двух голосов не хватило, но суть от этого не меняется — дело было сделано. В любом совете всегда найдется, как минимум, пара соперничающих группировок. Поэтому, успешная защита, чаще всего, есть результат компромисса между ними. А если одну из группировок соответствующим образом простимулировать, да еще подкинуть несколько отрицательных отзывов на реферат, подписанных известными, уважаемыми людьми... Да и сам подзащитный тоже хорош — оставил в работе массу белых пятен, которые не смог или не захотел пояснить. И с экспериментальным подтверждением у него проблемы. Понимаю, что здесь условий нет, а в Штаты или Британию его теперь вряд ли позовут, но я, собственно, именно этого и добивался.

Однако пора переходить к завершающему этапу операции. Я натянул штаны и рубашку, сунул ноги в домашние шлепанцы и отправился в кухню. Там залез в холодильник и вытащил из него литровую банку с прозрачной жидкостью. Взболтал. Со дна поднялся небольшой осадок — сойдет. Для этого разговора, клиент мне нужен малость обалдевший, но все-таки хоть немного соображающий.

— Батарея, подъем!

На мой вопль никакой реакции не последовало. Еще бы, считай четверть того, что было приготовлено для банкета он с горя в одну харю выжрал. Пришлось буквально тащить его на себе, предварительно проблевав в университетском туалете. Таксист, гад, за ночное время и нетрезвого клиента две тонны содрал. Ну да и черт с ними, сейчас другие дела творятся, гораздо более серьёзные. Придется основательно потрясти спящего. О, шевелится начал, а глаза еще не открыл.

— М-м-м.

— На вот, выпей рассольчика. Это тебе не магазинная бурда, хороший рассол, домашний.

Стуча зубами о край банки, бывший аспирант сделал несколько глотков, закашлялся и, наконец, открыл глаза. Узнал.

— Вы?

— Да я, я. И защиту твою я провалил.

— Вы?

— Вы, вы. Заладил. Да мы. Ну чего уставился? Рога у меня еще не выросли. И копыта с хвостом тоже.

— Н-но з-зачем?

— За тем. Во-первых, чтобы в следующий раз думал прежде, чем класть из-под хвоста на то, что говорят тебе умные люди. Во-вторых... Ты помнишь, что именно я тебе говорил?

— Но этого же не может быть! Это бред, бред...

— Бред, говоришь?

Правая сама сжалась на горле бывшего аспиранта. Я увидел его расширяющиеся от ужаса глаза, но остановиться уже не мог.

— Не веришь, значит! Тебе доказательства нужны?! Доказательства?! Да я...

А что я? Что я? Я с трудом остановился и выпустил шею полузадушенного парня. Он упал обратно на диван, машинально прикрыв горло двумя руками.

— Извини, не удержался. Нет у меня никаких доказательств. Да и какие могут быть доказательства в этой истории? Хотя...

Я подошел к мебельной стенке, выдвинул нижний ящик и нашел в нем блестящий цилиндрик. Вернувшись к дивану, вложил патрон в руку бывшего аспиранта.

— Знаешь, что это такое?

— П-патрон.

— Это не просто патрон. Это — твой патрон. Да ты на капсюль взгляни. Взгляни, не бойся, он уже не кусается. Видишь?

Он только кивнул.

— Я тогда только-только оттуда вернулся и на все готов был. Если бы не эта осечка, с тобой сейчас не я беседовал, а апостол Петр. Дошло?

— Н-неужели это правда?

— Нет, это я от не хрен делать тебе сказки рассказываю.

Похоже, действительно, дошло.

— Да я вам верю, верю. И-и что дальше будет?

— Да ничего. Мне и нужно-то было твою защиту сорвать, и я это сделал. Сменишь название, пару страниц перепишешь, и через год защитишься. В конце концов, в России не один совет по этой специальности.

— Но ведь без степени меня на кафедру не возьмут.

— Не возьмут сейчас, возьмут через год. А пока я тебя к делу пристрою. На хлеб заработаешь, и для себя, и для мамы. Даже с маслом. И с экспериментами попробую помочь. У нас здесь, конечно, не Оксфорд, да и я не Джордж Сорос, но кое-что все же имеется. А про Штаты с Англией — забудь, даже не думай! Ну что, согласен?

Парень, наконец, смог сесть, одной рукой продолжая потирать горло. Выглядел он ошарашенным — за несколько минут его сначала чуть не придушили, и тут же предложили сладкую морковку. Я впился в него взглядом. Согласится или нет? Как я успел понять, он не упертый фанат. Наука для него, в конечном итоге, лишь средство, с помощью которого он хотел выбраться из нищеты. Может, он и гений, но ему тоже хочется, чтобы на него, задохлика, девочки внимание обращали.

— А если я откажусь?

— Выпей рассольчика и подумай еще раз. Если не согласен, тогда катись на все четыре стороны. Учителем физики куда-нибудь пристроишься. Только поосторожнее там — современные школьнички за двойку могут и по морде дать.

— Хорошо, я согласен.

Ну вот и отлично. Плохо все было или хорошо, но это наша история и не надо ковыряться в ней с риском не в лучшую сторону изменить настоящее. Надеюсь, что после его согласия никто уже никто не будет шарить закромам истории, пусть все остается, как и было. Впрочем, почему надеюсь? Есть же проверочный тест.

Эпилог.

Кажется это здесь. Деревья нависали над узкой грунтовой дорогой, образуя почти полную арку, их ветки оставляли свободными всего чуть больше двух метров свободного пространства. Грунтовка была полностью засыпана снегом. Снегопады начались неделю назад, значит, как минимум неделю, по ней никто не ездил. И не ходил. Хотя никакого "кирпича" на въезде не было. Я тоже не рискнул проехать дальше — мало ли какие сюрпризы могут таиться под пушистым ровным покрывалом.

Осторожно ступая по хрустящему снегу я пробирался через тоннель, образованный ветвями разросшихся деревьев. Одно неосторожное движение — и сверху летит небольшой сугроб, рассыпающийся по пути на отдельные снежинки, так и норовящие попасть за шиворот. Дорога все также плавно изгибалась, ограничивая видимость. Когда впереди появился просвет, я удвоил осторожность, но буквально через десять метров выпрямился и на открытое место вышел не таясь.

Я сразу узнал его. Несмотря на проваленную в нескольких местах шиферную крышу, пустые глазницы окон и висящую на одной петле входную дверь. Над всем этим парило ощущение безлюдья и запустения. Этим объектом не пользовались, по крайней мере, несколько лет, а скорее несколько десятков лет. Только труба котельной по-прежнему стояла прямо и несокрушимо, да ржавая колючая проволока еще свисала с кое-где уцелевших столбов забора. Был бы поблизости населенный пункт — растащили на кирпичи, народ у нас хозяйственный, а так никому не нужные здания продолжают стоять, постепенно ветшая и понемногу разваливаясь.

Нечего здесь искать. С минуту постояв, я отправился обратно, стараясь ступать по своим же следам. Больше меня никто не беспокоил. Никогда. Порой мне кажется, что ничего и не было, что это был сон, бред, игра воображения. Тем более, что от всего произошедшего остались одни только воспоминания. Да еще патрон от "парабеллума" с отметкой бойка на капсюле, но и его я отдал.

Ладно, пора от воспоминаний вернуться к делам, которые не ждут. Я уже потянулся к папке с бумагами, но тут запиликал телефон.

— Да! Что?! Высоковольтный стенд? Так спалил или почти спалил? Почти не считается. Хорошо, технику безопасности я ему объясню, и следующего раза не будет. И сколько одна секция стоит, тоже расскажу. Все, пока.

Опять аспирант-переучка что-то нахимичил, точнее нафизичил. Надо будет поинтересоваться, что именно, а то, не дай бог, второй раз то же самое получится. Дотянувшись до папки, я вытащил из нее документы и углубился в чтение. Минут через пять, до меня дошло, что я так и держу перед собой один лист, но не могу прочитать ни слова.

Они проходили передо мной, по отдельности и целыми расчетами, взводами батареями, молодые и уже не очень, в шинелях и довоенных гимнастерках, ватниках и полушубках, в лагерных робах. Я искал, и их, и себя. Себя не нашел, не осталось в архивах никаких следов, разве что в германских, но туда я не совался. Обращался с запросами о судьбе Костромитина, Петровича, Рамиля, Аникушина, Хватова. Да много еще кого, но все впустую. А вот судьбу Руденко узнать удалось. Он не дошел, как мечтал, до родной Одессы, даже на правый берег Днепра не попал — навсегда остался на левом после налета немецкой авиации осенью сорок третьего. После него комбатом стал Сладков. Он сдержал свое слово и вернулся в свою батарею и с ней дошел до Берлина. Умер он уже в девяностые, и я мог бы с ним встретиться, если бы знал. Если бы только я тогда уже знал...