Ханис улыбнулся разочарованно и устало. Эртхиа набрал в грудь побольше воздуха, готовый объяснить этому несчастному, сколь преступна человеческая слабость, подсказывающая уклонятся от исполнения Судьбы... но увидел, что Акамие качает головой, прижав платок ко рту, и шумно выдохнул.
Ханис лежал с закрытыми глазами, до подбородка натянув кошму и всем видом давая понять, что незваные посетители более не представляют для него интереса.
Акамие снова наклонился к нему и тихим голосом задал вопрос.
— Ты был царем и богом в своей стране?
— Я царь и бог, — поправил его Ханис.
— Да, — согласился Акамие и отвел от лица платок. — Да. Почему же ты хочешь умереть?
— Царю и богу не пристало жить в неволе. Умерев, я соединюсь со своими в золотом сиянии Солнца.
— Но ты бог? Единственный бог своего народа — это так?
— Так. Единственный.
— Как же ты оставишь свой народ в такое время, бог? — недоумение змейкой юркнуло из начала в конец вопроса и замерло между бровей Акамие.
И Ханис удивленно открыл глаза. Некоторое время он молчал, нахмурившись, а потом обратился к солнечному лучу:
— А ты что скажешь?
Ахана заглянула в глаза. Ее взгляд согревал и ласкал, но она молчала.
— Это закон. Сыны Солнца не живут в плену. Я должен умереть.
Правда, в голосе Ханиса было теперь больше раздумья, чем уверенности.
— Но если ты — единственный... — подсказал Акамие.
— Если я — единственный, кому я поручу мой народ? — Ханис приподнялся на локте и с живостью спросил:
— Ты считаешь, что мой долг — остаться здесь?
— Ты сам это знаешь, — опустил глаза Акамие.
— Значит, до сих пор я думал только о себе? — ужаснулся Ханис.
— Это прошло.
Акамие поднялся и отошел к выходу. Приподняв покрывало, он вынул узелок, который принес с собой.
— Ты давно не ел, — сказал он Ханису, и тот не возразил. — Это поможет тебе восстановить силы.
Акамие развязал платок. В нем оказались два плотно закрытых сосуда и горсть сушеных фруктов.
Эртхиа наклонился к его плечу.
— Как ты обо всем догадался?
— У меня очень много времени, чтобы думать, — заметил Акамие. — Только боги, лишенные человеческих слабостей, могут, обладая могуществом, отказаться от удобств и роскоши. Что им золото и камни, мягкое ложе и горячая вода? Они дети Солнца, в них самих горит огонь, согревающий их и озаряющий их жизнь. Они намного сильнее и выносливее любого человека, не боятся холода, не привязаны к теплу. Все это мы видели в Аттане. Да, Эртхиа?
Ханис пристально всмотрелся в лицо Акамие.
— Кто ты?
Акамие протестующе поднял руку.
— Почему же, если они так могущественны, мы победили их? — усомнился Эртхиа.
Акамие улыбнулся.
— Повелитель — такой же человек, как его подданные, только волей Судьбы поставленный над ними. Он вел войско, состоящее из равных ему и свободных, из людей, покорных только Судьбе — и ему, поскольку так хочет Судьба. У подданных богов Аттана — глаза рабов, поверь мне, Эртхиа. Я хорошо знаю такие глаза, потому что часто их видел. Намного чаще, чем глаза свободных людей. И потому что я сам — невольник.
— Я хотел бы еще поговорить с тобой, — попросил Ханис.
— И я — с тобой, — кивнул Акамие. — Мы еще придем, правда, Эртхиа?
— Я велю стражникам убрать здесь, — пообещал Эртхиа. — И пришлю тебе хорошей еды.
Уже на нижних ступенях Эртхиа, хмурясь, спросил:
— Ты действительно веришь в то, что он — бог?
— Какая разница? — Акамие остановился, чтобы поправить покрывала. — Достаточно того, что он сам в это верит.
— Ты поэтому открыл перед ним лицо?
— Да, чтобы доказать ему, что не считаю его человеком. Это единственное, что может его удержать.
И недолгое время спустя братья снова навестили Ханиса. В темнице, по приказу Эртхиа, вымыли и вычистили все, что можно, и узнику дали вымыться.
Окрепший и повеселевший — Эртхиа посылал ему сначала, по совету Акамие, миндальное молоко, сушеные фрукты, густой черный чай с мятой и анисом, а потом и более плотную и сытную пищу — Ханис, завернувшись в сброшенное Акамие покрывало, сидел на кошме, как и его гости, подтянув под себя ноги, а на плече его примостилось солнечное полукружие, цепляясь за светло-рыжие кудри, перебирая их, когда Ханис качал головой.
Они говорили и говорили, вопросы обгоняли друг друга — не успел ответить на один, как он обернулся двумя совсем разными, а ответы увели тебя так далеко, что начинай сначала и не забудь ни о том, ни о сём...
Только Ханис больше не спрашивал Акамие, кто он.
Иногда Ханис касался пальцами плеча, как бы проверяя, на месте ли солнечный лоскуток, и свет накрывал пальцы, лаская теплом.
Но в третье посещение все изменилось.
Ханис сидел теперь в темном углу, виноватыми глазами глядя в наклонное течение луча.
— Твои доводы ложны! — упрекнул он Акамие. — Что я, узник, могу сделать для моего народа?
— Я думаю о том, как помочь тебе! — вступился за брата Эртхиа. — Бежать отсюда нелегко, но возможно.
— И ты готов предать отца и повелителя, которому присягал? — не поверил ему Ханис.
Эртхиа пробормотал нечто неразборчивое о священных узах дружбы, но сник и умолк.
— Судьба переменчива, — уговаривал Акамие. — Все может измениться. Если ты выжил даже вопреки своему желанию, значит, Судьба еще не отпускает тебя. Как ты можешь знать, что о тебе задумано? Надо с благодарностью принимать благоприятные перемены и с терпением — неблагоприятные. Взгляни на меня... Я рожден от царя, но я более узник, чем ты. В жизни таких, как я, всех перемен — милость или немилость господина. Но вот ты видел меня в Аттане, и ты принял меня за девушку, да, но не за наложника, а за воина! А я наложник. Я был предназначен к этому с рождения и воспитан для украшения опочивальни и развлечения господина. Ты и теперь уверен, что меня видел среди воинов моего царя? Но я там был, и брат мой тому свидетель, и ты сам. Переменчива Судьба! Вот я здесь, беглец с ночной половины, в Башне Заточения я обретаю свободу — так кто из нас узник? И нет у меня надежды на лучшую долю, но кто знает, как переплетаются нити в узоре Судьбы... — Акамие перевел дух. И невольно вырвалось у него:
— Только кажется мне, что лучшие дни моей жизни уже позади.
— Если не можешь жить как должно — умри.
Ханис сурово посмотрел на Акамие. Он слышал, что хайарды держат в своих опочивальнях и мальчиков. Но впервые видел такого. Да, он мог бы догадаться и раньше, но об Акамие не хотелось догадываться...
— Разве это в моей власти? — Акамие отвернулся. — Судьба моя еще не исполнилась.
— Кто тебе мешает? — возмутился Ханис. — Разве ты не найдешь ножа, или шнурков и поясов у тебя недостаточно?
— Как можно?! — Акамие, оторопев, забыл о стыде. Потом объяснил:
— Судьба не любит, чтобы человек уклонялся от исполнения ее. И разве там, на обратной стороне мира, не в ее же власти пребуду? И как она карает за ослушание?
— Как? — заинтересовался Ханис.
— А никто этого не знает! — рассмеялся вдруг Акамие. — Говорят разное, но никто из говорящих не обладает знанием испытавшего. Кто побывал на обратной стороне мира и смог вернуться? Я прочитал много свитков и сшитых книг, и наших, и чужеземных — мудрецы спорят друг с другом, и нет одной правды. Я читал даже, будто там обитает некто, ожидающий с любовью, чтобы позаботиться и утешить. Там. Но если любит, почему бы ему не любить меня — здесь? — и горечь проступила в голосе, и Акамие замолчал.
Эртхиа кашлянул, глянул на одного, на другого — и ничего не сказал. Ханис ему ободряюще улыбнулся.
— А здесь мы утешаем друг друга.
— Да! — обрадовался Эртхиа.
— Я сам сын бога и бог, и я знаю: там вернусь в золотой огонь Солнца, из которого создана моя душа. И если бы смог — уже сейчас горел бы одним из его лучей. Но я жду, и случай представится. Тогда не забуду по утрам заглядывать в твое окно, Акамие, как ты посещаешь меня в одиночестве и заточении.
— Благодарю тебя, — Акамие низко поклонился. — Но хотел бы раньше покинуть тюрьму этого мира.
— Нет, вы это бросьте! — не выдержал Эртхиа. — Сидят передо мной и наперебой хвалятся, как им не терпится меня покинуть! Друзья, а! Что же это ты, брат, начинаешь с того, что уговариваешь Ханиса жить, а заканчиваешь обещанием опередить его в пути на ту сторону...
И так пылко упрекал их преданный в дружбе Эртхиа, что не оставалось иного, как рассмеяться легко и радостно. И на этой стороне мира можно жить, пока друзья вместе, пока они есть.
Акамие только украдкой вздохнул. Вся его надежда заключалась в том, что странный сон или видение, бывшее ему по дороге в Аз-Захру, окажется вещим. Хотя чего не привидится, когда разум мутится от горя и обиды? Однако с того вечера его настроение изменилось, и он с покорностью и терпением ждал обещанной развязки. Ни словом не обмолвившись Эртхиа.
Загремел замок. Мальчики переглянулись: было еще рано.
Эртхиа вскочил, схватившись за кинжал, Ханис тоже встал, скинул покрывало на руки Акамие, шагнул в солнечный луч. Если его друзьям будет грозить опасность, у него появится возможность погибнуть в схватке.
Стражник, приоткрыв дверь, пролез внутрь, быстро прошептал:
— Из дворца пришли за узником — к царю! — вы пока сидите здесь... — и гаркнул: — Выходи!
Ханис, как был, обнаженный шагнул к выходу. Стражник крепко связал ему руки за спиной и выпустил на площадку.
— Не надо меня нести, — хмуро попросил Ханис. — Я не буду прыгать вниз.
— И не прыгай, — ухмыльнулся стражник, показывая намотанный на руку конец веревки. — Только руки выломаешь.
Когда дворцовая стража увела Ханиса, тюремщик выпустил Акамие и царевича. Евнух, обмахиваясь веером, сидел у калитки.
— Постараюсь узнать... — Эртхиа многозначительно кивнул.
Акамие из-под покрывал протянул ему тонкую руку и пожелал удачи. Калитка пропела дважды, впустив Акамие и закрывшись за ним.
О встрече случайной (О царевне)
Прежде всего Ханиса отвели в баню. Там ждали рабы, чтобы вымыть его. Узник из башни заточения не должен раздражать повелителя своим видом и запахом.
— Однако он воняет гораздо меньше, чем должен, — шептались рабы.
— Он совсем не воняет!
— Может, и вправду он — бог?
Одетый в штаны и рубаху, со связанными за спиной руками, босой, Ханис шел между стражниками через дворцовый сад. Вымытые волосы уже высыхали под заботливой лаской солнечных лучей.
Наслаждаясь, Ханис глядел вокруг. После долгой тьмы плена и заточения сверкающий сад радовал его глаза, никогда не боявшиеся Солнца.
Струи воды, блистая, вырывались из прудов, обложенных розовым и зеленым камнем, и, круто изогнувшись, с плеском и звоном падали вниз. Важные зеленые переливающиеся птицы с куриной походкой мели узорчатыми хвостами дорожки, посыпанные серебристым песком.
Солнце обливало всю эту праздную, беспечную роскошь щедрым любящим светом. Как будто не испытывало гнева и вражды...
И разве не жизнь — веление Солнца? Каждая тварь и каждая вещь имеет Судьбу, говорит Акамие. И нам неведомы ее намерения. Надо быть внимательным к ней и расторопным в послушании. Так о чем хочет сказать ему Судьба этой неожиданной прогулкой в цветущем саду? И что велит ему Солнце, освещая живую прелесть этого сада?
Звонкий крик раздался откуда-то слева, и золотой мячик покатился под ноги Ханису. Высокий, полудетский голос опять прозвучал своевольным предупреждением — и стражники повалились на колени, прижимая к земле закрытые ладонями лица.
Ханис остался стоять и единственный увидел ее.
Она выбежала из золоченой калитки, беззаботно хохоча, и вслед ей неслись стенания и мольбы немедленно вернуться. Длинная рубашка из желтого шелка, вышитая по подолу и рукавам алым и зеленым, украшенная подвесками из золота и рубинов, прикрывала почти до щиколоток золотисто-смуглые ножки, обутые в парчовые туфельки с бубенцами. Ликующий звон раздавался, когда она бежала, перепрыгивая клумбы с цветами. Темно-зеленый бархатный жилет, покрытый золотой вышивкой, распахнулся на груди, и Ханису было видно, как подпрыгивают блестящие складки желтого шелка, выдавая юное, прекрасное и тайное, скрытое под ними.
Она взмахнула маленькими ручками — сверкнули браслеты и камни на рукавах, взлетели и опали бесчисленные косички, будто шнуры черного шелка, украшенные драгоценными наконечниками. Она замерла, удивленно и гневно озирая Ханиса большими блестящими глазами такой глубокой, таинственной темноты, что у него перехватило дыхание.
Маленькая грудь часто поднималась, она ловила воздух губами цвета финика, Ханис разглядел даже ровные белые зубы. На шее билась жилка. Приподнятые к вискам, сходящиеся пухом над переносицей брови хмурились грозно, почти как у царя, — но она была прекрасна!
Ханис улыбался, не отводя глаз от ее лица, а она сердилась еще пуще — только тонкие ноздри затрепетали над пухлым надменным ртом. Она топнула ногой. Бубенцы звякнули жалобно. Ханис рассмеялся.
— Кто ты такой? — вскрикнула красавица. Смех поразил ее больше, чем смелый взгляд незнакомца прямо в лицо — ей!
— Я — царевна Атхафанама! А ты кто?
— Я — Ханис, царь, сын бога и бог, — просто ответил Ханис.
Глаза Атхафанамы расширились, а рот так и открылся. Она растерялась. Медленно переступая, она обошла Ханиса кругом. Белая тонкая кожа, какой не видывали в Хайре, крупные золотые кольца волос, мягко и вольно лежащие на плечах, высокий рост и широкие плечи — все было удивительно в дерзком пленнике. Если бы Судьба послала ей такого жениха, Атхафанама, пожалуй, согласилась бы стать и второй, и третьей женой, хоть и не пристало это царской дочери. Но он не был женихом, он был невольником...
Ханис, наклонив голову, следил за ней. Когда она скрылась за его спиной, он быстро повернул голову в другую сторону, и снова встретился с ней взглядом.
И всё-то он увидел в ее глазах! Атхафанама вспыхнула, досадливо тряхнула косичками.
— Тоже мне! Я вот попрошу отца, чтобы тебе отрубили голову.
— Только приходи на казнь, чтобы мне еще раз полюбоваться на тебя! — беспечно откликнулся Ханис.
Атхафанама поджала губы.
— Лучше пусть тебя повесят за ноги.
— Только напротив твоей калитки... — Ханису нравилась ее злость, более притворная, чем казалось самой Атхафанаме.
Задохнувшись от возмущения, Атхафанама часто заморгала длиннющими ресницами. Так и не найдя слов, она схватила свой мячик, пнула в бок ближайшего стражника и побежала прочь, не щадя цветов на клумбах. Остановилась только у золоченой калитки.
— Я попрошу, чтобы тебя сварили в масле! — крикнула оттуда и торжествующе рассмеялась.
Хлопнула калитка, прозвенели еще издали бубенцы — и все стихло. Солнце обнимало Ханиса с головы до ног светом и теплом, и странным образом блеск желтого шелка был родственен Солнцу. Кто бы знал, что столько света может изливаться из хайардских черных глаз, и даже против воли их хозяйки?
