— До рассвета время есть, и раньше нам не двинуться с этого места, потому что ты не пройдешь там, где прошел я. И то удивляюсь, как ты сюда-то забрался?

Эртхиа шумно втянул воздух с самым оскорбленным видом. Но усмехнулся, смущенно махнул рукой.

— И сам не знаю. Шел и вот — пришел. А ты уверен, что мы не опоздаем, если промедлим?

— Теперь — не опоздаем. Твой брат Эртхаана уже уехал, и все, что он сделал, уже сделано.

— Эртхаана? Что ему понадобилось в этих глухих горах?

— До рассвета у тебя есть время подумать об этом.

О том, как был взят неприступный замок

Вершины вспыхнули изломанной оранжевой чертой, и небо за ними из фиолетового стало сиреневым, а потом багровым, а потом золотистым. Тени съежились, из ущелья потянуло свежим ветерком. Вспугивая озябших ящериц, выползающих на плоские камни погреться в первых утренних лучах, Эртхиа спустился к дороге и там долго оправлял и отряхивал одежду, разминал ноги, поудобнее прилаживал суму за плечом, давая Дэнешу время выполнить все, о чем они сговорились. Не торопясь, он подошел к воротам, стукнул в них кулаком и, недовольный, стал оглядываться. Ага, нашел подходящий камень, взвесил его на руке и принялся колотить им в кованные ворота. Колотил он размеренно и усердно, показывая, что не оставит своего занятия, пока оно не принесет плодов. Нескоро, но все же его усердие было вознаграждено. С той стороны ворот свирепо потребовали, чтобы он шел прочь, кто бы он ни был, и не смел нарушать уединения того, кто приговорен к этому повелителем.

— Именем царя! — дерзко потребовал Эртхиа. — Открывай, или тебе несдобровать. Я царевич Эртхиа ан-Эртхабадр и желаю повидаться с моим братом, который здесь находится.

— Это запрещено. Есть ли у тебя письменное разрешение от повелителя? Если нет, ты напрасно проделал этот путь и зря теряешь время.

— Не тебе судить об этом, раб! — разгневался Эртхиа. — Открывай, кому говорю.

С той стороны послышались возбужденные переговоры — видно, привратник получил подкрепление. Похоже, теперь их было двое-трое, не больше, но, сколько бы их ни было, Эртхиа не беспокоился за их судьбу: она была предрешена. Затем последовал вопрос:

— Велика ли твоя свита, господин?

— Тебе хватит, сын гиены.

— Если велика, то она не сможет разместиться в замке...

— Я войду один!

— И это не позволено...

И так они препирались еще некоторое время, а потом с той стороны никто не ответил на очередную угрозу царевича и наступила тишина. Она была недолгой, ее нарушил лязг и скрежет отодвигаемого запора и разъяренные крики. Тяжелые ворота приоткрылись, Эртхиа протиснулся в щель как раз вовремя, чтобы принять участие в короткой схватке с остававшимися стражами, которые спешили на выручку к своим уже не нуждавшимся ни в какой помощи товарищам. Подхватив меч одного из убитых, Эртхиа ринулся в бой бок о бок с Дэнешем, из-за плеч которого, подобно крыльям, взметнулись два слегка изогнутых иссиня-черных клинка.

Акамие, разбуженный шумом — а уснул он только под утро, углаженный и убаюканный легкими пальцами и ласковым шепотом Айели, — выглянул в окно, гадая, какие перемены сулит внезапное вторжение.

Во дворе плясал смерч, окруженный мерцанием и вспышками разъяренных клинков, и мечи евнухов пытались и не могли достать его, а если один из них хоть на миг погружался в плещущую волну серого плаща, то путался и увязал в нем, и летел на камни, а его владелец уже валился под ноги своим товарищам, затрудняя им и без того нелегкую задачу. А чуть в стороне трое евнухов атаковали невысокого плечистого бойца, который с упоением рубил направо и налево, не давая им приблизиться к себе, но не упускал момента, чтобы стремительным выпадом уменьшить количество своих противников.

Едва Акамие успел вглядеться в пляшущий смерч, как полы плаща опали вокруг ашананшеди, мечи спрятались в ножны за плечами, и Дэнеш, никто другой, поднял лицо и с тревогой окинул взглядом серую глыбу замка. Встретившись глазами с Акамие, он дернул за рукав своего союзника, который еще вытирал меч об одежду поверженного врага. Тот разогнулся и тоже посмотрел наверх. Теперь Акамие узнал и его и не сразу понял, почему не узнал раньше. Это был Эртхиа, брат дорогой, только без косы. Акамие ни на миг не задался вопросом, почему Эртхиа постигло такое поношение и бесчестье. Это было все равно, и, что бы с ним ни случилось, Эртхиа оставался любимым и почитаемым братом и дорогим другом. И эти двое, самые дорогие, стояли внизу и улыбались, радуясь вместе с Акамие так внезапно нагрянувшему избавлению.

Акамие кинулся от окна и едва не сбил с ног Айели. Ничего не объясняя, он только выдохнул:

— Ну — всё! — и, накинув на плечи полосатое покрывало, бросился вон из комнаты.

По лестнице он летел, не коснувшись рукой перил, и покрывало многоцветным облаком клубилось за ним. Так он и выпорхнул из дверей — прямо на шею протянувшему руки брату Эртхиа. Дэнеш стоял в стороне, сквозь сощуренные ресницы наблюдая за поднявшимся над вершинами солнцем. Но краем глаза он разглядел и счастливое лицо Акамие, по которому вчерашние слезы размазали черную и золотую краску, и наряд его: тонкие шальвары и сползшее на плиты цветное покрывало — и всё; и оголенные руки без синяков или следов веревки, и что Эртхиа в восторге колотит его ладонями по спине, а ему не больно...

Дэнешу на миг показалось, что он понял. Но он успел и простить Акамие, и убедиться, что был неправ в своем подозрении, даже прежде, чем додумал до конца, будто Акамие уступил Эртхаане. Это ведь не избавило бы Акамие от расправы.

И, что важнее, в коротком взгляде, который Акамие бросил через плечо брата, не было вины и раскаяния, одна чистейшая радость и облегчение оттого, что беда миновала.

Когда братья вдоволь наобнимались и Эртхиа отер рукавом радостные слезы и на своем лице, и на лице Акамие, Дэнеш кашлянул, привлекая внимание. Теперь Эртхиа с готовностью обернулся к нему, а Акамие остался чуть поодаль, потупившись.

— Вот что, господа мои, — начал Дэнеш, обводя рукою двор, где вповалку лежали тела. — Нам не следует задерживаться, потому что солнце всходит и утро будет жарким, падаль быстро протухнет в такую погоду. А к вечеру будет гроза, и нам хорошо бы укрыться от ненастья. К тому же мы не знаем, куда, зачем и надолго ли увел Эртхаана собак-предателей, которые служат ему. Поэтому — не ускорить ли нам сборы? Поспешим покинуть это место, а когда гроза вынудит нас прервать путь, остановимся и обсудим наши обстоятельства и намерения. Теперь я осмотрю лошадей, какие пойдут под седлом, какие — под вьюком, но мы заберем всех, чтобы не оставлять без опеки. Благородный Эртхиа не мог бы осмотреть кухню и кладовые, чтобы обеспечить нас припасами? В то время как слуга, что выглядывает из-за завесы на окне, лучше бы собрал необходимое для своего господина и помог ему переодеться в более подходящую его сану одежду.

Акамие смутился и сказал со сдерживаемой досадой:

— Другой здесь не найдешь, разве что в покоях Эртхааны, я же молю Судьбу избавить меня от этого.

— Разве в его сундуках не найдется ненадеванной одежды? — подсказал Эртхиа.

— Брат, меня будет всю жизнь мутить от запаха галийи, если я еще хоть раз вдохну ее от рубашки, принадлежащей Эртхаане. Что за беда? — добавил он уже с обидой, не глядя даже в ту сторону, где стоял Дэнеш. — Отсюда я готов уехать хоть и вовсе без одежды.

— И то правда, — успокоил Дэнеша Эртхиа, — Акамие — всадник хоть куда, а для того, чтобы люди нам вслед не оборачивались, придется тебе, брат, накинуть покрывало...

Дэнеш терпеливо возразил:

— Вот тут как раз и станут оборачиваться люди — но об этом не стоит беспокоиться, потому что до тех мест, где их можно встретить, мы не доедем. Посмотри, что на нем надето.

— Верно, брат, — опомнился Эртхиа. — Найти тебе другую одежду необходимо.

Акамие упрямо свел брови.

— Сам знаешь, — развел руками Эртхиа, — через час езды ни ткани не останется, ни живой кожи на ногах. Ради того, чтобы уехать отсюда, придется тебе... Да кто он такой, этот Эртхаана, чтобы из-за него... Погоди, доберемся до аз-Захры, не посмотрю, что старший... Ну же, Акамие, деваться некуда! Забудь о нем навсегда. Вот увидишь: мы с Лакхаараа поссоримся из-за права защищать тебя!

Акамие вздрогнул.

— Да, нам нельзя задерживаться, — и поспешил в замок.

Эртхиа, вздохнув с облегчением, последовал за ним — искать кухню и кладовые.

Дэнеш смотрел вслед Акамие, пока тот не вошел в замок, а потом вернулся к воротам, забрал метательные ножи, положившие конец перебранке евнухов с Эртхиа, и направился на конюшню — взнуздать и оседлать десяток лошадей. Он был задумчив: Акамие услышал упрек в его словах, и Дэнеш, припомнив, тоже его услышал и сожалел об этом. Но в последних словах Акамие он расслышал тревогу и теперь начинал понимать, почему Эртхаана уехал, не осуществив задуманного.

Нельзя было покидать господина — и нельзя было не покинуть. Возле Лакхаараа достаточно стражей — и явных, и тайных, Акамие же не на кого было надеяться, кроме одного лазутчика, который дважды пытался его похитить, и один раз преуспел в этом, — а в третий раз пришел на помощь. Но господина нельзя было оставлять — а Дэнеш оставил и теперь ничего не мог изменить.

Вскоре Эртхиа и Дэнеш устраивали на спинах ладных кормленых хайриши переметные сумы с припасами и оружием, собранным у мертвых (Дэнеш сказал: "Клинок без хозяина — смерть без присмотра"), закрепляли налучи и полные колчаны у передних лук седел, Эртхиа деловито сунул еще по пучку стрел за голенища, на что Дэнеш повел бровью с пониманием и уважением. Для Акамие и его слуги мужчины выбрали двух смирных кобыл, и Эртхиа с особым тщанием осмотрел их копыта и проверил подпруги.

Акамие и Айели вышли оба с головы до пят завернутые в одинаковые плотные покрывала, одинаково семеня, прошли через двор, обходя тела и приподнимая волочившуюся ткань, чтобы и краешком не задеть мертвеца, и одинаково поклонились, приблизившись. Эртхиа с приоткрытым ртом переводил взгляд с одного на другого. Дэнеш стиснул зубы.

— Поспешим, — сказал он наконец, а сам пристально наблюдал, как двое под покрывалами подходят к лошадям и как будут садиться в седло. Но тут Эртхиа хлопнул себя ладонью по лбу.

— Брат! Старик наказывал тебе непременно взять с собой таблицы, которые я привез из Аттана.

Под покрывалами замерли, сняли скрытые тканью руки с седел и, по-прежнему неразличимые, засеменили обратно. Складки колыхались и покачивались в такт шагам, скрадывая различия в осанке и походке.

— И вот еще что, — совершенно расстроился Эртхиа, — там, наверху, я обронил ценную и дорогую для меня вещь. Не подождете ли вы меня здесь, пока я за ней сбегаю?

Ашананшеди покачал головой. Царевич, видно, успел забыть, как они оттуда спускались, а скорее, не придавал значения таким мелочам. Сунув руку за ворот безрукавки, он нащупал в одном из многочисленных внутренних кармашков и извлек костяной стерженек с резным навершием в виде сокола, скрестившего изогнутые крылья.

— Не это ли твое сокровище?

— Оно! — возликовал Эртхиа. — Хвала Судьбе, что ты так внимателен. Это ключ для подтягивания струн, старик подарил мне его на прощанье и обещал, что дарна, к которой он подойдет, и есть та, лучше которой не бывает. Как бы я искал ее, если бы не ты?

Дэнеш пожал плечами. Или царские дети навсегда остаются детьми? Или нет сейчас иной заботы, чем беспокоиться о натягивании струн да играть в прятки?

Но у Акамие, похоже, при упоминании о старике пропала охота к играм. Он выбежал первым, в слишком широком для него кафтане Эртхааны, перетянутом поясом, с покрывалом, свернутым и перекинутым через плечо, прижимая к груди сандаловый ларец. Семенивший следом невольник по-прежнему кутался в покрывало. Акамие отдал ларец брату, сейчас же бережно устроившему его в переметной суме, а сам ловко уселся в седло. Дэнеш подошел и подержал стремя, помогая его слуге.

— Зачем покрывало?

— Айели не снимет его, — ответил Акамие. — Пусть. Он одет, как нужно в дорогу, не беспокойся.

Наконец тронулись.

О Тахине ан-Араване

Дэнеш привел их в просторную пещеру в стороне от дороги и объяснил, что прятаться не надо, можно разжечь костер и обсушиться, потому что пещера эта лазутчикам Эртхааны известна. Разразившийся ливень, правда, уничтожил все следы и промыл воздух, но остается еще внутреннее чутье, словом, если они захотят сюда наведаться просто на всякий случай, то темнота беглецов не укроет. Он же, Дэнеш, будет настороже, сядет ближе всех к выходу и спиной к костру. Следующим будет Эртхиа, а за ним, по другую сторону костра, — Айели и Акамие.

С этими словами Дэнеш извлек из-под нависающего камня пару вязанок хвороста и ногой подвинул их к Эртхиа. Акамие сказал:

— Я могу позаботиться о лошадях, — и Эртхиа удостоверил, что действительно может. Дэнеш испытующе поглядел на них обоих, кивнул и пошел к выходу — наблюдать за окрестностями. Айели помогал разбирать поклажу и доставать свертки и сосуды с едой и питьем.

Темнота сгустилась, гроза продолжала бушевать снаружи. Молнии вспыхивали белым огнем, и с ними вспыхивала водяная завеса у входа в пещеру. Следом оглушительные раскаты обрушивались с высоты и бились о склоны, от одного к другому. Айели зажмуривался и зажимал ладонями уши, но никто не видел этого. Акамие замирал и тут же виновато улыбался, но улыбка выходила неживая. Однако он продолжал говорить как ни в чем не бывало. Беглецы уже покончили с ужином и по очереди рассказывали о том, что произошло с каждым из них.

— ...И эти слова его внушают мне тревогу и беспокойство, — говорил Акамие. — Он решил, что торжество его будет полным, когда он лишит меня всякой надежды не только на защиту от его посягательств, но и на то, что за его преступлением последует возмездие. Он, видно, из тех людей, которым власть, хоть бы и самого низкого сорта, дает наслаждение превыше всех других. Думаю, он давно вынашивал свои замыслы, и не хочу считать, что одна моя непреклонность может стать причиной гибели Лакхаараа. Но ускорить ее...

— Так вот зачем ему понадобились те двое! Он либо убьет повелителя их руками, либо воспользуется ими для страховки. Ну, тогда мы можем не опасаться их возвращения.

И Дэнеш сел ближе к костру.

— Неужели ашананшеди могут совершить подобное, отклониться от своего пути, нарушить верность повелителю Хайра? — возмутился Эртхиа.

— Не называй их ашананшеди. Они недостойны носить это имя, и мой первейший долг — убить их, как только настигну. Отличительный признак ашананшеди — не ловкость и неуловимость, не способность беспрепятственно проникнуть в самые скрытые и неприступные места или неотвратимость гибели, которую они несут на острие своего клинка. Только верность делает ашананшеди тем, что он есть. Ничто иное.