На краю любви

Метро с его суетой, толкотнёй, многочисленным мелким хамством постепенно уничтожило светлые мысли Валерия. Он устал. Он просто зверски устал за день от событий, от беспрестанной смены собственных настроений. Словно его восемь часов подряд против воли катали на американских горках. Навалилась тупая, одуряющая тоска. Захотелось приложиться к бутылке. Приложиться крепко. Накатить вдоволь, забыть вообще всё, лечь, уснуть вглухую, без снов. Уже в трамвае он стал прикидывать, куда, к кому из нынешних приятелей податься, с кем можно качественно бухнуть, без назойливых вопросов, без душещипательных бесед, желательно вовсе молча. Вспомнил. Выйдя на остановке, достал мобильник, включил, отзвонил Нике, сообщил о своём позднем возвращении. Снова выключил телефон, не то жена достанет звонками. Доведёт до бешенства требованиями немедленно бросить бухарей-собеседников, явиться домой трезвым и срочно, замордует истеричными угрозами, опять к детям будет апеллировать. Вот ей! Направил стопы в соседний двор. Компания, конечно, не высшего разбора. А в таком состоянии не всё ли равно с кем собутыльничать?

Его приняли радушно, налили щедро. Он дал гонцу-добровольцу денег на две бутылки беленькой и закусь. Сел, взял в руку не первой чистоты стакан. Принял на грудь, расслабился. Хорошо пошла. Нервы, до того скрученные в жгуты, звеневшие от напряжения, обмякли. Опять из всех щелей полезли в голову крапивные мысли о Нике, о конвейерных днях, о Маринке, через "не могу" оставленной в прошлом. Не мысли — колик почечный... Разогнать их к чёртовой бабушке! Метлой поганой из черепушки вымести. Переключить внимание.

Валерий огляделся. Будто впервые попал, хм. Логово неандертальцев, не жильё. Грязь, пустые бутылки, тарелки с засохшей едой, окурки везде. Стулья ломанные, линолеум в разных местах прожжён до чёрного пола, обои лоснятся глянцево, красуются жирными пятнами. Люди за одним столом с ним тусклые, с помятыми лицами. Пока не кондовые "синяки", но близки, ох, близки к той черте, из-за которой в нормальный мир не возвращаются. Нет, если к ним внимательно присмотреться, то хорошие вобщем-то люди. Вон Серёга Зорин по прозвищу "Мелкий". У крупного бизнюка личным водилой работал. Бизнюк его любил, доверял как лучшему другу. Платил щедро, подарки нехилые с барского плеча отстёгивал. Везде с собой таскал: в баню, по дорогим девкам, на Канары отдыхать. Сам пил и Серёгу пить заставлял. Бизнюку-то хрен по деревне, два по селу, а Серёга сломался. Предрасположила его природа-матушка к многодневным запоям. Жену потерял, с дочкой не видится, мать до сердечных болезней довёл. Добрый Серёга мужик, но слаб, катится по наклонной со страшной силой. Или взять Петра, который всегда рядом с Серёгой сидит. Женился на проходимке приезжей. Через первостатейную свою стерву остался без жилплощади. Мыкался несколько лет по съёмным квартирам, кое-как на плаву держался. Копил денежку на новенькие квадратные метры. Объегорила мужика строй-фирма, обобрала и сгинула. И сорвался мужик с катушек. За Петром Колян пристроился, скукоженный, обезъянними лапками цепко стакан держит, дышит на водку умильно. Этот родственниками обижен по полной программе. Хилый во всех смыслах. Его ни на одной работе больше полугода не держат, бедолагу. Хоть бы кому в этом мире был нужен. Может, тогда и выкарабкался бы. Про Илюху с Денисом сериал снимать можно. Серий на пятьсот. Бразилия с Мексикой отдыхают. Да что там, "Санта-Барбара" бледнеет. И ведь мужики собрались на подбор хорошие, порядочные. Отзывчивые опять же. Одна только беда у всех — неудачники. Вдруг его потому сюда потянуло, что и сам он неудачником стал? Странно. Дурацкий вывод. С какого бодуна он неудачник? Рядом с собравшимися здесь мужиками Валерий по всем пунктам благополучен. Квартира, машина, дача, работа хорошая наличествуют. Дети приличней, чем у многих. Жена относительно заботливая, успешная и видная баба. Родственников нормальных вагон и маленькая тележка. Чего же ещё человеку надо? Чего ещё ему не хватает?

Валерий провёл по лицу рукой, словно прилипшую паутину снимал. Собственно, какого... он сюда притащился? От чистоты, света, от свежего воздуха, окружавшего Марину, прямиком отправился к грязи, тоске, бессилию.

— Слышь, Валер, тебе наливать? — Мелкий постучал горлышком бутылки по краю стакана.

— А? — встрепенулся Валерий.

— Задумался што ль? — сочувственно поинтересовался Колян. Поторопился первым подсунуть Мелкому свою ёмкость, щербатую чайную чашку.

— Нет. То есть, да, задумался, — смутился Валерий и, не дав мужикам опомниться, спросить о потаённых думах, огорошил, — У нас сегодня какой день недели?

— О как! — хохотнул Мелкий. — О как человек живёт! Про всё забывает. Даже дни недели ему по хрену. Про числа, небось, совсем забыл.

— Счастливый, значит, — вздохнул Пётр.

— Я серьёзно, мужики, — обиделся Валерий.

— Ну, коли серьёзно, то суббота с утра была.

Суббота. Действительно, как он мог забыть? Бабушка в четверг с утра преставилась. Суббота — это хорошо, замечательно. Отлично просто. Завтра целый день свободен. Хватит себя жалеть. Надо решительным образом поступать, по-мужски. На какой электричке он тогда ехал? "Железку" точно проезжал и ещё минут тридцать пилил после.

— Ну, бывайте, мужики. Счастливо оставаться.

— Валерыч! Ты куда? — ахнул Колян, забыв принять очередную порцию горючего. — Сейчас Санёк с ханкой вернётся. Ты же сам ему на два пузыря откинул.

Валерий оглянулся из прихожей, отозвался бодро:

— Да я, по ходу, на сегодня свою норму выбрал. Вы тут без меня как-нибудь. За удачу мою выпейте.

Пошёл к дому лёгкой ногой. В душе прояснело. Глянул на погибающий букет, ухватил взглядом пятилепестковую сиренинку. Сунул её в рот, загадав желание. Ах, Марина! До той ступеньки, где ты стоишь, не подняться, наверное, уже. Не дотянуться. Но карабкаться стоит. Чем выше залезаешь, тем воздух чище. И к тебе ближе. Интересно, скажет Ольга Марине при случае о переменах в брате или не скажет? Пусть бы обмолвилась. А и смолчит — без трагедии. Он-то знает, Марина о нём всегда думала и думать будет. Знает, и раньше знал, прятался только от этого знания. Глядишь, скоро накаты вернутся. Эх-ма, хорошо! Вот придёт сейчас домой раньше обещанного. Цветы Нике вручит. Прямо с порога сообщит ей, что поедет завтра в лес птиц слушать. Не поверит? Да и бог бы с ней. Может, её с собой позвать? Нет. С Никой лучше в Измайловском парке как-нибудь погулять. Чинно и благородно. Чтобы представлениям жены соответствовать. На юга с ней летом прокатиться. Она давно мечтает. А птичье место пусть только его будет. Там грезить наяву хорошо. Там вообще хорошо. Снова чувство полной свободы, снова нежная зелень молодой листвы, запахи земли и воды, дивные трели пернатых маэстро, невидимое присутствие Марины. Весна без края. И без края любовь, ибо нет у любви края.

Москва, февраль — май 2007г.