Лилия в янтаре (полная версия)

— Я думала, ты умеешь в рыбу превращаться. — и заглянула мне за спину, зараза маленькая. Рыбий хвост искала?

— Умею, конечно, — пошутил я. — А как бы иначе? Для чего, по твоему, я раздевался? Чтобы плавниками одежду не порвать. Они ж большие получаются. И острые. Плавники.

Зря, наверное, пошутил. Лица у всех стали настороженные.

— Ладно. Одеться дайте. Холодно.

— Вот, — протянула мне мои тряпки Мария. — Одевайся

ПОЛУЧЕНО ДОСТИЖЕНИЕ "СПАСАТЕЛЬ НА ВОДАХ" 1 УРОВНЯ. ОПЫТ +5, СЛАВА + 0.1%, ХАРИЗМА +1. ОТКРЫТ НАВЫК "ПЛАВАНИЕ", ПОЛУЧЕНО УМЕНИЕ "ПЛОВЕЦ 1", ОПЫТ +2, СИЛА +1; НАХОЖДЕНИЕ ПОД ВОДОЙ +15 СЕКУНД, СКОРОСТЬ ПЛАВАНИЯ +1КМ/Ч (ТЕКУЩЕЕ ЗНАЧЕНИЕ 3 КМ/Ч). ОТНОШЕНИЕ С "ДОННА МАРИЯ" +1 (ТЕКУЩЕЕ +22); ОТНОШЕНИЕ С "ГВИДО" +2 (ТЕКУЩЕЕ +18); ОТНОШЕНИЕ С "ВИТО" + 1 (ТЕКУЩЕЕ +3); ОТНОШЕНИЕ С "ПАОЛА" + 2 (ТЕКУЩЕЕ +4); ОТНОШЕНИЕ С "ЛОРЕНЦА" + 4 (ТЕКУЩЕЕ +15).

Да, нелегко даётся улучшение отношений. Вон я Вито как помог, почитай, жизнь спас, а улучшилось только на единичку. Зато с остальными, кроме Паолы, всё идёт хорошо. Нет, никак мне всё это потерять нельзя. Теперь надо как-то выживать, а то всё обнулится. Но только вот с этими двумя что делать? Или не стоит и заморачиваться? Мне с ними детей не рожать, в конце концов. Доберусь до Уберти, устроюсь, обеспечу себе безопасность, да и всё, в принципе. Дальше они будут не нужны. Вот, разве, Гвидо ещё пригодится. Парень ко мне уже хорошо относится, ещё чуток отношение улучшить — и дело в шляпе. Совместно пережитые опасности, спасение от смерти, все дела. Такое в этом романтическом возрасте — это сила. На этом можно играть. Мало ли, что мне в будущем понадобится?

Лоренца с надеждой шепнула мне:

— А ты правда... ну... не можешь в рыбу? Совсем-совсем? Я никому не скажу, честно!

— Правда не могу, — чуть не рассмеялся я.

— Жааааалко. Рыбки красивые. Я видела один раз, на ярмарке.

— Ну, я бы красивой рыбкой всё равно не был бы. Слишком большая рыбина бы получилась.

— А ты бы маленькой становился.

— Невозможно.

— Почему?

— Закон сохранения массы никто не отменял. — Сказал, и сам поразился абсурду аргумента: как будто в большую рыбу я таки превратиться могу. Закон позволяет.

— Какой закон?

— Массы... это сколько вот в тебе всего-всего есть.

— Во мне? — чуть испуганно удивилась девочка.

— Не только. Во всех и во всём. И если из чего-то одного сделать что-то другое, то масса должна остаться той-же самой.

— Ух... а это где такие законы?

— Везде.

— И у нас в Фиренце?

— Конечно. Везде.

— Не знаю. Не слышала такого. А что будет, если поймают? Ну, если там... вобщем... если не очень соблюдать этот закон?

Не удержался. Рассмеялся-таки. Но Лоренца не обиделась и даже внимания не обратила.

— Этот закон нельзя нарушить. Его ведь не люди придумали, а природа.

— Это как?

Пришлось объяснять.

— Вот если ты из глины человечка слепишь, можешь из него потом рыбку слепить?

Лоренца призадумалась, потом качнула головкой:

— Не. Потом глина застынет. Даже если её не обжигать.

— Ну, а если она всё ещё мокрая?

— Тогда можно.

— Но рыбка-то получится такая же, как и человечек, правда? Меньше-то она не будет.

— Нет, почему? — возмутилась маленькая спорщица. — Какую хочу, такую и слеплю!

— Но тогда часть глины ты выкинешь, так?

— Чего это я её выкину? В сторону отложу. Может, ещё чего слеплю. Свистульку, например. Её хоть иногда выменять на виноград можно.

— Пусть отложишь. Но на маленькую рыбку тратить уже не будешь.

— Ну да.

— Так вот, вся глина, что была в человеческой фигурке, это, можно сказать, масса. Из неё можно что-то сделать только такого же размера. Если делать меньше — получается лишняя глина-масса. Если попробовать сделать что-то большее, то её, глины, то есть массы, не хватит и надо будет где-то брать недостающее. Правильно? Поэтому если бы я превратился в рыбу, она была бы такая же большая. Понятно?

Лоренца с сомнением оглядела меня, потом вздохнула:

— Не хочешь в рыбу превращаться — не надо, а чего врать-то? Не можешь ты быть из глины. Ты же не Адам.

На бережку, пресекая остальные вопросы, пришлось устроить летучку. Брифинг, если кто не понял. С новыми планами на повестке. Поскольку старые накрылись всем, чем можно накрыться. Ибо ясно, что из города нам не выбраться. По крайней мере, всей толпой. Хреновые из нас получились городские партизаны. Примерно так и сказал, постукивая зубами. Не то, что холодно, просто согреться не успел. Больше часа в реке, ночью, а на улице сейчас градусов 18 никому пока неизвестного Цельсия.

— Ну что ж. Из города нам выйти не удалось. Но оно и к лучшему: все равно что делать после того, как добрались бы до той рощи, было непонятно. То есть, бежали мы сломя голову сами незнамо, куда и зачем, лишь бы побыстрее и подальше. Что, вполне возможно, было противником учтено. Но теперь наша компания пообтесалась в боях, сплотилась, сработалась, мы успокоились, и больше ошибок делать не будем.

— Никогда-никогда? — подколола Лоренца.

— М-м... — я даже не нашелся сразу, что ответить малолетней заразе. Выручил Гвидо.

— И куда мы теперь?

— Хороший вопрос, — проворчал я, пялясь в сторону блестящей глазами девчонки. — План теперь такой...

— А что такое 'план'?

— Это то, что мы будем делать, Лоренца. То, что уже придумали в голове, но ещё не сделали. Так вот, план такой: нам нужно временное убежище, и я, кажется, знаю такое. Потом Вито и женщины остаются там, а мы с Гвидо идем за помощью. Элементарно. — сам я не считал, что добраться до той самой помощи будет так просто. Отсидеться где-нибудь за городом все еще представлялось мне гораздо лучшей, то бишь безопасной идеей, но в сложившихся обстоятельствах выбирать особо не из чего. К тому же теперь, зная, что Уберти не тайный заговорщик, а вполне солидная властная фигура, мне будет легче. Ведь уже нет необходимости попасть именно в его дворец. А уж дома поддерживающих его нобилей и Гвидо и Мария знают. Не может же оппозиция и инквизиция контролировать всю территорию города. Утро до обеда лучше пересидеть, а вот к обеду Фарината точно будет в курсе творящегося в городе кипеша и наверняка выведет своих людей на улицы. Не может он быть совсем идиотом. Даже с учетом того, что он позволил городской страже. Тогда можно будет и выдвигаться. Даже если нас первыми засекут те, кому не надо, есть шанс, что так борзеть они уже не смогут.

— Ружеро...

— Да, Лоренца?

— А что такое э-ле-мен-тарно?

xi.

[Год 1263. Август, 16; Между заутреней и первым часом]

— Я — историк, — подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу: — Сегодня вечером на Патриарших прудах будет интересная история!

— М.А. Булгаков. Мастер и Маргарита.

Проблемы возникли, как обычно, там, где их не ждали. То есть, это я их не ждал. Остальные были в курсе, но почему-то полагали, что раз мы туда идём, значит, это кому-то нужно. В данном случае мне. Зачем — непонятно, но вопросов не задали. А следовало бы! Поэтому только у стен обители "Всех Святых" я узнал, что никого, кроме Вито, туда не пустят. В лучшем случае ещё меня с Гвидо. Но не Машу и не девчушек. Это, видите ли, чисто мужской клуб. Я, вообще-то, против сексизма ничего не имею. Даже приветствую. Но как же не вовремя!

Рассветало. Город начинал просыпаться. В любом человеческом поселении в рассветный час есть умилительное очарование просыпающейся женщины. Днём у неё ещё испортится настроение. Она станет раздражительной, может даже склочной. Отвяжется на тебя ни с того ни с сего, ни за что. Но утром... Она ещё без макияжа, волосы растрёпаны, зубы не чищены... но вот она потягивается, вытянув руки из-под одеяла, этак под ним выгнувшись, она ещё пахнет тёплым сном, как грудной ребёнок — молоком, и как тут не умилиться, глядя на неё? Так просыпается и город. не весь, не сразу, по частям, позёвывая и потягиваясь, выпрастываясь из тёплых домов на ещё не прогревшиеся, подёрнутые туманом улицы, растапливаются очаги, появляются дымки над крышами, в пекарнях ставят в печи первый хлеб, начинают фыркать запрягаемые водовозами лошади, хлопают распахиваемые ставни, впуская в комнатушки новорожденное утро вместе со свежим воздухом. Ну, со свежим воздухом в городах — это, конечно, перебор. Преувеличение литературное. Канализации-то нету, а несколько тысяч человек испражняются регулярно. Но это ж, опять же ж, утро, зубы не чищены — а всё равно она умилительна.

Город просыпался, а вот нам, особенно девочкам, нужен был отдых. Мне кажется, тинейджерки 21-го века перенесли бы бессонную ночь легче, даже с учётом её насыщенности физической активностью. Но в этом веке, видимо, к подрастающему женскому поколению предъявлялись совсем другие требования. Не ожидалась от них способность к многочасовой ночной тусне и танцам, или марафонному сексу. И беготня по ночному городу тоже не приветствовалась. Соответственно, и привычки к таковому занятию не выработалось. Однако отдыхать нам было пока негде. Вито молча хмурился, бросая взгляды на ворота монастыря, Маша с девочками опустились прямо на траву у незамощённой дороги. Гвидо тут же пристроился рядом с Паолой. Я только подивился, глядя на этих детей. Быстро тут взрослеют. И отношения вспыхивают, как порох. Горячая южна... Кстати о порохе. Сделать я его сделаю... Но! Не может он быть настолько важен в предстоящей войне, даже если его еще не изобрели нигде, в чем я лично сомневаюсь. Может даже — ну, допустим, допустим в порядке бреда такую возможность! — я и пушку по чертежам Россини сделаю. Единорога этого. И опять есть "но". Что может сделать одна, пусть даже большая пушка в сражении, где участвуют тысячи человек? Убить пару десятков? А сколько орудий можно сделать за... ну, скажем, полгода? Не на заводе каком, а кустарно, силами, в данном случае, судя по всему, меня одного? Пусть с помощниками. Дай бог одно осилить. Получается, не для полевого сражения. Осада — другое дело. Вопрос на засыпку: что и где хотят осаждать ярые противники Папы? Ёпрст! Это мы чё, Рим штурмовать будем, что ли? Да ну... Интересно-то как. Но, получается, точно не моя реальность. Уж про такое-то в школе историк нам бы рассказал, а я б не забыл. Штурм Рима гибеллинами... Да уж. Но, впрочем, не обязательно Рим. В Италии полным полно и других гвельфских городов. И вообще, это дело будущего, до которого еще дожить надо.

— Так, — головы повернулись ко мне. — Раз тут нам не светит... я имею в виду, что... вот, блин, как же это перевести-то? Короче, в монастыре нас не приютят. То есть не всех. А потому торчать здесь смысла нет. Надо уходить и это даже хорошо, что утро наступает.

— Чего хорошего? — пробасил Вито. — То всю ночь бегали, чтобы до утра успеть, то вдруг утро — это хорошо.

— Я устала, — печально пожаловалась Лоренца. А Гвидо резонно заметил:

— Каждый раз, когда тобою же намеченное не осуществляется, ты говоришь, что это хорошо...

Мария с интересом на лице повернулась ко мне, явно ожидая моей реплики.

— Поясню. Всю ночь мы бегали, чтобы из города выбраться. Но это у нас так и не получилось. Нам придётся оставаться в городе. Что здесь ночью делать? Куда податься? Некуда. Правый берег — не Ольтрарно, здесь стражи полно. Если ночью задержат — что им, рассказать что мы на ночную рыбалку все собрались? Не поверят. А утром — другое дело. Утром по улицам ходить не преступление. Все ходят. Вот и мы пойдём. Кроме Вито.

— Куда?

— А я? — одновременно спросили Мария и её племянник.

— К мессеру дельи Уберти. Или к его соратникам. Куда именно, сейчас и уточним. Больше идти нам некуда. — объяснил я. Гвидо кивнул, одобряя. — А без тебя, Вито, потому, что ты останешься здесь, — я кивнул на ворота.

— Почему? Чего это вы пойдёте, а я нет?

— Мы пойдём потому, что нам деваться некуда. Ты останешься, потому, что ты ранен как раз в то место, которым ходят. А если бежать придётся? А ещё потому, что тебе есть где остаться. — и, прерывая его дальнейшие возражения добавил:

— Большая толпа подозрительна, да ещё шастающая с баулами. Нам надо остаться незаметными и незаметно же пробраться ко дворцу мессера Уберти. Поэтому чем нас меньше будет, тем лучше. И так-то придётся разделяться, наверное... — я вздохнул. Разделяться, почему-то, не хотелось. — И вещи тебе оставим. Ты за ними приглядишь. А как только появится возможность, так сразу же и встретимся. Так понятно?

Вито секунду подумал.

— Так понятно.

— Я бы тоже осталась, — младшая сестра с тоской посмотрела на ворота.

— Потерпи, мал... потерпи, Лоренца. Скоро уже придём. Кстати, вот и вопрос: кто знает, где ближайший дом или дворец, что еще лучше, гибеллинов?

— В Сан-Лоренцо все дома гибеллинские, — пожал плечами Гвидо. — Но там и дворец мессера дельи Уберти. Если туда доберемся, то...

— Я понял. А ближе?

— Ближе... — он опять пожал плечами. — Не знаю.

— А вы, донна Мария? Знаете кого-нибудь из гибеллинов поблизости?

— Я не очень-то дружна с нобилями, особенно из гибеллинов... — неохотно отозвалась женщина, отрицательно мотнув головой. — Ну, знаю дом мессера Матераццо... еще мессера Верьикоста... но это все еще дальше. На этой стороне... ох, пожалуй, никого. Тут вообще большей частью беднота живет, да вон, церкви. Священники, само собой.

— Ну, тогда все ясно. Вопрос 'куды податься' решен. Вито, сколько отсюда до дворца мессера Уберти?

— Сколько... Чего сколько?

Я мысленно закатил глаза, призывая воображаемое небо в свидетели своего терпения.

— Как далеко? Или как долго?

— А... Ну, мили полторы, может. Если по берегу.

Ну, это недалеко. Полторы тысячи двойных шагов. Я автоматически перевёл в более привычную меру. Получалось с пару километров, или даже меньше.

— Если ты хочешь идти во дворец Уберти, то по берегу идти нельзя, — заметила Мария. — Там дворцы семьи Буондельмонти подходят к самой реке. Потом ещё надо будет идти по их улицам.

— Так. Понятно, что я чего-то не знаю. Объяснения будут, почему вдруг именно там ходить нельзя?

— Буондельмонти — старинные враги рода Уберти. — пояснил Гвидо.

— Да, — кивнула Мария. — Ещё с тех времён, когда младший Буондельмонти в самый последний момент отказался жениться на племяннице Арриги, а вместо этого повёл под венец другую.

— И что?

— Оддо убил его.

— Какой ещё Оддо?

— Арриги.

— При чём тут Арриги, если мы идём к Уберти через Буондельмонти?

— Арриги в одном клане с Уберти и Амидеи, а Оддо Арриги убил Буондельмонте.

— Негодяй был наказан, — вскинул нос Гвидо. — и сражён в поединке!

— Нет, — покачала головой Мария. — Поединок был до этого, на празднике в честь посвящения Маццинго Тегрими в рыцари. Буондельмонте был приглашён. Что-то там случилось такое, что привело к дуэли и Оддо проиграл и был ранен. Потом Оддо подкараулил молодого де Буондельмонти у моста во время брачной процессии и ударил его ножом. В грудь, не в спину, но тогда, когда тот этого не ожидал. Хотя, говорили и другое. Что один из шутов на том празднестве неудачно подшутил над одним из благородных гостей, неким Инфаньяти, евшим с одного блюда с Буондельмонте...