Лилия в янтаре (полная версия)

Вобщем, для мрачности мыслей основания были. К тому же мой статус оставался неясным: то-ли гость, то-ли пленник, а то-ли просто ценный веник. Скорее всего последнее. Вот только чую я, что скоро ценность свою как-то доказывать придётся, а я пока не совсем в курсАх. Записи Россини могут пролить свет на конец тоннеля, а могут ведь только добавить туману в бочку дёгтя. А расхлёбывать всё одно мне. Что буду делать, если не удастся его пушку соорудить? А ведь и не удастся, если только правила именно этого мира не позволят мне сжульничать, ибо в реальности литейщик я ещё хуже, чем пилот имперского межгалактического крейсера. А если мои догадки про пушку неверны? Вдруг это какая другая хрень задумывалась, которая и не может сработать просто по определению. Типа... ну, не знаю. Глубоководный вертолёт на пороховом двигателе переменно-импульсной тяги, вооружённый четырёхфазными жидкокристаллическими излучателями антиматерии с ременным приводом. Такого я не сотворю, а с покойного изобретателя взятки уже гладки. Или, даже если это что-то работающее, записи окажутся неполными. Например, без толщины стенок пушки или без длины. Что тогда? Фарината уже доказал, что воспитатель детского сада из него никакой. Смертность будет высокой.

Все проблемы? Нет, не все. Где жить? Как жить? На что жить? С первым пунктом вроде само утряслось: даже Фарината понял, что назад к Пеппине мне нельзя. Но это пока. Пока я ему ту хрень, чем бы она ни была, не сооружу, а потом? У хозяина в доме живут только личные слуги, к каковым я не отношусь, кажется. Мастеровые и прочий наёмный люд живёт сам по себе, продавая только труд, как в любом нормальном обществе. Та хрень нужна Фаринате для войны, которая совсем не за горами, и долго ждать, а соответственно, и держать меня в своём доме под защитой, он не будет, наверное. И куда мне?

Теперь про "на что жить". Я хоть и ценный веник, но не настоящий мастер. Я даже человек пока не настоящий. Я ребёнок. Зарплату платить мне вряд ли кто будет. Могут нанять для принеси-подай или, как в этом конкретном случае, для разовой работы, за что немножко могут заплатить, а могут и нет. Сирота ведь. Заступиться некому.

И вот тут уже пункт "как жить" выскакивает. Гораздо более философский. В качестве кого жить? Вырасту — кем стану? Солдатом? Пахарем? Слугой? Кто я тут? На что мне ориентироваться? Чего добиваться? Какие цели ставить? Какое у этого пацана могло быть будущее в самом, самом оптимистичном варианте? Что за Ружеро такой? Вон Бьянка сказала, что неизвестно откуда взялся. Но это может только ей неизвестно, а кому-то вполне так себе известно. Надо это провентилировать. Аккуратно так. Чтобы Фарината опять ножиком не пырнул.

Плохо, плохо это, что от Фаринаты не знаешь, чего ожидать. Со вздохом, полез в меню. Да. Знаю, помню, сам себе слово давал. Ну и фиг с ним. Надо мне, вот как через двойную сплошную иногда бывает: надо, и всё. Отношение Уберти +12. Жидковато. Шкала до 100 в обе стороны от нуля, пояснений нет, ну там "беззаветная любовь", или "жгучая ненависть", но и так много ума не надо, чтобы понять, что +12 это лишь слегка в сторону от полного безразличия. Не сильно отличается от отношения ко мне этого маленького карпа, озабоченного поиском пропитания в каменной чаше. Рыба, кстати, заплыла за сопло фонтана и пыталась что-то выковырять из стенки, тыкаясь ртом в камень. Ну, дай тебе Бог калорий, горемыка.

Насидевшись у фонтана, побрёл шататься по территории, ибо другого занятия придумать не мог. У конюшни я застыл буквально на полшаге, с поднятой ногой. Кто-то разговаривал, двое мужчин, по голосу. Остановило меня упоминание герцога Новелло. Говорили внутри и не очень громко, так что деталей я сразу не разобрал, но имя слышал отчётливо, и имя это было мне знакомо. Пока не зная, почему так делаю, я, оглянувшись, постарался бесшумно подкрасться как можно ближе.

— ... двенадцатью возами.

— Масло?

— Может, и масло. А может, и нет.

— Понятно, что масло. Или вино. Да, точно вино. Что ж ещё-то. Ишь ты, двенадцать возов, и это только сегодня. А сколько ж всего народу?

— Да кто считал? Только от нас три десятка пошло, так это не все мессеры ещё. А там и из Лукки, и из Пизы...

— Не мелочится герцог!

— Да что ему? Давно ли эти земли получил? До сих пор, небось, денежки короля Манфреда спускает.

— Ну, пока на дело.

— Это да. Пока да. Не только вино пьёт... С мессером дельи Уберти сегодня шептался.

— О чём?

— Дык не я шептался. Герцог Новелло. Я откуда знаю о чём? Я на стене стоял, а они в замок пошли. Вдвоём. Я просто видел. Герцог от остальных отвернулся и не улыбается уже. Озабочены они чем-то, оба, но в тайне держат. Мессер даже Симоне отослал.

— О как! Да Симоне и вернулся уже, кстати. Один.

— Ну и господин, значит, скоро будет. ЗAмок приготовил, герцога встретил, скоро вернётся... Ну что, готово?

— Да, на, держи. Надевай.

— О! Другое дело, теперь не слетит.

— Не должна.

— Ага. Пока опять не перетрётся.

— Ну, то не скоро.

— Ага. Ладно, спасибо. Пошёл я.

Из конюшни вышел мужчина в кожаном доспехе и с мечом на боку, хотя и без шлема, и быстро, не глядя по сторонам, направился к лестнице, по которой и взбежал на второй этаж. На меня ему было плевать. Я, прислонившись плечом к стене, продолжил изображать Гекльберри Финна, только что сквозь зубы не плевал, но больше ничего интересного не происходило. Я вспомнил, где слышал имя Новелло — его упоминала Мария, рассказывая о гибеллинах. Деталей не помню, но сам факт того, что он герцог — уже кое-что говорит. И вот он заявляется к нам... ну, то есть сюда, в Фиренцу... зачем? Фарината устраивает встречу не в самом городе, а где-то на отдалённой хазе. Зачем? Собирается толпа мессеров. Опять же — зачем? Герцог встречается с Фаринатой, атаманом местных гибеллинов и героем предыдущей войны, встречается отдельно ото всех остальных. Зачем? И — внимание! — меня тут держат под рукой и не выпускают из виду... Кстати, активность инквизиторов теперь понятна, если предположить наличие у них грамотных осведомителей, а не предполагать таковых нет оснований. Спешили, спешили в Равенне, или где там их начальство сидит. Знали они о визите герцога, и не рады были. Вот и ответ, почему приём где-то в загородном замке, подальше от больших скоплений гвельфов. Да, можно понять, что Фаринате в тот момент, два дня назад, могло быть не совсем до меня, и заняться записями Россини в тот же день он не мог не только из-за обещания Фионе.

Я прослонялся по территории ещё с пару часов. Возвращения мессера дельи Уберти ждали, ждали все, от конюха до кухарки, и всё же он умудрился явиться неожиданно, как зима в России. Вдруг поднялась суета у ворот, брызнули во все стороны слуги, стражники поспешили занять места по расписанию и принять вид киргизских батыров: воинов гордых, суровых, неприступных, несокрушимых и бесстрашных, но где-то мифических, поскольку никогда их никто живьём не видел.

Мессер прибыл верхами, в сопровождении двух рыцарей. Влетев во двор, мессер Уберти лихо соскочил с коня, и, ничего не говоря, даже не посмотрев, кто принял поводья, побежал по ступенькам наверх. Рыцари спешились менее торопливо. Первый благодарно потрепал своё животное по холке и, взяв под уздцы коня своего напарника, повёл их в конюшню сам. Второй рыцарь, глянув на слуг, махнул рукой одному. Тот не заставил себя ждать и телепортировался к рыцарю.

— Где мальчишка?

— Я здесь, мессер ди Тавольи. — я отлепился от стены не дав слуге времени для ответа. А что ждать? Рыцаря я узнал, о ком он спрашивает — понятно. Время — деньги.

Рыцарь прищурился на меня и кивнул:

— Мессер будет с тобой говорить.

— Таково и моё желание.

— Жди здесь.

Ди Тавольи отправился наверх вслед за Фаринатой.

Ждать мне пришлось довольно долго. Наверх ходили слуги, приносили жрачку, уходили пришибленные, но довольные, что живы. Приходили и уходили другие, невиданные мной люди с хмурыми, беспокойными лицами. Ускакал куда-то ди Тавольи, на мой вопросительный взгляд лишь чуть дёрнув отрицательно головой. Пешком куда-то ходил Симоне. Быстро ходил, почти бегом. Вернулся где-то через полчаса, поднялся на третий этаж, и минут через пять перегнулся оттуда через перила ко мне.

— Ружеро, поднимись к мессеру.

Наконец-то. Я успел нарезать бесчисленное множество кругов по двору, устать, проголодаться, и вконец разозлиться. Ожидание на пустой желудок всегда меня злило. Особенно если не оправдывалось. Мои собственные бессилие и полная зависимость от здешнего господина тоже отнюдь не добавляли красок в моё мрачное настроение.

Отчего-то остро, как беременной солёного огурца, захотелось демократии. Чуть-чуть. В терапевтических целях.

Мессер дельи Уберти встретил меня стоя посреди своего кабинета, заложив руки за спину и глядя на приближающегося меня выпуклыми глазами. Я остановился шагов пять и поклонился. Симоне остался стоять сбоку и чуть позади.

— Рад видеть вас в добром здравии, мессер.

Вот так, нейтрально, никаких упрёков типа "я тебя всю ночь ждала, глаз не сомкнула, где шлялся, скотина?!". Никакого недовольства. Мне недовольство ни по возрасту, ни по статусу не положено. Хозяина я должен бояться и любить. В такой именно вот последовательности.

Хозяин долго тянуть с вопросами не стал.

— Рассказывай, Ружеро. — это сегодня вместо "здравствуй" у него было. Тоже время экономит? Что ж тут такое случилось-то? По лицу видать, непростой у него денёк, а, может, и ночка беспокойная была. Я рассказ давно уже продумал, так что выдал ему несколько купированную версию, в конце протянув письмо, вытащенное Вито у убиенного незнакомца. Заполучи, фашист, улику. Будешь мне ещё мозг крутить, что инквизиция будет делать, а что нет, и какую 'чушь' я несу. Как только Фарината взял в руки бумажку, у меня в левом углу зрения несколько раз мигнуло. Я наклонил было голову, пытаясь разглядеть, что там на полу, потом понял: это мне по "внутренней" связи что-то пришло, но открывать не стал. Некогда, да и вроде как собрался без этого жить.

Быстро пробежав письмо глазами, мессер Уберти явил картину пластилиновой ярости: всё было медленно и абсолютно тихо. Он медленно закрыл глаза, ноздри его раздулись, он медленно глубоко вздохнул и выдыхал задерживая дыхание, желваки играли от челюстей до висков. Потом он сморщился, как сморщился бы любой российский патриот при мысли о госдолге США, открыл глаза и уставился прищуренным взглядом в пространство. Секунд на десять.

— Таааак значит... Где Гвидо?

Вот и я хотел бы знать. Хорошо, как оказалось, для Симоне это не было тайной.

— Он ещё вчера отправился с Лапо, мессер. Вернётся сегодня вечером. Прикажете сразу проводить к вам?

— Да. Впрочем, не стоит. И так всё ясно. На вот, прочти. — Фарината протянул бумагу. — Похоже, у меня ещё меньше времени, Симоне. — К Симоне я не поворачивался — не по местным понятиям это, от хозяина лицо воротить — поэтому реакции секретаря по прочтении письма не видел, но голос его остался спокойным.

— Вы это предвидели, мессер. Вобщем-то ничего неожиданного.

— Не будь дураком, Симоне! Да, я не сомневался, что они знают о моём сюрпризе. Да, я знал, что они охотятся за секретами Россини. Да, я знал, что они тоже готовятся и попытаются опередить меня. Но не так скоро! Через сколько времени нунций мог ожидать, что мы хватимся мальчишку? День, два, три? Не более трёх. Значит, через три дня это не будет иметь значения. И что же может случиться через три дня? Что? Анжуец [15] ещё в Провансе, это точно, разбирается с кузеном де Бо и его мятежными баронами. Войска из Рима за три дня даже не соберутся в одну армию, не говоря уже о том, чтобы дойти сюда. Совет Лукки ещё не решил, объявлять ли войну, и они давно уже не проводили сбора ополчения... Вокруг никого, никакой армии, что могла бы атаковать нас пусть даже через месяц, не говоря уже о трёх днях. Тогда что?

— Интердикт?

— Мне? Не имеет смысла. На моё место будет рад встать... да хоть да Саволья. И тогда Фиренце не поздоровится. Герцогу? Но Манфред пришлёт другого.

— А самому королю?

— Это сейчас-то, когда в Неаполе раздумывают, не перейти ли под крыло Патриарха? Многие и в королевстве, и в Константинополе ждут этого, как манны небесной. Урбан этого не знает? Знает прекрасно, и поэтому нет. Не интердикт.

— Настроения в отношении Константинополя могут быть не столь сильны в народе.

— Достаточно сильны для того, чтобы при живом Манфреде Урбан, из страха потерять пол-Италии, короновал Карла Анжуйского королём Неаполя и Сицилии.

— Пф! Король без королевства!

— Не стоит его недооценивать, сколько я тебе говорил! Он сейчас силён и разъярён. Корона столько времени словно ртуть ускользала от него! Десять лет назад Папа уже предлагал ему Неаполь, но тогда Людовик [16] запретил эту корону принять, как не дал и графство Эно, которое уже было у Карла в руках. От приданого его маленькой Беатриче — половины Арелата — ещё её сестре пришлось отдать Форкалькье, как будто Марго [17] было мало короны Франции. Оставшаяся половина Прованса не вылазила из бунтов. И вот теперь у него есть все шансы стать королём. Урбан предлагает. Людовик не возражает.

— У него нет денег. И Людовик не даст — после последнего Крестового Похода их нет ни у одного из братьев.

— Зато есть армия, готовая эти деньги взять сама.

— У Его Величества Манфреда тоже есть армия.

— И, как и у Анжуйца, нет денег. Только армия Карла будет рассчитывать взять эти деньги в Неаполе, куда и будет рваться изо всех сил, а армия Манфреда будет только защищаться, без видов на хорошую добычу. Поэтому она будет драться хуже.

— По дороге к Неаполю Анжуйцу нужно будет пройти через Ломбардию. Ломбардцы, конечно, не союзники нам, но франков они любят не больше.

— Чепуха. Я бы им просто пообещал заплатить и не трогать их земель. Ломбардцы жадны. Так что между Анжуйцем и короной Неаполя стоим только мы.

— Генуя, мессер?

— Пока неизвестно. Генуэзцы на ножах с Карлом, это так, но они союзники Палеолога [18], от которого сбежал Балдуин [19], сидящий теперь в Неаполе. Tо есть, Манфред рассорился с самым сильным союзником Генуи. И это, как назло, как раз после того, как венецианцы разгромили флот Генуи. Палеолог может решить, что генуэзцы начинают обходиться ему слишком дорого.

Я стоял растерянный в этом мутном потоке политинформации, не зная, можно мне почесаться, или всё же не стоит. Вот и нахрена мне всё это слушать? Куча ничего не говорящих мне имён и абстрактных событий, своей непонятностью выносящих мозг. Всё равно как изучать инструкцию по синхронизации многоканального стробирующего осциллографа на немецком языке. К тому же каацца мне, штa информация эта как бы для внутреннего пользования. А я в свидетели не хочу. Алё, граждане! Вы тут не одни! Хорош государственные тайны из избы выносить!

— Это... это что? Что такое? — услышал я над собой голос Фаринаты после того, как, опустившись сначала на одно колено, а потом, симулируя обморок, аккуратно завалился на пол лицом вниз. На правую щёку — слева у меня ещё ожог не зажил. — Ружеро, что с тобой?