Лилия в янтаре (полная версия)

Бежать мне, если подумать здраво, было и некуда, и бессмысленно. Но я не то, что здраво, я вообще думать был не способен, смысла никакого не искал, и бежал не КУДА-ТО, а ОТТУДА. Точнее — от неё. От жуткого чёрного силуэта маленькой — с меня ростом — изящной женщины, которая мне и слова плохого пока не сказала. Но и без слов, без косы в руках, и без костлявого оскала, она была моей смертью. Самой настоящей. Неминучей и окончательной.

Я чуть не влетел в неё, когда она появилась у меня на пути, так же неуловимо переместившись. Я почти увидел тогда её лицо, со сжатыми губами, тонким прямым носом, и гневными глазами под сведёнными бровями. Одно движение её рук — и в мою грудь как будто на первой космической скорости врезалась сорвавшаяся с орбиты международная станция "Мир" со всеми опупевшими космонавтами на борту. Крутанувшись несколько раз вокруг меня, Вселенная, наконец, успокоилась под моей спиной в нескольких метрах от места столкновения. Неслабо я отлетел. Урона, наверно — мама не горюй. И никаких сообщений или, там, шкалы какой. Ничего. Нехорошо это, кстати.

Подняться мне не дали... То есть, самому не дали. А так — да, подняли. Я как раз на четвереньки умудрился. Пинок под рёбра меня поднял гораздо быстрее и выше, чем я мог когда-либо надеяться без посторонней помощи. Метра на два, наверное, с лишним над взлётно-посадочной. В воздухе, аккурат в зените траектории, я ещё раз перевернулся, оглядев безучастные и не желающие вмешиваться в конфликт сторон звёзды, и жёстко приземлился на бок, кубарем прокатившись несколько шагов вниз по склону, к ручью. И это хорошо, что склон подвернулся, так бы я точно селезёнку напрочь отбил. Впрочем, какая тут уж теперь разница...

У ручья мне в скулу прилетела... ну, наверное, это была пощёчина. Говорю потому, что кости целы остались. А я перелетел на другой берег. И снова на меня накатил страх. Жуткой совершенно волной накатил. Я только могу надеяться, что не скулил позорно от ужаса, когда, несомый этой волной, понёсся, не разбирая дороги, подальше от этого кошмара. Ну и, естественно, меня приложили опять. И опять. А потом ещё разок. И снова дикий страх. И снова я бегу. И снова недалеко. Но когда на меня накатило опять, я понял, что периодичность эта весьма странна. Скорее всего, страх — это одно из того, чем она меня бьёт, её оружие. Как умиравший не раз и прошедший через страх смерти, я вам скажу: со страхом бороться не нужно, ибо не имеет смысла. Всё равно не поможет. Бессмысленно. Подавить страх нереально сложно. Это я вам как нейрофизиолог говорю. Амигдала, кусок мозга, ответственный за эту фигню, без напряжения и труда посылает в кору мозга в десять раз больше импульсов, чем может ответить амигдале кора. То есть невозможность выключить страх волевым усилием заложена не просто физиологически, а ещё и анатомически. Так что все эти дурацкие пожелания, типа "успокойся", "не бойся", и "возьми себя в руки" полностью дебильны. Это не значит, что со страхом нельзя справиться. Можно. Позволив ему течь через тебя. Окунувшись в него. Отдавшись его течению. Наблюдая, как он заставляет колотиться сердце, как учащает дыхание, как сушит рот и мокрит ладони, как тоскливой тяжестью давит на плечи... Дать ему делать всё, что он хочет, а самому заняться своими делами.

Где-то в каком-то овражке я сидел, прижавшись крестцом к валуну, она давила меня морально, а я, проходя через все прелести животного ужаса, кроме расслабления сфинктеров, одновременно думал, а не инфразвук ли это? Ну, а что ещё-то? Какая хрень ещё может так действовать? И кстати, лучше уж вот эти её психологические трюки: пока она занимается моральным самоутверждением, обходится без рукоприкладства. И то хорошо.

В какой-то момент страх исчез. Выключила она свою инфразвуковую пушку. Правда, радовался я недолго: тут же атаковали волки. И на этот раз я понял — шутки кончились. Не знаю, чем я эту фурию разозлил, что плохого ей сделал, но до сих пор она пока всего лишь тупо вымещала на мне своё женское эго. Ноги таракану вырывала. Чтоб, значит, помучился, гадёныш. А теперь — всё. Волки меня пинать не будут.

Ну, все, конечно слышали, как перед смертью вся жизнь перед глазами. Не знаю. Сколько раз помирал — не было такого. Не до воспоминаний мне как-то было. А вот тут вдруг вспомнилось. Но не своя жизнь, а моего предшественника в этом теле, настоящего Ружеро. И не вся жизнь, а один единственный момент, момент его фактической смерти. Дрогнул пол под ногами. Я, не понимая, поднимаю глаза от чертежа. Дверь слева вдруг влетает в комнату, вспыхивая на лету, а за ней — огненный ад. И не красный, почему-то, а ярко-жёлтый, в чёрных прожилках. Ад, не сдерживаемый более ничем, влетает, клубясь, в комнату вслед за дверью. Я поднимаю руку, защитить глаза от этого яркого света, но не успеваю. Пламя окутывает меня, я хочу испугаться, но тоже не успеваю. Меня приподнимает от пола, и вдруг я застываю в воздухе... нет, в пламени...

Я так понимаю, именно в этот момент Ружеро не стало.

Ружеро не стало, а я, почему-то, остался. Остался в том застывшем мгновении, в котором раскалённая стихия текла вокруг и через меня, круша всё на своём пути, а я пребывал в ней, и мне не было горячо. Огонь не опалял меня. Не причинял более никакого вреда. Может, потому, что он уже убил меня. Вернее, конечно, Ружеро. Всё это уже осталось в прошлом: и разгул стихии, и гибель мальчишки... камешки переложены, упала капля из клепсидры, вплетена новая нить в полотно, и из того прошлого адский пламень уже не мог навредить мне. Но и мне не было места в прошлом — и я вернулся. Вернулся, не помня — куда возвращаюсь. И раскрытая волчья пасть была неприятным сюрпризом, на который я ответил обычным жестом защиты. Отчаянный и бесполезный жест, да. Ну, а вы бы что сделали, а? Когда зверюга вспыхнула чёрно-жёлтым пламенем и с коротким визгом сиганула в сторону, я сам ничего не понял и огляделся в поисках неожиданной кавалерии, прибывшей по всем киношным законам в самый последний момент. Но кавалерии не было. В нескольких шагах от меня валялся дымящийся кусок волчатины, возле него застыл силуэт злобной стройняшки, далее были другие волки. Та же луна на небе, тёмные деревья на фоне звёзд, голубоватые в лунном свете скалы вдали, ни ветерка, и никого вокруг.

Я супермен? Да. Я супермен. Я долбаный огненный супермен. Огонь, а не человек. Но как?!!

Силуэт шевельнулся. Она подняла взгляд от мёртвого волка у её ног, и именно в этот момент я полностью разглядел её лицо. Лицо очень, очень красивой женщины, искажённое бесконечной ненавистью. Жуткое зрелище, между прочим.

— Пщщфффлллчччь!!!

Языка, на котором она мне выдала короткую, но, несомненно, ёмкую характеристику, я не понял. Потому, что не знал. Но тут и не надо было, правда? Вам бы такое сказали с такими глазами и интонациями, вы бы тоже всё про себя узнали. Лицо её вмиг изменилось с юной девушки на почти старушечье, и полыхающие тёмной злобой глаза оказались прямо напротив моих. Если женщина хоть раз посмотрела на вас таким взглядом — знайте: вам шандец. Лучше менять прописку на другую галактику, потому, что в этой вам не жить. Спрятаться негде. Амнистия невозможна.

Я вскинул руку в том самом жесте, что спалил волка, но не вышло ничего даже близко похожего хотя бы на зажигалку, не говоря уже о большем. Огнемёт оказался одноразовым. Я ещё успел подумать некстати "эх, коротка кольчужка!", как оказался опрокинутым, в живот упёрлось что-то твёрдое, а горло сдавило.

— Сссккххха! — выдохнула она холодом мне в лицо. — Кхзсйол йпппнннййй!

Естественно, на "козла" я бы обиделся меньше, чем на прилагательный эпитет, но мне вообще было не до обид: шея как в удавке, венозный отток перекрыт, мозг отекает, глаза выпучиваются, дышать нечем. Хорошо хоть коленку — или чем она там мне желудок чуть не проткнула — убрала и уселась на меня верхом... а ведь я тут несовершеннолетний ещё. Попытки оторвать её руки были столь же успешны, как языком лом согнуть, и я уже начал плыть, как вдруг она наклонилась ещё ближе.

— Щщщщ??? Щщщщ пщщщ?

Брови требовательно изогнулись. Но хватка ослабла. Не совсем, но кровь потекла от набухшего мозга и можно стало вдохнуть.

— Щщщщ пщщщ? — повторила она, на что я, естественно, мог разве что квакнуть в ответ. Но делать этого благоразумно не стал. Она изначально не в духАх была, а тут ещё любимую собачку убили. Расстроена девушка. Мало ли. И так чуть не убила.

— Не понимаю я тебя, — мотнул я головой. — Ты чего вообще ко мне пристала?

— Йдййхт! — констатировала она и, не получив ожидаемого ответа, задрала мне голову и стала медленно водить носом вокруг моих губ, принюхиваясь. А может и присматривалась к чему-то. Я не рискнул мешать. Ну его нафиг. Хищников лишними телодвижениями раздражать нельзя. Разглядев — а может и вынюхав — всё, что хотела, она вскочила с меня, задрав голову к небу. Половину возраста она потеряла и теперь выглядела лет на тридцать. Я, было, тоже попытался встать, но фиг там.

— Лжшшшхттть, гхдхйййнхшш! — и она припечатала меня к земле, встав в позу Наполеона, с ногой на моей груди. Босой. На ней вообще кроме короткой туники ничего не было. И белья, скорее всего, тоже. А с кем-то наверху у неё точно был сеанс связи, судя по сосредоточенному взгляду на луну. И, блинский глаз, луна ответила! Самым буквальным образом: очередное едва различимое шевеление реальности, какой-то трюк компьютерной графики с рябью по воздуху — и далёкий спутник земли неуловимо трёхмеризировался из диска на небе в блик обруча на голове ещё одной невесть откуда соткавшейся молодой женщины. В новоприбывшей черноты никакой не было. Так же легко одетая, а в остальном сексапильная такая тёлочка в ночном освещении, нормального роста, с хорошими обводами как выше, так и ниже ватерлинии. Такая редкость в эти времена. Я тут приличную грудь только у Марии и видел, а у остальных — так, намёки одни. Как и талия.

— Ты не ошиблась, Феда. Он действительно одарён моим поцелуем, — красавица улыбнулась и повернулась к миниатюрной фурии. — Ты правильно поступила, позвав меня.

— Благодарю, госпожа. — в присутствии женщины-луны, голос той, что чуть меня не угрохала стал мелодичен и нежен, а из речи исчезла всякая шипучесть. Она уже не стояла, попирая меня, а опустилась на одно колено, склонив голову. — Что прикажешь сделать с ним?

— Ты в своём праве, защищая свою территорию, и я не хочу приказывать тебе. Если решишь убить его — убей. Но мне хотелось бы узнать, кто и как подарил ему мой поцелуй. Это не так часто случается в последнее время.

— Твоё желание — закон, госпожа, — Феда вскочила, шагнула ко мне и уставилась на меня чёрными глазищами. — Кто ты такой, червь? Откуда на тебе отблеск радости госпожи? Отвечай!

— Дамочки... — начал было я, но тут же сделал поправочку. — Тётеньки, а вы о чём вообще, а?

— На тебе след касания госпожи. Ты был одарён её благословением. Как это случилось? Кто ты такой?

— Да никто я такой. Ружеро я. Сирота. Вообще не понимаю, что тут происходит. Что вам от меня надо? Что вы ко мне пристали? Что я такого сделал?

— Отвечай мне, червь!

— Да не знаю я, о каком касании ты говоришь!

— На тебе! След! Поцелуя! Госпожи!!! Откуда? — едва не взвизгнув на последнем слове, она сделала ещё шаг ко мне и приподняла руки с напряжёнными пальцами. А ведь полуголая дамочка в античном прикиде сдерживается изо всех сил. Если бы не эта с луной в волосах, точно уже прибила бы. Может и сейчас кинуться, вон как хапалки скрючила.

— А! — понял я наконец. Ведь целовала меня Мария, точно! И говорила что-то про поцелуй богини своей. — Это вы про поцелуй богини Дианы!

Думп!!! Ночь вздрогнула. В воздухе неслышно лопнула струна, вдавив барабанные перепонки. Силуэт женщины-луны размазался на миг, став двухмерным абрисом. Феда отпрянула от меня, быстро обернувшись на хозяйку. Кольцевая волна прошла по съёжившемуся туману... Удар в грудь выбил из меня дыхание.

— Не смей, мерзс-ская тварь! Не смей упоминать имя пресветлой своим вонюч-чим ртом! — вновь постаревшая Феда склонилась надо мной, шипение вернулось в её голос. Точно на пределе девка. Вот-вот у неё в голове перегретая скороварка лопнет. Стоп. А ведь Мария не про Диану-богиню тогда говорила, а про... Блин. Забыл имя. Я глянул на хозяйку Феды. Она уже вернула себе трёхмерность и отрешённо смотрела в сторону. Ну да. На планы бытия взирала те, что недоступны смертным взорам. Хозяйка призрачным просторам и птиц полёту в высоте. Как же имя-то было, а?

— Простите, а вас как зовут? — я, вобщем-то, просто хотел уточнить у луноволосой, про то ли я думаю. Ну, чтобы, значит, более информативно ответить на поставленный вопрос. Но тут-то скороварка и бахнула, ошпарив девке мозги. И без того бешеная, Феда впала в какое-то запредельное, потустороннее неистовство. Сначала, подняв на метр, она швырнула меня оземь, отбив лёгкие и почки, а потом начала лупцевать, куда ни попадя. В тот момент я отчётливо понял, что дело происходит не на Земле. По крайней мере, не на той Земле. На той, если так по человеку врезать, он окочурится. В ЭТОЙ реальности я даже сознания не потерял ни разу, хотя ощущение было такое, что меня то ли все кони эскадрона гусар летучих лягают, то ли бригада бритоголовых братков-быков бейсбольными битами в чернозём вколачивает.

— Кусок зловонной слизи! — поучала тем временем Феда. — Не смей задавать госпоже вопросов!

Один из твердокаменных ударов пришёлся туда, куда мужчин бить пожалуйста не надо и, хоть сознания я опять к сожалению не потерял, дальнейшие удары — да и вообще происходящее — потеряли всякое значение. Несколько минут я был занят исключительно своим хрупким внутренним миром и учился заново дышать и любить себе подобных. И то и другое получалось не очень. Аккуратно, ладошкой, не обращая внимания на продолжающиеся побои, я пытался собрать пульсирующие болью ошмёточки, осколочки размозжённого, самого дорогого и нежного в своём организме.

Пауза в ударах.

— Ты будешь отвечать, или наказать тебя ещё? — выместив злобу, Феда маленько успокоилась и говорила без змеистости.

— Буду, буду, госпожа! — я помню Бокку дельи Абати, лучшего меча Фиренцы, глядящего в глаза Якобо. Eго пылающая ненависть не стёрла тогда учтивой улыбки с его лица. Для ненависти и мести — своё время. Но тебе не стоило бить меня по яйцам, сука. Не стоило. Не прощу никогда.

— Откуда на тебе касание госпожи?

— Донна Мария... — чёрт, как же её фамилия? А! — Камби помогла мне после... ну, боя... Силы вернуть...

Феда глянула на луноволосую. Та слегка повернула голову.

— Когда это было? — продолжила допрос Феда.

— Это... Три дня назад. Ночью.

Феда снова глянула на хозяйку.

— Интересно, — протянула та. — Да, тогда я почувствовала, как сила вышла из меня... Дай-ка мне его слепок. Посмотрю...

Мне это слово как-то не понравилось, но спрашивать меня никто не стал и сопротивляться не дали. Чёрная широко махнула рукой, как бы очерчивая вокруг меня, и меня придавило к земле так, что шевелиться я не мог. После этого Феда провела над моим лицом ладонью, от чего то тут же онемело, и стала легонько дуть. От кожи пошло синеватое свечение и через несколько секунд от моего лица отлепилась голографическая маска, застыв между ладонями маленькой ведьмы.